холодный и твëрдый гранит

      Еë раздражённые, пропитанные липким слоем ярости слова разливались на рёбрах колючей симфонией. Твëрдые, отчаянно стальные плечи шли вперëд с таким свободолюбием, неуëмной уверенностью и силой, что азартные, почти ядовитые искры глаз опадали ледяным дождëм глицинии на ресницах. Затëртые и холодные ладони выверенно рассекали воздух, и в боли треснувших костяшек осыпались градом на блеске кротко вспыхнувших ресницах.       Хаку хлипко и судорожно скалилась, когда видела в его глазах отчаянные, кислые и горькие нотки. Едкие, колючие и играющие парадом молний где-то в глубине еë цветков обиды — орхидей. Мягких, одновременно острых и противных, раскидистых лепестков. Тонкие хищные линии переходили, пробирались золотой линией силы и несломляемой стойкости где-то средь бушующих флорой лëгких.       Аякс чувствовал острый ветер, огибающий шею азартными лепестками, когда на новом задании еë копьë заискрилось хвостами электрических скатов. Но на плечах всегда была сила больше, чем Электро Глаз Бога. Хаку сама была тонким стеблëм раскаянной силы.       Бездна овивала артерии неизбеженостью вечной ночи, разрасталась и пускала корни глубоко-глубоко в детские, потерянные глаза. Слишком много в жизни Хаку было потерянных голубых глаз.       На острых, вьющихся хвостах скатов разрастались длинные, хитрые и удушливые ветки орхидеи. Сливаясь, сияя и шепча электрическими разрядами обманчиво-нежные нотки, они оплетали и душу бойкой напарницы. Осколки молний вплетались в строгую вечность ночи своими непокорными хвостами. Стойкое копьë разливалось обсидиановыми пятнами на ладонях, обжигая их вкраплениями электрической эпидемии.       Тонкие ветки глухо впивались в нежные и мягкие ладони Лиссы. Орхидея опасно вклинивалась стальными лепестками под кожу, вводя вместе с ядом и чувство защиты. Аккуратный и ласковый характер подруги расцветал с каждым годом, вливаясь в плавную и тягучую лилию. Изящно плавную, женственно-красивую Мелиссу, по сравнению с грубой и резкой архидеей Хаку.       Треснувшие костяшки, под которыми струились раздраженные стебли цветков, разбивали носы чужих мальчишек с соседнего поселения. Они кинули в подругу грязный мячик и даже не извинились. Нежные ветви непоседливых лилий мягко оплетали воинственную и вспыльчивую Хаку, задорно подмигивая мальчикам в качестве извинений.       Красивые ветви лилии сгорели в предрассветном тумане.       Больше не было кротких подколов о неровно заколотой назад чёлке, мягких рук и свежих лилий. Был один грубый удар наотмашь и ядовитые листья нарциссов.       Тогда отрешëнные цветы орхидеи уняли яростных скатов в пучине спокойствия, а ошарашенные треснувшие костяшки сплелись тонкой линией фиалки смирения и скорби в сияюще-раздраженных листьях.       Были удушающе усталые взгляды на маковые цветы, которые таились вечным сном забвения в бездушно-голубых глазах Аякса. Потерявшие надежду, они теряли очаровательно детскую искорку. Тогда, не найдя ничего лучше, Хаку била стеблями наотмашь по расстерянному лицу. Тёплая кожа разливалась багровыми лилиями по рукам, стекая пёстрым потоком по полю фиалок.       Задыхаться и ощущать, как в лëгких раскрывается, впивается новое созвездие изломанных ветвей орхидей, стало приятно мучительно. Видеть спокойное беспокойство в раздраженных болотных глазах.       Ветки еë орхидеи всегда твёрдо несли и пятнадцатилетнего Аякса, и семнадцатилетнюю Мелиссу, только никогда не праростали величественные волны Тартальи в груди Хаку — иначе бы захлебнулась она в маковом море.