10.1
Завтрак подходил к концу, но большая часть людей, собравшихся в столовой, так и не притронулась к содержимому своих тарелок. Угнетающая тишина разбавлялась только ежесекундными всхлипами Стефани, которую Габриэль силой поднял с пола и вместе с прилипшей к сестре Анитой усадил в стоящее у стены кресло. Теперь он потерянно стоял рядом с ними, не зная, что делать дальше. Плачущая Стефани не была чем-то необычным, особенно на контрасте с не проронившей ни единой слезинки со времён своего младенчества Кассандрой, — заставить её рыдать могло всё что угодно: трогательная сцена в романе или его трагичный финал, грустная трель птиц за окном или внезапно начавшийся дождь. Иногда она целые дни проводила, свернувшись калачиком под одеялом и размазывая по лицу слёзы. Но такую истерику на памяти Габриэля она закатывала впервые — казалось, она не то что не слышит, что он ей говорят, а даже не осознаёт, что рядом с ней кто-то находится. Габриэль спешно соображал, что же делать в сложившейся ситуации, и никак не мог найти выход. Тима, в том состоянии, в котором он сейчас находился, ни в коем случае нельзя было оставлять одного… Да и если уж на то пошло, в текущей ситуации ему не хотелось выпускать никого из детей из своего поля зрения. В висках у Габриэля начало щипать. — Древние боги… — обессилено выдохнул он, чувствуя, как в голове начинает разливаться боль. Отвлёкшись на визит Лолы, он так и не выпил таблетки. Сейчас пузырёк лежал в кармане его штанов, но не доставать же его при детях. — Леди Стефани… Не закончив фразу, он закрыл глаза и с полминуты простоял неподвижно, надеясь, что волна боли хоть немного схлынет. — Дядя?.. — его плеча робко коснулась чья-то рука, и Габриэль вздрогнул от исходившего от неё жара. По обращению он понял, что это Кирриан, но то, что он не узнал его по голосу, вводило в ступор. Габриэль открыл глаза и хотел было сказать, что с ним всё в порядке, но слова застряли у него в горле — рядом с ним не было ни рыдающей Стефани, ни обеспокоенного Кирриана. Он сидел за письменным столом в незнакомой ему комнате. Прямо перед ним располагалось окно, в котором виднелся старый клён, под плотной стеной дождя и сильными порывами ветра сбрасывающий с себя последние жёлтые листья. Дождь в середине зимы. Габриэль опустил взгляд на лежащие на столе бумаги и бессознательно попытался вчитаться в написанные на них строки, но этого у него не получилось, поскольку написанное было не разобрать — все надписи были размыты, словно кто-то пролил на них воду. Удивлённый, Габриэль огляделся — всё в комнате, за исключением стола и клёна за окном, было таким же размытым, как и буквы на листе. Односпальная кровать, стоящий в углу деревянный шкаф — всё шло странной рябью, словно было не настоящими предметами, а их отражением в воде. В дверь кто-то постучал, настолько громко, что Габриэль сначала подумал, что это гремит на улице гром. Он вздрогнул и посмотрел на дверь. — Эй, староста! — раздался из-за неё раскатистый голос, — Там твои снова у ворот трутся! Всё внутри Габриэля окаменело, место растерянности заняли неизвестно откуда взявшиеся страх и тоска. Он не имел ни малейшего понятия, о каких «твоих» говорил ему голос, но от их упоминания ему стало так плохо… Голову пронзила вспышка боли, такая сильная и острая, что он согнулся надвое, схватившись за виски. Стоило ему снова открыть глаза, как он оказался на улице под проливным дождём и ледяным ветром, пробирающим до костей. В руках у него был зажат зонт, но мысль открыть его почему-то не приходила ему в голову. Он шёл по жуткой слякоти, зачерпывая грязь сапогами. Из-за дождя, стеной рушившегося с небес, он не видел ничего на метр вокруг себя, но продолжал идти, словно знал дорогу. Впереди показались ворота: железные, с проржавевшими петлями. Стоило ему подойти к ним, они распахнулись сами собой, издав душераздирающий скрип. Габриэль хотел было заткнуть себе уши, чтобы не слышать ужасного звука, но тут он увидел Их. Они стояли, взявшись за руки, обе в промокших насквозь домашних платьицах, их волнистые рыжие волосы промокли и прилипли к бледным веснушчатым лицам. Младшая, Элли, заметив его приближение, улыбнулась как могла широко и помахала рукой, Старшая же наоборот опустила голову как можно ниже. Но он успел заметить переходящий из красного в синий синяк у неё на щеке. Отпечаток ладони. Габриэль поджал губы — внутри него боролись трусость и стыд. Старшая открыла рот и заговорила, но несмотря на то, что стояла она прямо перед ним, звук доносился до Габриэля откуда-то сзади и звучал словно эхо когда-то давно сказанных слов. — Я знаю, мы тебе не нужны… Я бы сама не пришла, но Элли… нельзя было с ним оставаться. Кажется, Габриэль что-то ответил, но не услышал собственных слов. Очередной приступ боли заставил его снова закрыть глаза. Он снова был в комнате, но на этот раз стоял перед кроватью, на которой завернувшись в полотенца и одеяла сидели две девочки. Обе держали в руках по большой кружке с исходящей паром красной жидкостью. Элли с наслаждением пила свою порцию, Старшая же к ней даже не притронулась, только грея руки о чашку. Она постоянно что-то говорила, Габриэль не понимал, что, но откуда-то знал, что слова её повторялись. В какой-то момент она замолчала и начала трястись. Кружка выпала из её рук, горячая жидкость разлилась по полу. Он попытался дотронуться до её плеча, чтобы успокоить, но она дёрнулась от его руки, словно от летящего камня… Он что-то говорил ей, но она, казалось, не слушала… — Дядя?.. Габриэль обернулся. Кирриан стоял слева от него, положив руку ему на плечо. В столовой было тепло, в камине потрескивали дрова, за окном из-за туч проглядывало солнце. Но его пробирал озноб, словно осенний порывистый ветер всё ещё задувал под его одежду, а сверху на него лил холодный осенний дождь. Две девочки. Младшая, должно быть, не старше Виолы… Он думал, что после его ухода отцу больше не на кого будет злиться… Он на это надеялся. Габриэль поднял на Кирриана стеклянный взгляд, и тот от неожиданности отшатнулся, рука с его плеча исчезла. Как ни странно, разрыв контакта помог Габриэлю собраться с мыслями. Он развернулся и рывком вздёрнул Стефани, а вместе с ней и Аниту на ноги. Девушка от неожиданности перестала всхлипывать и замерла, как кролик, которого поймали за уши. — Присмотри за младшими, — скомандовал Габриэль Кирриану. — Я отведу девочек на кухню. Всё ещё испуганный Кирриан нерешительно кивнул, и Габриэль поспешил вывести Стефани и Аниту из комнаты, пока на первую не обрушилась новая волна истерики. И всё же, несмотря на внезапный прилив уверенности, выходя из столовой он всё равно чувствовал, как ему в спину дует холодный осенний ветер, а кончики пальцев коченеют от холода.10.2
Снежок прилетел Тиму прямо в неприкрытую шарфом шею. От неожиданности и испуга мальчик вскочил со скамейки, на которой сидел рядом с Киррианом, и принялся спешно вытряхивать снег из-за шиворота, пока тот не свалился за ворот рубашки. Из-за самодельной снежной крепости раздалось злорадное хихиканье Виолы. Тим бросил на неё злой взгляд и сел обратно на скамейку, только на этот раз лицом к снежному укрытию сестры. Он не собирался вестись на её провокации и затевать возню в снегу. Виола, увидев это, надула щёки и нырнула за свою крепость, очевидно, чтобы подготовиться к новой внезапной атаке. — Не хочешь с ней поиграть? — спросил Кирриан. Тим угрюмо мотнул головой и уставился себе под ноги. Ночью он практически не спал и теперь чувствовал себя обессиленным, стоило лишь на секунду прикрыть глаза, как начинало клонить в сон. Виола же, как назло, была бодра, как никогда, и радостно скакала по сугробам, игнорируя расчищенные дворниками тропинки. Глядя на неё, Тим угрюмо думал о том, что будь здесь Габриэль, маленькая гадина непременно получила бы грандиозную выволочку. После того, как секретарь увёл старших сестёр на кухню, Кирриан, которого назначили главным, первым делом принялся настаивать на том, что завтрак всё же должен быть съеден. Тиму было всё равно — больше всего на свете ему хотелось поспать хотя бы ещё пару часов, но страх остаться в одиночестве и увидеть… то, что он увидел вчера, не позволял ему осуществить задуманное. Виола же, воспользовавшаяся тем, что о её существовании все временно забыли, и съевшая помимо своей порции десерта ещё и нетронутые порции Аниты и Стефани, долго артачилась, и только угроза, что Кир расскажет об этом Габриэлю, заставила её быстро проглотить кашу. После завтрака Кирриан потащил их на улицу, мотивируя это тем, что они давно не были на прогулке. Новый снежок просвистел в нескольких сантиметрах от лица Тима и врезался в дальнюю стену беседки. — Ну! — досадливо протянула сестра, спешно прячась в укрытие. Тиму внезапно подумалось, что, если бы Габриэль пару лет назад разрешил папе подарить дочери на день рождения собаку, она бы его сейчас так не доставала. Это было около года назад, когда папа всё ещё регулярно посещал семейные обеды. Виола тогда несколько недель кряду жаловалась на то, что с ней никто не играет. Майл против ещё одного животного в доме не возражал, а вот Габриэль, наоборот, заявил, что как только у Виолы появится собака, у отца пропадёт секретарь. Папа только развёл руками в извиняющемся жесте, сказав Виоле, что Габриэль ему куда дороже собаки. Тим тогда подумал, что будь он на месте Габриэля, то сильно бы обиделся на такие слова, но секретарь только скривил губы в подобии улыбки и заметил, что с радостью променял бы Майла на кошку. Вот папа выглядел по-настоящему обиженным и обвинил Габриэля в бесчувственности. Тим скучал по их препирательствам. — Дядя в последнее время себя странно ведёт, да? — Тим вздрогнул, испугавшись, что Кирриан прочёл его мысли. Мальчик пожал плечами. Он бы не сказал, что странно — просто он перестал делать то, что делал всегда. Спорить с отцом, ругать их за пакости, курить, когда думает, что его никто не видит. — Наверное… — сказал он. Вчера Габриэль сказал ему, что Тим может рассказать, что его напугало, но сегодня, кажется, и не вспомнил о своих словах. Раньше он ни о чём не забывал. Кирриан заметил, что с ним не слишком хотят разговаривать, и не стал развивать тему. Он смотрел куда-то в сторону, то и дело порываясь встать, но словно в последний момент запрещая себе это сделать. Наконец он всё же встал и сказал как можно небрежнее: — Я… пойду прогуляюсь. Присмотри за сестрой. Тим кивнул. Ему не хотелось присматривать за Виолой, на морозном зимнем воздухе клонить в сон его стало меньше, но усталость никуда не исчезла. — Ладно, — буркнул он. Кирриан зашагал по тропинке, ведущей за особняк, и довольно быстро скрылся из виду. Тим остался сидеть на скамейке, от нечего делать считая секунды до следующего удара сестры. Когда счёт пошёл на трёхзначные числа, его начало одолевать беспокойство. Ведомый этим чувством он встал со скамейки и огляделся — сестры нигде не было. — Виола? — позвал он нерешительно и, услышав в ответ лишь тишину, задрожал от страха. Вчера ему тоже никто не ответил, и вот — это вновь повторялось. Проваливаясь по колено в сугроб, он добежал до снежной крепости, надеясь, что на него оттуда, хохоча, выскочит сестра, но этого не произошло — за укрытием никого не было. От него в сторону растущего на территории особняка леса тянулась широкая колея. Присмотревшись, Тим понял, что это след, который, скорее всего, мог оставить ползущий на животе человек. Или человек, которого тащили за ноги. Тим не знал, с чего вдруг в его голове появилась эта мысль, но от неё ему стало очень страшно. Он побежал вдоль колеи в сторону леса, но остановился на половине пути — солнце скрылось за тучами, и на улице стало очень темно. А в тени раскидистых елей эта тьма становилась ещё гуще. Он развернулся в сторону дома. Надо позвать кого-нибудь из взрослых, но что, если пока он найдёт хоть кого-нибудь, с Виолой уже успеет что-то случиться? Тим ещё раз вгляделся в темноту леса и в ужасе отшатнулся, увидев между деревьев светящийся тусклым светом детский силуэт.10.3
Габриэль хмуро разглядывал дверь в комнату Тима, нервно вертя в руках пузырёк с маслом. Он взял его из кладовки, чтобы смазать скрипящие петли. Только проблема была в том, что скрипеть они даже не думали. Габриэль толкнул дверь, и та с лёгкостью распахнулась, не издав ни звука. Что за чушь? Он же точно слышал скрип. И Майлхайрер, судя по вчерашней реакции, тоже его слышал. Так ведь? Габриэль устало прислонился к стене коридора и протёр лицо ладонью. Какой же странный день. Постояв немного, он вновь закрыл дверь и пошёл дальше по коридору. Стеффани и Аниту он оставил на кухне, на попечении облепивших их со всех сторон кухарок — скорее всего они лучше него знали, как следует успокаивать плачущих молодых девушек. Самому Габриэлю очень слабо верилось, что в его нынешнем состоянии он сможет успокоить хотя бы себя. Ему всё ещё мерещилось, что в спину ему дует ветер, а за окном льёт дождь. И тяготящее чувство вины никуда не уходило. Он даже не знал, в чём был так виноват. Дверь в лабораторию привычно была закрыта — Габриэль вытащил из кармана ключ и несколько раз провернул его в скважине. На этот раз он несколько раз проверил, закрыл ли он за собой дверь. Не хватало только потерять ещё одну горничную. Габриэль поморщился — что-то покоробило его в этой мысли. Когда Габриэль вошёл в лабораторию, стоящий спиной к нему Майлхайрер даже не обернулся. Он поднял вверх правую руку, призывая к молчанию. — Я знаю всё, что ты хочешь сказать. Молчи. Габриэль хотел было возмутиться, но вовремя одёрнул себя и промолчал. В конце концов, Майлхайрер мог требовать от него что угодно. То, что он велел всего лишь помолчать, а не убираться вон из лаборатории, уже было неплохим началом. Стараясь двигаться как можно тише, он подошёл к столу, у которого стоял хозяин, и с удивлением заметил, что тот… убирается? Хотя то, что делал Майлхайрер, уборкой можно было назвать с сильной натяжкой. Тот собирал со стола скомканные листы, расправлял их и складывал в одну большую стопку. Пальцы его заметно подрагивали, а взгляд был пустым. — И кого это вообще может успокоить? — тихо спросил Майлхайрер. Габриэль нахмурился, не зная, стоит ли отвечать, раз уж его попросили молчать. — Вы нервничаете? — спросил он. Хозяин только тряхнул головой, неопределённо кивнув в сторону лежащего на столе дневника в потрёпанной кожаной обложке. Габриэль подошёл поближе, чтобы рассмотреть, что изображено на пожелтевших страницах. Там был представлен рисунок чего-то очень похожего на ванну с тянущимися к ней трубами. Всё пространство вокруг рисунка было заполнено заметками, некоторые из которых, несомненно, принадлежали руке Майлхайрера. Габриэль удивлённо вгляделся в изображение: где-то он уже видел нечто подобное… Но где? Раздалось шуршание — Майлхайрер снова скомкал только что распрямлённый лист и с размаху бросил его в стену. Глаза Габриэля удивлённо расширились — Майла трясло, словно от лихорадки, он низко опустил голову и, казалось, был готов заплакать. Взмахнув рукой, он смёл со стола стопку бумаг, и те рассыпались по полу, следом на пол полетела высохшая чернильница, пустая кружка, карандаши. Так продолжалось до тех пор, пока не столе не остался только раскрытый дневник — зацепившись за него взглядом, Майл брезгливо поморщился и поднял взгляд на испуганного Габриэля. Глаза его округлились, словно он только что понял, что в комнате не один. Несколько секунд они смотрели друг на друга. — Неудача? — спросил Габриэль. Лицо Майла исказилось раздражением, переросшим в злость. Он открыл рот, кажется, чтобы закричать, но сдержался и сомкнул губы, потом попытался снова, и снова не выдавил не звука. Он устало протёр лицо рукой снизу вверх и, зарывшись пальцами в волосы, стянул с них ленту, удерживающую их в хвосте. Золотые пряди рассыпались по плечам. Габриэль удивился, заметив, что у его хозяина под глазами залегли чёрные мешки, словно он не спал неделю, хотя они виделись всего несколько часов назад, и тот выглядел бодро и свежо. Случилось что-то такое, что настолько сильно вытрепало ему нервы? Неужели что-то с Кассандрой? Майл огляделся по сторонам и, держась пальцами за виски, направился к стоящему у стены потрёпанному дивану. На полпути к нему он остановился и, не оборачиваясь, сказал. — Всё идёт лучше, чем я когда-либо рассчитывал. Но я всё равно беспокоюсь… и даже не знаю почему. Хуже не придумаешь. Габриэль кивнул. Пожалуй, сейчас он понимал это как никогда. — Надеюсь, что с ней всё будет в порядке, — сказал он, пытаясь вложить в слова как можно больше уверенности. Майл неожиданно вздрогнул и обернулся, ужас в его глазах заставил Габриэля отшатнуться. — С кем с ней? — резко спросил он. Габриэль опешил. — С Кассандрой, — быстро ответил он. Майл расслабился и быстро кивнул. — Да… Конечно будет. Он сел на диван, откинувшись на его спинку, и посмотрел на Габриэля, всё ещё стоящего у стола. — Я смогу поговорить с ними, когда всё кончится, — сказал он, в глазах у него промелькнула тоска. — Если они захотят разговаривать. — Вы их отец, им всегда нужна будет ваша поддержка, — сказал Габриэль, подходя ближе, — я знаю, вы хотите… Он замер. В голове воцарилась пугающая пустота — не было ни одной связной мысли. Несколько секунд он боролся с накатившей паникой, вызванной тем, что он не мог закончить предложение. Майл, кажется, этого не заметил. Он смотрел куда-то в сторону, подперев подбородок рукой. — Благими намерениями… — произнёс он. — Это ужасно, я вспоминаю, что чувствовал сам, тогда, в Велесе, и не могу заставить себя действовать дальше. Мне снится дедушка, он говорит… эту свою фразу и протягивает дневник. Я не знаю, как мне быть. Возможно, нам не стоило… Боль в висках усилилась. Габриэль зажмурился. Что Майл имел ввиду, говоря это? О чём вообще они говорят? — Я люблю их, — продолжал хозяин, — очень люблю. Любил ли меня он? Я всегда думал, что нет, но сейчас… В последние дни я чувствую, что остался лишь шаг, ещё немного, и всё закончится… это такая эйфория, но сегодня, там, рядом с… — он запнулся и долго набирался духу, чтобы сказать, — Уильямом, я… Габриэля начало потряхивать от чувства беспомощности, от попыток вспомнить и невозможности это сделать. Он словно снова оказался на экзамене в Академии. — Боги… — выдохнул он. — О, боги. Экзамен…Академия… Инквизиция… Велес… Что-то быстрое и непонятное промелькнуло в его голове и тут же исчезло, оставив после себя чувство полнейшего ужаса. — Что с тобой? — спросил Майлхайрер. Габриэль поднял на него глаза и бессознательно обнял себя за плечи. — Недавно вы спрашивали меня о снах. Помните? — он попытался сглотнуть, прогнать внезапную сухость в горле. — Мне кое-что приснилось прошлой ночью. — Голос? Он звал тебя? — спросил Майл, хмурясь. Когда Габриэль помотал головой, он расслабился. — Нет. Мне снился летний город… Вы и я… — Габриэль запнулся, испугавшись, как могут быть восприняты подобные слова, но страх от неизвестности был сильнее, и он продолжил, — Мы пьём чай на веранде, а потом вы вскакиваете с дивана и… Он запнулся, увидев, как исказилось лицо хозяина. Оно стало бледным, как лист бумаги. — Ты не принимаешь таблетки? — Майл резко выпрямил спину, из его взгляда пропала всякая расслабленность. Не ожидавший такой реакции на свои слова Габриэль замер, широко распахнув глаза. — Что? — удивлённо спросил он. — Нет… Разумеется, принимаю. С чего вы?.. Брови Майла сошлись к переносице, в глазах мелькнул алый оттенок. — Зачем ты мне врёшь? — резко спросил он, впиваясь пальцами в подлокотник дивана. — Если бы ты их пил, не было бы… Он запнулся на середине фразы и досадливо прикусил губу — словно понял, что продолжать её не стоит. Габриэль бы никогда не посмел перебить его, но сейчас воспользовался замешательством. — Не было бы чего? Почему вы так реагируете? — он не понимал, отчего упоминание о его сне вызвало такую реакцию. — Почему ты их не пьёшь? Ты хоть понимаешь, что может случиться?! — Майл перешёл на крик и поднялся с дивана. — Сейчас мы идём в твою комнату, и ты при мне пьёшь свои таблетки. Понял? И так будет каждый день. Раздался оглушительный шум, словно где-то совсем рядом ударила молния, и оба мужчины замерли от неожиданности. Шум повторился ещё раз. И ещё раз. Майл нахмурился, глядя в сторону входа в лабораторию. — Что на этот раз?