Просто ты гермафродит, расслабься

*** – Боря дома? – дверь Ване открыла мама парня, и в голове пришедшего уже успели закрасться сомнения: может быть, его не захотят видеть, а может быть, Бориса и дома нет. – А, да, конечно, – женщина улыбнулась, – проходи в дом. – Нет-нет, я ненадолго. Пусть он ко мне лучше выйдет, – Иван тоже попытался изобразить улыбку. – Хорошо, подожди минуту, – Людмила Аркадьевна развернулась и крикнула вглубь квартиры, – Боря-а-а-а, к тебе пришли. – Ага, да, уже иду мам, – голос раздавался, кажется, из ванны. И, действительно, парень вышел на площадку, потряхивая мокрыми волосами. Дверь в квартиру закрылась. Они остались вдвоем на лестничной клетке. – Эм, Вань, ты… что-то хотел? – голос звучал очень неуверенно. Но, а как еще можно начинать разговор с человеком, который еще утром тебя послал?! – Да, в общем-то, хотел, – буркнул тот. – Надеюсь, ты не пришел, чтобы опять повторить свое заветное: «Иди на хуй»? Если так, то мне уже… – договорить Боре не дали – перебили. – Нет, не за этим. – Вань, может ты уже начнешь? А то у меня, как бы, голова мерзнет, – поторопил его Борис. – Ну, давай начну, – парень поднял голову и заглянул Боре в глаза. – Что это за мишура? Зачем? Я не понимаю. – Это не мишура. Это я. И мне нравится, – тот улыбнулся. –Собой ты называешь эти пидорские шорты, принтастую майку и петушиную стрижку? Ты, наверное, и джинсы подворачиваешь? – Ваня поморщился. – Ага, подворачиваю, – Борька рассмеялся. – В Германии, например, никаких претензий по этому поводу не было. Вот что значит другой менталитет. – Вот и ходи в таком виде в своей Германии. А в России, будь добр, переоденься в нормальную одежду. Хотя бы, сделай это. – Я не хочу. Мне нравится, – он пожал плечами. – Мало ли, что тебе там нравится, – Иван начал повышать голос, но потом опять сбавил тон. – Тебя не поймут. И тебе очень сильно повезет, если в ближайшей подворотне тебя лишь изобьют, а не изнасилуют. Борис рассмеялся искренне, громко, заливисто. И Ваня мог бы с легкостью насладиться этим смехом, если бы тема разговора не цепляла его так глубоко. – Ничего смешного. Ты просто не понимаешь… – Боря выставил вперед руку раскрытой ладонью, и Иван замолчал. – То меня не понимают, то уже я не понимаю. Ты бы определился. Сказал бы уж честно: «Мне не нравится. Меня воротит. Ты пидор». А то, что ты кругами ходишь? Все и так уже понятно, ну. – Честно я могу сказать лишь: «Какого хуя, Боря?! Как за меньше чем год из нормального парня ты превратился вот в это?» – Ваня скривился и, как уже было утром, ткнул пальцем собеседнику в грудь. – А что такого? Скажи спасибо, что я глаза не подвожу и в платьях не щеголяю по улицам твоей гомофобной России. – А в своей пидорской Германии ты так делал, хочешь сказать? – Ну не так, чтобы прям так, – Борис засмеялся вновь, – но было дело. – Что ты, блядь, несешь?! Ты издеваться вздумал? Это ни хуя не смешно! – Ваня уже почти орал. – Слушай, громкость-то поубавь, а то я сейчас через дверь начну с тобой разговаривать. И вообще, что тебе не нравится? Разве не ты меня в платье там представлял? Разве не ты грезил, чтобы я подводил глаза? И наконец, – он вытащил из кармана пачку сигарет, – разве не ты говорил, что в моих руках будут хорошо смотреться «тонкие и длинные»? Разве не ты? – парень вздернул бровь, и от былой улыбки на лице не осталось и тени. – Я, но… – Ваня лишь ошарашенно переводил взгляд с Бори на пачку в его руке. – Чертовы худые, тонкие, дамские пальцы. Чертовы худые ноги и тощие руки. Чертовы большие глаза. Ну и подтянутая задница, конечно же. Предмет твоих страстных желаний, да? Ты ведь даже сегодня на нее пялился. – С чего ты..? – усмешка Бориса прервала Ванин вопрос. – С того, что ты никогда не упускаешь возможности попялиться. Учесть, что ты спутал меня с девушкой, так тогда точно. – Откуда ты..? А-а-а, Катька, все понятно. – Вот видишь, каким сообразительным ты бываешь иногда. – У меня складывается впечатление, что ты делаешь из меня дурака. – Может быть, это потому, что тебя зовут Иван? – Хватит, – парень взял себя в руки и вновь начал решительно, – ты так и не рассказал историю своего «изумительного» преображения. Из гадкого утенка в лебедя прям. – А ты уверен, что захочешь слушать и вообще поймешь? – Не выставляй меня дебилом, – Ваня процедил сквозь зубы. – Говори уже. – В общем, – неуверенно начал Боря, – я всегда стеснялся своей внешности. Меня жутко бесило, когда кто-то путал меня с девчонкой. Я ненавидел все эти пошлые шуточки и подсеры. Я был в отчаянии, когда моя внешность оттолкнула девушку, которую я любил. Я был в отчаянии, когда мой лучший друг поспорил на меня из-за этой чертовой внешности, – его голос дрогнул, он посмотрел Ване в глаза, сглотнув, продолжил, – приехав в Берлин, я планировал забиться в угол, и все время посветить учебе. Господи, как же хорошо, что я этого не сделал! Я был в депрессии, но как же мне повезло с соседом по комнате! Марселль – отличный парень и настоящий друг. Он тоже студент по обмену, только из Парижа. Как только выдавалась свободная от занятий минутка, он тут же тащил меня в кафешки, бары, по вечерам – в клубы. Он нянчился с почти незнакомым человеком, представляешь?! Наверное, именно тогда я оценил дружбу в полной мере. Я понял, что человек ко мне бескорыстен, с меня просто нечего было взять. Боже, я был так счастлив, что не один! Что кто-то общается со мной не потому, что хочет вставить хуй мне в задницу, а просто потому, что я интересный собеседник, и, как говорил Марсель, отличный русский человек, – Боря заулыбался, а глаза его заискрились счастьем. Вань лишь сжал кулаки. – Так же, благодаря очередной вылазке в клуб с Марсель, я познакомился с человеком, который кардинально изменил мою жизнь. Это был фотограф. Так он сказал и в нашу первую встречу в клубе, когда звал на фотосессию. Так и оказалось на самом деле. Нет, сначала я, конечно же, не поверил. Но он сказал мне свое имя и записал на листке свой номер. Я погуглил, благо, ресурсы позволяли, и узнал, что это правда фотограф, да еще и достаточно популярный. Соглашаться я не спешил – сомневался, до конца не мог поверить. Тут опять подключился Марсель. И огромное ему за это спасибо! Он уговорил меня! Буквально силой дотащил меня на студию к этому фотографу. Мы начали работу с Максом, так зовут этого прекрасного человека. В первый день он просто делал снимки. Но он измучил меня! – Боря рассмеялся, вспоминая, и продолжил, – я думал, что это и закончится на одной неудачной фотосессии, но нет. Попозже он позвонил сам, узнавая, когда у меня будет свободный день. Мы договорились о новой встрече в кафе. Макс обещал принести снимки. Но вместе со снимками он притащил, наверное, целый сборник по практической психологии, который был в его голове. Он долго говорил, что я закрыт, зажат, слишком неестественно веду себя и не показываю себя настоящего до конца, все время играя какие-то роли. Он сказал, что камера видит это лучше всего, и продемонстрировал всё на фотографиях. Макс повесил на меня тонну ярлыков и добавил, что не хочет, чтобы это все было правдой, поэтому свою линию поведения должен объяснить я сам. Потом начался мой долгий монолог, где я говорил, что стесняюсь своей внешности, что боюсь быть использованным, приведя в пример нашу недо-дружбу с тобой, перечислил множество приколов и шуточек, так же упомянул и неначавшуюся историю любви с Катькой, затем подытожил, что из-за всего этого я ужасно комплексую. Он слушал молча, и видно было, что вдумывался в мои слова, а потом просто сказал, что надо полюбить себя таким, какой ты есть. Я никогда не думал, что такой простой совет перевернет мою жизнь! Макс сказал, что если ты сам полюбишь себя, то и другие будут относиться к тебе по-другому. Они будут испытывать восхищение, зависть, гордость, ненависть, любовь. Люди потянутся к тебе, только после того, как ты сам примешь себя. Но он уточнил, что если бы, к примеру, меня не принимало само общество, то тут уже было бы сложнее. Конфликты с социумом всегда слишком переполнены дерьмом, говорил он. «У тебя много женских черт и разве это ли не прекрасно?! Оберни это все в свою сторону. Извлеки выгоду. Заставь внешность служить тебе на пользу, а не утягивать все глубже на дно. Такой красивый и обаятельный парень не должен закрываться от мира полного чудес!» - воскликнул он и хлопнул ладонью по столу, чуть не расплескав все кофе, – Боря рассказывал взахлеб, делился самыми приятными воспоминаниями в своей жизни, уже даже не задумываясь о важности этой информации. Теперь парень балаболил все подряд без разбора. – Макс попросил довериться ему и заставить себя полюбить себя. Как бы глупо это и не звучало, он оказался прав! Этот процесс был трудным и шел не один день, даже не одну неделю. Макс был со мной рядом как фотограф, а после работы и как друг, человек. Именно на фотосессиях я почувствовал свободу, я стал единым целым с его камерой. Потихонечку я высвобождался от оков, в которые сам себя заковал. А потом, одним ясным февральским днем, визажисты сделали мне чисто женский макияж. Я ощущал себя неуютно, но лишь до того как увидел свои фотографии. Боже, какие же прекрасные портреты у нас получились в тот день! Тут я уже не смог не признать, что мне чертовски идет с подведенными глазами. Макс смеялся надо мной весь тот день, смотря на то, в каком восторженном состоянии я пребывал и какие глупости нес. Я даже потащил те фотографии к нам в общежитие, к Марселю. Он так жутко обрадовался за меня, посчитав, что я наконец-таки окончательно вышел из депрессии, да и еще нашел себя. И я тоже так решил, а еще решил, что на следующую фотосессию попрошу себе какое-нибудь женское платье. Я не был уверен в правильности этой идеи до конца, но перед Максом все мои сомнения растаяли. Он поддерживал меня и говорил, что все будет отлично. Я верил ему. Да и сейчас верю. Потому что все и правда было отлично! Даже не так. Это было охуенно! Потому что на мне неплохо смотрится женская одежда, что на все 100% стало известно чуть позже, – смех. – Теперь я был счастлив. Я постоянно смеялся, радовался, много гулял, легче стал заводить новые знакомства: с парнями, с девушками – без разницы. Мне стало легко жить. Теперь я позволял одевать меня на фотосессиях во что угодно: женское, мужское, да хоть мешки для мусора. Да и в реальной жизни нашел свой стиль, стал выбирать ту одежду, которая мне правда нравится. Мы провели с Максом больше 50 фотосессий! Где мы только не были. Исколесили почти всю Германию в поисках интересных мест. И я очень рад, что Марсель тоже всегда был рядом и неустанно поддерживал наши безумные идеи. Два человека, которым я должен по гроб жизни. Два прекрасных человека, лучших человека на моем пути, не считая родителей. Жаль конечно, что я не смогу поделиться с ними такой радостью. Но, наверное, на то они и родители, – улыбка сошла с Бориного лица, но потом опять вернулась. Казалось бы, что улыбаться шире невозможно, но он смог, продолжая рассказ, – а перед самым моим отъездом я забежал на студию к Максу, чтобы попрощаться, а он мне протянул конверт с деньгами. Оказывается, мои фотографии выиграли на каком-то конкурсе! Это была моя часть выигрыша. Но я отказался и сказал, что за все то, что для меня сделал Макс, я ему еще должен до конца жизни выплачивать. Взять в расчет хотя бы его психологическую помощь! Пообещав, что, когда разбогатею, поставлю ему памятник, как одному из лучших людей на Земле, я уехал. Но я уже с нетерпением жду новой встречи с ними: с Максом и Марселем – великолепнейшими людьми в этом прекрасном мире, – он заулыбался. А потом заговорил, оставив на лице лишь легкую усмешку. – Я стою перед тобой и говорю честно, открыто: я нашел себя и больше не хочу теряться, и не позволю кому-то сбить меня с этого пути, будь это человек с улицы или бывший друг. Если ты не хочешь мне ничего сказать, то предлагаю разойтись. А то уж слишком сильно выделяются желваки у тебя. Опасно как-то, – Боря попытался скрыть улыбку за поднесенной к губам рукой. – Ты трахался с ними? – Ваня говорил холодно, четко, без эмоций, все еще сжимая кулаки. Борис растерянно заморгал глазами, а тот еще раз повторил вопрос, злее, агрессивнее: – Кто из них ебал тебя? Отвечай живо! – Каждый по очереди. Мы просто жили втроем и трахались как кролики все время, – Боря быстро сориентировался и сразу же оскалился. – И кто же был первым? – Иван криво ухмыльнулся. – Или один в рот, а другой в задницу? – он огладил большим пальцем чужую скулу. Сил отстраниться у Бори уже не было, поэтому он лишь закрыл глаза. – Ну вот не верю я, Боренька, что ты дифирамбы им тут просто так распевал. Шлюхой небось у своего фотографа подрабатывал. Он что, дурак, какого-то пидора просто так фоткать?! Скажи мне правду, милый Боренька, – тон слишком приторный, фальшивый. Пауза. Поглаживания прекращаются, и Ваня одаряет парня хлесткой пощечиной. Не столь болезненной, как до ужаса обидной, позорной, унизительной, постыдной. Кто ему позволяет так обращаться с Борей? Кто он такой? Что о себе думает? Борис до боли смыкает челюсти и цедит сквозь зубы: – Убирайся отсюда. Вали. Пиздуй. И не возвращайся. Никогда. Слышишь? Никогда больше не подходи ко мне. Все. Разговор окончен. Мира не будет, – он развернулся, направляясь в свою квартиру. – Мне не нужен мир с каким-то позорными шлюхами. Тоже мне, возомнил себя смелым, самореализовался с чужим хуём в жопе, – Ваня усмехнулся. – Ну да, ты-то, трахаясь с Николашей тайком, втихаря под одеялом, считаешь себя смельчаком. Продолжай в том же духе, – Боря стоял спиной к собеседнику, держась уже за ручку двери, но все еще не заходил. – Посмотрим, как ты скулить будешь, когда ко мне прибежишь. – Хах, ты что-то путаешь. Я пришел с миром только потому, что в тогда вспылил сам. А теперь я ни слова плохого тебе не сказал, а ты меня с ног до головы дерьмом облил. Уходи. – Удачно тебе продолжать насасывать хер своему фотографу! – Иван махнул напоследок рукой Бориной спине и побежал вниз по лестнице. – Главное, что не твой хер, – выкрикнул напоследок Боря, из последних сил сдерживая подступающую к горлу истерику, и дверь за ним захлопнулась. Как захлопнулась теперь и надежда на восстановление хотя бы просто приятельских отношений.