Одна любовь на двоих или обреченные ненавидеть

Лучше бы Норико молчала. Не говорила ей всего этого. Она только похоронила надежду. Свыклась с мыслью, что Мадара ее не любит. Поверила в разные дороги, что ее счастье — Хаширама, и что нет другой судьбы. Мелкая дрожь накатывает волнами. Но глаза поразительно сухи. Мито роняет пальцы. Они с глухим шлепком ударяются о бедро. Обессиленные значимостью реликвии, которой секунду назад касались. Стучит кровь в висках. Она по инерции поворачивает голову на встречу заискивающим дуновениям ветерка. Он принес запах тины с реки. Прогорклый и тягостный, просачивающийся через рот и распространяющийся в глотке. Взгляд безошибочно выхватывает в мельтешащей толпе иссиня-черную гриву. И сердце, словно стрела, пронзает тоска. Последние силы оставляют ее. Она зря сегодня пришла сюда. Зря поддалась уговорам. Думала сдюжит, выдержит с поддержкой Хаширамы. Но даже размножься он в пятеро, это не уняло бы безжалостный бег воспоминаний. Плечи наливаются невыразимой тяжестью. В глазах песочит. Она горбится, внутренне сжимается до состояния горошины. А разномастная толпа жестоко колышется, расступается шире, будто желая посмеяться над ее попытками противостоять чувствам. Мадара предстает перед ней как на ладони. Он, конечно, далеко. Между ними метры дистанции. Но чтобы разглядеть его гордый профиль, восхититься мужественностью и красотой благородных черт нет необходимости быть рядом. Он в окружении обретенных соратников. С ним Хаширама и Тобирама. Но для нее будто никого в целом свете. Горько. Мито торопливо смаргивает, сглатывает тугой комок и отупело глядит на собственные руки. Они дрожат. Сжимает пальцы и поднимает взор на Норико. Девушка участливо молчит, будто понимает, будто чувствует ее боль. Невыносимо проникновенно. Мито жмет губы в струнку и извлекает из волос гребень. Безжалостно рушится прическа. Сыпятся на плечи пряди. — Может и так, — в ровном тоне не капли эмоций. — Может Изуной и двигали благородные мотивы. Однако ЕГО намерения иного толка. Все в ней внутри протестует. Однако, невзирая на это, она решительно тянет гребень куноити. Та округляет глаза и Мито поясняет: — Я не сама от Мадары ушла. Он выгнал меня. Сам все решил. Отказался. Поэтому прошу, верни его ему. Норико встряхивает волосами, скользит взглядом по округе, будто ищет кого-то глазами, ждет подсказки. И наконец, возвращается к гребню на ее ладони. — Я не стану этого делать! — заявляет она, с трудом скрывая восхищение. И Мито вдруг понимает, что Норико была бы несказанно рада носить нечто подобное. Но… Пальцы Мито судорожно стискивают гребень. Она тоже не хочет с ним расставаться. Однако так надо. Так будет лучше. Для нее. Чем меньше в окружении вещей, напоминающих о прошлом, о Мадаре в частности, тем легче не поддаться соблазну и проще забыть. — Что ж, я не в праве настаивать. — Роняет она, пряча гребень в оби. — Мы не подруги и Адзуми… — Я не поэтому! — обрывает ее Норико, и торопливо поясняет, словно спасается от мыслей о сестре: — Я обещала Изуне, что гребень достанется вам и не намерена нарушать обещание. Если хотите вернуть его, делайте это сами. Сухой поклон. Норико круто разворачивается, намереваясь уйти. Это действительно очень похоже на бегство. — Прости… — вздыхает Мито, скользя ладонью по лицу. Вновь смотрит вдаль, туда, где видела Мадару. И слава Будде, его там нет. Норико стопорит шаг, оглядывается. Губы дрожат в слезливой улыбке. Мокрые глаза блестят. — Вам повезло, — надсадно шепчет она. — Ваш любимый жив. Вы можете видеть его, слышать, касаться… А мой отныне в земле. И все, что я могу — всего-то выполнить просьбу… Мито вздрагивает. Боль Норико передается ей, захватывает, бросает в омут отчаяния и она незаметно для себя плачет, чувствуя как горячая влага струится по щекам, капает на кимоно. А девушка взмахивает волосами и, сгорбившись, исчезает в толпе. Она останется одна. Вокруг беснуется счастливая толпа. У них праздник. Счастье. А ей так тошно, что жить не хочется. Грудь жмет рыданиями. Она прижимает ладонь к сердцу и медленно оседает, льет молчаливые слезы. — Нездоровится, милая? — дребезжит над головой старческий голос. Это отрезвляет. Она поспешно утирается, встает, нервозно проводит ладонями по подолу и рукавам кимоно, разглаживая несуществующие складки. И лишь затем поднимает глаза. Перед ней белый как лунь старичок. Длинные спутанные волосы струятся по спине. Скрюченная фигурка в свободных серых одеждах стремится к земле. В выцветших глазах отражается солнце. Она растерянно молчит. Старик как вестник из старинных легенд, кажется нереальным видением, призраком, дымкой. Видимо, ее безмолвие длится слишком долго, так как он уточняет: — Помощь нужна? Мито сначала в смятении трясет головой, затем спохватывается и спрашивает: — Вы врач? — Не совсем. — Кряхтит старичок. — Целитель. Она растекается в вымученной улыбке, приглаживает оби, под которым отчетливо проступают рельефы гребня. — Безнадежно разбитые сердца лечите? Старик усмехается и хлеще наваливается на корявую трость. — Это, милочка, бывает и времени не под силу. А оно-то в этом знает толк… Насколько изматывает напряженность знает лишь тот, кто вынужден почти круглосуточно носить маску, скрывая от любопытных глаз бездонную пустоту внутри. Шевелятся губы, функционируют конечности. Но все это на автомате, само по себе. А мысли где-то — там за чертой. Крепчает ветер. Надоедливо швыряет волосы в лицо. Он в сотый раз откидывает их прочь. Его постоянно дергают, кланяются, поздравляют. Ликует Хаширама. От его регулярных похлопываний ноет плечо. Мадара устал. Он раздражен его утомительной веселость и все чаще подумывает об уезде. Почему бы и нет? Церемония давно завершилась. А люди продолжают брататься, словно подписав договор, они вычеркнули из их памяти годы жестокости и кровопролития. Но не решается. Ждет до последнего. Терпит, стискивая челюсти, присутствие убийцы брата, стараясь ничем не выдать внутреннего огня. Когда же кто-то из командиров вдруг отзывает Хашираму на пару слов, Мадара облегченно вздыхает. Ему не место здесь. Он чувствует себя чужим. Через пелену горечи глядит по сторонам и невольно задерживает дыхание, наткнувшись на Мито. Она в нескольких метрах от него, беседует со стариком-знахарем и выглядит измотанной. О чем они говорят? Почему печалью тронуто ее лицо? Неведомая сила буквально толкает его к ней. Однако не успевает он сделать шаг, рядом вырастает Тобирама. Проклятый, тенью ходит за ним. Нарывается. — Оставь ее. Она не для тебя… — цедит он, перехватив направление его взгляда. Тотчас внутри словно вулкан взрывается. В глазах темнеет. Дергает кадык. Приходится капитально напрячься чтобы не вцепиться убийце в глотку. Мадара слегка наклоняет голову, скрываясь за поволокой волос и успокаивает пульс. Когда же поворачивается к синоби на лице уже привычная маска. За ней надежно скрыты чувства и эмоции. И даже глаза уже не бушуют. В них только лед и безразличие лишенного смысла жизни человека. — Согласен, поэтому могу себе позволить просто наблюдать… — произносит он. — В то время как тебе не мешало бы задуматься, Тобирама, на чью невесту ты положил глаз… Ему не довелось услышать ответ Сенджу, его оправдания и прочее в том же духе. Он только успел перехватить изумление в раскосых глазах, прежде, чем явился Хаширама и уволок его прочь. На следующий день заложили первый камень. А через неделю по берегам Нагано уже высились первые строения. Хаширама пребывал на седьмом небе от счастья. Сбывалось все, о чем он мечтал. Друг и невеста рядом. Брат прикрывает тылы. А селение — цитадель благополучия для подрастающих поколений — растет и развивается. — Помнишь, как мы приходили сюда в детстве? Как мечтали… — выдыхает он, стоя на краю того самого утеса, на котором они с Мадарой пропадали вместе. Внизу виднеются очертания деревни. За ней простирает владения шелестящий лес. Острые пики гор пронзают бесконечно чистое небо. Щебечут птицы. Душа радуется. Мадара равняется с ним. Шаг его тихий, беззвучный. Хотя телосложения он не хлипкого, коренастого. — Ага… — как в детстве бросает Мадара. Немногословный, выдержанный до поры до времени. Он может вспыхнуть как спичка в любую секунду. Губы тянут улыбку. Между ними печальная история, море крови и трупы. Но вместе они смогут это преодолеть. Хаширама исподволь наблюдает за другом. Тот стоит ровно под легкими ударами озорного ветерка, кружащего в воздухе листву. Не шелохнется. Лицо статично. Взор бесстрастно блуждает по округе, не на чем не фиксируется, будто не видит. Холодно. От Мадары веет промозглым холодом и это немного тревожит. Легко догадаться, с чем это связано. Изуна был ему не только братом — смыслом жизни. Хаширама сглатывает ком. По телу ползут неприятные мурашки, когда в воображении проносятся мрачные картины. Как бы он себя чувствовал, если бы смерть отняла у него Тобираму? Наверное так же как и Мадара. Хотя он молодец, мужается, держится. Тобираму не трогает, хотя в его присутствии заметно напрягается. Внезапно предмет его мыслей вскидывает руку и перехватывает мечущийся на ветру листок с рваным отверстием по середине. Зажав между пальцев, он вдумчиво разглядывает его, будто бы в нем ищет ответы на какие-то свои вопросы. Определенно, подобную утрату так скоро не преодолеть.  — Тогда это было лишь мечтой… Просто детской болтовней… — с затаенной грустью глаголет Мадара. Ветер мечет его черные волосы, хлещет по щекам. Но он будто в какой-то прострации и ничего не замечает. — Признаться, мне до последнего не верилось, хотя в том и нет ничего сверхъестественного. Скажу больше, я до сих пор немного удивлен. — Но теперь-то мы точно воплотим ее в жизнь! — восклицает оживленно Хаширама. От поведения Мадары, его отстранённости ему немного не по себе. — Феодалы Страны Огня уже дали добро. Мы будем защищать ее границы из тени. А возглавит нас «Хокаге». Мадара молчит, вертит в руках листок. А потом без интереса спрашивает: — И кого ты видишь в этой роли? Хаширама возводит глаза к небу и потирает подбородок. — Дай подумать. Нам нужен сильный, ответственный Лидер. Тот, кому не в первой представлять свои интересы на передовой и перед всей страной… — отвечает он, замолкает и пристально смотрит другу в лицо. — Лучшей кандидатуры чем ты у меня нет. С замиранием сердца ждет реакции. Однако Мадара отрешенно молчит, словно ему все-равно. В его взоре сквозит пустота и он с горяча добавляет: — Пусть твоих братьев больше нет, я хочу, чтобы каждый житель нашей деревни стал твоей семьей. Чтобы ты заботился и приглядывал за каждым, как если бы вы были родными по крови. А потом сжимается и жалеет о своей поспешности, так как синоби отворачивается, скрывается за трепещущими на ветру волосами. Взрывается шорохом низина и рев Нагано будто становится громче и яростней в потоке его горечи. — Я даже собственных родных не смог защитить. А ты предлагаешь такое… Как сложно! — Заканчивай ты с этим своим пессимизмом! — нервозно всплескивает руками Хаширама. Хочется рвануть ближе, по дружески стиснуть плечо и взять часть этой боли себе. Но перед ним Мадара. Он не позволит. Не поймет. А может и рассердится. Потому ему остается лишь слово. — Ведь все же хорошо?! Наши кланы, наконец, объединились. Кроме того, к нам, похоже, намерены примкнуть кланы Сарутоби и Шимура… И это не предел. Помяни мое слово. Деревня будет лишь расти! Мадара кидает на него недоуменный взгляд и в груди у него теплеет. Однозначно, он только снаружи обшит ледяной броней. Хаширама хитро улыбается. Его необходимо растормошить, заставить выбраться из кокона, в котором он закрылся от внешнего мира и боли, чтобы его глаза вновь засияли. Чтобы он вновь захотел любить и жить. — Между прочим, мы еще даже название нашей деревни не придумали! Пора бы. Есть идеи? Мадара сначала тупится, безмолвствует. Потом вдруг оживает, подносит к лицу листик и глядит на долину сквозь маленькое отверстие. — Коноха… Деревня скрытая в листве… Как тебе такое название? Хаширама показательно скукоживается: выносит плечи вперед и роняет голову на грудь. — Как-то простовато… — полушепчет удрученно он. — А где же эпичность? Глубина? Слишком буквально… План срабатывает безотказно. Мадара тотчас взвивается, выходит из ступора и громко вопит: — Зато твой «ХОКАГЕ» — просто гениальное название! Хаширама клонится ниже, скрываясь за волосами и от души улыбается, вспоминая того озорного мальчишку, которым Мадара был прежде. Он всегда заводился с пол оборота. — И вообще, ты так и не научился справляться со своими приступами внезапной депрессивности… Они еще долго обсуждают прошлое и смакуют планы на будущее. Процесс движется со скрипом. Все же они столько лет общались при помощи техник и оружия, что практически разучились понимать друг друга. Но малу-по малу их отношения возрождаются, а с ними и дружба. — Вот вы где… — гремит нетерпеливое позади и они одновременно оборачиваются. На утесе появляется Тобирама. Он недоволен и не скрывает этого. — Вам, что заняться больше нечем? Встреча с главами Страны Огня вот-вот начнется! Атмосфера тут же неуловимо накаляется. Но Хаширама не властен на нее повлиять. Истина проста. Друг и брат ненавидят друг друга. Он может пытаться изменить их настрой уговорами, однако если они не пойдут ему на встречу, его усилия обречены на провал. Хаширама глотает вздох и нарочито громко восклицает: — О! Как же мы забыли! Скорей, Мадара! — он вскакивает. А друг продолжает сидеть. — Ступай. Я догоню… — его пальцы сжимают листок. Он смотрит вдаль и Хаширама решает не настаивать. Между ними много всего. История. Братья. И Мито. «О, Будда! Помоги…» Стучат шаги. Удаляется чакра Хаширамы. Но Мадара не расслабляется, так как за его спиной стоит тот, кому он никогда не сможет доверять. Ревет в подножье утеса Нагано. Ветер завывает в ушах и доносит до него вкрадчивые слова: — Он уже сообщил тебе? — О чем? — уточняет Мадара, слегка повернув голову. — Тут много сказано было… Тобирама не сходит с места — высится за спиной скалой, будто в землю врос. — О свадьбе… — бросает он и по позвоночнику ледяные струи пробегают. — Она в конце недели состоится. Твое имя в списке приглашенных. Мадара шумно выдыхает. Это единственный способ не задохнуться. Подбирает ноги, поднимается, продолжая глазами блуждать по долине. Дома. Горы. Леса. Все пустое. Вот и последнее дорогое уносится в прошлое. Он совсем один. — Не сказал. Значит не посчитал нужным. Тобирама отрывисто хмыкает и собирается уйти. Мадара слышит, как хрустит каменная крошка под его сандалиями. А у самого перед глазами темнеет беспросветная пустота. — Не приходи… — напоследок вздыхает Тобирама. –Даже если ОН позовет. Не рви ей душу. Она итак еле держится.