Red Sex

— Я только что закончил полицейскую академию. Буйный, молодой и неуправляемый. Мне сложно было привыкать к одежде, ведь в Бретани я ходил в лохмотьях. Меня учили говорить и знакомили с людьми. Перестал быть диким, к подростковому периоду стал пугающим. Я был рождён полицейским. Почему я выбрал преступления в Конго? Потому что мой отец увлекался Африкой, потому что в его кабинете стоял запах Африки. Я решил, что громкое дело меня изменит, но по правде я всего лишь бежал из Франции, чтобы забыть… чтобы забыть… Я встаю с кресла и подхожу к окну, поближе к Фабрису. Он продолжает смотреть на Париж. — Когда я приехал в Конго, в этот же самый день Тибус сотворил пятый тотем. Он действовал методично: каждый труп подбрасывал во время ливня. Он подгадывал погоду. Его невозможно было вычислить. Это мог быть любой! В Конго работали иностранцы: французы, бельгийцы, американцы. Они оказывали медицинскую помощь. Многие жители болели, обыкновенная инфекционная зараза, но африканцы верили, что это действует проклятие тотемов, — Фабрис смотрит на меня. — Африка — богатая страна, но свои богатства она скрывает под землёй или в пещерах. Каждый желает стать богачом. — Тибус пугал иностранцев? Прогонял их с территории? — В двух словах — да. Нужна массовость. Массовое помешательство на страхе. Нечего, Ольмедо, рыться в чужом доме, — снова смотрит в окно. — Жертвы все похожи: средний рост, светлые волосы, светлые глаза. Молодые девчонки — студентки колледжей, медсёстры, веселенькие девушки. И главное — все француженки. Вот они жили, а потом не возвращались домой, и их родителям вместо детей преподносили тотемы. Я связался с Лилиан, потому что она была похожа на них. Я оберегал её, ведь она могла стать следующей, и… трахал. Так получилось! — Фабрис ударяет себя в грудь. — Я был зол, неопытен, совершал дурацкие ошибки! Общался с шаманами и курил шмаль, чтобы в трансе забыться. Год длился вечно. Конголезские власти уже хотели меня депортировать, потому что трупов становилось больше! Тотемы появлялись у меня на глазах! Жизель Бун — седьмая жертва. Замечательная. Хохотушка! А потом она лежит на секционном столе с руками за спиной… Фабрис отходит от окна и начинает бродить по кабинету: — Я… — он трёт виски пальцами, — я хотел использовать Лилиан, как приманку. Подумал, что уж на такую дурочку убийца точно клюнет! А он… — Сантарелли останавливается и смотрит в пол мокрыми глазами. — Была какая-то вечеринка. Конго старалась жить дальше, не давала поглотить себя ужасу… 74-й год… Я с Лилиан на этой самой вечеринке. Играет мелодия, самодельные огоньки, много народа, много молодёжи… И вот я танцую с Лилиан и… — лицо становится счастливым и печальным одновременно, губы нервно дрожат, а глаза ещё больше покрываются слезами, — и вижу… её под дискотечным шаром. Все словно сговорились и разошлись, чтобы я увидел её. — Элен Сибони? — Брюнетка… крохотная… — изо рта вырывается смешок. — Подстрижена под мальчика, дай бог рост 150, чёрные глаза и щёчки. Я увидел её… и не поверил. Она не может тут быть. Меня штырит! Но я ничего не принимал. Забыл совсем о Лилиан, оставил одну на танцполе и пошёл к Элли. Уже в браке Лилиан скажет мне: «Ты никогда не смотрел на меня так, как смотрел в тот вечер на Элен», — Фабрис жмурит глаза и обнажает зубы в всхлипе. — Мы были знакомы, Люк! Мы встречались с Элли в Бордо! Мы встречались… И я уехал в Африку, чтобы забыть её! Забыть всё, что с ней делал! — Фабрис истерично кричит, а его пиджак расстёгивается от движений рук. — А она приехала… приехала ко мне… Я вывел её на улицу и попросил тут же покинуть Африку, а Элли сказала, что сделает это только со мной, — Фабрис откидывает голову назад. — Она поцеловала меня, и я не смог её отпустить. Вновь нахлынули чувства, и я понял, что мне никто не нужен, кроме Элли. Родители её не принимали из-за низкого статуса, она училась на медсестру и мечтала стать доктором, а богатенькому сыночку подавай принцессу! А мне нужна была Элли… У Фабриса текут слюни изо рта. Ему плохо, и я подаю ему бутылку воды — отказ. — Я бил её, Люк. Ломал ей кости. Всю свою ненависть к родной матери я отдавал Элли. Это вспышки. Всё идёт своим чередом, всё хорошо, а потом… вместо лица Элли вижу лицо матери, — Фабрис делает передышку. — Поэтому я уехал, поэтому решил расстаться с ней. Больше не мог видеть побои на её теле, когда приходил в себя. Но я любил Элли… и больше я никого так и не полюбил. — Она приехала в качестве волонтёра? — Да, — голос обретает спокойствие, — работала медсестрой в местной больничке. Она же была младше меня на год, а выглядела совсем малышкой. Я позабыл о Лилиан, бросил её. Вечно бегал к Элли, не мог налюбоваться. Фаби, — улыбка на лице и в глазах, — она называла меня Фаби и каждый день говорила, что любит меня. «Мой Фаби» — шептала медсестричка, когда я уходил от неё. Не хочу, чтобы эта история заканчивалась, ведь финал трагический. — Она выращивала лук в кабинете. Зелёные перья торчали из горшка. Я оторвал одно пёрышко и сделал колечко, взял её руку и поцеловал первую фалангу безымянного пальца, надел кольцо и спросил: «Ты будешь «моей Элли»?» — Фабрис расплывается в улыбке. — Она ответила «да», но фамилию Сантарелли не возьмёт. Мы хотели пожениться во Франции, в маленькой церквушке, где будем только мы вдвоём, — пациент поднимает на меня глаза. — Вечерами мы гуляли по пляжу. Тёплая вода омывала ноги, Элли запрыгивала мне на спину, а я её катал. Я был в расстёгнутой рубашке, и руки Элли обнимали за живот, — Фабрис кладёт обе кисти на живот. — Я всегда наклонялся очень низко, приближался к её носу, а она обвивала мою шею, запрыгивала и обнимала ногами талию, и только потом мы целовались. Это была последняя вечеринка, Ольмедо… последний раз Элли обняла меня, и я почувствовал своим телом её. — Это был Новый год? Вечеринка в честь Нового года? — Я ходил к психиатру в Конго, мне нужно было чувствовать себя здоровым. Доктору я не рассказывал о своём детстве, он сам каким-то образом разузнал о Бретани, провоцировал меня вечно. — А зачем ты к нему ходил? — Чтобы не сойти с ума от тотемов. — А Элен знала о твоём детстве? — Да, я всё ей рассказал. Она принимала меня таким… сумасшедшим. Фабрис подходит к окну, ко мне, и залипает на дневной Париж. — Что произошло в канун Нового года? — Я взял Элли за руку и повёл в отель. Я убил её там. У меня чуть сердце не выпрыгивает из груди. Нужно сохранять спокойствие. — Начался приступ, как только мы зашли в номер. Я увидел мать, и у меня сорвало крышу, — голос не дрожит, спокойный, ровный. Фабрис принимает кошмар, что совершил. — Элли что-то говорит, а я не слышу, — сжимает кулак. — Держу её за горло и душу, а потом начинаю бить по лицу. Она продолжает говорить, — щёлкает пальцами, — две фразы, постоянно повторяет какие-то две фразы… набор букв. Я велю ей заткнуться, а она не перестаёт… Тогда я вытаскиваю нож из кармана брюк, — Фабрис трогает свою ногу, — вот тут, возле коленки, он находится, и кладу уже задушенную Элли на пол. Она наконец перестала говорить и сопротивляться. Я вырезаю свастику на лбу и отрезаю волосы, — Фабрис закрывает глаза и опускает голову. Мне нечего сказать… — Меня тут же скручивают и вырубают. Охранник отеля услышал странные звуки и зашёл к нам в номер. А после я просыпаюсь наутро, не помня, что совершил. — Тотем? — Я проснулся в кабинете психиатра. Башка трещит, ничего не понимаю, мне плохо, тошнит. Вижу перед собой Лилиан и доктора. И девушка говорит, что я убил Элли. — Что Вы хотели сделать первым после услышанного? — Сдаться с поличным. — Почему не сдались? — Потому что я ничего не сделал. Лилиан сказала, что об этом никто не узнает, ведь доказательств нет. Элли уже к тому времени стала тотемом. Меня прошибает ток. — «Африке нужен герой, Африке нужен Фабрис Сантарелли» — так сказала Лилиан, и после этих слов я её возненавидел. Я не выдерживаю и, хватая за плечо, поворачиваю к себе пациента. Он тихо плачет. — Они накачали меня наркотиками и положили в лодку. Я спал, Люк, а Лилиан с психиатром неподалёку делали из Элли тотем. — Причал… — выдыхаю я. — После того, как они мне всё рассказали, я сломал челюсть доктору, а Лилиан — руку. Я пошёл на причал, когда вставало солнце, он был невероятно красив. Я стоял на том самом месте, где ещё ночью два человека в лодке убивали мою Элли. — Она была ещё жива?! — Позже мне об этом сообщит Лилиан, и на этот раз я сломаю ей обе руки. Он орал на причале. Тогда Фабрис орал от боли и больше никогда в жизни так не плакал. — Ты обнаружил Элен в лесах? — Мне подсказали, где её можно найти. — А Тибуса как ты поймал? — Через несколько дней. Шёл ливень, как и 1-го января, я бродил по конголезским лесам, искал… — Фабрис крутит головой, — искал Элли, а нашёл Тибуса. Погнался за ним, ведь обычный человек не станет бежать от флика. Тогда-то я понял, что преследую убийцу. — Тибусу приписали лишнее убийство. Почему он не отказался от восьмой жертвы на суде? — Потому что я ему аплодировал в Конго, когда его взяли конголезские полицейские. — Потому что ты — Нконди. — Сильный дух. Фабрис отходит от окна и делает глоток воды из бутылки. Да, мне тоже не помешало бы залить твоё горе. Не хочу представлять секционный стол и мёртвую Элен на нём. Не хочу представлять Фабриса, который смотрит на тотем из своей невесты. Я подхожу к пациенту и крепко хватаю за воротник пиджака: — Как ты мог?! — кричу на высокого человека. — Как ты мог жениться на Лилиан после всего?! На убийце! Вы покрывали друг друга! Вы оба убили невинную девушку. А ты ещё заделал ей троих детей!… — Поэтому я и женился на ней… чтобы она молчала. Как думаешь, Ольмедо, поверят мне, здоровому бугаю, или хрупкой девушке? — А психиатр? — Смылся. Первым же рейсом. — Лучше бы ты сел в тюрьму… — я отпускаю его и толкаю. — Хотел, Люк, но не смог… Соседка Элли, её подружка, сказала, что убитая оставила мне подарок. Я не думал идти в тот дом, потому что не мог находиться в местах, где была когда-то Элли. Но я зашёл и увидел самый прекрасный подарок на свете. Я взял его на руки и заплакал от счастья. Я не смог быть один, я бы не справился без помощи. Меня преследовали суицидальные мысли. Я пришёл к Лилиан с этим подарком и сказал, что никогда её не прощу, а она уверила меня в том, что станет хорошей матерью. И она стала ей, Люк. Правда, Лилиан стала хорошей мамой. — Кого ты принёс?… — Кареглазого львёнка. Нет… — Ты вспомнил, что сказала тебе Элен перед смертью? — Мне сказала её подружка. — Что это?! — Это имя и дата. 21 февраля 1971-й. — Какое имя? Фабрис медленно моргает и мягко улыбается: — Мужское. Я отхожу от него как можно дальше. Пляж, по которому они гуляли. Причал, на котором она умерла. Конголезские леса, где был обнаружен её труп. Элен Сибони — восьмая жертва, Элли. Они видятся в лесах, именно там Фабрис ощущает, как она обнимает его. — Тебя преследуют семь жертв. Ты видел Элен во Франции? — Первое время она навещала меня. Остановила, когда я засунул дуло пистолета в рот. Элли приходила и гладила по щеке. А потом я сказал: «Я тебя очень люблю, но я отпускаю тебя». И она ушла навсегда. И тут я уже не сдерживаюсь и плачу: — О чём ты думал, когда тебя фотографировали с медалью? — О колечке из лукового пёрышка. «Пойми его, Люк, и ни в коем случае не отворачивайся от него» — сказала мне Кристель. Я понял тебя, Фабрис. И самое странное, что абсолютно не жалею, что мы переспали. Не жалею, что влюбился в тебя. Я плачу и не замечаю, как Фабрис кладёт свои руки мне на плечи. — Знаю, Люк, — он прижимает меня к себе и обнимает. — Я — плохой человек. — Об этом кто-нибудь знает? — Нет, и я попрошу тебя, как врача, никому об этом не говорить. — Обещаю. Он вытирает мне слёзы и берёт за щёки: — Эй, Ольмедо, ты замечательный. Ты понял? Не важно, какой я, важно — какой ты. И ты у меня замечательный, — Фабрис достаёт из кармана телефон с наушниками. — Слушал новую песню Антонелло Вендитти? — Кто это? Я не знаю итальянских исполнителей, — вытираю сопли. Фабрис вставляет мне в ухо один наушник, второй — себе. Играет мелодия, и поёт мужской голос. — Не знаю итальянский. Не понимаю, о чём там поётся. — Песня называется «Нет души», и мне кажется, что скоро её будут крутить по радио. Трек всё играет и играет. — Миленько. Прикольная песня. Фабрис выключает музыку и убирает в карман телефон, обхватывает руками мой затылок: — Не позволяй своей жизни быть просто мёртвым ритуалом. Пусть будут мгновения необъяснимого. Пусть будут некоторые вещи, которые таинственны, для которых ты не можешь привести никаких причин. Пусть будут некоторые действия, из-за которых люди подумают, что ты немного с приветом. Человек, который на сто процентов нормален, не жив. Немного безумия рядом со здравомыслием — это всегда великая радость. — Ты так красиво говоришь, — я утопаю в его глазах. — Это Ошо, — он улыбается и заражает меня своей улыбкой. — Ты замечательный, Ольмедо. Фабрис целует меня, зацеловывает, как сегодня утром, как ночью, как вчера вечером и как всегда. Он отпускает и проводит большим пальцем по верхней губе: — Через недельку отрастут. Мы оба смеёмся. — Я уезжаю, Ольмедо. — Куда? — В Африку. Нужно дать хороший втык рабочим, совсем обленились в конголезских зарослях. — Надолго? — Обычно езжу на день или на два, но в этот раз лечу с Маттиасом: он будет заниматься своим расследованием, а я — своим бизнесом. Приеду через неделю, максимум. Хочу увидеть твои отросшие усики, — Фабрис снова целует. — Смс-ками сможем обмениваться? — В лесах ловит только рация, мобильники там подыхают. — Ты не боишься, что Маттиас выйдет на подробности твоей давней истории? — Не боюсь, Ольмедо. Я ему помешаю, — Фабрис целует меня в уголок губ. — Значит, тебя ждать через неделю? Это будет сеанс? — Не знаю. Тебе привезти магнитик? — Да! Он стоит спиной к двери. Не уходи. — Когда будешь в Италии, обязательно погуляй по набережной возле Тибра. Ощущения от этой реки невообразимые. — Когда я буду в Италии? — взмахиваю кистью. — Никогда. — У тебя скоро день рождения? — Через две недели. — А число точнее? — 19-е августа. — Тебе исполнится 44 года, — улыбка, но ощущение, будто он снова сейчас заплачет. — С меня подарок, Ольмедо.

— Маттиас всё решил, Маттиас определил мою судьбу.

— Вы хотели этого ребёнка?

— Очень, — тяжёлое придыхание, сопутствующее воспоминанием.

— Хотели ребёнка от девушки, которую не любили?

— Я любил её.

Фабрис приехал из Африки с маленьким ребёнком на руках. В какой момент Лилиан забеременела? — Фабрис? Я останавливаю его, когда он открывает дверь. Маттиас похож на отца: брюнет с карими глазами. — Да? — Маттиас был таким маленьким, когда ты вернулся из Африки. Я просто помню фотографию. — Он? Крошечный, совсем малютка, но он был не грудным ребёнком. Ему уже исполнилось 3 годика. Это потом сын начал расти. — На кого похож Маттиас? — На маму. «Маттиас всё решил, Маттиас определил мою судьбу».