Red Sex

Я не смог скрыть от Мишель своё погубленное настроение, но сумел скрыть правду. «Ребёнок, тяжёлый случай. Всегда так реагирую на нелюбимых детей». Жена поняла меня и не поднимала эту тему. Нужно жить дальше. Может, оно и к лучшему, будто Фабрис считает, что у меня переутомление? Да, если что, сошлюсь на усталость и плавление мозга. Отпуск только в сентябре — потерплю ещё месяцок, чтобы потом отдохнуть от назойливого пациента. Всё-таки раз в три месяца было лучше. Лифт и четвёртый этаж. Мой этаж. На ресепшене со мной поздоровалась секретарша. — Вас ожидает пациент, доктор Ольмедо, — добавляет девушка. Какой пациент? Время 9:45, а я начинаю ровно в 10. Тяжёлый случай, требующий срочного сеанса? Он сидит за моим столом! Закинул чёрные броги на мой стол! Закинул свои длиннющие ноги на мой стол! Сидит своей задницей в моём кресле! Матерь Господня, какой красивый цвет костюма!… Чёрный с зелёным отливом или зелёный с чёрным отливом. Хер его знает! Это потрясающе… это волшебный цвет. Светлый платочек в нагрудном кармане и белая рубашка. — «Хочу, чтобы вместо сигареты в его рту был мой язык», — брутальный голос проходит мурашками по телу. Шелест страниц. — «Спасибо, что провёл ладонью по бедру — это было волнительно и нежно, а ты любишь мягкость на теле». У него в руках тетрадь под названием «Фабрис». Ебану-у-уться… — «Над верхней губой у тебя появилась испарина — несколько крошечных капель…» Я проведу по ним языком, и они исчезнут, а во рту у меня почувствуется солоноватый привкус — заканчиваю за Фабриса свою фразу. Я помню каждое слово, которое писал о тебе. — Что Вы тут делаете?! Что Вы себе позволяете?! — кидаю сумку на кремовый диван. — Кто позволил Вам трогать мои вещи?! Я убью эту проститутку-секретаршу! Уволю к херам! — «Разреши дотронуться до тебя, когда будешь кончать», — Фабрис закрывает тетрадь и кладёт на стол. — Ты пишешь сексуальные романы, Ольмедо? Так ты справляешься с перевозбуждением? Я подхожу к столу, беру тетрадь и прикладываю обеими руками к груди. Это моё! Моё личное! Зелёно-чёрный цвет матовый вблизи. Волшебно… Белоснежная рубашка выглядит вкусной. На фоне тёмного костюма твои карие глаза с длинными ресницами и широкими бровями великолепны. — Вы не имеете права так себя вести в моём кабинете! Вы не имеете права трогать мои вещи! — Ты хотел, чтобы я дотронулся до твоей кожи. Когда я это сделаю, ты точно так же будешь истерить? Что?… Что он сделает с…? Наверное, послышалось. — Извини. Я действительно зашёл на твою территорию без ведома хозяина. Но а как ещё мне проверить тебя? — Фабрис поворачивает ладошки кверху. Лучик солнца проходится по обручальному кольцу. — Я думал, что ты меня обманываешь. Оказалось, — он кивает на тетрадь, — что нет. Занятно пишешь, Ольмедо. Неплохая проза. — Покиньте кабинет, месье Сантарелли, — я показываю на дверь. Это слишком лично. Слишком! Теперь он знает всё. Мне стыдно до такой степени, что тетрадь прилипает к рубашке. Фабрис убирает ноги со стола, хватается за ручки кресла и подаётся вперёд — цепь на груди болтается, привлекая к себе внимание. Мужчина поднимается, и вот он уже выше меня. Сантарелли обходит слева, таинственно заглядывая в глаза. Я вижу, как его чёрно-зелёная спина отдаляется. Фабрис роскошный в фантастическом цвете под лучами солнца. Яркое пятно на белых полках притягивает мой взгляд. Чёрный горшок с белыми, хаотичными пятнами, как одна из рубашек Фабриса, высотой пять сантиметров, и каланхоэ: бутоны розовые, персиковые, красные. — Ты сам купил цветок. Пациент за пациентом. Не слушаю их — смотрю на каланхоэ. Купить меня решил? У тебя это вышло. Обожаю цветы в горшках. И не только кактусы. 13:00 — обеденный перерыв, длиной в час. Достану лоток из сумки, открою бутылку воды и запрусь в кабинете. Что положила мне Мишель? Салат, кусочки мяса и картофелины, а на десерт квадратик пирога. В 17:00 сбегаю в кондитерскую за круассаном или багетом. Вдыхаю запах каланхоэ: чудесно. Дверь открывается, и он стоит в солнцезащитных очках: — Пойдём. — У меня обед. — А я о чём? Моя клиника находится недалеко от центра Парижа, поэтому район не обделён кафешками, забегаловками и ресторанами. Мы идём пешком, по дороге он курит и молчит. «Ле Клима» — ресторан высокой кухни. Распахнутые окна, высотой два метра, куча растений и цветов, дорогие ковры на полу и мягкие кресла, приятная, ненавязчивая музыка. Вот только ресторан обладает «Мишленом». Понимаете, да, какие тут цены? Дамы в платьях и мужчины в костюмах, а на мне брюки и рубашка с галстуком. Официанты выглядят опрятнее посетителя. Рядом со мной стоит дорогущий «папик» с цепью на штанах, а я потею от стыда. Фабрис выбирает столик на две персоны возле открытых окон. С улицы идёт горячий воздух, а в зале — прохлада. Сантарелли такой же: кипяток снаружи, а внутри непоколебимое хладнокровие. Нам приносят меню, три карты. Я открываю первую и тут же закрыл. Открываю вторую — напитки. Сколько стоит кофе?! А вода тут бесплатная? — Что ты будешь? — Фабрис вытягивает шею и смотрит на меня. Язык не поворачивается назвать его пациентом. — Стакан негазированной воды, пожалуйста. — Стакан воды, — два стука горлом. Фабрис зовёт официантку. — Готовы сделать заказ? — Мадмуазель, будьте добры: мясо «рэр» и морской чёрт. — Отличный выбор, месье. Посоветовать Вам вино? — Нет, благодарю, — Фабрис закрывает меню и улыбается всеми зубами молодой девушке. — Месье в галстуке на работе, а я за рулём. Без вина, закусок и десертов. Только основные блюда. — Напитки? — Да, — Фабрис щёлкает пальцами, — графин негазированной воды и графин апельсинового сока. Апельсиновый сок?!! Ты что собрался делать?! Официантка забирает карты меню. — Мадмуазель, у нас с коллегой не так много времени. Поторопите повара. — Десять минут, месье. Я держусь за сидушку кресла и смотрю в окно. Попью водички, а потом съем в кабинете еду Мишель. Ничего не буду здесь есть. У меня на карточке полтысячи евро, я откладываю на семейную поездку в Испанию. — Мы так и будем сидеть и молчать, Ольмедо? Ходить вокруг да около, но не заходить? — облокачивается на левый подлокотник, пиджак расстёгнут, Фабрис расслаблен. — Не понимаю, о чём Вы, — нервный смешок. — Сейчас ты видишь во мне сексуальный объект. Всё во мне кажется тебе безумно сексуальным. Ты вернёшься в свой кабинет и продолжишь думать. Придёшь домой и, лёжа в кровати с супругой, не остановишь мысли обо мне. — Вы же гомофоб. Ненавидите геев, ненавидите меня. — Кто сказал, что я тебя ненавижу? Я могу говорить про тебя, говорить тебе что угодно, а думать иное. Я — гетеросексуал и не вижу в мужчинах привлекательности, которая присутствует у женщин. — Зачем Вы подарили мне каланхоэ? — Я разбавляю твой рай своим адом. Официантка принесла два графина, приборы, тарелки, хлеб. Наполнила стаканы и удалилась. Я залпом выпиваю свой напиток, а Фабрис проводит пальцами по краям стакана, так или иначе задевая стекло короткими ногтями. Две тарелки. Передо мной огромнейший кусок мяса, как две мои ладони, и гарнир из овощей. А у Фабриса чёрное чудовище с полентой, вешенками, под кунжутным соусом. — Я не буду это есть, — отодвигаю тарелку от себя. — Вегетарианец? — Да, — ложь. Фабрис своими приборами отрезает кусок мяса — кровь заливает белую тарелку. Вилка с едой передо мной. — Один раз не пидарас. Один кусок мяса, и я никому не скажу, что ты нарушил животную заповедь. Оно же сырое. Пахнет, как сырое мясо. Я не ем такое… Меня же стошнит после такого. Заглушив страх, я беру вилку из пальцев Фабриса и отправляю кровавый кусок в рот. Тут же затекает мерзкая жидкость в глотку, а я привык к соку. Мишель не готовит подобных блюд. Мы все предпочитаем полную прожарку, потому что не животные, не дикари. — Живой? — Сантарелли облизывает свой нож от крови и меняется со мной вилками. — Да. Первый кусок прошёл еле-еле, второй — тоже, третий — уже лучше. Если закусывать овощами, то привкус крови не такой насыщенный. Фабрис управляет столовыми приборами, словно они приросли к пальцам или стали его пальцами. Но то, как он пьёт апельсиновый сок… то, как его губы впиваются в края стакана… то, как двигается его кадык… — Вы специально это делаете? — Я такой, какой есть, Ольмедо. Ты видишь то, что я не скрываю от тебя. Боюсь даже предположить, что ты можешь скрывать от меня. — Если я тебя трахну, тебе станет легче? Фабрис сказал это слишком громко. Соседние столики на нас косятся, а мои вилка с ножом громко стучат по керамической тарелке. — Наверное… да… — Так наверное или да? Мне нужен конкретный ответ. Ольмедо, ты готов? Ты всё ещё хочешь, чтобы я тебя трахнул? Давай, ори ещё громче, чтоб весь ресторан тебя услышал! — Месье Сантарелли, Вам не кажется, что Вы привлекаете внимание… — Сейчас я привлекаю твоё внимание, — он грозит мне ножом. — Ты подумал хорошенько? Ты знаешь, что такое анальный секс? Занимаешься им с Мишель? — Моя личная жизнь… — Касается меня, Ольмедо. — Я не обязан с пациентом обсуждать такие моменты. — Мы не в кабинете, ты не мой психиатр, а я не твой пациент. Двое мужчин в дорогом ресторане обсуждают секс. Мне повторить вопрос? — Нет. Она не может расслабиться, не получается у неё, а я не настаиваю. — А ты расслабишься рядом со мной? Это же невозможно. Я каждый раз натянут, как струна. Не могу ответить, отвожу взгляд от карих глаз. — Вот и я о том же. Не всякая женщина в браке способна дать в задницу, не всякая жена даст мужу то, что он желает. Я занимался аналом с Лилиан, когда мы были ещё не в браке. После того, как она меня окольцевала, я и вовсе перестал хотеть её. — Вы пугаете меня. Настраиваете на боль. Что-то мне не кажется, что Ваши любовницы истекали кровью под Вами. Кусок мяса отправляется в рот. Я пачкаю усы кровью. Облизываю губы, чем приковываю к себе глаза Фабриса. — Правильно кажется. Я не делал им больно. Они кричали от удовольствия, не от страданий. Сантарелли всё съедает и ждёт меня. Скрещивает руки на груди и ковыряется языком в зубах. Упирается кончиком в щёку. У тебя там лопата, что ли? Стакан наполняется до краёв апельсиновым соком. — Я не могу так, Ольмедо. Ты меня не привлекаешь. Мне нужно подумать, — Фабрис проводит указательным пальцем по краю, обводит ободок — кожа натягивается на костяшках. — Нужно подумать. Его губы накрывают стакан, и содержимое поливает язык, с двух сторон просачиваясь в горло. Шея двигается, цепь переливается на солнце. Фабрис зовёт официантку и расплачивается банковской карточкой. Мы успевали, уложились в час. Идти до клиники недолго, минут шесть. По пути он выкуривает сигарету. Зачем ты идёшь со мной? На сеанс? Не провожаешь же ты меня. Два человека в лифте. Десять секунд, и мы окажемся на четвёртом этаже. Фабрис стоит справа от меня, такой высокий, такие широкие плечи, такой небольшой лифт. — Спасибо за обед, но в следующий раз я не пойду. — Почему? Не понравилось? Могу найти тебе вегетарианский ресторан. — Я не вегетарианец. — Я знаю. У моей секретарши есть привычка. Она громко слушает музыку, когда все уходят на обеденный перерыв. И вот сейчас поёт итальянская певица Нада, я слышу песню «Без «почему». Сгиб локтя перед носом. Кнопка «стоп». Фабрис поворачивается ко мне лицом и вместе с шагом делает шаг к моим губам.

Она никогда не говорит.

Она никогда ничего не говорит.

Правая рука обхватывает мою талию, присоединяется и вторая. Спиной я чувствую холодный металл лифта, а губами — сигаретный жар.

Ему нужна привязанность,

И он думает, что мир не только это.

Он стоит на согнутых ногах с наклонённой головой. Его глаза закрыты, замечаю каждую ресничку. Не хочу его видеть, хочу чувствовать. Я касаюсь шеи и завожу пальцы назад, подушечками ощущаю короткие волосы на затылке.

Нет ничего лучше,

Чем стоять на месте внутри зеркала.

В зеркале лифта отражается удовольствие на его лице. Фабрис двигает языком медленно и вальяжно. Разве страсть может быть такой неторопливой?

Так, как это должно быть,

Когда его голова опускается.

Фабрис утыкается носом в щетину, а губы сползают с моей шеи. Он расстёгивает на мне ремень и просовывает руку внутрь. Холодная цепь с его груди уже на моей. Апельсины. Во рту у меня апельсины.

И всю жизнь

Он вращается бесконечно без причины.

Правая рука сжимает ягодицу. Сильно, но не больно. Я дотрагиваюсь до его паха через штаны. Возбудить Фабриса было несложно.

И всё происходит из ничего,

И ничего не останется без тебя.

Он поворачивает меня спиной к себе. Ширинка расстёгивается. Он дышит в затылок и спускает брюки. Фабрис не берёт за ноги, за живот, хватает под пах и приподнимает, а потом входит с натяжением. — Фантазии, Ольмедо. Опять ты поглощён своими мокрыми фантазиями. Я в лифте, а Сантарелли стоит справа. На мне штаны, они застёгнуты. Блять!!! — Просто задумался, месье Сантарелли, — чуть не плача, произношу я. Звучит вступление песни. Сейчас Нада запоёт, и ничего не произойдёт. Вот сейчас. Кнопка «стоп».

Она никогда не говорит.

Она никогда ничего не говорит.

Он поворачивается, и я знаю, что сейчас произойдёт. Фабрис нагибается, голова наклонена влево. Вытягивается шея, и я отступаю назад. Стена подпирает спину. Мне не убежать отсюда. Его губы сомкнуты, пока он только водит лицом из стороны в сторону, присматривается, разминается. Мне дышать страшно. Фабрис не смотрит на меня — его глаза закрыты. Фабрис не трогает меня — его руки опущены. Рот раскрывается, и нижняя губа скользит по моей. Он слегка касается открытым ртом. Пока не целует. Я представляю секретаршу в пустом зале у ресепшена, которая танцует, пока на этаже никого нет. Кончик языка дотрагивается до моей верхней губы. Он смыкает губы, вытягивает их и целует. Я раскрываю рот, и Фабрис сначала прикусывает нижнюю, а затем засасывает. Не смею отвечать, остаётся поддаться. Влажный язык наплывом врывается в мой рот и ложится, обволакивая вкусом красного «Мальборо». Я стою ровно, не могу пошевелиться, нет сил стоять, руки опущены. Ладони держат стену за спиной, пальцы растопырены и оставляют отпечатки на металлической поверхности. Фабрис проходит языком по нёбу и выходит изо рта, напоследок проведя своими губами по моим. — Я предпочитаю мясо с кровью, и я его сегодня получил. Кнопка «открыть двери». — Спасибо за обед, Ольмедо. Фабрис выходит из лифта, а меня скручивает пополам. Я на четвёртом этаже — музыка слышна превосходно. Обратно он спустится по лестнице, а я не могу выйти из металлической коробки. Ставлю руки на бёдра, улыбаюсь и истерически смеюсь. Поцелуй фантастический, когда тебя целует тот, кто тебе так нравится. Я и представить не мог, насколько это невероятно. Это несравненно ни с чем. Уникально.

Не так уж и странно, если он просит прощения.

И он ничего не сделал.

Нет ничего лучше, чем молчать

И думать о лучшем,

К светлому лету, которого еще нет.

Чужие проблемы мне неинтересны. Я киваю очередному пациенту, а он плачет. Видимо, что-то случилось, тяжёлая жизнь у него, а я киваю. Мне всё равно. Я смотрю на каланхоэ в чёрном горшке и скучаю по Фабрису. Прокручиваю в голове поцелуй: сладкий, морской, огненный. Мягкие губы, нежные. Я понял, почему Фабрис так интенсивно двигает челюстью — у него неправильный прикус с левой стороны. Правая часть рта слегка неподвижна, словно атрофирована, а вот левая выполняет двойную функцию. Когда Фабрис целуется, нижняя челюсть выходит за верхнюю. Он… он превосходно целуется. Время 17:00. Ближайший пациент через час. Я думал сходить перекусить, но после плотного обеда уже ничего не хочется. Может, просто выйти на улицу, глотнуть жаркого воздуха, проветрить мозги? Да, почему бы так не сделать? Дверь открывается, и заходит человек, которого я не ждал. — Месье Сантарелли, Вы на сеанс? Фабрис смотрит на аквариум, на кондиционер, на белые полки. Он прищуривается от солнечного света. Его костюм блестит в моём раю. Пациент расстёгивает пиджак и оглядывает длинный стол. Что ты задумал, мать твою?! Три шага, и Фабрис запрыгивает на столешницу, идёт на меня. Ты сейчас стол мне сломаешь! Уже слышу, как трещит ясень под твоей тушей! Я отодвигаю ноутбук в сторону, и Сантарелли ступает на мою рабочую поверхность. Два брога перед глазами и длинные ноги. Фабрис садится на корточки, крутит головой, разминает шею. Мне приходится отъехать назад в кресле. Ноги спускаются, твёрдо встают на пол. Одной рукой Фабрис толкает кресло к стенке. Блять… что это… что это такое, блять? Он подходит. Широко расставляет ноги и зажимает коленями ручки кресла. — Месье Сантарелли, что Вы… — я приподнимаю руки и стараюсь соблюдать дистанцию. Фабрис поправляет полу пиджака, смотрит на меня с неуверенностью. Он стоит надо мной. Я нахожусь между его ног. — Расстегни ширинку, расстегни пуговицу на трусах. — Где Вы были три часа? Меня прям это сейчас так волнует?! — Думал. Он нервно дышит и приближается ещё на пару сантиметров к моему лицу. Окей, вот мы пришли к отсосу. Я снимаю очки. Не хочу, чтобы что-то мне мешало. Двигаю пальцами по поясу на брюках, задевая шлёвки и защёлки подтяжек. Ладонью ощущаю бугор — в спокойном состоянии член Фабриса поднят в трусах. Провожу вниз по ширинке — пульсация. Где ты успел возбудиться? Выполняю первое поручение, виднеется тёмная ткань и пуговка. Выполняю второе поручение. А теперь… Я смотрю на Фабриса снизу вверх — он ждёт. Ладно, продолжаем. Надо вытащить его наружу. Засовываю внутрь три пальца — твёрдый. Ого, сколько сосудов… Я как будто в кармане ковыряюсь! Нащупываю волосы — щетина, как на моём лице. Так, аккуратно хватаюсь и вытаскиваю наружу. Ого-го!… да тут… Не изогнутый! Господи, спасибо! Прямой, как Эйфелева башня, как ракета. Ненавижу тонкие члены. С этим тоже пролетело. У Фабриса всё «ок», если вы понимаете, о чём я. Соедините указательный и большой пальцы — получится окружность. Вот такая толщина члена у Фабриса. Половина моего запястья! Головка не яркая, приятного цвета, не кричащая. А то бывают у некоторых красные или фиолетовые. Наводят на мысли такие краски. Вздувшиеся сосуды такие… Я провожу пальцами, и член подёргивается. — Нравится? — смотрит с пристрастием. — А разговоров-то было. Я сжимаю его под головкой, вожу большим пальцем по уздечке и кладу крайнюю плоть себе на язык, скрывая половину пениса ртом. Заглатываю дальше, доставая до мягкого нёба. Фабрис закрывает глаза, хмурит брови и тяжело выдыхает. Я могу и без рук, но тут такая длина, что без мне неудобно. У тебя большой хер, а у меня маленький рот, но ничего, я потерплю. Ещё глубже — рвотный позыв. Не хватало проблеваться прямо здесь. Вытягиваю губы трубочкой, щёки становятся впалыми. Головка — леденец на языке, а основание члена — соломинка. Оттягиваю кожу назад — сосуды разглаживаются. Фабрис напрягается. Лёгкие постанывания и облизывания губ. Живот безудержно двигается под жилеткой. Я вытаскиваю член изо рта, глотаю воздух, втираю в кожу слюну. Так достаточно смазано, Фабрис? У меня много слюны? Пальцы проходят у меня по затылку. Он поглаживает мои волосы круговыми движениями. Останавливает кисть и притягивает рот к себе, насаживает на член. А вот теперь будет быстрее. Но я ошибся. Фабрис встаёт немного иначе и кладёт левую руку мне под горло. Не я насаживаюсь, а он постепенно входит. Осторожно, задевая нёбо. Приподнимает мне голову, чтобы головка проходила глубже. Его губы дрожат, и морщинки появляются в уголках глаз. Кстати, мне не больно. Конечно, натирает, но рвотные позывы практически исчезли. Вот только слюны во рту дофига. Меня больше тошнит не от члена, а от количества влаги. Мышцы на шее Сантарелли напрягаются. Ему хорошо — стонов больше и громче. Он даёт мне перерывы, чтобы я перевёл дыхание, а затем вновь погружается в меня. И это я ему не дрочу и практически не помогаю руками! Да я — минетный мастер! У меня огромное будущее! Кстати, это мой первый минет. Я умею сосать на словах, но на практике — полный ноль. — Всё… — Фабрис вынимает член, — хватит… — еле говорит, еле дышит. Он упирается одной рукой в стену за моей спиной, а второй водит головкой мне по губам. Водит, не стучит! — Ещё не всё. Я расстёгиваю пуговицу на брюках и приспускаю трусы. Тёмные короткие волосы на лобке. Пот стекает с живота. Бывает, что у мужчин волосы в паховой области растут по женскому типу. У него растут, как щетина у меня на лице. Трёхдневная, Фабрис? Я целую низ живота, спускаясь ниже и отводя в сторону ещё возбуждённый член. Касаюсь мошонки, Фабрис хватает меня за рубашку на плече. — Люк, нет… — он отталкивает меня и упирается задом в стол. — Вы не кончили. — Не хочу. — Так не пойдёт. — Не надо, прошу… — А апельсиновый сок к чему был? — Просто так… посмеяться над тобой. — А я не хочу смеяться. Я подъезжаю к Фабрису на кресле — он пальцами держится за стол. Открыть крышку на бутылке — несколько поворотов головки. Да, именно так ты кончаешь. — Нет, Люк… нет! Пара движений, и я успеваю заглотить член, когда капли появляются на отверстии. Фабрис падает на меня, его пальцы впиваются в плечи. Он прижимается ко мне, в ухе я слышу последний стон умирающей акулы. А апельсинчики были неплохими. Весьма-весьма. Конечно, за такую цену! Я куплю тебе пакет апельсинового сока и буду ждать, пока ты не выпьешь его полностью, а потом ждать, пока ты кончишь в меня полностью. Фабрис еле-еле выпрямляется, отходит назад и ложится спиной на стол. И кто кого поимел? Я достаю салфетку из упаковки и вытираю рот. Его член ещё твёрдый, но уже не стоит. Мне достаточно дотронуться до него, и у тебя встанет, как миленький. Второй раунд? Ладно, пожалею тебя. Я поднимаюсь с кресла и вижу, как под рукой Фабриса двигается грудная клетка. У тебя ещё есть время, чтобы прийти в себя. — Всё в порядке? — Когда я целую тебя, я будто кота целую. А когда твои губы обводят мой член, меня как будто лижет кот. Я ни на что не намекаю, но твои усики, Ольмедо… Я улыбаюсь. Ты хочешь повторить, но уже иначе. Дыхание Фабриса становится быстрым, нормализуется. — Точно всё хорошо с Вами? А вдруг он тут кони двинет? Я перестарался? — Превосходно, — лёгкое придыхание. Фабрис убирает член в трусы, да, он ставит его наверх, застёгивает пуговку на белье и закрывает молнию на брюках. Поднимается со стола, поправляя на себе пиджак. А потом он целует меня в щёку. Так неожиданно, но тепло от поцелуя. — Можно взять? — Фабрис показывает бутылку воды в руке. — Да, пожалуйста. — Пока, — он кивает, прежде чем открыть дверь. — До свиданья, месье Сантарелли. Я сажусь в кресло и беру в руки тетрадь. Запись сеанса? Нет. «Люк». За три года Фабрис впервые назвал меня по имени, назвал дважды.