***
— Антон, что ты там выбираешь сто лет? Любовь — это умиляться тому, что твоя половинка крутится у шкафа от заката до рассвета, чтобы выглядеть лучше для тебя. Влюблённость — это хотеть сожрать всю его одежду, чтобы выбирать было не из чего. Арсений и его сучья натура выбирают второе. — У меня «МУЗ-ТВ» будут интервью на студии брать, мне нужно выглядеть не бомжом! — злится тот и швыряет на пол очередную шмотку. — Ты и так выглядишь не бомжом уже по факту твоей популярности, — фыркает Арсений не менее сердито, потому что кривое окошко на кривом сайте кривомозглых заказчиков становится только кривее с каждой его попыткой сделать его менее кривым. — Ну конечно, у тебя-то всё в популярность упирается! — гундит Антон, и Арсений закатывает глаза. Он отбрасывает ноут на кровать и поднимается, чтобы злобно обнять его сзади. Злобно — потому что он сейчас готов откусить ему член. Но вообще он мягко скользит по его спине и потом обнимает поперёк груди — получается даже слишком любовно. Но он бы не сказал, что чересчур для его чувств — именно такие они наверное у него сейчас. Особенно, когда его не парит тот факт, что они не в отношениях — он знает, что для Антона всё между ними происходящее что-то значит. И этого пока достаточно — тот даже целует его просто так, без порыва переспать где-нибудь в туалете, и Арсению хорошо. Чем бы влюблёныш ни тешился, только бы больно не было — Арсений как раз такой влюблённый. И это, отнюдь, не обесценивание себя любимого, и не смирение с тем, что дают. Просто так ему хорошо — когда-нибудь, возможно, всё станет ещё лучше. А может они погрызут друг другу ёбла на фоне очередной бытовой неурядицы вроде той, что была на прошлой неделе — Антон срал минут сорок, — или, например, вчера (Антон в попытках приготовить стейк его уронил и усрал только помытую арсением плиту). Или, например, сегодня утром, когда Антон не рассчитал силы, пытаясь шуточно его пнуть — он клянётся, что хотел просто легонько лягнуться, чтобы Арсений перестал бухтеть — и столкнул его нахрен с кровати. Как-то так получается, что спят они тоже вместе — почти что женатики, выходит. Впрочем, ругаются из-за херни они так же часто, потому что привыкли жить отдельно, и уклад жизни кажется настолько ценным, что это не иначе как проход в центр Вселенной, как в новом фильме про Тора, который они по предпоказу смотрели на прошлой неделе в навороченном кинотеатре. Туда даже самого Хемсфорта позвали, и Арсений весь вечер наблюдал картину Шастунячьей ревности его к красивым мужикам — и всю ночь чувствовал её на себе. Ну, конечно, в лучшем виде — Антон очень горячий, когда ревнует. Зато они быстро уживаются вместе морально и живут так, будто так было всегда — пиво творит чудеса, конечно, особенно если в нём развести очень хреново сформулированное желание. — Ты отлично выглядишь, — сипло говорит Арсений ему на ухо, поглаживая ладонью грудь и цепляя ногтями пуговицы рубашки. Он решает, что не кнутом, так пряником. Тем более, пряниками у них лучше получается — ругаться это, конечно, всё хорошо, выброс эмоций, все дела, но вот так стоять и рассматривать их двоих в зеркало, таких красивых, таких друг другу подходящих, намного лучше. — У меня ощущение, будто ты всегда тут жил, — отвечает Антон. — Чертяка, а? Рога свои сунул ко мне, и всё теперь. Арсений улыбается. — Какое средство, такой и результат. Шастун усмехается. — Точно. В этом? — В этом, — уверяет его Арсений, расправляя воротник чёрной рубашки, и тянется за поцелуем коротким. — Я доделываю окно одно, и идём? Скажешь мне, ровно оно или нет? У меня глаза уже крест-накрест с этой хернёй. — Показывай, — улыбается Антон и, упав на постель, укладывает голову на его плечо.***
— Арс, ты готов? — кричит Антон из спальни, и Арсений чуть не разливает свой банановый сок. — Ага, щас только попью и хоть щас на метлу и в поезд, — отвечает и отхлёбывает напиток богов. Раньше его душила жаба, и сейчас, впрочем, риск умереть от асфиксии земноводным не слишком низок — но Антон очень чуткий бойфренд. Хотя Арсению он никакой не бойфренд, но всё равно чуткий и заметил, как тоскливо Арсений смотрел на дорогущую упаковку сока в «Азбуке вкуса». Так он заглаживал вину за то, что случайно порвал его любимый свитер. И если бы это случилось, пока они хотели переспать, Арсений бы не злился. Но он злился потому что тот, цитата: «кривоногий писькошлёп, ёбаный матрас, эти дырки были не для того, чтобы ты как мамка предлагал мне пустить его на тряпки! Это мода!». Но вообще со временем эти мелкие перебранки стали частью нормального их совместного быта, чем-то даже почти прикольным, потому что жизнь даже у звёзд бывает унылой. И лучше сраться из-за говна на полу, которое оставил Мымрик, которого Арсений наконец забрал из Питера, когда Антон ездил поддержать своего друга на комедийном поприще. — Слышь, ведьма, иди сюда, — усмехнувшись, высовывается из прохода Антон. — Иду, — Арсений дохлёбывает свой сок и идёт за ним устало — у них ночной рейс, и стрелки часов уже ползут к одиннадцати. У Антона начинается тур, и это то, чего Арсений боялся на самом деле. Одно дело ездить за ним в пару-тройку городов раз в полгода, другое же — ездить месяц-полтора в каждый, трястись в поездах и автобусах. Арсений, на самом деле, просто опасается выгореть, потерять все силы на собственную работу, но выхода другого у него нет всё равно. Поэтому он не прекращает идти — но по пути хватает его за руку. У Антона в спальне бедлам страшный — всё разбросано, беспорядочно покидано в чемодан частями, но у Арсения нет сил всё это подбирать. Он делает то, на что ему хватит сил, берёт накиданные рядом с ним футболки и начинает складывать их, но больше, конечно, мусолить в руках — он плохо спал всю ночь из-за головной боли. Вчера, пока Антон записывал новый трек, который должен выйти на следующей неделе, Арсений работал, все двенадцать часов, и эту песню он уже ненавидел искренне под конец дня. Но потом, как обычно, он будет рекламировать его везде — не зря у него тысяча подписчиков в инсте. — Антон, — зовёт он тихо, оставленный силами всяческими. Только, наверное, радость Антона, его счастливый взгляд, ищущий поддержки и подтверждения, хорошо ли то, что он делает, и держат Арсения на плаву. Чужая жизнь, которую ему приходится проживать тоже, порядком выматывает, и у Арсения всё больше вопросов, почему Антон вообще не ищет отдыха, а только рвётся на работу даже тогда, когда его там не ждут. Поначалу Арсения от всего этого накрывало восторгом, он чуть ли не уссывался от счастья, но несколько недель спустя он хочет просто остаться дома, пообнимать кота, выпить пива без всяких бумажек. — Арс? — окликает его Антон. — Ты меня звал и завис немного. Всё в порядке? — Устал, — роняет Арсений и оглядывается на него, протягивает стопку футболок. — Почему ты никогда не отдыхаешь? Антон усмехается по-доброму и кивает в благодарность, упихивает их в чемодан, и с этой стопки тот, наконец, начинает собираться нормально. — Я за этот месяц с тобой ещё отдыхал, — отвечает. — Это те два дня, когда мы смотрели «Сумерки» и «Пиратов» все части? — А чё это не отдых? — смеётся Антон, а Арсений лишь слабо улыбается ему в ответ. — Арс… Я понимаю, что ты привык жить по-другому, но… — Мы же даже не пытаемся что-то изменить. Мы ни разу не подумали, как из этой хуйни вообще выбираться. — А ты хочешь? — спрашивает Антон. — А ты нет? — Арс, мне хорошо с тобой, — говорит он. — Тогда скажи мне, что между нами. Я всё понять не могу, потому что ты мне очень, очень сильно нравишься, но ты говорил, что не хотел бы встречаться с фанатом. — Судя по тому, как ты заткнул вчера меня, когда я начал петь новый трек вечером, не такой уж ты и фанат, — усмехается Антон. — Я слушал его двенадцать часов! — Ты говорил, что никогда не устаёшь от моей музыки. — Но не двенадцать же часов подряд одно и то же слушать, — бурчит Арсений. — Ответь мне. Антон смотрит на него долго, и взгляд у него растерянный такой, и Арсений понимает, что услышит в ответ. — Я не знаю. Именно это. — Я не знаю, Арс, я боюсь давать этому название. Но я, наконец, не чувствую себя одиноким. Есть человек, который разделяет мои мысли от и до. А ещё он классно целуется и потрясно трахается, знаешь? — Знаю, — усмехается Арсений с едва уловимой гордостью. — Прости, я просто очень устал. Быть в тебя влюблённым — это классно, но невозможно двадцать четыре на семь быть с одним человеком, и ладно с человеком, невозможно просто бесконечно где-то быть. Антон хлопает глазами ещё более растерянно, и Арсений понимает, что сказал, но совсем этого не пугается. Когда-то это должно было прозвучать и обрести реальность. — Ты правда?.. — Да. Так спрашиваешь, будто я залетел, а не влюбился. — И ты прямо… да? — Да, — закатывает глаза Арсений. — Мне казалось, что ты тоже. Если нет, то что-то около. Он профессиональный игрок в «Элиас», конечно. — Я… — Не надо выжимать из себя слова, окей? Если ты не уверен, не обязательно отвечать мне взаимностью. Просто если потом решишь, что всё-таки я — не твоё, то скажи мне это сразу, — успокаивает его Арсений. Это не «нет», это просто неумение сразу осознавать свои чувства, и он принимает это. Это не так сложно принять — легче, чем прокисшие стирки и порванные свитеры. — Хорошо, — кивает Антон, расслабившись. — Ты прямо уверен? — Да не беременный я, Антон, блин! — смеётся Арсений, и тот подхватывает его смех тоже. — Я прямо уверен. Я взрослый мужчина, да простят меня девочки-подростки, я умею отличать влюблённость от очарованности. Я уверен, что они тоже могут, просто не все и не всегда. Иди сюда уже, а? Антон подползает к нему ближе и тычется губами в его губы — они долго целуются. Чемодан всё равно приходится собирать впопыхах.***
На самом деле, когда Арсению дают проспаться и приехать в зал прямо к концерту, все эти переезды уже не кажутся такими страшными. Он просто спит часов четырнадцать и потом врывается на площадку вихрем, вызывая улыбку Антона. Концерт проходит на ура, и Арсению вообще кайфово — он торчит в випке, и слэм его никак не задевает — он снимает «сторички» и подпевает все выученные наизусть треки, пока Антон отрывается на сцене, заряженный своими поклонниками. Он прыгает и дёргает головой зачитывая «Лес и волки» в новой версии, более веселой, чем оригинал. Арсений был от неё в восторге, когда Антон в кулуарах показал ему сюрприз для давних поклонников. Тот отрывается так, как не отрывался в последние концерты, на которых был Арсений — возможно, дело в отдыхе, а возможно в том самом отсутствии одиночества и человека, который ловит его мысли за хвосты. Арсению остаётся только гадать и радоваться его счастливому лицу — и ловить взгляды, которые пытаются зацепить его приблизительно каждые три песни, будто для молчаливого подтверждения, что он справляется. А Арсений в принципе никогда не думал иначе. Он спускается с балкона только под конец, чтобы занять своё законное место, в центре первого ряда и хлопать громче всех. — Ты вообще хочешь, чтобы о тебе знали? Ну, как о моём друге и дизайнере, конечно, — улыбается лукаво Антон, когда они едут в ресторан после концерта. — Просто если ты не хочешь лезть в медийку, то я постараюсь, чтобы ты не мелькал. — Как ты думаешь, если мы с Андреем и Димой записали где-то сто тысяч историй из випа? Бебур машет им рукой — он световик Антона, потому что тот не доверяет левым людям, особенно в регионах. Сегодня они в Самаре. Антон фыркает и улыбается, качая головой. — Понял. — Тем более, мне нужна работа. За банановый сок спасибо конечно, но я не собираюсь переезжать на твою шею. Я и так уже очень близок к ней, — он подмигивает ему игриво. — Ну да, ты в моей хате. — Эй, это была твоя идея! — возмущается Арсений. — А вот нагло поездить на твоей популярности, раз я вынужден с тобой везде кататься, и незатейливо порекламировать свои услуги, это я могу. Ты же не против? — Нет, конечно, — улыбается Антон, но взгляд отводит. Арсению бы выражения выбирать потщательнее, зная, как тема фанатства и использования его статуса задевает его. — Прости, конечно, я не серьёзно. Но мне приятно, что ты поддержишь меня, если что, — шепчет он ему на ухо и Антон признательно улыбается. Он, конечно, не тряпка половая и не цветочек аленький, своих обид не показывает, но Арсению не хочется обижать человека, который сделал для него столько хорошего. Но сегодня не тот вечер, чтобы грустить и он достаёт камеру «Инстаграмма» — совсем, конечно, для других целей. — Антон, в эфире моё новое шоу «одним словом». И сегодня мы в Самаре. Как прошёл концерт? Расскажи одним словом. Антон улыбается сокрушённо головой мотая на очередную его странную идею, но, конечно, всё равно участвует. — Огонь. — Как твоя новая песня? — спрашивает его Арс и подмигивает. — Как моя новая песня, — отвечает Антон, а потом, когда Арсений перестаёт снимать, шепчет ему на ухо. — И ты.***
— Антон, в эфире моё шоу «одним словом». И сегодня мы в Тольятти. Как прошёл концерт? Расскажи одним словом. — Охуенный! — Как твой новый будущий мерч, над которым мы работаем? — И ты, — не для посторонних глаз.***
— Антон, в эфире моё шоу «одним словом». И сегодня мы в Пензе. Как прошёл концерт? Расскажи одним словом. — Улёт. — Как дизайн сайта, который я сделал для вашей команды? — Как секс с тобой, — на ухо.***
— Антон, в эфире моё новое шоу «одним словом». И сегодня мы в Волгограде. Как прошёл концерт? Расскажи одним словом. — Потрясающе! — Как ты сегодня впервые исполнил трибьют Земфире? — Как целоваться с тобой, — прямо в губы.***
— Антон, в эфире моё шоу «одним словом». И сегодня мы в Саратове. Как прошёл концерт? Расскажи одним словом. — Жарко. — Как у тебя в автобусе? — Как у нас в номере, — фыркает Антон по привычке, когда Арсений гасит запись. — Пошли гулять? Арсений смеётся. — Я ожидал очередной подкат. — У меня кончились, — жмёт плечами Антон. — Нет, просто слово не то. — Да, и про секс я уже говорил. С сексом у них вообще беда — у Арсения скоро отвалится либо член, либо жопа от их секс-марафонов раз в два-три дня, когда они не оба заёбанные дорогой обосрыши, а Антон не хочет сдохнуть быстрой смертью после очередного хорошего концерта. Но если у них такие «беды», то Арсений вообще, честно признаться, не бедствует. Особенно, когда Антон говорит что-то вроде Волгограда. Арсений начинает верить, что всё есть так, как оно есть, и они взаимно давно уже влюблены, несмотря на всякие предрассудки. Антон трётся с ним постоянно рядом, выискивает в толпе и ластится чуть ли не каждую минуту наедине. Антон постоянно говорит ему, что он таких никогда не встречал и уже не встретит. Говорит, что никто так не ловил его мысли. Арсений с ним всегда после этого долго целуется. Ему неважно, что официально они не встречаются, и плевать ему, что ничего словами через рот не было сказано — главное, не было сказано обратное, что было обговорено. Антон скажет, если перестанет всего этого хотеть. — Так чё, пойдём? — Если ты возьмёшь из бара пару «Космополитанов» навынос. — Вы «Космополитены» продаёте? — Нет, выдаём по райдеру. Да, Антон ради Арсения включил в райдер «Космополитен» — он никогда не был настолько тронут. — Красивое… Всё, — хлопает Антон себя по ногам и поднимается с кресла. — Пойдём. — Помой руки после кресла, умоляю. Арсений, конечно, предупреждал его, что это ужасное отельское кресло кишит столетними стафилококками и кишечными палочками, но Антон ответил ему, что палки к палкам не липнут. Но руки Арсений заставляет его всё-таки мыть. После, уже с двумя пластиковыми стаканчиками из бара они плетутся по прохладным, свежим улицам Саратова. — Давай возьмём машину и поедем в какую-нибудь деревню, — хмыкает Антон. — Тут одна есть в часе езды на тачке. Искупаемся. М? — Как мило, что ты понимаешь, что я не рискну купаться в Волге в пределах города, — улыбается Арсений и тянет из трубочки самый ужасный в мире «Космополитен». Он весь насквозь только водка, но важно не что пить, а с кем (на самом деле, что пить — тоже важно, но Арсений позволяет себе немного романтики, тем более — небо такое удивительно звёздное в центре России). Антон смотрит на него почти умоляюще, потирая права в ладони, и берёт его руку в свою. Он вообще часто это делает, когда их мало кто может увидеть — Арсений каждый раз удивляется, как его жизнь совершила такой вот поворот. И мотор ревёт. До того, как он ревёт, они, конечно, долго шляются по набережной, пытаются залезть на обрубленное дерево, а Арсений три тысячи раз спрашивает, точно ли они завтра улетают поздно вечером и точно ли Антон хорошо отдохнёт, если ляжет в семь, когда они вернутся. Но у них здесь всё очень точно, пускай и между ними совсем нет. Хватит и этого. Арсений открывает окно, и ему совершенно всё равно, что все его лодыжки будут завтра комарами покусаны, подставляет лицо под свежий воздух, пока Антон ведёт машину расслаблено и задумчиво. Но лицо его красит мягкая улыбка. Арсений смотрит на покусанные корпусом машины обрывки звёзд, высматривает созвездия, ищет те, которых нигде не было в его жизни. Зато он, будучи дураком, становится тем, кем не были другие. Выходит из комнаты. Не даёт волю мебели. Не сливается с обоями. Больше не запирается и не баррикадируется. Иосиф Александрович бы его порядком осудил за такую халатность. А Антон вот его не судит вообще ни за что. Только руку кладёт на его руку и сжимает пальцы. Арсений хочет его поругать за то, что он водит одной рукой и курит ещё к тому же на бездорожье, но портить момент как-то не получается при самом большом желании. Они едут в тишине с редкими тихими фразами весь путь, вслепую почти, но в итоге приезжают на берег каменистый, у мелких зубастых скал, с выходом на широкую Волгу, под луной отбрасывающую блики. Антон разводит костёр, насобирав хвороста по берегу, и становится светлее — и теплее, конечно. Но вода едва-едва остывшая после жаркого июньского дня. Арсений мочит в ней ноги, а Антон уже сбрасывает с себя всю одежду и такой красивый в свете луны шагает, даже не шикнув от камней под ногами ни разу. Арсений любуется его телом — аккуратным торсом, бёдрами чуть угловатыми, воздушными кудрями и сам от себя смеётся — это же надо так влюбиться было. — Идёшь? — тихо спрашивает Антон, и Арсений даже не пытается спросить, реально ли им купаться голыми. Потому что да, реально голыми, чтобы потом не было противно в мокром нижнем белье, но ещё больше потому что так они будут ближе — кожа к коже, вдохом к выдоху. Арсений тихо ойкает, ступая в воду по колено, но к Антону упрямо идет, пока вода расступается, журчит у его ног. Он закидывает руки ему на плечи и лбом его лба касается. Губ тоже касается — едва-едва; а потом — крепче. Антон гладит его бока, спину, водит пальцами по лопаткам. — Стоило ставить тур на несезонное лето только ради такого, — шепчет он и целует Арсения ещё раз, мокро, жадно, пока тот кудри его трепет, пропускает между пальцев. И Арсений чувствует себя, словно он в сказку попал — такая у него жизнь. Горы по колено да небо по плечи. Если бы не ёбаные комары эти сраные, исчадия ада, из-за которых он случайно кусает Антону губу так, что та кровит. — Блять, да отойди, пидорас! — орёт Арсений на насекомое, отмахивается он и убегает глубже, тянет Антона за собой, но они в итоге заплетаются в ногах и воде и падают в реку вместе. Сначала вода ошпаривает, а потом смешит — Арсений отфыркивается от неё и ржёт только громче, пока Антон отряхивается как кот, капли с волос ему на нос и губы падают. Арсений брызгается в него ещё, а потом и скрыться пытается от мести, бежать в реке, туда, где глубже. Они сохнут уже ближе к рассвету у тлеющего костра, который редкими всполохами пытается кусать обгоревшие ветки, но устаёт так же, как устают они. Но в Арсении есть силы, чтобы носом провести по его щеке и так сильно хотеть тоже шепнуть ему что-то сокровенное, что-то так и просящееся, мозолящее язык. И не шепчет — силы кончаются размышлять, что же он хотел сказать. Возвращаются под утро, встречают жаворонка-Андрея, который ничего им не говорит, но очень красноречиво смотрит. Речи у его глаз, конечно, шедевральные, но Антон даже не хочет их наблюдать и просто ведёт его за собой в номер. Спится друг у друга под боком хорошо, даже когда их будит Дима в аэропорт.***
В Воронеж они прилетают сильно заранее — у них есть целый свободный день. Но Арсений предпочитает работу и сон очередной тусовке с местными рэперами, клятвенно заверяя Антона, что не будет даже имени его произностить. И он рад собственной расстановке приоритетов — кровати в отелях маленькие, меньше, чем у Антона дома, и им, двоим огромным лбам, спится тяжко на них вдвоём. В Воронеже Арсений же спит один и с полным кайфом. Даже заказчики удивительно сразу становятся пушистыми совятами, которые не хотят доебаться до каждой его идеи, и работа весь вечер идёт хорошо — особенно с «Космополитеном» (который ещё дерьмовее, чем в Саратове) и тишиной. Арсений заметил, что вообще перестал слушать музыку, даже в пути, даже чтобы расслабиться — ему этой всей музыкальной хуеверти в жизни стало хватать за глаза. Впрочем, он не жалуется — нельзя сказать, что его жизнь сейчас в моменте не напоминает лучшую из возможных. Он рядом с тем, к кому испытывает много любовных чувств, он наконец с объектом любовных чувств общается на равных (впрочем, Антон всё ещё иногда отпускает некоторые шутки о его фанатстве, но Арсений прощает ему это). Он больше не сидит взаперти, не в четырех — или сколько бы их ни было там — стенах квартиры. Арсений общается с кучей людей (особенно хорошо они ладят с Эдом, который выступает иногда у Антона на разогреве — они очень разные, но шиза у них абсолютно одинаковая), учится слушать себя и принимать какие-то немного детские решения. Порой это оказывается сложнее, чем принимать серьёзные взрослые — разрешить себе отдохнуть, когда голова идёт кругом, а внутренний перфекционист всё ещё голодный до недоделанной работы, всяко сложнее. Антон сейчас тусуется со своими друзьями, в честь почти кончившегося тура — он ответственно заявил, что после концерта он собирается максимум попить сока в самолёте и уснуть до Москвы — а потом уснуть в Москве. Арсения умиляет эта его страсть ко сну и умение всё на него променять. Кроме секса с Арсением — хотя это что-то исключительное; тому кажется, будто до него Антон даже сексу выбирал сон. Возможно, он всё ещё много на себя берёт, но от этого никому не хуже, пока он просто греет эту мысль где-то внутри себя. Арсений же разминает затёкшую спину и, наконец, рассматривает плоды своих трудов и идей — не зря он уговорил Антона взять с собой фотографа с плёночным фотиком. На экране красуются модели нового мерча — плёночные зернистые фотки раскиданы по разным вещам и тканям, совмещены с маркерными надписями, ради которых в Тольятти они бежали в закрывающийся канцелярский. А потом Антону пришлось согласиться променять сон на выведение надписей и автографов на бумажке, чтобы Арсений начал с ними работать. Он вообще особенно трудящийся шмель, Римский-Корсаков был бы им доволен, потому что Арсений самостоятельно бегал с выпрошенной петличкой и спрашивал у фанатов — каким они одним словом описали бы концерт? Все слова, что у них были на данный момент, красовались на спинах изделий, потому что просто расписание тура — это слишком просто, Арсению не просто так предложили над этим работать. Тривиальное говно — это этот отель, «Космополитен», херовые микрофоны на саунд-чеках, но это не идеи Арсения. Он гордый шмель. Гордый и бухтящий. Антон-укуси-меня-пчола Арсений, попой пд пж* Арсений смотрит на загоревшийся экран и желание бухтеть растёт в геометрической прогрессии, потому что тот, несомненно, перепил — обычно они активными физическими нагрузками выводят весь алкоголь из организмов раньше. Арсений лучше, чем вытрезвитель — так сказал Антон после Самары, и Арсений ржал над этим полчаса. А потом заказал себе футболку с этой надписью; не пропадать же добру. Но Арсений не скотина, он тихо напевает строчки из его трибьюта «Зверям» — трибьютов живым последнее время стало слишком много. Через буквально пару секунд Антон падает мешком на пол, на ковёр, что ещё страшнее чем кресла по уровню бактерий. Губы у него блестят, и что-то Арсению подсказывает, что это отнюдь не потому что тот с кем-то сосался по углам. — О, и проблевался, и оказался у постельки, — пьяно лепечет Антон и поднимается на ноги. Арсений, впрочем, не сомневался в собственной догадливости. Антон тянется к кровати, но Арсений, тут же подскочив, удерживает его. — Ты не полезешь туда, где мы спим, пьяный, пропахший бухлом и с грязными зубами. Антон смеётся и тянется его обнять, но Арсений неприступен — он подталкивает его в сторону ванны. — А ты потрёшь мне спинку? — А ты дашь мне свою футболку? Свежую только, не эту, — морщится Арсений, и Антон кивает вяло. — Тогда потру, — и только это подкупает Антона снять одежду, и взять в руки щётку. Арсений, конечно, не думал, что совместный душ будет хоть сколько-то эротичным в этой ситуации, но это вообще похоже на попытки помыть ребёнка — огромного, блять, ребёнка, нескладного и смеющегося с того, что Арсений в позе буквы «ъеъ» пытается потереть ему ноги. Потому что бо́льшая катастрофа была бы, если бы Антон пытался делать этот сам — тот даже стоять не может, не опершись на стенку. Спасибо хоть зубы себе сам смог почистить — Арсений не помойка, и с мусорным пакетом не планирует целоваться. — Кто тебя так напоил, бля? — Эди-ик, — тянет Антон и влезает в трусы с утками. После душа он хотя бы может стоять без опасности расшибить голову о раковину — всё-таки ванная у них тут маленькая, не то что у Антона дома. Он не трезвеет, но по крайней мере взгляд его чуть проясняется от прохладной воды. Арсений же на бельё забивает вообще — и вползает в его любимую футболку Антона, серую и длинную, которая всё закрывает и так. — Я ему, нахуй, страпон в зад запихаю завтра, — утки на трусах только сильнее разжигают в нём желание страпоновой мести. — Пойдём курить, — бормочет Антон, но Арсений качает головой. — На балконе нельзя, а спускаться мне лень. Так что поживём без сигарет. — Ладно, — легко соглашается Антон и обнимает его со спины. Он целует его в висок и дышит шумно — слава богу теперь ментолом, а не кислой помойкой. Арсений заваливается на кровать и подтягивает к себе ноутбук, чтобы сохранить проекты одежды, но прежде, чем улёгшийся ему на плечо Антон успевает хоть что-то увидеть, захлопывает крышку. — Покажу тебе завтра, когда будешь трезвым. По пьяни ты всегда всем восторгаешься, — улыбается Арсений и, под недовольный бубнёж Антона, тянется положить ноутбук на тумбочку. — Всё, всё, лежи, — тихо посмеивается он, вернувшись на законное место. Антон молчит долго и только шумно дышит, прикрыв глаза, а потом начинает рассказывать, как Дима, пока нёс им шоты, вылил их все на себя, и как Эд устроил караоке («хотя нет, это скорее были караоры, Арсень»). Он рассказывает много и разное, просто делится тем, как провёл вечер, руку Арсению поглаживая, искрится и морщится, смеётся и утыкается лицом ему в плечо. А потом добавляет, затихнув. — Жаль, что тебя не было, конечно. И ещё: — Я в тебя влюбился, знаешь? У Арсения на секунду сердце прыгает в горло, а потом занимает своё законное место в груди, своим быстрым стуком извиняясь будто за секундную оплошность. Он смотрит на Антона, как на дурака, и как дурак — а внутри всё горит какой-то радостью ему до той минуты неизвестной. Ему ответили. На его влюблённость ответил лучший человек мира — Антон больше не сомневается в том, что чувствует. Но утром всё-таки придётся переспросить. — Знаю, — улыбается Арсений и целует его в кудри, зарывается носом в волосы, что пахнут шампунем отельским. Антон же не даёт ему и дальше проявлять ласку и тянет за руку к себе, целует мягко, подминая под себя. Засыпают клубком из конечностей и тел — Арсений, долго сон не может найти, но чувствует себя непременно счастливым. — Помнишь, что вчера было? — спрашивает Арсений его за завтраком; в него всё равно лезет только варенье и хлеб — остальное на вкус отвратное. Арсению скоро придётся поделить с Димой пост его менеджера, потому что снимать такой отстой — это где видано. Антон, всё-таки, звезда. Но больше Арсения волнует то, что его «кто-то», с кем они любят друг друга не может нормально спать на этих жутких кроватях и есть такую дрянь. Остальное неважно. — Помню, — кивает Антон с улыбкой. — Спасибо, что «забрал» из бара. Арсений жмёт плечами, поджимая губы. — Я помню, — заметив его состояние, видимо, добавляет Антон. — Всё так. Он не выглядит столь уверенным, и воровато оглядывается, но Арсений понимает, что впереди ещё много разного на пути к Вальгалле. Или к раю. Или к Пэрэдайзу. Неважно — куда-то туда, но, желательно, на Земле. — Всё так, — выдыхает он в ответ. Сердцу, видимо, каждый раз придётся отрабатывать остановки — хотя бы ближайший месяц. Потом, Арсений надеется, оно всё-таки выровняет ритм, но пока ему прощается всё. Всё так — и это классно.***
— Антон, в эфире моё новое шоу «одним словом». И сегодня мы в Воронеже. Как прошёл концерт? Расскажи одним словом. — Дома. — Как ты будешь уже завтра? — Арсений тут же тормозит запись. — Мы. Никому не стоит знать.