Прощайте, счастливо!

Арсений стоит и выбирает мороженое, но больше, конечно, говнится на цены — какое мороженое вообще может стоить столько денег? Причём Кире обязательно нужно какое-то особенное, потому что «сам ешь свою «Коровку из Кореновки», а я тебе не корова», поэтому Арсений идёт в супермаркет, чтобы оставить там кучу денег. Потому что нехер выпендриваться перед мирозданием тем, что он много зарабатывает (теперь, спасибо синоптику Антону Шастуну, который сделал ему осадки в виде денег). От мысли об Антоне внутри всё сжимается печальной нежностью. Они не виделись уже три недели, а его одинокое «Доброй ночи, Арс», так и висит без ответа в опустевшем диалоге. Антон даже мемы перестал слать: видимо, так же не хочет доставлять беспокойство, как и Арсений ему. Сказать, что Арсений скучает — не сказать совершенно ничего. Но время идёт, и ему уже не так тоскливо, как было, когда он только приехал — Кира, у которой осталось ещё две недели каникул перед первым курсом, таскает его везде и не даёт унывать. Хотя Арсений хотел бы поныть — желательно у Антона на груди. Решение уехать, безусловно, было хорошим, потому что Арсений много думает и приходит к выводу, что если Антон будет хотя бы готов работать со своим доверием, он вернётся и поможет ему. Потому что это же любовь — не спасать и не тащить на себе весь груз бытия, но быть рядом, чтобы поддержать и помочь пройти этот путь. Но пока он хочет побыть здесь с сестрой, которая за год разлуки ужасно по нему соскучилась — а дальше будет уже решать; Кире явно будет не до него, когда она пойдёт в универ. Помимо мороженого он набирает ещё чипсов, сухариков и энергетиков — ей не продают, а родители, конечно, против превращения организма в помойку. О том, что Арсений курит, мама всё-таки узнаёт и цокает с упрёком, но не пытается его отговорить — ему кажется, что она наконец признала то, что он взрослый мальчик. А для нравоучений у неё есть семнадцатилетняя Кира с юношеским максимализмом. Он курит и по пути домой, блуждая по дворам закоулками и заковыристыми путями, чтобы немного проветриться. Пакет шуршит домашним спокойствием у него в руках, нет никакой московской суеты — Антону бы понравилось здесь. Он говорил, что ему чужд всякий активный отдых, да и деятельность активная тоже, но работа есть работа. Больше, чем лежать, он любит своё творчество. — Это вы! — Арсений вздрагивает, когда слышит восторженный рёв и чуть сигарету из рук не выпускает. Какая-то девчонка бежит к нему со скамейки у подъезда и обнимает так резко, что первая реакция Арсения — желание выкинуть её куда-нибудь в стратосферу. Он неловко выскальзывает из объятий, немного поражённый и сердитый, и девочка, улыбаясь до ушей, смотрит на него во все глаза. — Здрасьте, а можно фотку? Вы же этот, ну, Артемий Попзов! Который друг Шаста, — тараторит она, и Арсений хмурится. Его неприятным липким ощущением покрывает чувство вечного наблюдения — а он всего лишь помаячил у Антона в сториз пару месяцев. Конечно, он сам это выбрал — Антон спрашивал его, точно ли он готов влезать в медийку и выставлять себя напоказ, но Арсений наивно думал, что его это не коснётся так сильно. Антону это всё свойственно — он один из лидеров по прослушиваниям в соцсетях, он со временем попривык, но говорил, конечно, что поначалу было очень тяжело. В том и дело, Арсений всего лишь «друг Шаста», а не сам Шаст, и если на фестивале это было хотя бы естественно, наверное, год назад он бы повёл себя так же, как та девушка. Но вдали от Москвы и от Антона всё это выбивает его из колеи — он просто шёл по родным с детства дворам, и тут на тебе. Хотя бы «здрасьте», хотя «до свидания» будет вряд ли; за то, что он сейчас скажет этой девочке, полыхающей восторгом, он получит только обиду. — Простите, но сейчас неподходящее время, — как можно мягче пытается произнести он, но в каждом слове сквозит пассивная агрессия. — Я бы не хотел. Всего хорошего. Она, растерянная, остаётся стоять на тротуаре, а он идёт дальше, ускоряя шаг — никакого спокойствия не остаётся. Это загружает его так сильно, что его аж передёргивает, потому что теперь он начинает понимать, как это — быть рядом со звездой. Обратную сторону он до этого так сильно на себе не ощущал. Исчезает всякое чувство безопасности и интимности, как будто за ним везде следят невидимые глаза, и это пугает. Ему остаётся надеяться, что эти случаи будут редкими: всё-таки он не Шаст.

***

— Арс, а ты пойдешь со мной на концерт Шаста? — спрашивает Кира, когда они рубятся в приставку ночью. Родители всё ещё пытаются заставить её «исправлять режим» перед учёбой, но, видимо, осознают, что пока здесь Арсений, это не имеет смысла. Поэтому, чтобы отвлечь себя от гнетущих мыслей, что уже три дня после той встречи грызут ему башку, он, конечно, включает «Лего: Пираты карибского моря» и тащит обрадованную Киру в свою комнату. От её вопроса Арсений замирает и позволяет сестре убить его персонажа тринадцать раз и забрать все его монеты, конечно — и неважно, что они в одной команде. — А ты сама не хочешь? Или с друзьями? — спрашивает он с деланным равнодушием. Что-то внутри сжимается от перспективы смотреть на него издалека снова и не иметь возможности юркнуть в гримёрку. Хотя возможность-то есть всегда, но что-то его всё-таки страшит — неловких встреч совсем не хочется. — Во-первых, ты мой друг. Во-вторых, куда делась твоя любовь к нему. — Во-первых, я твой брат. А во-вторых, я просто не хочу, — отвечает он совсем неестественно. На самом деле, любовь никуда не делась, а стала только сильнее как-то вдалеке, грустью ложась на его плечи. Он смотрит на истории с концертов, но Антон также выглядит расстроенным — возможно, Арсений всё-таки мог заметить и то, что ему всё ещё неприятны шутки про его популярность. — Что у вас случилось? — спрашивает она, и Арсений хмурится. — Ничего. А откуда ты знаешь, что я… — Арсений, у тебя что ни день, то «сториз» с Антоном. Я подписана на твой «Инст». Я, конечно, до глубины души оскорблена, что ты мне не сказал о вашей встрече, но правда, это не секрет. Так же, как и то, что ты и по парням тоже. — Кира! — Что? Арс, мне семнадцать. Я читала про тебя с Антоном фанфики даже, а ты думаешь, я не знаю о том, что ты би? Об этом знает даже отец, хоть и не одобряет всё это. Так что у вас случилось? Арсений тяжело вздыхает и прикрывает глаза — какой же пиздец. — Да ничего. Просто повздорили, — бормочет он в смятении. — Это так, конечно, не выглядит, но ладно, так и быть. Не хочешь — не буду мучать. Просто надеюсь, что у вас всё наладится, вы выглядите счастливыми вместе. Весь твиттер гудит об этом. Арсений благодарно улыбается. — Расскажешь, как вы встретились? — Давай только без этого. Когда-нибудь да, но там такой бред сивой кобылы, что пора бы в дурку, если подумать, — говорит он и добивает Элизабет, за которую играет сестра. — Ладно. Но ты пойдёшь со мной на концерт, — юлит она, и Арсению ничего не остаётся, кроме как согласиться. На всякий случай заодно убережёт её от всяких говнарей, которые захотят к ней прицепиться — она у него красавица.

***

Арсений заходит в кофейню на улице Валиханова — по сравнению с Арбатом она, конечно, кажется крошечной. Масленников ждёт его в самом углу зала, и Арсений улыбается ему дружелюбно — они неплохо ладят. — Привет, — он хлопает его по плечу и садится напротив. — Как бизнес? — Бизнес отлично, — усмехается Дима. — Но заманались уже всей командой, есчесно, почти каждый день концерты в Сибири. — Как Антон? — выдаёт Арсений раньше, чем успевает успокоить свою вежливость и совесть. Масленников улыбается как-то слишком уж проницательно. — Да ничего. Но ходит за сценой как в воду опущенный, конечно. Вы посрались, да? Он говорил что-то. — Ну не то чтобы посрались прям. Просто немного… — Объебались. — Да, — говорит Арсений и поджимает губы. — В общем, я по делу к тебе. Можешь мне пробить два билета в випку? Для меня и сестры. Она фанатка тоже, а я не хочу, чтобы её в слэме снесло или к ней доебалась какая-нибудь пьяная мразота. — Да, без проблем, думаю, Антон не будет против. — Можешь не говорить ему? — выпаливает Арсений. — Мы за кулисы не пойдём, просто в вип-зоне поторчим и потом уедем. Нам с ним… лучше пока не пересекаться. Хотя на самом деле Арсений просто боится всех тех печалей, что нагонят его с этой встречи, но ещё больше — что они решат окончательно разойтись. Дима долго думает, ломается явно, но потом кивает неуверенно. — И ещё кое-что… Бля, подожди секунду. — На телефоне высвечивается номер доставки, и он принимает звонок. — Да, Лермонтова 24, всё правильно. Спасибо. Моя сестра примет, да. До свидания, — чеканит он на стандартные вопросы доставщиков пиццы. — Так вот. Вы пить собираетесь после? — Ну вообще планировали, да. Антон хотел. Арсений понимает, что тот явно поедет расслабляться до состояния зюзи, потому что он так делает, когда на него наваливается слишком много. А сейчас — много. — Тогда устрой Антону в отеле ванну с утра горячую. И чай сладкий. Пожалуйста, — просит он умоляюще. — А то он молодец, и так устаёт, а ещё с похмельем валяться в автобусе. Так его хоть отпустит, проверено. Но если что, это всё ты. Ладно? Дима тяжело вздыхает и весь излучает осуждение, откинувшись на спинку кресла. — Зачем тебе это нужно, и тем более пытаешься всё это скрыть? — спрашивает он недоумённо. — Я хочу сделать ему приятно, неважно, что между нами, — говорит Арсений. — Ты прекрасно знаешь, что я к нему чувствую. Но я не хочу, чтобы Антон ощущал себя должным или загонялся, что я пытаюсь угодить ему. — Ты сам уехал, Арс. Если бы ты пытался угодить ему, ты бы не свалил так быстро. Он всё понимает, у него не одна клетка мозга. Арсений судорожно думает о его словах, потому что в чём-то Дима прав, но сейчас не время и не место об этом говорить. Об их проблемах он будет говорить только с Антоном, не слушать чужие догадки о том, что тот чувствует на самом деле. Он раньше времени не хочет допускать мысли о том, что у Антона всё-таки что-то переменилось в сознании после их последней встречи; хуже чем разрушенные собственные ожидания — это разрушенные надежды. — Дим, спасибо тебе большое. Мне пора, прости. Почту мою ты знаешь, Кира будет вопить от счастья, — тараторит он и резво поднимается. — Арс… — начинает тот, но Арсений не даёт ему закончить; он всё решил. Надо бы поберечь себя самого — всё равно они условились с Антоном обсудить всё позже обязательно. Он не хочет мучаться в мыслях, ворочаясь ночью в кровати и залипать за завтраком. — Сделай, как я попросил, ладно? Наши с Антоном дела — это наши с Антоном дела. — Но он мой друг, — пререкается Масленников. — Но он моя любовь, — выдаёт Арсений в ответ и тушуется сразу. — И он знает, что мы поговорим. Не волнуйся за него, он взрослый мальчик. И я тоже, — цедит Арсений вдумчиво. — До встречи. Он уходит быстрее, чем Дима успевает его остановить, но голову его слова не оставляют всё же. Вот так и попадают в капканы — одним неосторожным движением. Арсений около него просто присаживается и ждёт, пока тот устанет его держать — или пока Антон не придёт со своим капканом, чтобы они помогли друг другу.

***

В клубе очень душно, и никакое отсутствие людей в вип-зоне не помогает — помогают только холодные коктейли, которые они с сестрой цедят. Арсений не против, чтобы Кира пробовала алкоголь или курево, только пусть делает это с ним и знает о всех мерах безопасности. Но, узнай родители, кого они воспитали себе в помощь, их бы двоих из дома больше никогда не выпустили. А Арсению никак нельзя там задерживаться — у него впереди ещё серьёзные разговоры. Хотя где-то в глубине он надеется, что помимо них ещё много поцелуев, секса и любви, гонения Мымрика из комнаты со стояками, сонные утра, суетливые дни. Беситься с повсеместной суеты проще вдвоём — вообще много чего проще вдвоём, по правде говоря. Толпа внизу, на танцполе, гудит, а рядом с Арсением гудит Кира, до сих пор не осознавшая тот факт, что он достал им билеты в вип-зону. Ныла, правда, что не мит-энд-грит (которого у Антона не существует впомине), но после красноречивого взгляда Арсения (хотя, наверное, больше жалкого, конечно) унялась. — А Антон, он какой? — спрашивает она, хлопая возбуждёнными от обстановки глазами. Они стоят от всех остальных поодаль, но Арсений всё равно оглядывается нервно, выхватывает взглядом Масленникова и коротко машет ему рукой — упрёк за три дня так и не сошёл с лица Димы, но ему машут в ответ. — Антон — очень клёвый, — говорит Арсений, успокоив своего внутреннего тревожника. — Бля, ну это и так понятно! — вздыхает она сердито. — Сейчас вообще ничего не скажу, если будешь беситься, — он уже давно выработал методы борьбы с чужим переходным возрастом. А со своим нет. — Ладно, ладно, — вздыхает она. — Так какой он? — Антон очень… добрый. Весёлый, юмор любит, постоянно с ним смеялись над чем-то. Конечно, в тихом омуте черти водятся, и в нём тоже водятся, он всегда в сомнениях, иногда бывает, злится на себя. Но это от неуверенности, у него самозванец до сих пор. Трудный бывает, но все люди трудные. Но вообще, заботливый он, конечно. Романтик, не безнадёжный, но, скорее, обнадёженный. Он умный, так, по-простому, да и сам по себе вообще лёгкий. Мне хорошо с ним было очень, — говорит Арсений, глядя на скучающую внизу толпу. — Приятно слышать, — раздаётся за его спиной, и Арсений от испуга чуть с перил не наворачивает коктейль на чью-нибудь голову, но вовремя хватает стакан. Он разворачивается и видит, как к ним подходит Антон. Он касается костяшками легонько его спины, ведёт по ней одним лёгким движением, и у Арсения по коже мурашки табунами. — Привет, — тихо говорит, наверное, в фоновой музыке даже не слышно. Ошарашенная Кира же, стоящая рядом с огромными глазами, не говорит ничего. — Привет, — обращается Антон скорее к ней, чуть наклонившись, чтобы привести её в чувства. Но в этом состоит его главная ошибка. Кира накидывается на него и стискивает в объятиях, насколько может, потому что её руки всё-таки покороче будут. Антон замирает столбом, чуть сбитый с толку, а потом тихо смеётся. — Вот тебе мит-энд-грит, — бросает Арсений. — А ты чего здесь? Он пытается сделать вид, что ничего не произошло, и с их последней встречи не прошёл почти месяц, но получается, наверное, так себе, потому что больше всего он хочет Антона сейчас так обнять. Но сейчас не время и не место как раз таки, а он обещал себе всё сделать по-человечески. — Да вот, поздороваться с друзьями из Омска зашёл, — улыбается он в ответ добродушно, как будто он теперь в порядке. — Мне птичка начирикала, что ты будешь с сестрой. Дима, ну конечно. Доверяй ему теперь. Хотя, может, так оно и есть — может, Антон уже знает, что хочет сказать ему, и всё это его больше не мучает. Если так, то Арсений только рад — не хватало Шастуну ещё переживаний за их несостоявшиеся отношения. Эту ношу за двоих Арсений может на себя взять — ему не сложно, а у Антона много других забот. Но как будто в ответном взгляде у него тоска, и у Арсения сердце заходится. — Как видишь, любовь к тебе у нас семейное. — Арсений глупо хихикает, пытаясь разбавить недосказанность между ними. — Ага, — усмехается Антон, а потом, наклонившись несмело к его уху, шепчет: — Только любовь эта… разная. Арсений слышит, как у него в кармане разрывается телефон, и Антон прощается так же быстро, как и пришёл, оставляя его в растерянности, сбитым с толку совсем. Слова Антона звучат так искренне, что Арсений бесконечно крутит их в голове, пока Эд разогревает толпу, пока Антон выходит, пока он прыгает по сцене и тянет микрофон залу — его не отпускает ни на секунду тем, что любовь к нему у них с сестрой — разная. И, казалось бы, это есть что-то очень простое, это правда, которую Арсений всегда знал и ему донести пытался. Но эта правда звучит устами Антона — и это всё меняет. Его душит непонимание, но стучащее бешено сердце, вечно ноющее в остальные дни, чуть смиряет свой пыл. Пока Антон, конечно, не объявляет свою новую песню. Арсению кажется, что это невозможное клише, когда певец сочиняет что-то своей любви в разлуке, но ему так поебать на то, что это было тысячу раз до них и будет после. Он не знает наверняка, о нём ли это, но так почему-то кажется. — Я накидал её за одну ночь, — говорит Антон. — Мы с одним близким мне человеком немного повздорили, немного наделали ошибок, чуть-чуть того, чуть-чуть другого. Я хотел назвать её «Рецепт фатальных ошибок», но подумал, что ничего, на самом деле, фатального в них нет, а песня — вообще не рецепт. Поэтому она называется «Сказка о Боге и пустоте». Прости, Андрей Пирокинезис, я чуть-чуть стырил у тебя манеру названий, — усмехается Антон. — Никакого богохульства, не злитесь, пожалуйста. Демка ещё сырая, но я надеюсь, вы оцените. Это моя первая песня о чувствах к кому-то, так что простите мне фатальные ошибки. Арсения чуть потряхивает в ожидании, когда заиграет мелодия и Антон запоёт — он никогда не отличался тем, чтобы брать на себя больше, чем он есть, но всё это, он может поклясться, посвящено ему. И что они будут говорить цитатами из кино, и курить сигареты со всякой дрянью, и то, что по нему скучают. И что ждут — без полусладкого красного. С каждой строчкой, которую Арсений наконец вновь пропускает через себя, чуть гаснет вся ноющая боль внутри, что сдавливала рёбра жгутом. Не совсем — немного. Плакать ему не хочется — ему вообще ничего не хочется, но он и не знал, что весь этот месяц за видимым спокойствием и внутренней тишиной прятал так много. — Интересно, слышишь ли ты меня, как я говорю о простом и сложном, — читает Антон, привычно выискивая его на балкончике. — И хоть ты не можешь сейчас сказать, но я люблю тебя тоже. И тогда сердце всё-таки решает, что это его остановочка; Арсений отшучивается перед собой же, но на деле его возвращает назад в те же жгуты, но те, удивительно, больше не давят и не мешают дышать. Арсений улыбается совсем глупо, но грусть берёт его с новой силой — если бы всё было так просто: сказать со сцены, что его любят в ответ, пропеть даже. Но они не в «Классном мюзикле» и не в «Кэмп-роке». Всё на деле намного сложнее, как бы они ни изображали себя детьми, но Арсений рад услышать ответ и понять, что всё это, возможно, не зря. Они с сестрой уходят на последней песне, они никого не ждут — Арсений обещал маме, что Кира вернётся не позже часа.

***

Арсений ловко обходит сестру и, ударив мячом по полю ещё раз, забрасывает его в корзину. Кира разгромно проигрывает, что закономерно, потому что он как минимум выше, да и никто из них не баскетболист. Но новое поле у дома больно уж привлекательно-неиспорченное пока ни подростками с баллончиками, ни криволапыми детьми. Арсений после концерта перезагружается, и чувствует себя так, как было до знакомства с Шастуном — тот всегда с усталостью приносил расслабление. Впрочем, сейчас он так же может, только в постели. По сексу с ним Арсений тоже чуть-чуть скучает, хотя он вообще никогда не был прямо фанатом кувыркаться по несколько часов. Впрочем, когда эти несколько часов с перерывом на голые посиделки с пельменями на кухне, то он очень даже не против. — С тобой невозможно играть, — бухтит она, откидывая волосы назад. — Ты выше и сильнее! И волосы у тебя короткие! Почему ты вообще в тридцать прыгаешь как сайгак? В твоём возрасте уже пора артрит. — Сама ты артрит, — огрызается Арсений. — Хотя Антон тоже удивляется. Видимо, заёбанность и жизненная неопределённость помогают постоянно нервно бегать и выжимать из организма серотонин спортом. В здоровом теле жижа, а не дух, — усмехается он, продолжая ритмично набивать мячик. — Арсений Сергеич, что это за пропаганда вредных привычек? — стебёт его сестра. — Заметь, что про вредные привычки я ничего говорил. Коль не куришь и не пьёшь, то всё равно тревожником помрёшь. — Я тебя в контактах переименую как сборник пословиц, — смеётся она. — А чтобы волосы не мешали, надо их собирать, — добавляет Арсений. — Душный сборник пословиц, — закатывает глаза она. — Между прочим я не душный, я опытный! У меня тоже были длинные во… — он подпрыгивает и закидывает мяч в корзину ещё раз, — лосы. — Чё, правда? — в унисон говорят ему сразу два голоса, и Арсений думает — всё. Поезд «Ум» тронулся с первого пути. Он оглядывается на шарканье кроссовок — Антон, помятый и такой же уставший, спрятавшись в капюшон толстовки, идёт к ним. У Арсения на секунду замирает сердце — он уже устал от этих остановок. Всё-таки тронулся поезд, а не электричка — можно бы и не так часто. Но он ничего не может с собой поделать — пока у них всё не станет хорошо, так и будет каждый раз. Ебучая русская тоска. А Арсений очень хочет теперь, чтобы стало хорошо — он достаточно времени провёл вдалеке от него, чтобы понять: убегать от своих проблем, безусловно, очень просто. А попробовать их решить требует сил — очевидные вещи. Но во вчерашних словах Антона про любовь он вдруг находит путь более простой, чем был сначала. Ему не нужно плевать на свои чувства и переступать через свои принципы, чтобы эти отношения могли существовать — Антон, возможно, готов идти по этому пути с ним. Арсений вздыхает и поднимает мяч, одиноко валявшийся рядом. — Правда, — улыбается он. — Привет. — Я хочу эти фотки, — говорит Антон. — Чтобы у тебя на меня тоже был компромат? Этим только детей пугать, ты что. — Нет, чтобы посмотреть, каким мой будущий парень был лохом, — усмехается Антон и приобнимает его за плечи. — А, то есть теперь у нас в такой плоскости всё, — чуть опешив, говорит Арсений. — Ну, это уж как вы скажете, сударь. — Понабрался от меня, жук. — Хуюк. — Вот и поговорили. Они смотрят друг на друга, и катятся со смеху так, что он мешает всем домам вокруг своим эхом, но в моменте Арсения это не беспокоит. Кира, конечно, тоже чуть ошалев, стоит поодаль и пялится на Антона во все глаза — Арсению бы впору тоже, но уже как-то привычно видеть его рядом с собой. — Как ты нас нашёл? — спрашивает он, но потом видит красноречивый взгляд Антона и вспоминает, как при Масленникове уточнял адрес доставки. — Дима, ну конечно, — вздыхает. — Да. Я боялся, что придётся тебя звать под окном, но мне повезло. Не хочу лишнего внимания и слухов о тебе в районе. Это всё-таки Омск, а не Москва, тут шанс быть отпизженным и обложенным выше в разы. — Да, это очень благородно с твоей стороны, — улыбается ему Арсений. — Хотел поблагодарить за ванну и чай. Не отнекивайся, Масленников не мог этого знать, он со мной не жил даже на рассвете карьеры, — чуть смущённо говорит Антон. — Не за что. Хотел, чтобы тебе было легче. Но, вижу по твоему лицу, помогло не так сильно, как хотелось. — Увы, если выпить двадцать шотов в одного, ванна уже бессильна, — жмёт плечами он. — Ты только ради этого тащился сюда? — Нет. Ну, вернее, повод был такой, но вообще я поговорить хотел, — чуть более серьёзно отвечает он. Арсений кивает и оборачивается к сестре. — Хватит уши греть. Кому-нибудь сболтнёшь про «будущего парня», я тебя сверну в такое же баскетбольное кольцо, — вкрадчиво говорит он ей. — Как мне с этим жить? — возмущается она. — Ну а Алине? Можно… — Антон, попроси Диму оформить ещё один договор о неразглашении. Я думаю, если у неё будет стимул в виде штрафа… — Я поняла, ладно! — Ну вот и умница. Сходи за мороженкой, а? — говорит он и протягивает ей пару купюр из кармана. — Ну Арс! — возмущается Кира. Арсений вздыхает и, глянув на неё просяще и ласково, улыбается мягко. — Кир, пожалуйста. Она смотрит на него немного расстроенно, но потом давит улыбку в ответ чуточку снисходительную (вся в брата) и, взяв деньги, уходит с поля. Антон провожает её взглядом и тянет его к скамейке. — Как ты? — спрашивает Арсений первым: вчера они не успели нормально поговорить. Там, в толпе, было неуютно, но теперь из свидетелей только кошка, спящая на чьей-то машине со сдутыми колёсами, и Арсений выдыхает. Омск есть Омск, но плюс Омска в сравнении с Москвой в том, что тут меньше чужих глаз, даже если все — любопытные. — Да ничего. Только похмелье ебёт только так. А ты? Мы давно не виделись. — Мы виделись вчера, — юлит Арсений, хотя прекрасно понимает, что Шастун имеет в виду. — Во-первых, это уже долго. А во-вторых… — Я понял, — миролюбиво кивает Арсений. — Я… ничего. Соскучился, на самом деле. Пока не знаю, что со всем этим делать — бег от проблем мне не помог. — А я вот по твоему совету к психологу пошёл, — делится вдруг Антон, неловко отводя взгляд, и у Арсения брови ползут на лоб вместе с улыбкой. — Поломался, конечно, три недели, у меня пока только один сеанс был, но я пошёл. — Ты молодец, — шепчет Арсений. Громче говорить у него уже не выходит. Это так трогает его, прямо за сердце многострадальное цепляет, и после вчерашнего он только укрепляется в своих мыслях о том, что ему делать. Он немного, конечно, лукавит — наверное, он идёт к решению чуть быстрее, чем кажется ему самому. — А почему ты?.. — Арс, я хочу тебя. Рядом с собой. Мне было хорошо эти пару месяцев, но мне, конечно, страшно. Наверное, будь ты какой-нибудь Дуней из деревни, которая знать не знает, кто я такой, было бы легче, но ты не она. Но люблю-то я тебя. Надеюсь, ты дослушал концерт до этого момента. — Дослушал, — кивает Арсений. — Но если я хочу быть с тобой, то ты прав — мне пора перестать трусить. Потому что пока ничего не делаешь — ничего не делается. Отказаться было бы легче всего. Я долго думал о том, что ты мне говорил в наш последний разговор, и тебя ведь тоже пугает не то, что я тебе не верю, в нас не верю, и это всё, а то, что я не пытаюсь это изменить? Если бы был шанс, что всё изменится, ты бы вёл себя по-другому, — говорит Антон, раскладывает ему всё по полочкам. — Чё-то ты какой-то дохера умный, — бухтит Арсений, скорее стесняясь того, что он такой очевидный. Антон усмехается и продолжает: — Ты бы не уехал, наверное, «подумать», если бы ты был бешеным фанатом, который, охуеть, удостоился чести быть с кумиром. Ты просишь Диму мне ничего не говорить, потому что у тебя нет корыстной цели. Ты никогда у меня ничего не просил, кроме всратых носков с голубями, когда мы были в Тольятти. Ты запомнил, что я люблю, даже то, что вообще не очевидно. Ты говоришь, потому что ты меня любишь, конечно. Но, как я вчера сказал, эта любовь, как у Киры, например, она разная. У тебя она более ласковая. Человек к человеку. Такая вот, — Антон разводит руками растерянно. — По крайней мере, я хочу так думать. Ты уехал, и я как-то сразу потерялся. Потому что люди пытались всегда остаться рядом со мной, быть как можно ближе. А ты взял и уехал. Потому что я — это хорошо, но ты не хочешь делать себе больно. Даже если я — это Шаст. Антон говорит об этом так уверенно, что Арсений понимает, как много в нём переменилось за время этой разлуки и как его отъезд открыл Шастуну глаза. Даже если он к психологу пока больше не пойдёт — он сделал первый шаг, потому что Арсений для него значит достаточно, чтобы двинуться навстречу, если ему ответят тем же. Арсений сидит и думает об этом не минуту и не пять, но Антон его не торопит. — Я хочу вернуться, — говорит в итоге. — Я, правда, хотел взять у тебя время ещё взаймы, потому что… Короче, меня стали узнавать, и это меня пиздецки напугало, конечно. Прям на улице вылавливать. И я думал — готов ли я к отношениям со звездой? Это же ну, бесконечные прятки. А потом как-то уже дошло спустя время, что я вообще и не хочу ничего показывать. Дружбу — да. Возможно, это я пока так говорю, и когда это ещё раз случится, я буду сомневаться в своих решениях. Но если ты смог, то и я смогу. Вместе попроще будет. А если нет — разойдёмся, никто же не держит нас на цепи. — Кстати о цепях. Это ты месяц ничего моего не пел, получается? — удивлённо спрашивает Антон. — Нет, Антох. Это просто мы больше никак не связаны. Я после того, как уехал, пытался тебя к себе переместить как-то, потому что загнался, знаешь, меня аж пробрало, насколько всё безнадёжно было тогда. Но, видимо, либо мироздание просто поняло, что зря постаралось и мы уже свой урок получили, или просто стоит подбирать слова. Потому что я же пошутил, типа, что я не хочу тебя видеть теперь. Просто на отъебись сказал. А потом… этого нет, в общем. Антон поджимает губы, но на самом деле, им обоим, Арсений уверен, это приносит облегчение, потому что быть постоянно друг с другом тоже так себе идейка, даже если они неебически понимают друг друга. — Ладно, хуй с ним. Проще будет. Хотя бы по желанию, а то вот этот судебный абьюз нахуй нужен. Я всё равно хотел тебе предложить поехать дальше по Сибири со мной. Я понимаю, что у нас должен был быть серьёзный разговор, да и мы друг другу не дали точного ответа, и ты, наверное, скажешь, что разбираться с проблемами по мере их поступления — хуйня идея, но так или иначе. Мне без тебя как-то так себе, если честно. Арсений смотрит на него виновато, улыбается немного грустно, и Антон понимает всё сразу. Арсению не нужно много времени, чтобы принять хотя бы это решение. — Я ещё неделю побуду тут, пока Кира не пойдёт учиться. Она скучала по мне, да и родителям так легче, типа, я её защищу, если что. А потом приеду в Москву, а там уже разберёмся. Я знаю, что у тебя тур до середины сентября, но ты не парься, я поживу у Серёги, пока мы всё не уладим. Я рад, что мы хоть что-то уладили, потому что надоело неловко мяться по углам. Но это ещё полбеды. Всё равно нужно обдумать совсем всё, насколько это возможно сейчас. А впопыхах и с похмелья, это не наш вариант, правда. Всё-таки речь не только об отношениях, а ещё и о твоей репутации. Антон кивает — Арсений прекрасно знает, что отстроенное им годами, для Шастуна не пустой звук, и потерять это всё из-за того, что онинедоговорили было бы очень глупо. — Хорошо. Потом так потом. Но обещай мне свой чай. Желательно с коньяком. Арсений тихо смеётся. — Это я точно могу обещать, — кивает он и гладит пальцем его костяшки. Он правда рад, что хоть что-то хоть как-то прозвучало, потому что с Антоном Арсению снова если не хорошо, то хотя бы спокойно. Антон отвлекается на телефон и цокает. — Меня уже Дима ищет. Скоро выдвигаемся дальше. Тогда до встречи? — обнадёжено спрашивает Антон. — До встречи, Антон, — улыбается Арсений ласково. — А, и ещё… Можно тебя поцеловать? — осев назад на скамейку, спрашивает Антон, неловкий вдруг как семиклассник. — Нужно, — кивает Арсений. — Не смею удерживать, — лукаво улыбается он. Деревья их прячут от глаз любого вида: любопытных, злых и уверенных, что они смеют вершить судьбы. Антон же прячет губы у него в губах — и всё начинает играть по-новому. Такой вот трибьют, получается, к великому и забавному фанатскому творчеству.