Смех и осколки

Той ночью Кэйа никак не мог уснуть. Обычно в такие моменты он разглядывал потолок, но сейчас у него под боком лежал Дилюк. Кэйа рассматривал его лицо и волосы, надеясь запомнить этот момент как можно чётче. Дилюк во сне легко улыбался, иногда прижимался ближе к Кэйе и что-то неразборчиво, но очень нежно бормотал. Кэйа аккуратно погладил мягкие, пушистые и густые волосы и от этого лёгкого касания Дилюк проснулся. Дилюк сонно моргал и хриплым ото сна голосом спросил: — Который час? Пора на службу? Кэйа улыбнулся, снова погладил Дилюка по волосам и тихо ответил: — Спи. До рассвета ещё далеко. Дилюк вздохнул, что-то промычал, а потом спросил: — Почему не спишь? — Не спится. — Тогда расскажи мне что-нибудь, — тон его голоса был немного капризным, и Кэйа тихо засмеялся. — Молодой господин не может уснуть без сказки на ночь? — он хитро прищурился, а Дилюк в ответ на это закатил глаза и легко укусил Кэйю за плечо. — Ладно, расскажу. Только что? — Что-нибудь о тебе? — Дилюк спросил это неуверенно и робко и после его вопроса Кэйа долго молчал, глядя в темноту. Дилюк уже собрался попросить прощения, но Кэйа тяжело вздохнул, посмотрел ему в глаза и неуверенно, с тихой тоской, сказал: — Я могу рассказать о своей маме. Только не знаю что. — Просто расскажи о ней? — Дилюк снова говорил тихо и неуверенно. До этого Кэйа упоминал свою мать лишь пару раз, но он всегда говорил о ней с нежностью и тоской, отчего у всех, кто слышал те его слова, щемило сердце. Кэйа снова вздохнул, немного помолчал, а потом тихо и нежно-нежно заговорил: — Никакая тьма не могла скрыть от её глаз звёзды. Она умела их слушать, и они рассказывали ей истории. Некоторые она рассказала и мне. — Какие истории? — Дилюк тоже говорил тихо и смотрел в глаза Кэйи. — О богах и героях. Любви и войнах. О великих подлецах, о несчастных судьбах и отваге, с помощью которой можно покорить небеса. О справедливости и горе. — Это были красивые сказки? Кэйа покачал головой, посмотрел Дилюку в глаза и с улыбкой ответил: — Это не было сказками. Звёзды вечны. Они наблюдают за нами и у каждой из них есть своя любимая история. — А у тебя была любимая история? Кэйа кивнул и снова легко улыбнулся. — О звезде и солнце. Но ты знаешь её как легенду о Ростаме и Арундолине, — Кэйа говорил размеренно, напевно и Дилюк заслушался. — Арундолин — горящее солнце, освещавшее город днём и Ростам — его звезда, человек, шедший на всё ради защиты Мондштадта. Здесь, у вас, она отличается. Звёзды говорили, что своё сердце Арундолин отдал Ростаму, но так и не нашёл в себе храбрости рассказать об этом. Ростам ждал его, но однажды, увлёкся женщиной и, отчаявшись, поняв, что ему никогда не быть с Арундолином, решил женится. — Но Ростам погиб. Кэйа кивнул. — Убитый горем Арундолин больше никогда не брал в руки меч, — Кэйа смотрел будто сквозь Дилюка, в его взгляде печаль мешалась с горечью и, на мгновение, Дилюку показалось, что Кэйа рассказывает свою историю. — Он искал хоть кого-нибудь, хоть что-нибудь, чтобы воскресить любимого и позволить ему быть счастливым. Даже если самому ему придётся навсегда забыть о своей любви. Он поднимался на вершины, молил богов и адептов, спускался в глубины Бездны и искал ответы в погибших королевствах. Счастливого конца не вышло. Арундолин умер в глубокой старости, отчаявшийся, и так и не нашедший решения. Когда потухла звезда по имени Ростам, то у солнца Арундолина не осталось смысла светить. Медленно, но верно, он угасал, всё глубже погружаясь в отчаяние и тоску. Рядом с Ростамом он был подобен рассвету, но без него стал тускнеющим закатом. Звёзды любят красивые сказки. Но у таких сказок редко бывает хороший конец. Дилюку, даже не смотря на то, что он почти уснул, было грустно смотреть на такого Кэйю, поэтому он приподнялся на локтях, широко улыбнулся и, шёпотом, печально-уверенно, пообещал: — Тогда мы с тобой станем самой красивой сказкой. И обязательно с хорошим концом. Кэйа улыбнулся ему в ответ и тихо повторил: — Мы с тобой станем самой красивой сказкой. И обязательно с хорошим концом, — в его голосе и взгляде всё ещё была печаль, но теперь её постепенно вытесняли тепло и любовь. Дилюк кивнул и сонно сказал: — Мы станем красивейшей из легенд. О любви и отваге. Обязательно. С самым счастливым концом. Кэйа поцеловал его в макушку и тихо сказал: — Конечно, душа моя. Они уснули. А звёзды всё слышали. Утром Кэйа проснулся один. На пару мгновений он испугался того, что его отношения с Дилюком оказались лишь сном и резко сел. В комнате валялись рубашки Дилюка, на гребне Кэйи были его красные волосы, в углу, около двери, стояло на три пары сапог больше. Кэйа посмотрел в зеркало и поморщился. Он долго разглядывал себя, затем встал и подошёл к нему вплотную. Он ещё раз внимательно оглядел себя и задумался. Дилюк стремительно рос, становился всё шире в плечах и его голос уже начал ломаться. После тренировок от него несло потом и чем-то, что Кэйа никак не мог назвать. В детстве ему рассказывали, что такое однажды случается со всеми мальчиками и обещали, что это начнётся лет в девять-четырнадцать. Но ему уже за шестнадцать, Дилюк скоро будет выше на целую голову, а у Кэйи ни голос ломаться ни начал, ни волосы расти. Он может смирится с тем, что останется коротышкой и Дилюк всю жизнь будет над ним насмехаться, но оставаться с телом мальчика он не хотел. Кэйа провел ладонью от шеи, по груди, вниз, к бедру. Он всегда был щуплым, но сейчас показался сам себе особенно тощим и нескладным. Хорошо хоть какие-то мышцы есть и пока он не выглядит так, будто сильно отстаёт в развитии. Кэйа встал к зеркалу боком и осмотрел свои ноги. Он, конечно, любил подшучивать над тем, что у него выдающаяся задница, но, по правде говоря, понятия не имел из-за чего она стала такой. Дилюку нравится и это, безусловно, хорошо, но Кэйа точно не хотел быть похожим на девиц, которых растят лишь для того, чтоб они были приятны глазу. Он отрицал своё предназначение, но всё ещё был рыцарем и пока не собирался уходить из Ордена. А какая польза будет от него если он таким и останется? Может ещё и Дилюку разонравится. Спрашивать у Аделинды неловко. Кэйе на ум пришла Ирина, но, подумав, он решил, что лучше не спрашивать у кого-то чужого. Остался отец, но разговор на тему взросления с Крепусом обещал быть ещё более неловким, чем с Аделиндой. Кэйа написал письмо Дайнслейфу. В Бездне он там или ещё в какую канаву заполз, но ответит обязательно. Даже если придётся гоняться за псами разрыва, чтобы использовать их кровь как чернила, а кости — как перо. Решение, поражающее своей странностью и абсурдностью. Ответ пришёл через три дня и, кажется, правда был написан чьей-то кровью. «Маленькая звёздочка, То, о чём Вы спрашиваете правда происходит в разном возрасте. Не помню, во сколько лет это произошло со мной, но у Хальфдана всё началось в пятнадцать. Вам не о чем переживать, из-за холодного климата, недоедания и нехватки витаминов в детстве, Ваше взросление вполне могло задержаться (Госпожа предполагала подобное и заранее мне всё объяснила). Со слов Госпожи пишу несколько признаков, по которым можно определить наступление взросления: начинается активный рост волос на теле; удлиняются связки и изменяется голос; появляются прыщи; само тело «зреет» — ускоряется рост, обрастает мышцами, увеличиваются яички и пенис; вторичные половые признаки становятся более явными (понятия не имею, что это такое), появляются сексуальные желания (не кривитесь), возможна непроизвольная эрекция и семяизвержение. Прошу, не торопитесь познавать «прелести» взрослой жизни, будьте аккуратны и осторожны. Помните, что всему своё время и Ваше, однажды, несомненно придёт. До тех пор будьте терпеливы. Уверен, взросление Вас лишь украсит, а в глазах Вашего избранника Вы всегда будете прекрасны так, как в моих когда-то Хальфдан. В ином случае он Вас не достоин. С наилучшими пожеланиями, Ваш верный слуга Дайнслейф.» Кэйа понюхал бумагу. Пахло скверно. Видимо в этот раз канава, в которую заполз Дайн была сточной. Из письма ничего нового он не узнал. Перед тем, как отправить его в Мондштадт, учителя прочитали Кэйе целую серию лекций о том, как тело взрослеет, как это использовать для выуживания информации и даже заставили наизусть заучить предпочтения всех аристократов и правящей верхушки Ордена. Кэйа снова посмотрел на себя в зеркало и презрительно хмыкнул. Эти ублюдки считали, что к шестнадцати годам он станет ценным источником информации и будет скакать на членах всех аристократов и Крепуса в том числе. Кэйа откинулся на стуле, скрестил руки на груди и посмотрел на потолок. Может, задерживающееся взросление даже к лучшему. У Дилюка, вон, всё проходит гладко и незаметно, он с каждым днём хорошеет и выглядит, как дорогой породистый конь, за которым ухаживает целая толпа специалистов. Может он тоже не заметит взросления и даже избежит прыщей. Кэйа посмотрел в зеркало и внимательно вгляделся в своё лицо. Глаз закрыт повязкой, губы тонкие, нос слишком длинный. Если его ещё и прыщами засыпет, то он Дилюку точно разонравится. Кэйа перевёл взгляд на потолок. Вздохнул. Спрятал письмо подальше, взял сабли и вышел прочь из комнаты. Дилюк сейчас как раз должен отрабатывать удары с мечом матери. Кэйа хмыкнул. Он видел портреты госпожи Алоисии. Изящное лицо, голубые глаза и решительный взгляд, брови вразлёт насмешливо приподняты, губы изогнуты в самоуверенной ухмылке. Писаная красавица из знатного рода, известная воительница сражалась мечом с слишком пафосным, по скромному мнению Кэйи, названием. «Волчья погибель». Почему именно волчья? Кэйа покачал головой и прикусил губу. Сабли, сделанные Вагнером были хороши. Почти прекрасны. Но его сабли, почти родные, остались в Каэнри’ах. У них тоже были пафосные названия. «Беззвёздная ночь», сабля из проклятого металла, была чёрной настолько, что казалось, будто она поглощает свет. Первый и единственный подарок отца. «Звёздный свет» своей формой в точности повторяла «Беззвёздную ночь», но была выкована из ослепительно-белого металла, осколка копья одного из богов Селестии. Подарок матушки. За годы тренировок они будто приросли к его рукам и теперь, когда приходилось сражаться другими саблями, Кэйа чувствовал себя неуютно. Дилюк с грохотом вонзил меч в ствол дерева. Он уже снял рубаху и ботинки, пот тёк с него градом, волосы налипли на лоб. Удар был сильный, но из-за неправильной стойки сбилось его направление. Кэйа не задумываясь сказал об этом Дилюку и поправил его стойку. Дилюк радостно улыбнулся, чмокнул Кэйю в кончик носа и продолжил тренироваться. Кэйа последовал его примеру. Традиционный боевой стиль Каэнри’ах больше был похож на танец. Удары должны быть быстрыми, короткими и стремительными, а сам боец, перемещается по спирали. Поначалу Кэйа постоянно путался в ногах, падал из-за головокружения, путал последовательность высоких и низких ударов, ранил сам себя и иногда клинки даже вылетали у него из рук. Тогда он глядел на Дайнслейфа, легко и непринуждённо танцующего с клинком в руке, и завидовал. Со временем в скорости и ловкости движений он превзошёл всех своих учителей, но так и не смог достичь уровня наставника. Сейчас, пытаясь сильнее привыкнуть к новым саблям, задумавшийся Кэйа, стремительно и изящно, кружился по тренировочному полю, которое Крепус когда-то оборудовал для жены. Воздух свистел, шуршала трава и рубашка, тихо пел ветер. Кэйа двигался на автомате, полностью погрузившись в свои мысли и потому перестал контролировать своё тело. Он двигался со всей доступной ему скоростью и наносил удары со всей силы. Аделинда и Дилюк застыли, восхищённо наблюдая за ним. Синие волосы и пышные белые рукава развевались на ветру, отчего движения Кэйи ещё больше напоминали им танец. Крепус, прищурившись, стоял в стороне. Когда Кэйа остановился, то с досадой посмотрел на сабли в своих руках и поморщился. Дилюк тут же радостно подскочил к нему и начал расхваливать движения и скорость, на что Кэйа только скромно улыбнулся. На следующий день Кэйа ушёл в город за бумагой и карандашами, а вернулся с Джинн. Крепус уехал по делам, а Аделинда, видя их радостные лица, даже не пыталась их отговорить делать глупости и, улыбаясь нежно и обречённо, уступила им свою кухню. Сначала Кэйа обсыпал всех мукой, потом Дилюк разбил несколько яиц мимо миски, а Джинн на этих самых яйцах поскользнулась и разлила молоко. Они совершенно не расстраивались, хохотали, кидались друг в друга мукой, яйцами и сахаром. Закидывали в тесто изюм и подозрительного вида специи, накапали немного валерьянки, кое-как перемешали и поставили в печь. Джинн, как самая ответственная, наказала Кэйе оттирать стол, а Дилюку — пол. Сама она раскладывала продукты на место, а потом нарезала им фруктов. Дилюк, послушно подмёл пол от муки и сахара, а потом опустился на колени и принялся оттирать с пола молоко, масло, яйца и промокшую муку. Джинн, уже нарезавшая фрукты, и Кэйа, всё ещё отмывавший стол, пританцовывали и напевали какую-то новую активную песню. Дилюк тоже что-то тихо мурлыкал себе под нос, но вдруг, его взгляд привлёк Кэйа. Он просто усердно тёр стол и пританцовывал. Покручивая бёдрами, наклоняясь и почти ложась на стол, когда надо было оттереть что-то особенно далеко, в какой-то момент он крутанулся на месте, подняв руки вверх, подмигнул Дилюку и, продолжая танцевать, дальше тёр стол. Дилюк почему-то не мог не смотреть. Особенно его внимание привлекали ягодицы и бёдра Кэйи, которые сейчас были ещё и напротив его лица. Он упорно старался отвести взгляд, не думать об этом и дальше отмывать пол, но его словно магнитом тянуло снова посмотреть. В итоге Дилюк сдался, кое-как закончил оттирать пол и, набравшись смелости, подошёл к Кэйе сзади, укладывая ладони на его талию и целуя в висок. Кэйа оглянулся через плечо, улыбнулся, бросил тряпку в сторону и легко поцеловал Дилюка. Джинн закатила глаза и кинула в них долькой яблока. Кэйа сказал ей в ответ что-то насмешливое, Джинн в ответ обозвала его коротышкой и, схватив огромное блюдо с нарезанным фруктами, показала им язык и побежала наверх. Кэйа вскрикнул, Одним прыжком перемахнул через широкий стол и понёсся следом. Дилюк ещё пару минут пытался понять, что произошло, а потом вспомнил, что Кэйа и Джинн оба обожали свежие фрукты и в самом начале их дружбы часто дрались за последний кусок. Дилюк побледнел и побежал за ними. В детстве всё заканчивалось синяками и маленькими царапинами, а теперь они случайно могли переломать друг другу кости. На втором этаже Кэйа уже долбил кулаками в дверь своей комнаты, а Джинн, успевшая запереться внутри, громко хохотала и показушно хрустела яблоками. Кэйа обернулся, окинул Дилюка оценивающим взглядом, схватил за руку и потащил куда-то. Дилюк даже спрашивать не хотел, что Кэйа задумал и, заранее со всем смирившись, послушно шёл следом. Под окнами своей комнаты Кэйа вдруг спросил подозрительно невинным голосом: — Дилюк, дорогой мой, ты же меня любишь? — после этого вопроса никогда ничего хорошего не случалось, но было весело. Дилюк кивнул, но всё ещё смотрел на Кэйю с подозрением. — Отлично! — Кэйа хлопнул в ладоши. — Подсади меня на дерево. Под окнами комнаты Кэйи росло пока небольшое дерево, которое Крепус посадил в тот день, когда решил оставить Кэйю при себе. Под окнами комнаты Дилюка росло дерево, которое Крепус и Алоисия посадили в тот день, когда узнали, что ждут ребёнка. — Ты куда? — Кэйа посмотрел на Дилюка как на идиота. Он часто так делал, так что Дилюк уже привык и ничего не ответил. — Не на моё дерево. На твоё, — Кэйа поиграл бровями и насмешливо сказал: — так сказать оседлаем кое-кого. Дилюк покраснел, молча позволил Кэйе залезть на свою шею и потом наблюдал за тем, как Кэйа, схватившись за ветку руками, ловко подтянулся и по стволу полез наверх. Дерево Дилюка уже было довольно крепким и высоким, но всё равно не доставало ветками ни до крыши, ни до окна комнаты Кэйи. Кэйа забрался повыше, опираясь на ствол руками, он сделал несколько шагов вперёд и прыгнул. Последние шаги он уже делал в воздухе, Джинн, выглянувшая из окна, и Дилюк, громко вскрикнули. Кэйа зацепился за черепицу почти кончиками пальцев, с трудом подтянулся и залез на крышу. Потом он сердито глянул на Джинн и заорал: — Отдавай персики! Джинн, уже отошедшая от шока, на пару мгновений скрылась в комнате, а потом выглянула в окно и на глазах у Кэйи с наслаждением съела дольку персика. Она не любила персики. Кэйа выпучил глаза и с притворным ужасом прошептал, держась за сердце: — Предательница. Затем он подскочил, пробежался по крыше, спрыгнул вниз, схватился руками за край крыши и влетел в окно ногами вперёд, сбивая Джинн на пол. Дилюк просто стоял на земле, смотрел в небо, слушал как они борются наверху и спрашивал Семерых, за что они послали ему эту парочку. В какой-то момент Джинн почти удалось выкинуть Кэйю в окно, но во-первых он сам успел зацепится за оконную раму, а во-вторых у Джинн второго Кэйи не было и она, поняв, что он сейчас выпадет и может расшибиться, схватила его за рубашку и втянула обратно. Дилюк спокойно прошёл внутрь дома и поднялся на второй этаж к двери. Почти тотчас же дверь с грохотом распахнулась и Дилюк спокойно вошёл. Раскрасневшаяся Джинн удерживала бушующего Кэйю и пихала в него самые сочные дольки персиков. Кэйа жевал, возмущался с набитым ртом, но отбивался всё слабее. Только они начали играть в карты, как Аделинда, принесла им испёкшийся бисквит. Она с подозрением смотрела на него, но спросить, что они туда положили, так и не решилась. В отличии от предыдущего, этот бисквит пах вкусно, так что все трое отломили себе по большому куску и затолкали в рот. Взгляд Джинн стал пустым и печальным. Она смотрела куда-то в стену, задумчиво жевала и кивала головой. Дилюк подавился и нечаянно проглотил часть этой гадости. Кэйа просто открыл рот, в последний момент поймал вывалившийся кусок и поспешно сбегал за мусоркой. Джинн и Дилюк, как воспитанные молодые люди, аккуратно сплюнули и запили соком. Кэйа выплюнул, прополоскал рот, вытер язык полотенцем, снова прополоскал рот и сказал: — Ну и мерзость, — Дилюк и Джинн, ещё не до конца пришедшие в себя, согласно покивали. Кэйа весело продолжал: — Дилюк, ты совсем не умеешь готовить! Дилюк серьёзно посмотрел на Кэйю и важно сказал: — Всё, я отказываюсь выходить за тебя. Кэйа побледнел, Джинн кинула в Дилюка целым персиком и попала ровно в грудь. — А ну-ка не обижай детей! Дилюк удивлённо приподнял брови и серьёзно сказал: — Кэйа старше тебя на три месяца. — Именно поэтому сегодня ты спишь у себя, — Кэйа сидел, скрестив руки на груди и обиженно смотрел на фрукты. — И всю следующую неделю тоже. — За что? — Я тебе сейчас на месяц выселю. — Но я же пошутил! Тем временем Джинн, евшая виноград, сказала: — Не хватает вина и шашлычков, — когда Кэйа и Дилюк обиженно посмотрели на неё, она махнула рукой, кивнула и снисходительно сказала: — Продолжайте. Может однажды, когда я выйду на пенсию уважаемым Магистром, я напишу с вас какой-нибудь простенький роман и прославлюсь ещё больше. Кэйа прищурился. — Роман, значит? — Джинн кивнула. Кэйа кинулся на неё, повалил на пол и попытался запихать в рот истошно вопящей Джинн кусочек персика. — На! Жуй персики, предательница! Дилюк, щекочи её! — Дилюку и говорить не надо было. Он уже щекотал Джинн и теперь та из-за смеха не могла закрыть рот и активно вертела головой, чтобы Кэйа не запихал ей в рот персик. — О нет! Нет, умоляю, пощады! Пощадите эту несчастную, господа супруги! Кэйа громко хохотал и притворно-грозно спросил: — Сдаёшься, великий Магистр? Джинн, всё ещё задыхающаяся от смеха, просипела: — Спускаю стяги, отдаю оружие. Кэйа довольно кивнул и запихал Джинн в рот половинку абрикоса. Та, всё ещё немного задыхаясь, прикрыла глаза и начала довольно жевать. — Вот это я понимаю вкусный фрукт. Не то, что эти ваши там персики. Кэйа прищурился. — Ну-ка повтори. Джинн вдруг резко села, округлила глаза, ткнула Кэйе за спину и крикнула: — Смотри, там голый Дилюк! — Кэйа даже не моргнул и только вопросительно приподнял брови. — Тогда если проигрываешь ты, то ешь персик. Дилюк ест яблоки, а я — гранат. — По рукам! — Ну вот, — Дилюк даже слова вставить не успел и теперь наигранно печально вздохнул, — без меня меня женили. — На первую брачную ночь я не согласен. Дилюк пробурчал что-то себе под нос и посмотрел карты. Играли они долго. Все успевали и выиграть и проиграть. Когда пошёл дождь, то они открыли окно и сели ближе к нему. В очередной раз проиграв, Дилюк со злости кинул карты, но так неудачно налетевший ветер подхватил три из них и унёс на улицу. Кэйа, Джинн и Дилюк с ужасом переглянулись. Им даже думать не хотелось о том, как разочарованно будет смотреть на них Крепус, когда узнает, что часть его карт потерялась навсегда. Кэйа, недолго думая, выпрыгнул в окно вслед за картами. Дилюк и Джинн рванули к окну, молясь Семерым, чтобы Кэйа себе ничего не сломал. Кэйа в воздухе поймал целых две карты и ловко приземлился прямо в лужу, но из-за скользкой травы ноги разъехались и он повалился навзничь. Третья карта медленно спикировала ему на лоб и Кэйа прихлопнул её ладонью. — Поймал! — Ты живой? — от волнения Джинн почти вся высунулась из окна и чуть не упала, так что Дилюку пришлось ловить её. Вместо ответа Кэйа встал и уже через пару минут, промокший до нитки, стоял перед ними. Они завернули карты в ткань и положили под книги, а потом, Кэйа своими ледяными пальцами, схватил Джинн и Дилюка за руки и потащил их на улицу. Джинн и Дилюк стояли под дождём, ёжились и недоумённо смотрели на Кэйю, глядевшего в небо и вслушивающегося в дождь. Затем он кивнул сам себе, взял их за руки, запел что-то тихое, спокойное и повёл танцевать. Поначалу они танцевали в ритм песни Кэйи. Плавно, размеренно, быстро. Потом Джинн снова запела ту весёлую песенку. Дилюк и Кэйа подхватили и, вскоре, они вовсю отплясывали и бесились под дождём. Аделинда, с улыбкой, некоторое время понаблюдала за ними с крыльца, а потом пошла готовить какао, две горячие ванны и тёплые пледы. Возвращавшийся с работы, хмурый и усталый, Крепус глянул на них и широко, счастливо улыбнулся, внешне помолодев на пару лет. Когда-то он так же танцевал с Алоисией и Варкой. Давно, когда он и Варка были дружны, а Алоисия — жива. Промокшие насквозь под тёплым дождём, босые, юные, радостные и счастливые они веселились, пели и танцевали. Тогда им казалось, что в жизни не будет особых сложностей и они легко со всем справятся, ведь они вместе и есть друг у друга. Кэйа и Дилюк поцеловались, Джинн с хохотом дёрнула за ветку дерева и на них пролился поток воды. Их юность, светлая, радостная и дружная. Им казалось, что она никогда не закончится. Что они всегда будут молоды, полны сил и неразлучны. Они танцевали под дождём и смеялись. А звёзды смотрели.