20. «Масса в секундах», Кунниберг/Альбедо
25 ноября 2022 г. в 23:31
Примечания:
tw: зависть, неозвученные чувства.
приятного прочтения!
Кунниберг так устала. Почти швыряет карандаш в угол стола, испуганно его подбирает, чтобы на шум не сбежались подвальные крысы. Очередная формула рассыпается сквозь пальцы неверным количеством силы, неравными единицами и кривым выводом.
Она не может решить элементарную задачу. Кунниберг — та, кого считают физиком. А физик — это, очевидно, не тот, у кого масса выходит в секундах.
Берт зло отталкивает листы с вычислениями и смотрит на стол. Она вообще не должна здесь сидеть, как ни как, кабинет алхимии. Но, пока в Мондштадте главный физик — это тот, у кого плотность на объём равняется скоростью, кабинета ей не видать.
На столе лежат красивые конспекты, и Кунниберг с тяжёлым вздохом вспоминает, кто чаще всего в этом кабинете ошивается. Сахароза.
Са-ха-ро-за.
Та, у которой идеальный почерк, чёртова педантичность в заднице и один кабинет с Альбедо. Кунниберг до дрожи бесится, когда видит слащавые глазки милой Сахарозы и правильные химические формулы, выведенные карандашиком по бумаге. Её наука аккуратная, логичная и правильная — такая, которую жаждет Берт.
У Кунниберг хаотичная, необузданная и спонтанная наука — такая, что взрывается на пожелтевших листах в три ночи новыми законами, а позже ломающая карандаши об обычную среднюю скорость.
Да плевать Берт с высокой колокольни на аккуратненькую, слащавенькую Сахарозочку. И на Альбедо тоже плевать. Плевать и на то, как противно та самая слащавая смотрит на Альбедо. Альбедо, с которым Кунниберг так спорила, так пыталась доказать свои теории и законы.
И Кунниберг тоже сумбурно фыркает, когда видит, с какой же любовь и тягой Сахароза смотрит на Альбедо, на его очередной эксперимент и новую поучительную триаду: «Что куда положить, чтобы не взорвалось». Спасибо, мистер Альбедо, без этого мир алхимиков точно бы не выжил, отвечаю.
И ненавидит она этого грёбанного Альбедо с его сладкой ученицей, от которой зубы склеиваются. И Кунниберг честно стыдно, честно-причестно. Так, что ночные посиделки до трёх ночи превращаются в методичку «Как сравнить себя с его милой напарницей без психической травмы и физических увечий». Фу.
Берт вздрагивает, когда слышатся шаги в коридоре — совсем близко. Как бы кто нибудь из Фавониус не задержался подольше обычного, и — ненароком — не нашёл в темноте живой труп с ручкой. Картина, мать, маслом.
Кунниберг упёрто молчит, когда видит, как ненароком Альбедо утешает Сахарозу. Это не её дело, это не её дело, это-не-её-дело! И ну что, что у Сахарозы всё идёт по маслу — чудо девочка ведь, не дать, не взять! Кунниберг уже третий день корячиться над маленькой бессмысленной задачей из сборников физики дошкольников, и плевать, что её наука хаотична. Плевать
У Кунниберг сводит скулы. Она тонет в своем омуте жалости. Жалкая-жалкая-жалкая. И зависть её тоже оттуда — нечего было лезть в серьезную науку педантичных людей. Надо было молчать, когда Альбедо выводил свои теории алхимии правильными буквами. Надо было себе вообще рот скотчем залепить.
Но Кунниберг так устала. Честно.
И Альбедо видит её усталость, когда в третий раз стучит по дверному косяку. Видит и разочарованные глаза, и листы с вкроплениями слёз, и несчастные конспекты Сахарозы. Даже в темноте. Даже тогда, когда она не отвечает, и смотрит в аккуратный почерк.
Всё он понимает.