Тот, что седой

Скарамучча тактично умолчит, что, вообще-то, у него в паре шагов машина располагается, и вполне может сам добраться. Он же не дебил, чтобы отказываться от поездки с таким ангелом, который, кстати, сейчас усердно занят возней над своим транспортом. Брюнета никогда не интересовали мотоциклы, а такую большую любовь к ним в большей степени не понимал. У него, после одного столкновения с небывалыми ублюдками в шлемах, остался темненький такой стереотип. Эти воспоминания заставляют его ухмыльнуться: задали же они тогда с Чайльдом жару. А вот машины — это и удобней, и безопасней, и там можно вытворять куда больше вещей. Например, спать и прятаться от Яэ Мико, которая раньше, когда он еще жил с матерью, частенько заглядывала к ним погостить. Благо, начались эти посиделки где-то в начале первого курса в универе, а через пару месяцев он уже праздновал новоселье в своей нынешней квартире, в своей уже берлоге. Но с Казухой все по-другому — он источает совсем другой вайб, даже с кожаной курткой и черными перчатками. Скара бы не сказал, что ему не идет быть таким, по правде говоря, у него и нет никаких слов. Просто нравится, как седой шаманит над транспортом, высунув язык, с толикой заботы и трепетной осторожности, просто хочется посмотреть на него в действии, на широкой дороге. Все, что он видит — чертовски цепляет. Казуха явно закончил свои махинации и начал доставать второй шлем из кофров, а Скарамучча замечает, что шлем, с которым приехал седой висит на какой-то цепи рядом с сиденьем, и задумался над безопасностью такого хранения: хулиганье не дремлет. Однако все вопросы улетучиваются, когда ему протягивают черный с синеватыми (ого, не красными) застежками шлем. Пока Скара надевает «каску» на драгоценную башку, его руки с каким-то задумчивым видом осматривают рубиновые глаза. Их обладатель осекается и возвращается на поиски чего-то в кофр. — У тебя нет с собой перчаток? — Казуха смотрит на уже полностью готового к любому движу брюнета с легким разочарованием. — Я не брал запасных. На задумчивое лицо седого хочется сказать, что нет никаких проблем, и Скара вообще умеет регулировать температуру в своем теле — слегка моросящий ветер ему нипочем. Казуха же с воодушевленным «точно» начинает застегивать до этого распахнутую кожанку, прикрывая тем самым проклятый чокер на шее. — Засунешь руки под куртку, — парень хватает свой шлем и быстрыми движениями надевает ее. — Ты раньше был пассажиром? — Разок-два, — выдыхает брюнет, пытаясь рассмотреть лицо напротив через стекло шлема. Мало ли, вдруг угарнуть решил: какой засунешь? Казуха на это довольно кивает и ловко перекидывает ногу через мотоцикл, когда удостоверяется, что ступни твердо стоят на земле, кивает, призывая умоститься. Скарамучча стоит пару секунд, рассуждает над перспективой кинуться к своей машине, но вмиг дает себе мысленную затрещину. Ему правда приходилось как-то седлать механического быка, но только после долгих уговоров. Сложновато было доверять свою безопасность человеку под открытым небом и при внушительной скорости, поэтому он смачно так мял кожу девушек, которые, к слову, были теми, кому хотелось его покатать. Скара не понимал этого прикола, но понимал, когда после первого раза они тактично слали его нафиг, почесывая ушибленные бока и вспоминая все сказанные им угрозы и упреки во время поездки. А тут Казуха. Скарамучча тяжело вдыхает воздух, смотрит в сторону своей машины на прощание и, гулко выдохнув, левой ножкой ступает на выступ, другую же перекидывает, после усаживается на кожаное сидение. Транспорт еле заметно пошатнуло при этом, а, когда руки брюнета нашли чужие бока, пошатнулись чьи-то мозги. Они так сидят довольно продолжительное время, пока до Скара не доперло — под куртку засунуть, точняк. Он делает, при этом стараясь не оказывать давления на чужую кожу, но тепло под подушечками оказывает давление именно на него. — Прости конечно, может, тебе так удобней, но мне бы не хотелось, чтобы ты улетел, — Казуха чуть поворачивает голову. — Держись сильней, — при этом он слегка дернулся назад, призывая тем самым к действиям. А Скарамучче говорить дважды не надо, поэтому он наклоняется вперед, впритык к телу напротив, и запускает ладони дальше, располагая их у живота. Чуть не ебнулся шлемом о другой шлем, потому что эта тонкая ткань футболки седого не выполняет функции стены, и ощущение мягкости слишком четкое. Под пальцами внезапно встрепенулись. — Руки и впрямь холодные, — хихикает Казуха и заводит мотор.

***

Наверное, он поспешил с выводами. То была не совсем мягкость, а упругость. На слишком резких поворотах Скарамучча нечаянно — или нет — прижимался сильней к Казухе и его руки глубже утопали в складках чужой одежды. Он не лапал — нет, просто по чистому стечению обстоятельств узнал, что у седого проглядывается еле заметный пресс. Может, и показалось, не будет же Скара убеждаться в этом нарочно, поэтому стоит наслаждаться имеющимися благами. Начать стоит с вечереющего неба со слегка темноватыми обрывками облаков, медленно окинуть взглядом начинающий цвести искусственным светом город, а закончить теплым телом перед собой. Скарамучча забывает все; стремится к этому, как мотоцикл под ними вперед. Холодный и быстрый поток ветра выбивает из него все мысли про мать, Яэ Мико, даже то, что Чайльд сейчас, вероятно, дерётся с кем-то в обезьяннике. «Подольше бы этой пустоты» Ему вдруг становится так свободно и спокойно, что хочется прильнуть головой к чужой спине и вот проспать пол дороги. Но нельзя. Поэтому он просто смотрит на затылок перед носом и размышляет, какое у Казухи сейчас лицо. Наверное, тот сосредоточен максимально, и думает лишь о серой дороге перед собой. О том, что позади есть пассажир, что является большой ответственностью. Когда все вдруг останавливается слишком резко, Скара понимает, что нахрен рыжего, и не хочет выпускать белобрысого из своего плена. Мотор затихает среди городского ветра и пока тусклого света ламп, ведь ещё не темно, ещё совсем не ночь. Совсем рядом довольно-таки величественное и важное на вид здание ждёт их внимания, но Скарамучча даже не смотрит туда. Он глохнет, как чёрный зверь под ним, и выжидает почти в страшном нежелании. Ждёт хоть какое-то движение под руками, намёк на действие, любой трепет, но всего этого не следует. Стопы Казухи в массивной обуви твёрдо стоят на земле и, кажется, удерживают куда больше, чем равновесие. Выглядят естественно до вязкого волнения. Седой замер статуей, и не скажешь ведь, что в неловкости или намеке, что пора-то седалище поднять и бежать выручать товарища. Слишком все спокойно, уравновешенно и просто. Как слегка приподнятая голова Казухи, он совсем не здесь, а где-то там, куда направлены его глаза. Нет ни ожидания, ни ответа, ни цвета. Потому что перед Скарамуччей лишь тьма чужого затылка в шлеме; свой же уже откровенно раздражал, душил, не давал видеть все в полной мере, всю суть неясного, но необходимого. Это забавно, если бы было челленджем — кто последний рванет, но один факт был упущен: никто же не знал, что Казуха тоже любит играть. Интересно, если поднять свои руки чуть выше, можно ли сломить его, заставить продуть? Хотя вряд ли бой сердца даст ему ответ. Скарамучча сдает назад корпусом и тут же дергается вперёд, смачно врезаясь шлемом о другой. — Не имеете права! Я из русской мафии! Вы что, не слышите мой акцент? Сотрясает весь район очень знакомый голос, настолько что мотоцикл под ними шатается. Казуха смеётся, звонко присоединяясь разбавлять звуками воздух, а Скара закатывает глаза. Он выпрыгивает со своего насиженного места, вырывает со своей башки шлем и разминается. С любопытством оборачивается на усиленное копошение позади — его брови стремительно ползут вверх. Думалось Скарамучче, что ему надо только вернуть шлем на место, не беспокоя этим седого за рулем, но тот не разделял чужих планов: моцик стабильно стоит, а Казуха топчется напротив, засунул руки в карман. — Что? — ухмыляется он, забирая с рук Скары шлем. — Мне жуть как интересно. А Скарамучче и крыть нечем, и даже если бы было, он бы от всего избавился в пожаре красных глаз напротив.

***

Голос Чайльда в помещении вдалбливает по ушам беспощадно, но, увы, пропадает втуне. Человек в форме безразлично листает свой телефон в массивных наушниках, выражает отрешенный похуизм рядом с орущим задержанным. Скарамучча приближается к работнику и при этом оглядывает камеру, подмечая, что крикливый дебил там один, поэтому и орет, наверное. Кидает взгляд на плетущегося сзади Казуху, который видавшим лицом оглядывается вокруг, и намеревается окликнуть сотрудника, но его перебивает вой из клетки. — Слышь, горластый! — Скара хуячит ногой по прутьям темницы. — Заткнись, блять. Чайльд сразу же кидается к нему и уже с нотками бедного, побитого олененка начинает осыпать его лаврами, клятвой в вечной преданности и любви. В общем, как всегда. — Я думал сдохну тут от скуки, — прислоняет рыжую макушку сквозь палки железа. — Прикинь, они меня запомнили и не стали сажать с другими! — Хрен ли ты такой удивленный? — брюнет зачесывает челку назад. Он вдруг понимает, что работник до сих пор сидит в своем мире и обращает на них ноль внимания. Так и свалить по-тихому можно. — Что на этот раз, рецидивист недоделанный? — Да тут ничего серьезного, старичок, — Чайльд чуть не лезет на потолок от нетерпения и честно так округляет глазёнки. — Потом ра… — тот вдруг замирает, впирая голубые глаза на спутника своего спасителя. — Здравствуй, — улыбаются ему. — И тебе… не хворать. Тарталья сверлит взглядом нежданную фигуру, сначала удивленно, потом задумчиво, а затем переводит на Скару какое-то подозрительное выражение лица. И вот кто знает, что у черта на уме. — Ой, добрый вечер! — звучит слишком жизнерадостно, такого тут брюнет еще не слышал. Блондин лыбится до ушей совсем дружелюбно, снимает наушники и вскакивает со стола прямиком к ним. — Вы за ним? — наклоняется с шепотом. — Надеюсь, вы за ним? — Игнорщик явился, — неугомонный задержанный потянул свои пальцы, норовя сцапать вежливую улыбку. — Да, я за этим дебилом, — Скара стукнул ребром ладони в изгиб локтя рыжего. — А куда сбагрили Аято? — Сейчас его нет, но я к вашим услугам, — почесал нос. — Зовите просто Тома. О нем Скарамучча ни слуху ни духу: обычно здесь его встречал именно Камисато Аято с красивенькой такой ажурной дубинкой, который ни раз выручал рыжего и его самого. Просто офигенно иметь кореша в правоохранительных органах, хоть до сих пор не понятно, нахрена тому спасать их зады, ведь даже деньги лишние не брал — только выкуп. Каким бы чиканутым не казался этот Аято, он был полезен и привычен, в конце концов. А что делать с этим мистером улыбашкой совершенно не ясно, как и о его характере, принципах, заскоках. — Давай порешим все это, да поскорей, Тома, — хмуро отвечает Скара, смотрит на то, как тот пожимает руку Казухе, и идет по знакомому направлению. Наверное, Аято все-таки повысили, думается брюнету, давно пора епт, он тут за десятерых пахал как каменщик. Интересно только насколько могли его… — Ваш друг точно смерч, нет — водопад, — смеется блондинчик, беря в руки документы. — Не сидит на месте. — Ага, глисты опять завелись, видимо, — Скара чешет лоб, боковым зрением замечая постоянные повороты головой Казухи в активном наблюдении. — Так, за что поймали? — Да ничего особенного, обычная драка, — Тома хмурится. — Только вот, что странно, тот кого он дубасил, сразу метнулся прочь, а Тарталья остался стоять. Аято как-то обмолвился, что если бы они хватали всех людей, которые от них шарахаются, то, скорее всего, камеры пришлось увеличивать в разы. Он считает этот страх чуть ли не инстинктом, который заложен не в человеческом мозгу, а где-то значительно ниже — в ногах там или чуйкой в жопе. Проблем никто не хочет почти так же, как заполнять нудные документы. Скарамучча привык к выкрутасам Чайльда, все почти буднично, даже спрашивать не будет причин мордобоя. Во-первых, это бесполезно. Во-вторых, сам расскажет, нужно ли брюнету знать об этом, не ребенок. В-третьих, похуй. Несмотря на иногда возникающее желание вдарить рыжему пару-тройку раз, чтобы вытрясти ответы, потому что чувство, будто что-то темное происходит у него под носом — бесит неимоверно. — Добби свободен! — клише фраза Тартальи. Пока рыжий бес скачет на свободе, Скарамучча решает, как бы быстренько слить его, чтобы не мешался дальше. Он смотрит на Казуху, готовя самое заманчивое предложение. Но безбожно отвлекается блеском сережки, к которой не так просто привыкнуть по факту. — Не болит? Казуха не сразу понимает о чем вопрошают, и только после того, как брюнет показал на свое ухо, фыркнув, качает головой. Они смотрят друг на друга, пока на фоне Тома отбивается от Чайльда. Один смотрит с тучей мыслей и одним вопросом, другой просто моргает. Сейчас или никогда. — Вы идите, а у меня еще дела тут, — седой мигом возвращает его с небес на землю. — Тут? — Знакомая работает здесь, — показывает головой на дверь позади себя. — Проведать хочу. Он же не поперся с ним только потому, что по пути? Хотя бред, Казуха ангел, а не экстрасенс. — Тогда пока? — Скарамучча проглатывает разочарование. Снова уходит. — До встречи. Белобрысый улыбается, кидает взгляд на рыжую макушку Чайльда где-то там впереди, и подходит ближе к Скаре. Тот остановил свое тело от боевой стойки, только брови изломил в вопросе, который растворился в миг, когда его уха коснулся разгоряченный воздух. Казуха стоял вплотную, но никаких касаний не было, хоть жар чувствовался почти физически, — он лишь приблизил свое лицо к его скуле и, казалось, невыносимо долго молчал, дразня мягким дыханием. — И спасибо за… — пальцы Казухи резко поднимаются и дотрагиваются до темной сережки Скара, нежно оглаживая, а у того волосы по всему телу дернулись от близкого шепота. — За моральную поддержку. Через секунду становится холодно, Казуха улыбается на приличном до неприличия расстоянии, и машет ручкой. Ладно, может он экстрасенс.

***

Скарамучча мечтательно наблюдает за озадаченным Чайльдом, когда они выбрались наружу. Долговязый явно что-то активно выискивал своими большими глазами. Даже в таком блаженном состоянии Скара не мог игнорировать усилившийся холодок, который уже истерзал их носы. — Ничего не хочешь мне сказать? — этот вопрос в голове он тоже мог бы игнорировать. Тарталья молчит какое-то время, а потом оборачивается к нему с застывшим детским удивлением на лице. — А что говорить-то? — чистейшее недоумение. — Спасибо что ли? — уже шепотом. — Да какой блять… — возмущенный вздох. — Кого там избил и нахера? Скарамучча понимает, что зря спросил, потому что Чайльд взрывается смехом, глядя тому бесстыдно в глаза. — Обычная драка, не в первый раз же, — шмыгает носом. — Почему вообще спрашиваешь? Вот этого он и боялся, не хотел бы Скара показаться переживающим верным псом. — Часто ты начал этим промышлять и совсем безмозгло, — брюнет закатывает глаза, слыша «старею, брат». — Проехали. Просто учти, что не всегда мы сможем спасать твой плоский зад. Тарталья на это совсем небрежно кивает, что-то бубня и вдруг пристально так всматривается в его темные глаза. Опять эти пробирающие до краев души почти прозрачные радужки с точкой посередине. — Я тут спросить хотел все, — Скара даже дышать перестает. — А тачка твоя где?