Одна любовь на двоих или обреченные ненавидеть

Как далеко в своей понимании может зайти любящее сердце, Мито раньше и не предполагала. Хаширама открыл ей те грани своей личности, о которых она, пожалуй, знала только понаслышке. Щедрый. Бескорыстный. Искренне любящий. Он готов был забыть о гнусном предательстве ради возможности находится рядом. Это ли не подвиг для современного мужчины, привыкшего чуть что хвататься за катану и беспощадно разить всех, покусившихся на честь и достоинство? Нет. Хаширама другой. Он словно пришелец с чужой планеты, возле которого так легко почувствовать себя женщиной: любимой, хрупкой и желанной. Мито никогда об этом не задумывалась, но после смерти родителей под палкой неусыпного дедовского недовольства, о чем-то подобном она мечтала на глубоко ментальном уровне. И судьба сделала ей подарок. Однако сердце отказалось принять этот щедрый дар, уцепившись за отвергавшего ее мужчину, будто за последний вздох… А между тем, ночь открытий и признаний закончилась на умиротворенной ноте. Хаширама заставил ее отказаться от сборов и идеи расторгнуть помолвку только потому что у нее были незавершенные отношения с кем-то другим. Он усиленно создавал видимость, будто ему безразлично их с Мадарой «прошлое», что официально они еще не женаты, а значит свободны и факта измены, как такового, не может быть. Хаширама говорил бойко, держался уверенно. Однако, как бы он не хорохорился, Мито подозревала, что подобным образом он элементарно пытается успокоить ее. Наверняка, будь на месте Мадары кто-то другой, его реакция была бы иной. Пол ночи они провели в пустых разговорах: сидели на кровати бедро к бедру, как старые приятели и в пол голоса болтали обо всякой всячине. Хаширама рассказывал забавные истории из детства о себе и Мадаре, о том, как они встретились, как подружились, о чем мечтали. Мито слушала его затаив дыхание. Узнать о той страничке жизни этих двоих, о которой даже близкие не знали было тем, о чем она и желать не смела. Хаширама говорил о прошлом вдохновенно. Глаза его то лучились радостью, то полнились печалью. Очевидно, он тосковал о друге. Сожалел о потерях. И надеялся… Всем сердцем надеялся восстановить разорванные связи и вернуть утраченное. Когда все темы были исчерпаны и их охватила приятная усталость, Хаширама засобирался восвояси. Дождавшись, когда она ляжет, он заботливо накрыл ее одеялом и пригладил волосы. На губах его застыли слова. В глазах светилась нежность. И хотя вслух они произнесены не были, она и так все понял. «Я люблю тебя. Не уходи» — До завтра, Мито-тян… — грустная улыбка оборвала ей сердце. Борясь с подступившими слезами, она опустила веки и пару раз кивнула. С минуту Хаширама постоял около кровати и вышил, растворившись в предрассветной тиши. По щекам Мито потекли слезы… Хаширама вернулся ближе к обеду. Бодро распахнул дверь, привнеся в умиротворенные покои ее спальни надежду и ураган неукротимой энергии. Мито уже встала и как раз закончила укладывать волосы. Теперь на ее голове красовалось два аккуратных пучка. Косая, прилично отросшая челка, была заправлена за ухо, но при малейшем движении норовила выскользнуть и упасть на глаза. Пускай свеженькая кофта на запахе практичного баклажанного цвета с широким поясом и рукавами-колокольчиками, и оттеняла необычную бледность ее лица, а удобные черные бриджи могли показаться немножко мешковатыми из-за своего свободного, не стеснявшего движений кроя, в них Мито чувствовала себя гораздо раскованней и комфортней, нежели в классическом кимоно, которым пришлось обойтись накануне. В глазах Хаширамы стояла неприкрытая грусть, хотя на губах и блуждала непринуждённая улыбка. Его чувства к ней были крепкими и настоящими. Примерно такими же как и ее к Мадаре. Поэтому она прекрасно понимала, что творится у него на душе. Ей не хотелось его тревожить. Она итак много хлопот ему доставила. Потому Мито и постаралась скрыть свои ночные бдения после того, как он покинул ее. Марафет девушка наводила с особой тщательностью. Но ей все же не удалось скрыть предательскую бледность и круги под глазами. — Как вкусно пахнет! — протянула куноити, отложив расческу. Хаширама вплыл в комнату с подносом в руках, на котором до слюноотделения благоухал свежайший завтрак: божественный мисо-суп, белоснежный рис, маринованные овощи и жареная рыбка. С краю ютился простенький глиняный чайник и ароматный хлеб в нарезке. Мито сглотнула. В ответ на эту ароматерапию ее желудок сжался и взбудоражено забурчал. Она только теперь осознала, что голодна как волк! — С добрым утром. Я подумал, это… — синоби чуть приподнял поднос. — будет кстати… Ее губы сами собой расползлись в улыбке. — Вы умеете читать мысли, доно? Хаширама показательно нахмурился и поставил поднос на кровать. — Я надеялся, после вчерашнего ты перестанешь выкать… Закусив губу, Мито поглядела в окно. — Простите… — сказала она. Осеклась и выдавила из себя улыбку. — Прости. Я постараюсь. — Так-то лучше! — одобрил ее усилия Хаширама и похлопал по покрывалу. — Налетай, не то остынет! Мито послушно устроилась на кровати и Хаширама тут же услужливо протянул ей тарелку супа и палочки. — Подкрепись хорошенько. Сегодня многое нужно сделать. Я поведал о нашей задумке Тобираме и он собрал Совет. Мито чуть не поперхнулась. Он что обсуждал их разговор с братом? Девушка почувствовала как ее накрывает волной возмущения. Видимо и щеки ее пошли пятнами, так как Хаширама внезапно пояснил: — Не волнуйся. Все личное не выйдет за порог этой комнаты. Тобираме известно лишь основное. — Я грешным делом подумала… — натужно пробормотала Мито и уставилась на дно тарелки. — Догадываюсь… — вздохнул Хаширама с каким-то странным подтекстом. Впрочем следующее уточнение внесло ясность. — Нам еще многое предстоит узнать друг о друге… Мито отставила тарелку и для вида поклевала овощи. Аппетит пошел на убыль. — Так уж необходимо собирать Совет? — спросила она. — Это обычная практика. Совет представляет народ, защищает его интересы. В таком важном деле их невозможно исключить из процесса… Звучало вполне обоснованно. Мито кивнула и потянулась за рисом. Вперемешку с сырым яйцом он был очень вкусным, однако жевала она его вяло. Ей очень хотелось поучаствовать в собрании, чтобы из первых уст узнать, как откликнутся на предложение своего вожака Старейшины. Но открыто просить об этом Хашираму она не решалась. Поэтому чуть не завизжала от радости, когда он объявил: — У нас в запасе меньше часа. Старейшины крайне болезненно реагируют на опоздания… Мито чудом не вскочила. Но по тому как Хаширама заулыбался, поняла, что он догадался… Совет Сенджу обычно собирался в приземистой одноэтажке, в первый раз видя которую трудно было понять для каких целей она предназначена. Разумеется, строение выглядело вполне опрятно. Стены были недавно покрашены в бледный земельный цвет, крыша свеже перекрыта. Но здание, которое, по сути своей, являлось вотчиной всеобщего права и законодательства, продолжало оставаться на редкость посредственным и безликим и в россыпи разномастных построек в центре селения попросту терялось. Вероятно, рачительный Хаширама предпочитал вкладывать средства в развитие общины и совсем не думал о презентабельности. Она заметила, что его люди не привыкли к роскоши, хотя и живут в достатке. Внутреннее убранство строения полностью соответствовало фасаду и было так же аскетично и минималистично. Никаких картин и знаков отличий на беленых стенах и осветительных нишах. Огромный овальный, как яйцо, стол, тянущийся практически от стенки до стенки, напомнил Мито зал для совещаний в родном селении. То же добротное, но скудное убранство. Тот же, еле уловимый аромат древесины, занавешенные кричащие об атмосфере секретности окна. Они с Хаширамой пришли последними. Достопочтенные старейшины давно облюбовали привычные места, а справа от центра стола уже важно восседал Тобирама. Когда они с Хаширамой рука об руку появились на пороге, он мельком взглянул на нее и сосредоточился на брате. Этого хватило, чтобы стойкое ощущение неприязни прилипло к ней до конца собрания. — Простите за опоздание, господа… — Хаширама уверено провел ее к изголовью стола и силком усадил на подушку. Только убедившись, что ей удобно, он устроился рядом. — Моя невеста поучаствует в совещании. Надеюсь, никто не возражает? — Даже если кто-то против, ты уже привел ее, — на опережение промолвил Тобирама и у Мито по спине поползли ледяные струи. Что она ему сделала? За что он ее ненавидит? Она никому не врала и ничего не обещала. За нее это сделали опекуны. Или вся проблема исключительно в Мадаре? Тобирама презирает его всеми фибрами души. Быть может эта ненависть каким-то образом транслируется и на нее? Этакий перенос? Глаза Хаширамы, оторвавшись от брата, обежали старейшин: троих колоритных старцев, головы которых, у всех до единого в большей или меньшей степени, выбелила седина. — Госпожа скоро станет Сенджу и пусть это еще не скреплено документально, может участвовать в собраниях, если вы, Хаширама-сан, считаете это необходимым… — хрипло пробасил самый представительный из них, и, по всей видимости, самый пожилой. Его собранные в хвост волосы были белы как снег, а глубокие морщины и сильно обвисшие веки практически скрывали взгляд удивительно теплых, толерантных глаз. Он одарил ее сдержанным поклоном, за этим движением скрывая пробежавшую тенью по губам улыбку и Мито склонилась в ответ. — Благодарю, господин… — Такамоси… — добавил старец. — Это мое имя. — Такомоси-сан… — повторила Мито ободренно. Хоть кто-то отнесся к ней благожелательно. — Приятно познакомится. — Взаимно, юная госпожа. Взаимно… — Ох, простите! — опомнившись, смущенно почесал затылок Хаширама. — Мне следовало сначала вас представить… — Ничего страшного. Если позволите, разу уж взялся, я доведу ритуал до конца? Хаширама пожал плечами. — Пожалуйста… — Благодарю. Мито-сан мои коллеги — достопочтенные старейшины: Маморо-сан и Косимото-сан. Он поочередно указал на сидящих слева от него мужчин: высокого и очень тощего, чье суровое, вытянутое лицо было будто высечено из гранита и безбожно испещрено мелкими и глубокими шрамами, местами утопавшими в морщинах и моложавого пухлячка, чьи мясистые щеки забавно ходили ходуном, когда он потягивал из кружки чай. Обмен поклонами и любезностями прервал нетерпеливый голос Тобирамы. — Если вы закончили, то, пожалуй, приступим. На повестке важный вопрос… Не отметить его невежливость Мито не могла. Хотя, судя по реакции присутствующих, к подобной манере все были привычны и недовольства не выказали. А Хаширама и тот поддержал. — Пожалуй. Почувствовав ее напряженность, он успокаивающе сжал ее руку под столом. Мито закусила щеку внутри. Хаширама — сама чуткость и участие. Лед в ее сердце стремительно таял. Она почти с нежностью посмотрела на него.  — Речь пойдет об альянсе и о том, как избежать очередных военных действий. — Сообщил он. На смену расслабляющей нежности в двери ее души поскреблось беспокойство. Она слишком многого ждала от этого совещания. Хотя и понимала, что напрасно обнадеживается. Хаширама надеялся выдвинуться стремительно. Но он — глава Сенджу и пока отношения с Учиха в стадии неопределенности и пакт о перемирии не подписан, это весьма рискованно и вряд ли найдет одобрение. Так оно и вышло. По мере того, как шло обсуждение, надежды Мито развеялись. Лояльность к Учиха в Совете Сенджу, как в случае с Тобирамой, носила однобокий характер и поощрялась Старейшинами покуда имелась целесообразность.  — Помощь и взаимовыручка, особенно по отношению к «бывшим» врагам, конечно хорошо… — тяжело поерзав на подушке начал Моморо-сан. — Но господин, мы не можем очертя голову броситься в пасть дракону! С пограничных рубежов приходят тревожные известия. Хаширама нахмурился и тогда в поддержку коллеги высказался Косимото-сан: — Соглашусь с Моморо- саном, господин. Без серьезной подготовки соваться к Учиха слишком рискованно. — Вы предлагаете отправится туда со взводом? — словно между строк глядел Хаширама. Возмущение в интонациях его голоса зашкаливало. — Это же явная агрессия! Учиха и на сотню ярдов не подпустят нас не то что бы к Мадаре, к границам! Мито бегло взглянула на него, не скрывая восхищения. Он утверждал, будто решился на это безрассудство из-за нее, на самом деле Хаширама душой рвался на выручку друга. — Что молчишь, брат? Ты тоже придерживаешься подобного мнения? — его взор тяжелым покрывалом опустился на синоби. И куноити вновь не удержалась от аналогий. Отношения Мадары и Изуны были другими, более теплыми, более искренними. Однако как и Хаширама, Мадара всегда искал глаза брата и ждал его одобрения. — Увы, братишка… — вздохнул Тобирама, скрещивая на груди свои мощные, как у борца, руки. — И не сердись. У меня нет желания припираться с тобой. Меня волнует безопасность. Я не смогу ее тебе гарантировать, если мы выдвинемся сейчас малыми силами. Хаширама приосанился. Аура напряжения вокруг него сомкнулась кольцом, и Мито невольно оказалась внутри. — Предлагаешь отсрочить? — Именно. — На сколько? — Неделя минимум. — Это целая вечность! — не выдержала Мито. А затем добавила в попытке объясниться: — Мы можем опоздать… — Зато никто не пострадает! — отрезал Тобирама и его глаза из-под лохматых ресниц впились в нее. — Из Сенджу имеешь ввиду? — возможно ей стоило промолчать, проглотить все и просто отсидеться. Но она чувствовала потребность возразить. Ее принуждала к этому свербящая внутри тревога и гудящие в ушах угрозы Адзуми. Теплое прикосновение к запястью заставило ее переключится. Мито повернулась к Хашираме, но глаз на него она не подняла. Просто не осмелилась. Она не имела права требовать. — Я все понимаю, доно и не обижаюсь… — понизив голос, произнесла куноити. — В конце-то концов вы — глава клана и несете ответственность не только за себя. Тобирама демонстративно отвел взор, будто ему внезапно стало невыносимо не только слушать ее, но и смотреть. Хаширама попытался возразить, но она остановила его, помотав головой. Мадара столько раз выручал ее, неужели ей не хватит мужества отплатить ему тем же и рискнуть? Минула неделя. Настроение Адзуми выдалось на славу и она с наслаждением потягивала чайок в тени беседки отцовского сада. Теплый, как парное молоко, воздух плыл, подгоняемый легкими порывами ветерка. Носился в траве соседский пес. Мелкая лохматая тварь прорыла яму под забором и с недавних пор приноровилась шкодить на их участке. Сегодня она разворотила любимую клубу Норико и нагадила на дорожку. Адзуми могла бы легко избавится от псины, однако успехи настолько опьянили и расслабили ее, что она с несвойственным снисхождением наблюдала за проказами животного, а иногда даже от души хохотала. Итак, все шло как по маслу. Изуна благополучно откинул ноги и это фактически выбило Мадару из седла. После похорон, надо отметить, весьма помпезных, он ударился в затворничество и не с кем не общался уже почти неделю. Управление общиной взял на себя Совет, а если фактически, то ее отец. Впрочем, в скором времени Адзуми намеревалась освободить его от этой должности… Скрипнула калитка. На дорожке показался старейшина Хакару. Заметив ее, он взошел по ступеням беседки вытирая платком взмокший лоб. — Неважно выглядите, папенька… — Адзуми с усмешкой протянула отцу чашку холодного чая. — Тяжелое бремя вы на себя взвалили… — Ты не далека от истины, девочка моя, — Хакару жадно опорожнил чашку, а затем устало опустился на скамью. — Дела в общине как в жерле вулкана… Люди встревожены и толпами осаждают Совет. На заставах паника… Не представляю, как Мадара умудрялся успевать везде и всюду. — Элементарно… — чуть не подавилась желчью Адзуми. — У него была верная шестерка — Изуна. Отец покосился на нее, затем отправил взор в сад. — Кем-кем, но шестеркой Изину никогда не был. Ему бы больше времени и, возможно, он превзошел бы брата. — Будда распорядился иначе… — Норико не появлялась? — после минутного молчания, ушел от темы Хакару. — Она меня очень беспокоит. После смерти Изуны дома совсем не бывает… Адзуми скинула ноги со скамьи и со стуком поставила на стол чашку. — Это мы тут от переживаний места себе не находим. А Норико выбрала себе другую семью. — Ты зря не набирай на сестру, дочка. — Строго посмотрел на куноити отец. — У нее были сильные чувства к бедняге Изуне. — А я не набираю! — повысила голос Адзуми. — Я зла и обижена на нее. Из-за этого мальчишки она посмела мне угрожать! — Вероятно был повод? — намекнул Хакару. — Какая разница? — глаза куноити сузились и безудержно заполыхали. — Я ее сестра! Как она посмела говорить со мной так? — Все же нехорошо, что она там с НИМ одна… Не известно насколько утрата одурманила Мадару. — Она там не одна. Ты забыл про колдуна… — напомнила Адзуми. — Ах, да… Этот блаженный еще хуже… Шавка с лаем влетела в беседку и принялась ластиться к отцу. — Раз так переживаешь за Норико, почему не навестишь? — С этими делами совсем замотался. Я и домой-то на минуточку всего забежал. Прихватить кое-какие бумаги… Хотел попросить тебя поговорить с сестрой. Пора бы ей вернуться. — После последней ее выходки ты правда полагаешь, что она станет меня слушать? — Норико любит тебя и если ты искренне покаешься, она обязательно тебя простит… «Только не в этот раз…» — чуть не вырвалось у Адзуми. Однако она промолчала. Невзирая на отказ, ее чувства к Мадаре не остыли. Она готова была забыть его пренебрежение, если он впустит ее к себе в сердце, ну, или хотя бы в постель… Просьбы отца пришлась как раз к статье. И повод, чтобы нагрянуть к нему сочинять не пришлось. Зябкий вечер венчал закат очередного дня. Надвигалась гроза. Нудно моросил дождь. С каждой минутой крепчающий ветер раскачивал старый скрипучий фонарь, рассеивающий брызги робкого света вокруг сидящего на крыльце мужчины, чья застывшая поза не менялась уже невесть сколько времени. А дальше, начиная с нижней ступени, расползалась темнота, такая же холодная и зловещая, как и мрак, связавший их сердца. Норико бесшумно шагнула через порог. Мужчина услышал, она была уверена, но не подал виду. Он всегда казался ей особенным и каким-то неземным. Теперь, узнав его поближе, она почти уверилась в его исключительности. Среди Учиха нет и, возможно, никогда больше не будет таких талантов. Только Изуна. Но и его прибрал к рукам Будда. Очередной прилив боли вонзил когти в ее сердце. В глазах настойчиво запесочило. Она привычно бросила все силы на то, чтобы не разрыдаться. Шквалистый залп одичавшего ветра, будто крылья, вздул ткань кимоно мужчины за спиной. Затрепыхали смоляные пряди, средь которых белоснежными лентами мелькали завязки повязки. Прощальный подарок Изуны, чудом сохраненный старым ворчалыгой, который поначалу Мадара-сама категорически отказался принимать. Но в конечном счете знахарь сумел его убедить. Норико понятия не имела, как ему это удалось и какие доводы сломили его сопротивление. Но была рада, что последняя воля Изуны будет исполнена. Теперь его душа будет жить в глазах брата. — Холодно, господин. Надвигается буря. Прошу вас, вернемся в дом… — взмолилась девушка. Глядя на эти поникшие могучие плечи, она мысленно проклинала сестру, лишившую их обоих дорогого человека. «Сколько горя еще должен вынести это мужчина из-за твоей эгоистичной похоти, сестра?» — кричала Норико про себя. Впервые в жизни она испытывала настолько ослепляющую ненависть. Мадара не отреагировал. А между тем, дождь уже лил как из ведра. Косые струи проникали под козырек крыши и одежда мужчины моментально промокла до нитки. Нужно было что-то делать! Попытаться растормошить его! Не боясь намочить ноги, Норико сбежала вниз и рухнула перед синоби на колени. — Господин, господин, прошу вас… — заголосила она и он, будто отмер. Взлетел вверх точеный подбородок, по которому вода стекала слезами дождя. — Промокнешь. Зайди в дом! — как всегда чопорно и без эмоционально велел он. Она хотела посмотреть ему в глаза, чтобы понять, что он чувствует. Но плотная повязка скрывала лицо до середины переносицы. Норико вскинула голову, подставляя щеки дождевым каплям. Над ней качалось черное небо. В уши били далекие раскаты грома. «Ты смотришь на меня оттуда, Изуна-кун? Ждешь? — мысленно обратилась к любимому девушка. — Я так соскучилась… У меня осталось одно не завершенное дело. Пожалуйста, дождись…» — Прежде благословите, господин… — благоговейно попросила Норико. Изуна изначально был для нее непроходимой миссией. Она никогда не признавалась, но этот живой деятельный мальчик нравился ей с детства и когда он обратил на нее внимание это было высшее счастье. Норико любила Изуну сколько себя помнила. Любила больше семьи, больше жизни. И теперь, когда его не стало и ей точно известно, чья это вина, она намеревалась отомстить. Пускай ей даже придется сразится с сестрой. Адзуми виновата и заслуживает смерти… — Я не священник, чтобы благословлять… — отозвался Мадара. — Тогда примите мои извинения. Моя семья сильно провинилась перед вами, перед Изуной… Она произнесла родное им обоим имя с тоской. Но на лице мужчины не дрогнул ни мускул. Откуда у него силы терпеть эту боль? Он, видно, сделан из стали… — Это заслуживает высшей меры наказания… Голова мужчины пошевелилась и хотя с уст его не слетело ни слова, Норико показалось, что он прекрасно понимает, о чем она говорит, поэтому с такой прытью и ринулась вперед. Схватив руку Мадары, девушка прижалась лбом к его кисти. — Я одна… Я одна искуплю ее, клянусь… — затем вскочила и убежала в дом.