Тот, что седой

Это словно треклятое наваждение. Скарамучча как-никогда задумался над реальностью парня перед собой. Казуха казался таким неземным в этой свободной белой футболке с ярким принтом рыжего клена и с джоггерами красного цвета, где в некоторых местах украшения ради висели ремешки. Парень выглядел необычайно расслабленным под лучами солнца, все его тело было будто в режиме сбережения энергии, а, вдобавок ко всему, седой сидел, свесив ноги, прямо у окна, недалеко от аудитории Скары. В том самом универе, где тот провел почти три года и ни разу — ни разу! — не видел Казуху. Или не удавалось пересечься, или не помнил — не суть, главное то, что этот невозможный человек вызывал сейчас чувства до дрожи похожие на те, что были в его сне. Брюнет протяжно выдыхает, когда некое предположение всплывает в его не бодром мозгу: кажется, собственное сознание сопоставило Казуху с тем бестелесным фантомом из сновидения. Если бы белобрысый знал, какой когнитивный диссонанс вызывает в Скарамучче вот прямо сейчас, то, вероятно, сбежал бы, покрутив пальцем у виска или перекрестился бы. Но он не знает и продолжает смотреть на внешне вполне привычного темноволосого парня, набив свои щеки едой почти до отказа. Кто-то бы сказал, что это уже совсем не по-ангельски, а кое-кто за эти кощунственные высказывания послал бы в турне по всем девяти кругам ада. — Привет, — успевает сказать Скара, пока не забыл. — Не ожидал тебя здесь увидеть, — Казуха перестает жевать и совсем оторопело смотрит на него, — То есть, — брюнет резво потирает свой лоб ладонью, — не привычно видеть тебя тут. Лучше не стало — собеседник начал миллиметр за миллиметром расширять глаза. Видно, что того будто бы застали врасплох, словно и вправду решил, что не должен быть здесь, но все равно находит в себе силы дожевать пищу и в немом вопросе открыть рот. Скара в мыслях уже закончил кромсать свой бесполезный язык в пыль, потому что нехрен говорить такие тупые вещи. — Ну, обычно я тут не обедаю, — Казуха тянет уголок губ вверх и пару раз быстро моргает, придавая своему лицу менее напряженное выражение. — Да и по голове настучать могут, — при этих словах он оглядывается, а, когда снова возвращает внимание к Скарамучче, заговорщически подзывает его к себе ладошкой. Брюнет может представить сейчас свою физиономию: уставшее, но борющееся с этим с помощью совсем вялой улыбкой, которая, между прочим, совершенно неподдельная. Если честно, ему не ясно насколько близко нужно было подойти к Казухе, да и для чего это вдруг, однако шагает прямо на него, останавливаясь точно напротив его лица и колен, заторможенно сгибает бровь в вопросе. Оказывается, сейчас седой занимает положение чуть выше его, что позволяет рассмотреть светлое лицо под другим, не менее будоражащим углом. Еще бы не эти колени, которые мешают подойти чуть ближе, насмотреться вдоволь, было бы вообще потрясно. Тот зыркает в ответку момент и ладошкой бьет по свободному месту слева от себя. — Можно честно? — молвит Скара, когда примостил свою пятую точку, стараясь не грохнуться спать прямо на подоконник. Получает слабый кивок. — Первый раз тебя вижу в этих стенах. Ответа он не удосуживается, только скользит глазами по чужому профилю совсем рядышком и не может не зациклиться на бледные изгибы подбородка, завораживающей шеи и линии носа. Скара почти дернулся, когда белобрысый внезапно отвернулся от него корпусом и начал какую-то возню. — Ясно, — просто пожимает плечами и протягивает тост с затейливой постройкой из прочей еды поверх. Брюнет сначала тупит взор на предложенное, а потом на блаженную улыбку напротив, заставив этим ее дрогнуть. — Что ты хочешь, чтоб я сказал? Бывает? — смеется. Скарамучча осторожно берет небольшой контейнер с блюдом, — именно блюдом, потому называть это банальным бутером лютое кощунство — и цепляет содержимое с бумажными салфетками, которые предусмотрительно располагались под едой. Ощущение чужих пытливых глаз на себе, вынуждают включить максимальную осторожность, чтобы не дай боже не замызгать всего себя, как последняя мазила. В общем, как обычно, потому что ест он от души. А ведь говорила мама, что вести себя культурно с едой пригодится. — Охуеть не встать, блять, это просто… — Скара чуть ли не давиться от своих слов, неожиданно резко все проглатывая. — Весьма недурное кушанье, сказать хотел я. Момент, когда у Казухи медленно поплыли вверх уголки губ, сузились глаза, а сам заливисто засмеялся, брюнет готов был запечатлеть на своих глазных яблоках перманентным маркером. Все, что ему из себя выдавить — слабая улыбка, потому он совсем дебил и совсем забыл. — Черт, э, спасибо, — это заставляет седого быстро закивать, все еще содрогаясь от накатившего смеха. — Это яичная крепость, — говорит тот, широко лыбясь. — Довольно питательный. Томо просто восхитительно готовит, — Скарамучча пускает всю силу воли, чтобы удержать разочарованное цоканье. — Я, кстати, передам ему, что тебе понравилось. Очень. — Я наелся. Скара уже собирался запихнуть ароматное кушанье обратно, но чужая рука нагло перехватила его собственную и не позволила это сделать, возвращая обратно ко рту. — Шутка-шутка, так что доедай давай, — седой хихикает, когда брюнет растеряно откусывает еще кусок, а потом, опомнившись, осуждающе зыркает на него. — Уверяю вас, собственное приготовление, — Казуха становится еще ярче сиять своей лыбой, чем ранее. — Знаешь, аппетит от этого уже не вернешь, — бурчит Скара, медленно жуя. — Зачем вообще ты такое смороз… сказал? — Науки ради. Бледная шея является весьма залипательным зрелищем, и Скарамучча не отказывает себе в этом, когда Казуха отворачивается к своей сумке под своим другим боком. Он копается там усердно, но потом вдруг поднимает голову, резко возвращается к собеседнику, хватает его под локоть, чтобы стремительно сигануть с подоконника, и потянуть брюнета за собой. Тот чуть не шмякает пищу, чертыхается, проглатывая все вопросы про корень той самой науки. — Улыбаемся и машем. Ничего не понятно, но Скара делает то, что ему нашептали, к тому же с первым все на удивление просто, ведь к нему буквально прижимается чужое тело, все еще удерживая рукой. Мимо них в этот момент проходит преподаватель философии, кидает строгий взгляд именно тогда, когда брюнет откусывает большой кусок из сверх бутера (несмотря на то, что чувствует себя как Винни Пух, нализавшийся меда, после посиделки с Чайльдом). Мужчина даже не задержался на молодых парнях и пошел дальше. — Ого, обычно он говорит: «молодой человек, отойдите от окна, знаю я ваши потаенные мысли», — пародирует его гнусавый голос Казуха и мягко отпускает со своего плена, отворачивается к окну, чтобы засунуть пакеты и контейнеры в сумку. — Значит, история? — Скара с ухмылкой наблюдает за надутыми и бубнящими губами. — Ага, не буду повторять ошибок предков, — белобрысый опирается локтем на злосчастный подоконник и наклоняет голову к своему плечу с легонькой улыбкой. Выглядит как-то выжидающе, что резко подталкивает к продолжению диалога. — Ну, может, удивлю, но меня метнуло в психологию, — брюнет на свое удивление не видит больших шаров глаз в некоем шоке. — Буду психологом, которому самому нужен психолог. Мы тут рядом частенько ошиваемся и- — Я знаю, — слышится совсем серьезно. Что-то словно выстреливает в затылок Скарамуччи не то от скорой смены настроения собеседника, не то от взгляда алых глаз, которые взирают четко через него. Он прослеживает за ними и — хочет не хочет — натыкается на высокую мрачную фигуру в массивных таких наушниках. Друг Казухи пришел по-дружески позвать друга по друганским делам. Все, как обычно, ничего сверхъестественного, уж точно для Скары. Белесая макушка Казухи проплывает прямо перед его носом после того, как отсалютовал ему на прощание, направляясь к рьяно отстукивающему ритм ногой Томо. Наверное, у него сейчас играет какая-то очень энергичная песенка, и Скара надеется, что не про любовь, потому что тот сверлит конкретно его — разумеется, божеское — лицо. «Делать тебе нечего, отвали, кайфолом», — пытается передать брюнет закатыванием своих — разумеется, божеских — глаз. Но забивает на это дело быстро, когда в голову ударяет чуть не потерявшаяся деталь. Скара, вообще не думая, прислоняет два пальца ко рту и как свистанет, желая привлечь внимание Казухи, но в итоге не только его. — Завтра? — буднично спрашивает он, наслаждаясь реакцией «третьего лишнего». Белобрысый теряется лишь на мгновение, смотрит на него изумленно, а потом черт ли его опять заставляет оглянуться на Тому, но довольно быстро возвращается с тихим смешком. — Завтра.

***

Сегодня хорошая погода, думает Скарамучча, откровенно лыбясь прячущемуся за грязными облаками солнцу. «Хорошая погода» по его мнению — это когда совсем теплое яркое утро к обеду становится поразительно пасмурным и до костей холодным. Люди, которые поверили природе без вмешательства синоптиков с их вычурными технологиями, знатно так поплатились, когда покинули дома в легкой одежде. Наблюдая на горизонте парочку таких, брюнет морщит нос и зарывается в свое темно-серое пальто сильнее, под которым на зависть мерзнущим был черный джемпер. Холодно на них смотреть, правда, но совсем не жаль. Ничто не сможет сделать этот день ужасным, даже резкий порыв, что по-сучьи бьет довольное лицо острой пощечиной. Скара поворачивает голову к чересчур вызывающей и кислотно красной вывеске «ONI KING» позади и на короткий миг размышляет над перспективой погреть кости там, но быстро осекается, упрямо возвращая взгляд на дорогу впереди. Он должен дождаться, встретить и лично сопроводить к назначенному месту. Если бы только ему позволили сделать это аж от самого дома Казухи до этого здания, было бы славно. Увы и ах, такому не бывать, что досадно, и не только из-за упущенного шанса узнать, где же обитает один ангел, но и неспособностью как следует поддержать. В конце концов, не каждый день тебе делают сквозное отверстие, плюс — переживания самого седого; очень важно быть рядом. Ладно, адрес знать было вообще по кайфу. Просто Скара не понимает все эти переживания как бы ни старался, это же недолго и не шибко больно: тык и вот ты дырявый. Ничего особенного. И вот поэтому он не уверен, что от него будет какой-нибудь КПД для Казухи, но, к счастью или не очень, его об этом и не просили. Это так-то треклятый Чайльд нагнал какую-то драму о том, что недурно было бы показать свою поддерживающую сторону, даже если таковой не имеется отродясь. «Покажи, каким классным бойфрендом ты мог бы быть. Там саппорт, комфорт и прочая белиберда.» Скарамучча сомневается в том, что до конца понимает значение этих иностранных слов, которые вокруг него стали частенько звучать. Он еще никогда не чувствовал себя под стать кличкам от рыжего — дед, старичок, Чжун Ли на минималках. Возможно, стоит больше обращать дорогое внимание на современные словечки или же исколотить в один синяк того, кто пытается выставить его отсталым. Может, это так, но не надо же постоянно в это носом тыкать, вот — он уже сомневается в кретинизме Чайльда. В мыслях Скара всерьез призадумался над влиянием дружбы с рыжим конопатым на собственную самооценку, когда услышал знакомый звук мотора. Ну как знакомый, — парень в действительности не рассчитывал, что Казуха ввалится на моцике, однако этот рычащий рев был достаточно настойчивым, чтобы враз вытащить его из заветных дум и поднять взгляд. А потом поднять еще выше, к бескрайним просторам небес, и начать то ли обвинять в расточительстве белого персонала с последующим лишением душевного покоя самого брюнета, то ли благодарить в ниспосланном благодати. Скарамучча и так попал в лапы ебучей асфиксии, но когда седой снял шлем и, кропотливо оглядываясь в его поисках, ясно улыбнулся и помахал, то готов был распластаться прямо тут. Он не знал куда сфокусировать внимание: на совсем тонкую кожаную куртку или же — на нескрываемую радость в чертах мягкого лица, а может на этот уж точно нелегальный черный чокер, чтобы обвивал бледную шею вместе с подвеской с каким-то листом. Когда Казуха получил смятый кивок в качестве приветствия, отвернулся к своему байку, чтобы фиксировать его, повернувшись обратно, он вообще не ожидал увидеть удаляющую (улепетывающую) фигуру в сторону входа салона. Совсем обомлев, парень тупо поморгал на месте и рванул следом. — Замерз? — поинтересовался Казуха с энтузиазмом, когда нагнал брюнета, что уже был внутри помещения и по-джентельменски придерживал дверь.

Everybody Talks - Neon Trees

«ХЭЙ-ХЭЙ, ОТЛИЧНЫЙ ВЫБОР! НЕ СДЕЛАЛ ТАТУ - ПОЛУЧИШЬ ПО ЛБУ! ИЗБАВЬСЯ УЖЕ ОТ ДЕВСТВЕННО ЧИСТОЙ И НЕ ДЫРЯВОЙ КОЖИ! ДОВЕРЬТЕ ВСЕ ЭТО АРАТАКИ ИТТО!» Завопило похлеще иерихонских труб, громогласный звук неумолимо давил на барабанные перепонки. Белобрысый тут же вздрогнул, но больше от беззаботного тона, походившего на тот, которыми прикрывались злодеи-хирурги из хорроров для отключения бдительности жертв. Он начал искать источник этих многообещающих восклицаний, и его взгляд остановился на небольшом мониторе около входа с названием салона. Оттуда шла ещё и контрастирующая с окружающей атмосферой весёлая песня, — хотя стоит сначала узнать перевод, наверное. — Не говори мне, что вот это вот звучит каждый раз, когда кто-то входит сюда, — Казуха глядит на Скарамуччу пораженно, и получает неуверенный кивок, — Вау, ну, было весьма… громко. Брюнет хочет начать заверять в адекватности этого заведения, что люди, на самом деле, не обходят его за километр, с ужасом открещиваясь, а своеобразное приветствие очень даже заходит, но разумно осознает факт того, что спешить совершенно не стоит, у него будут еще больше причин на это. Ибо даже мастер еще не явился. — Пять сек, уже иду, — помяни черта или, лучше сказать, они, как тот любил себя кличить. Несправедливо высокий парень с прессом, который уверенно выглядывает из-под короткого топа, и мускулами, где красуются хренова туча своеобразных, не связанных между собой татуировок: тут тебе и затейливые символы, и рисуночки, и какие-то словечки на разных языках. Казуха вдруг с неведомой жадностью (к познанию, разумеется) скользит по этим многочисленным кляксам, пытаясь найти в них какой-нибудь глубокий смысл, но понимает, что ничего не понимает — каждая из них словно набита по приколу, рандомно. Кажется, это именно его голос встретил их, тот самый Аратаки Итто. Мастер, вроде как, выглядит не шибко приветливо, вперяя свои обведенные в зашибенных стрелках глаза на Скарамуччу, словно хочет накинуться на него. И он правда делает это. Неотвратимым ураганом несется в их сторону, Казуха даже не успевает что-то осознать, когда Аратаки резко тормозит перед брюнетом, и строго приподнимает одну бровь, что-то требовательно выжидая. — Ой, да ты прикалываешься, — взрывается Скара, не выдержав давления, и закатывает глаза. — Либо это, — Итто вытягивает кулак, — либо… — его руки разводятся в стороны. У Скары два варианта: дурацкое приветствие на руках, или же потрепаться в чужих, не менее дурацких, объятиях. Минуточку. Какие еще варианты? — Обойдешься, шнур. Итто выглядит удивленным на такой незамедлительный резкий ответ, кажется, он взаправду злился в обиде: брови встретились на переносице, а губы сжимались в полоску. Однако через миг помещение разрезает совсем ребяческий хохот, от которого Казуха совершенно теряется. — Ха-ха, попытка — не пытка, а ведь почти получилось, — Итто прикрывает глаза в озорном смехе, грудь его сотрясается, а руки гордо упираются в бока. — Йоу, Скара, бро, пришел, наконец, проколоть соски, как настоящий мэн или просто татушку обновить? Скара краем глаза замечает ненавязчивый взгляд Казухи, брошенный после этих слов. Ох, так-то, у него столько крутых ответов на эти вопросы, но он должен вести себя максимально прилично. Умалчивание все же сильно удручает его совсем несмиренное сознание. — Нет, — он набирает в легкие побольше воздуха: на него сейчас устремлены два взгляда, и каждая из них чего-то да выжидает. — Да не для меня все, а- — Каэдэхара Казуха, — резво проговаривает седой, протягивая ладонь высокому парню, и избавляет Скару от чести представить его. — Это я пришел к вам, чтобы проколоть ухо, а он всего лишь, — оглядывает брюнета с задумчиво-приподнятыми уголками губ, — моральная поддержка. Вы Аратаки Итто, верно? Итто же будто кипятком ошпарили — он испуганно смотрит на протянутую руку, мечется ошеломленными глазами с одного чужого лица на другое. — Моральная поддержка? Это от тебя что ли? — шепотом вопрошает Итто у Скарамуччи и получает темный укоризненный поток невербального предупреждения. — Прости, парень, я не думал, что такой пушистик с ним, — он приветливо улыбается, наконец, пожимая руку Казухи. — И давай без выканья, я не настолько стар вообще-то, — дует губы. На самом деле, Скара в глубине своей мрачной души дрейфил, что этот бугай с татушками спугнет седого, даже размышлял над другим салоном, хоть уже и выдал все про знакомого мастера, но смекал, что доверяет он только этому самому бугаю с татушками. Да и поручиться за него в силах. Точнее за его мастерство, только за его мастерство. Просить Итто побыть немного адекватным было бы слишком палевно, уж тот потом бы устроил ему допрос со скоростью читки рэпа. К тому же актер из него похуже некуда, — святая простота — после такой просьбы вел бы себя, как неловкий индюк, роняя все из рук и вызвав при это подозрения уже у Казухи. Хотя вряд ли до этого дошло бы: могучий Аратаки Итто обиделся бы раньше. — Как скажешь, Итто, — белобрысый, похоже, совершенно доволен таким общением, ведь чудные морщинки виднеются от широкой улыбки. — Хэ-эй, а давай ты не будешь так улыбаться мне, я ж не выдержу и начну тискать вот эти вот щеки, — подведенные глаза Итто выглядят настолько серьезными в беспокойстве за свои возможные действия, что Казуха, не выдержав такой искренности, приглушенно смеется в свою ладонь. Когда Итто просит следовать за ним и плетется в другую комнату, что-то бубня, белобрысый резко поворачивает голову к Скарамучче и подзывает ладошкой ближе, тот непроизвольно наклоняется к нему и чувствует чужое теплое дыхание у уха, а затем щекочущий шепот «а он забавный». Круто, это же хорошо. Определенно сносно, но Скара не совсем уверен, что чувствует только облегчение и удовлетворение. — Если по чесноку, то к нам редко кто ходит колоть конкретно уши, — на эти слова Итто брюнет лишь ухмыляется, вспоминая отчего-то Чайльда с иголкой и зажмурившимися глазами. — Сейчас, только подготовлю пистолет. — Нет, не стоит, игла самый оптимальный вариант для меня… — выдавливает из себя Казуха, прокашливаясь в кулак. — А, так ты из этих, ха-ха! — хохочет Итто, меняя курс, осматривая набор игл. — Все для клиента, как грится. Очень так подозрительно, что седой не спросил «из каких?» или не выдал другую реакцию: он просто замер, а его плечи напряженно поднимаются при виде мастера, натягивающего перчатки. Скарамучча теряется на миг, прикидывает слова и подходит к вытянувшемуся в струнку Казухе, кладет руку на плечо, поглаживая. — Нечего бояться, боль будет не долгой… — брюнет считает: получилось зашибись, может, голос стоило чуть мягче сделать, да и так очешуенно, — соси, Чайльд — но только до момента, когда Казуха, выпучив глаза, забито скосился на него, утопая в волнение по горло. — Бро, — Скара хмурит брови на такой непривычно-серьезный тон Итто, — помолчи-ка.

***

— Теперь точно удобно? — с искренним беспокойством спрашивает Итто, заглядывая в деревянное лицо Казухи. — Может, еще что-то? Больше ничего не помешает, я надеюсь? На это седой лишь нервно хихикает и откидывается головой на мягкое кожаное сиденье, жестом показывая продолжить. Но как только мастер протягивает руку к мочке уха, четко вскакивает, устраивает локти на коленях, а подбородок на руках. — А соски тоже пистолетом прокалывают? Итто тупит взгляд на клиента с иглой в руках, после чего до него доходит вопрос, и он самозабвенно пускается в объяснения. И так, Скарамучча наблюдает, как седой уже пятый раз мастерски заговаривает зубы с абсолютно невинным, внимающим лицом, а Итто-то слегонца ведомый, за словом в карман не полезет — сам положит туда пару сотен. Не то чтобы Скара куда-то спешил или еще что, просто смотреть, как из раза в раз рука Казухи подрагивает — очень не в кайф, а ведь он даже сделать ничего не может. Еще и рыжий стал названивать: «вот что этому придурку в такой момент понадобилось», — с этими словами брюнет скидывает седьмой звонок. — Казуха… — Скарамучча наблюдает, как светлая макушка медленно поворачивается к нему, парень бросает виноватый взгляд, поднимая уголок губ в извиняющейся улыбке. — У капитана Джека Воробья серьга была в левом ухе, — брюнет сам не знал, что его губы могут так растягиваться. Казуха моргает пару раз, совсем не этого ожидая, — его лицо пару секунд находилось в каком-то раздумье, а глаза застыли на чужой улыбке, после чего сам ответил на нее, выставляя напоказ зубы. Итто безропотно и, кажется, в большом апатичном ахере, перемещается на другую сторону, меняясь со Скарамуччей. Уместившись рядом, брюнет сам нифига не соображает, когда накрывает напряженную руку Казухи своей (чтоб не дергался, да). Тот дарит ему слегка ошалелый взгляд, а с примесью имеющегося все еще испуга его лицо выглядит крайне забавно. Когда же мочку уха оттягивают крупные пальцы Итто, который беззаботно мычит что-то из Тейлор Свифт, седой забивает на все на свете, и лихорадочно сам сгребает руку Скара, крепко так зажмурившись. Паника неумолимо возрастает по кривой, когда вместо ожидаемого быстрого прокола, мочку уха обдает холодком от дезинфицирующего средства, а это — автоматом переносит в детские годы, где твою маленькую ручку сначала нежно обрабатывают мягкой ватой, после чего наебывают бессовестно, вонзая нож в спину. Или укол. Скара начинает немного тревожиться, когда Казуха, сморщив нос, кажись, дышать перестал. Он кривится ни то от умопомрачительных ощущений чужих мягких пальцев, ни то от их офигительно мощного давления, и видит, как Итто закончил свои махинации, и зажал мягкую плоть стальным зажимом — седой рвано дернулся, — другую руку с полой иглой бесповоротно занес. — Та-ак, молодца, а теперь второе, — мастер выпрямляется, полный гордости. Алые глаза Казухи резко распахиваются, он некоторое мгновение прислушивается к ощущению тяжести у левого уха, смотрит в пустоту, не мигая. Его пальцы в поисках потерянного спокойствия гладят тыльную сторону руки Скарамуччи, у которого давно дыхание сперло от этого действа. — Нет-нет-нет. Достаточно, — перезагружается белобрысый. Он встает, мнется пару мгновений и, обескураженный своей резкостью, плетется к зеркалу. Смотрит, не верит, промаргивается, еще раз глядит, а потом тыкает красный камешек гвоздика: крайне осторожно, слегка трепеща, но выжидаемой боли не наступает. — Спасибо, — робко молвит Казуха, запуская пятерню в короткие волосы на своем затылке, глядя на двух завороженных парней из-под ресниц. Ему пиздецки идет, думает Скарамучча, боясь отвести взгляд. Он не может не подметить, как сегодняшний лук седого был удачно украшен вот этим чертовым красным камнем, как изюминка или вишня там. Да Казуха сейчас почти весь в красном, напоминал жгучую осень с его неизменными сочными цветастыми листьями повсюду, наверное, и пахнет так же. Как капли ушедшего дождя на каком-нибудь огненно-рыжем клене, который нарочно опускает ветки ниже, чтобы каждый смог ощутить жизнь перед его сном. Увы, но Скара в душе не ебет про этот запах. — Красиво, — вырывает у него, а у Итто вырывает кашель от неправильного втягивания воздуха. Скарамучча жалеет, что не подождал уединения, потому что терпеть две пары сканирующих зрачков вот уж не имел в планах. В этот самый момент, как настоящая благодать — или то демонические проделки — его телефон опять разрывается от, сто пудов, рыжего черта. Но сейчас брюнет готов напялить ему над рогами нимб вдобавок. Парень жестом показывает, что это дохуя важный звонок и удаляется. — Больно не было, так ведь? — Итто решает воспользоваться такой возможностью разузнать этого таинственного одуванчика. — Верно, сам не понял, отчего так пугался в начале, — Казухе теперь кажется, что в этой жизни он ничего уже бояться не будет. — Кстати, а серьга выглядит слишком красивой, мне же стоит еще внести плату за нее? — Что? А… хо-хо, нет-нет, — Аратаки смеется, почесывая затылок. — Это стандарт и уже входит в плату за услугу. Да. Не парься. Экран телефона вдруг стал смертельно важным для его внимания, а Казуха невзначай оглянулся на дверь, за которой скрылся Скарамучча. — Он клевый, да… — мастер вдруг принимается рассматривать свои крашенные в черный цвет ногти. — Ха-ха, прости, просто правда рад, что у него появился такой знакомый, как ты. И, ясное дело, удивлен. Итто аккуратно поднимает взгляд на клиента, который выглядит как-то слишком далеко от этого разговора; не понятно куда тот смотрит, вроде бы и на собеседника, а вроде бы куда-то сквозь него. Аратаки просто решает, что тому стоит немного отойти от недавнего потрясения. — Удивлен? — Казуха терпеливо глядит на Итто, который отрывается от переписки в гаджете сразу же. Какой странный тон, заключает Аратаки, хотя он не в том положении, чтобы судить о незнакомом человека вот так, с ходу: тот будто бы спрашивает не из-за интереса или, кто его знает, обиды, а просто потому, что надо что-то да сказать. — Нет-нет, удивлен я его отношением к тебе, даже маты не через раз, а хотя бы через пять, — парень кладет свой телефон на столешницу между ними. — А рад, потому что появился еще один, который разглядел в этом черном сухаре сочную ватрушку, — победно заявляет Итто. Казуха непроизвольно улыбается, после цепляя взглядом не затемненный экран чужого телефона и тут же отворачивается, захлопывая рот ладонью. Но в голове все еще стоит один неожиданно знакомый человек, заточенный за стеклом, в качестве обоев блокировки. «Только бы не заржать, не заржать» — Значит, — откашливается, — ты считаешь себя одним из тех? — Не просто таковым, а — другом, товарищем, бро! — взрывается пронзительный хохот, который досадно понижается в громкости со временем. — Ну, я так, по крайней мере, считаю, — Итто оглядывается заговорщицки и подходит к тому чуть ближе. — Если бы не он, то этого места не было бы. Непонятно почему, но Аратаки определенно нравится этот малый. Особенно когда тот расслабился во время разговора и сейчас даже вслушивается с толикой заинтересованности. В конечном счете, если Скарамучча доверяет ему, то почему не должен Итто? Тонкие пальцы Казухи тянутся к пострадавшей мочке уха, однако разумно останавливаются, так и не дойдя. Парень неловко улыбается и хочет с каким-то воодушевлением что-то сказать, подглядывая на телефон мастера, но его перебивает раздосадованное и громкое: — Блять. Итто и Казуха палятся друг на друга, выискивая в омутах глаз ответы, а потом оба прыскают от смеха. — Кажется, тебе пора. Белобрысый кивает, еще раз благодарит и наблюдает, как мастер махает рукой на прощанье. Он уже открывает дверь, но останавливается и прикрывает ее снова, поворачивается к Аратаки. — Все же, Итто, ты не так понял кое-что, — парень смотрит с простой улыбкой на лице. — Я ему никто.

***

Скарамучча уже смирился со своим скверным роком, когда к нему подходит Казуха с явным вопросом в своих глазах. Хочется вместо тысячи объяснений просто поставить перед фактом, что свидания им сегодня не светит, несмотря на недоговорённость на этот счет. — Чайльд в обезьяннике, — выдох сквозь зубы. — Этот в жопе шило… Скара поворачивается к седому, чтобы продолжить поливать проклятиями друга. — Подвезти? Так и застывает с приоткрытым ртом.