Смех и осколки

Дилюк считал Кэйю страшным болтуном. Страшным потому, что Кэйа говорил и убеждал как умудрённый годами опыта политик. Он играл словами и смыслами, интонациями и мимикой, и почти всегда ему удавалось добиться своего при помощи слов. А если он понимал, что его ораторского мастерства недостаточно, то пускал в ход обаяние. Перед ним не мог устоять никто. Аделинда, отец, Джинн, их сослуживцы в Ордене и даже сама Фредерика Гуннхильдр — все так или иначе попадались. А ещё Кэйа, в отличии от Дилюка, превосходно сидел в седле. Его Огонёк всё ещё немного подрастал, и Дилюк с каждым днём всё больше боялся этого коня, потому как он слушался лишь Кэйю, а его копыта запросто могли проломить кому-то череп. К слову, сейчас Кэйа обворожительно улыбался и ловко уговаривал Дилюка согласиться вместе с ним отправиться в небольшое путешествие. Верхом. С того дня, когда они танцевали под дождём, прошло около месяца. После происшествия в Долине Декарабиана, Дилюку и его отряду, а значит и Джинн с Кэйей, давали лёгкие миссии, с которыми они справлялись играючи. Кэйа продолжал таскать Дилюка на свидания, у Джинн вошло в привычку закатывать глаза и фыркать, когда Кэйа и Дилюк начинали миловаться, а сами юноши привыкли к своим новым отношениям и перестали смущаться в кругу близких. Для всего остального Мондштадта они оставались братьями, но члены их семьи умилённо и немного неловко вздыхали, глядя на их нежную юношескую любовь. Дилюк привык к тому, что инициатором их свиданий всегда был Кэйа, но ещё с того, самого первого их свидания, он усердно старался придумать такое свидание, которое бы удивило Кэйю и поразило его в самое сердце, оставшись одним из самых ярких его воспоминаний. А пока первый думал, второй делал, и Дилюку становилось всё сложнее придумать что-то удивительное. За прошедший месяц избрали нового магистра. В последний день правления Варки, когда тот судорожно заполнял документы, чтобы поскорее передать полномочия и ускакать в очередную экспедицию, Кэйа подсунул ему три прошения об отпуске, и Варка, горячо желая поскорее покончить с бумажной волокитой, подписал их не глядя. Сейчас два из этих прошений лежали на коленях Дилюка. Сейчас Кэйа, улыбаясь призывно и самодовольно, уговаривал Дилюка отправиться в небольшое путешествие верхом. Сейчас Дилюк вспоминал своего строптивого и неуправляемого Осень, приходил в ужас от одной мысли о том, что ему придётся провести верхом на этом коне почти две недели и медленно поддавался улыбке Кэйи и его доводам. Стояла середина июля. Дилюку было жарко и душно. Кэйа рассказывал о том, как свежо в лицо дует ветер, когда скачешь верхом на коне. О том, как плещутся реки, когда лошади своей мощной грудью рассекают водную гладь. Кэйа напевал ему истории о прохладе и свежести, о ночёвках под звёздным небом, о свободе и отсутствии необходимости скрывать их отношения от кого бы то ни было целых две недели. Кэйа пел сладко, касался нежно, взглядом обещал многое и Дилюк сдался. Он вздохнул, прикрыл глаза и тоном побеждённого генерала сказал: — Ладно. Уговорил, — Кэйа довольно хохотнул, пересел со своего кресла на колени Дилюка, одну руку закинул ему на шею, а вторую положил на щёку Дилюка, поворачивая его лицом к себе, и хитро сказал: — Обещаю, душа моя, ты не пожалеешь, — а потом легко чмокнул в щёку. Дилюк сварливо ответил: — Ты уж постарайся, — а сам, вопреки ворчливому тону, приобнял Кэйю за талию и уткнулся лбом в его плечо. И Кэйа постарался. На следующий день он вытащил Дилюка из постели с рассветом, привёл их обоих в приличный вид и довольный ускакал седлать коней. Когда Кэйа вернулся в комнату за вещами, Дилюк сладко спал в кресле. Кэйа потрепал его по волосам, взял сумки и ушёл закреплять их на лошадях. Дилюк упорно не хотел просыпаться, и Кэйа, недолго думая, просто укусил его в сгиб шеи. Дилюк вскрикнул, ударил Кэйю по голове, а потом покраснел. Кэйа довольно улыбнулся и потащил Дилюка к лошадям. На мордах лошадей, глядевших на него, Дилюк видел презрение. Как только радостный Кэйа вывел Дилюка из дома, оба коня фыркнули, а Огонёк даже попятился. Осень выглядел особенно недовольным, и Дилюк отлично его понимал. Кэйа широко улыбнулся, погладил Осень по морде и что-то зашептал ему на ухо. Осень ещё пару раз недовольно фыркнул и позволил Дилюку себя оседлать. Сначала Кэйа подсадил Дилюка, а потом сам, одним прыжком, легко вскочил на огромного Огонька. Огромным Огонёк казался только Дилюку. Его Осень в холке был сто шестьдесят один сантиметр, полностью соответствуя породе, а вот Огонёк вырос до ста шестидесяти пяти и пока продолжал медленно расти, хотя по породе его максимумом считалось сто шестьдесят два сантиметра. Просто в отличии от поджарого и изящного, чистокровного Осени, Огонёк был широк в груди и больше походил на тягового, нежели верхового коня. Осень нервно и недовольно помялся на месте. Огонёк оскалился, и Дилюк явно увидел в глазах коня насмешку, которой на самом деле там не было. Осень фыркнул, дёрнул головой, а Кэйа пустил Огонька рысью. Осень, не дожидаясь команды Дилюка, двинулся следом. Дилюк судорожно сжал бока коня ногами и покрепче взялся за поводья. Напряжённый, напуганный, он не хотел огорчать Кэйю и отказываться в самый последний момент. Кони заскакали быстрее. Огонёк вырвался чуть вперёд, Кэйа обернулся, посмотрел Дилюку в глаза, подмигнул и рассмеялся. Дилюк нервно хохотнул. Когда они выехали к берегу озера, Кэйа чуть привстал в седле и с предвкушением посмотрел вдаль. Он снова повернулся к Дилюку, пустил Огонька галопом и звонко, почти оглушительно, засмеялся. Осень рванул следом за Огоньком, Дилюк на мгновение растерялся и чуть не выпал из седла, но, в итоге, удержался. Кэйа снова скакал чуть впереди. Дилюк не мог налюбоваться. Широкие рукава его белой рубашки хлопали на ветру, синие волосы развевались, сам Кэйа ритмично приподнимался в седле и вообще выглядел неотразимо. Его смех оказался заразителен, и Дилюк, чуть расслабившись, тоже засмеялся. Войдя в ущелье, они перешли на лёгкую рысь и, не торопясь, переговариваясь и перешучиваясь, ехали к Каменным вратам. Дилюку не было до конца понятно, чем Ли Юэ так очаровало Кэйю. Ему было грустно глядеть на развалины и сожжённые деревья, на когда-то величественные, а теперь полуразвалившиеся статуи. Слушать истории о погибших яксах и адептах, видеть древние поля сражений, после которых, даже спустя века, земля так и не пришла в себя, ему было горько. Но Кэйю тянуло к развалинам. К древним историям, к полям былых сражений и огромным статуям. Ему было интересно прошлое всех государств и, всё же, больше всего его привлекали развалины и истории о войне Архонтов. Иногда Дилюк вместе с ним слушал о том, как восставший Ватацуми Омиками был сражён Сёгуном Райдэн, или как Барбатос вёл восстание против Декарабина. Тогда Дилюку казалось, что Кэйа всё-таки знает даже больше, чем рассказчики и больше, чем написано в книгах. Дилюк редко думал об этом. Ему всегда становилось тоскливо и горько, так, будто он сам когда-то был частью этих историй и теперь не хотел вспоминать печальное прошлое. Он обещал Кэйе, что они станут самой красивой легендой. С самым хорошим концом. Он до дрожи боялся закончить так, как закончили все те, истории о ком Кэйа так любил слушать. Дилюк страшился плохого конца. Погрузившись в такие невесёлые мысли, Дилюк нахмурился. Кэйа окрикнул его, Дилюк посмотрел ему в глаза и не смог сдержать улыбки. Не стоит размышлять о том, что ещё не случилось. Надо жить тем, что происходит сейчас. Сейчас Кэйа сидел верхом на своём вороном Огоньке, улыбался Дилюку, и ветер трепал его волосы. Сейчас он улыбался Дилюку и что-то увлечённо рассказывал. Дилюк улыбнулся в ответ и начал внимательно слушать. Кэйа говорил о богине Пыли. О её дружбе с Мораксом и гибели. Кэйа любил истории о прошлом. Кэйа по нему тосковал. Его тянуло к развалинам и старым легендам, на поля былых сражений и к пыльным книгам с рассказами о героях Энканомии и Сал Виндагнир. В развалинах Ли Юэ он тщетно пытался отыскать хоть что-то похожее на Каэнри’ах. Кэйа тосковал не по мёртвой, безжалостной стране, а по ласковым и сильным рукам матери, защищавшей его когда-то. Той, что осталась в этой проклятой стране. Той, что погибла, так и не почувствовав тепла солнца и дуновения ветра. В легендах он искал те истории, которые рассказывали его маме звёзды, и которые она пересказала ему. Он хотел быть ближе к ней, боялся забыть её. Кэйа не мог перестать оглядываться назад, но рядом с Дилюком ему было проще думать о том, что есть сейчас. Сейчас волосы Дилюка спутались и кудрявились сильнее обычного. Сейчас он был раскрасневшийся и запыхавшийся, довольный и чуть испуганный. Сейчас он улыбался и его глаза радостно сверкали. Кэйа готов был сжечь весь мир, лишь бы Дилюк продолжал улыбаться, но он прекрасно понимал, что Дилюк скорее сожжёт себя во благо других. И Кэйа будет гореть вместе с ним. К полудню они выехали из ущелья и остановились отдохнуть. В чайной лавке пожилой мастер рассказал им об особенностях чайной церемонии в Ли Юэ, заварил чай и ещё долго говорил. Кэйа и Дилюк слушали с интересом, ведь старик говорил о восходящей звезде, которая наверняка в будущем станет Волей Небес. Он говорил о молодой, отважной, гордой и строптивой морячке, что в будущем наверняка будет знаменита на весь мир. Говорил о маленькой дочери известного оперного певца, уже показавшей свой необыкновенный талант. Он рассказывал плавно, красиво и заворожил юношей. Они слушали его часа три к ряду и покинули чайную далеко за полдень. Старик завернул им с собой чайных листьев и написал записку, наказав показать её хозяйке постоялого двора «Ваншу», когда они будут заселяться. Дилюк радостно покивал и сунул записку за пазуху. Кэйа снова подсадил его на коня и они двинулись дальше. Поясница и задница Дилюка уже молили о пощаде. К удивлению Дилюка, Осень решал всё сам, спокойно повторял всё за Огоньком и почти не доставлял Дилюку проблем. Дилюк решил, что это благодаря сахару, которым он тайком угостил коня, пока Кэйа уговаривал Огонька съесть морковку. Дилюк похлопал и погладил Осень по шее, но тот только недовольно дёрнул ушами. Через некоторое время Кэйа остановился. Он внимательно осмотрел Дилюка и объявил привал. Сначала Дилюк пытался спорить, но когда слез с коня, то понял, что не может стоять. Его ноги тряслись. Поясница, икры и бёдра ныли от усталости. Дилюк тяжело осел на землю и, в глубине души, был очень рад тому, что Кэйа запретил ему вставать. Сам Кэйа ловко расседлал лошадей и установил палатку. Затем он привязал коней к дереву, рассказал им о том, какие они хорошие мальчики, вычистил шкуры и копыта, а потом, не забыв помыть руки, принялся готовить еду. Дилюк всё это время сидел, облокотившись спиной о дерево и устало наблюдал за Кэйей. Когда вода в котелке закипела, Дилюк, немного обиженно, спросил: — А я? Кэйа недоумённо моргнул и спросил: — Что ты? — потом он внимательно осмотрел Дилюка и немного виновато сказал: — Не волнуйся, я сделаю тебе массаж, как поедим. — Массаж? — Дилюк так удивился, что почти забыл, о чём хотел спросить. — Какой массаж? Зачем массаж? Кэйа посмотрел на Дилюка как на идиота и, приподняв бровь, ответил таким тоном, словно он объяснял ребёнку, почему нельзя бить котов: — У тебя наверняка всё затекло и устало. Разомну, и станет легче. Дилюк немного покраснел и смущённо спросил: — Тогда мне тебе тоже надо массаж сделать? Кэйа махнул рукой и сосредоточился на еде: — Не надо. У меня ничего не болит. Я, в отличии от тебя, привык ездить верхом, — а потом он вдруг посмотрел на Дилюка, оскалился и игриво подмигнул: — Если ты понимаешь, о чём я. — О чём ты, — Дилюк намёка не понял, а Кэйа рассмеялся и покачал головой. — Ни о чём, дорогой. Скоро будем есть. Кстати, — он с наигранным подозрением посмотрел на Дилюка, — а ты о чём в самом начале спрашивал? — Что? — Дилюк задумался, а потом покраснел, но набрался храбрости и, по-детски капризно, сказал: — А я хороший мальчик? Ты так много раз сказал это им. А я? Кэйа примерно минуту растерянно смотрел на Дилюка, а потом покраснел и расхохотался. Он подошёл к Дилюку, присел перед ним на корточки, положил свои ладони ему на щёки и сказал: — Посмотри на меня, душа моя, — Дилюк посмотрел, и Кэйа, чуть наклонив голову Дилюка вперёд, легко поцеловал его в лоб. — Ты — лучший мальчик на свете. Самый-самый. Просто восхитительный. Нет никого лучше тебя, даже собаки в сравнении с тобой не такие уж хорошие мальчики. Дилюк хрюкнул от сдерживаемого смеха, а потом всё-таки уронил свою голову Кэйе на плечо и расхохотался в голос, крепко обнимая его. Кэйа поцеловал Дилюка в висок, а потом выпутался из его объятий и пошёл заканчивать с готовкой. Еда была простой, но вкусной. Кэйа помыл посуду в реке, а потом затащил Дилюка в палатку и раздел. Дилюк лежал на спальнике, спиной кверху, и краснел. Кэйа растёр ладони и надавил на поясницу Дилюка. Поначалу было больно и неприятно, но Кэйа растирал ноги и поясницу ловко и умело, так что вскоре Дилюк начал наслаждаться массажем и не заметил, как дискомфорт от долгого пребывания в седле почти ушёл. Пока Дилюк пытался из разнеженной лужи снова стать человеком, Кэйа вышел проверить коней. Когда через пять минут Кэйа не вернулся, Дилюк тяжело вздохнул, надел рубашку и вышел из палатки. Кэйа вполголоса за что-то отчитывал Осень и тот виновато смотрел в землю. Дилюк взял Кэйю за руку и оттащил от лошадей к костру. Некоторое время они просто сидели рядом. Дилюк разглядывал статую Гео Архонта, стоящую неподалёку, а Кэйа — глядел в огонь. Вдруг Дилюк толкнул Кэйю локтём и серьёзно, задумчиво спросил: — Как думаешь, если я помолюсь и принесу какую-нибудь жертву Гео Архонту, у папы дела пойдут лучше? Кэйа посмотрел сначала на Дилюка, потом на статую, презрительно фыркнул и так же серьёзно ответил: — Нет смысла молиться богам. В делах важен опыт дельца и его удача. У отца есть и то, и то, а ещё доброе имя и почти всемирная слава его продукта. Решают не боги, а люди. — Я всё же, на всякий случай, помолюсь. Кэйа кивнул и улыбнулся. Нежнее, чем до этого, он сказал: — Помолись. — Потом, — Дилюк широко зевнул, затем встал и взял Кэйю за руку, — а сейчас пошли спать. Кэйа улыбнулся и пошёл следом за Дилюком. В палатке, уже лёжа на спальнике, они покрепче обняли друг друга и уснули. Дилюку снились шёлковые синие волосы, громкий смех и хитрый взгляд. Он улыбался во сне и обнял Кэйю крепче, утыкаясь губами ему в лоб. Утром Дилюк заметил, что вырос достаточно высоким, чтобы не приподниматься на носочки, когда он целовал Кэйю в лоб. Лоб Кэйи находился как раз напротив губ Дилюка и Дилюк, желая убедиться, оставил котелок с едой и подошёл к Кэйе. Он тихо позвал его по имени, а потом чмокнул в лоб и довольно улыбнулся. — Не расти больше. Кэйа нахмурился и скрестил руки на груди. Он недовольно спросил: — С чего это вдруг? Дилюк засмеялся и обнял Кэйю. — Сейчас мои губы вровень с твоим лбом. Очень удобно тебя целовать, — Кэйа недовольно запыхтел и выпутался из рук Дилюка. Он с наигранной обидой сказал: — А у меня, когда я тебя целую, шея затекает, — Кэйа легко стукнул Дилюка в грудь кулаком. — Вот вырасту выше тебя, и поймёшь мою боль! Дилюк рассмеялся, Кэйа погнал его готовить еду, а сам остался ухаживать за конями. После завтрака Дилюк ушёл мыть посуду, а Кэйа вновь занялся лошадьми. Перед тем, как подсадить Дилюка на Осень, Кэйа настоял на том, чтобы Дилюк угостил своего коня морковкой. Осень с подозрением покосился на хозяина, но морковку съел. От места стоянки они ехали не торопясь, наслаждаясь солнцем и прохладным ветерком с воды. Настроения разговаривать не было у обоих, и потому они вслушивались в плеск воды, стук копыт и шуршание травы. На полпути к постоялому двору «Ваншу» они остановились немного отдохнуть. В этом не было необходимости: ни кони, ни даже Дилюк не устали. Кэйа привязал коней к дереву, дал Огоньку пол-яблока и уговорил Дилюка, так что тот снова, с опаской протягивая на раскрытой ладони половинку яблока, угощал Осень. Дилюку было немного страшно, но у него за спиной, положив руки на его талию, привстав на носочки, чтобы всё было видно, стоял Кэйа. Теплые и влажные лошадиные губы мазнули по ладони, немного пачкая её слюной, Осень с громким хрустом начал жевать яблоко, а Дилюк чуть не завизжал от радости. Кэйа, словно зверь, ткнулся носом Дилюку за ухо, чмокнул его в щёку и восторженно, совершенно искренне, похвалил, отчего Дилюк покраснел. Пока Кэйа рассёдлывал коней, Дилюк сидел в тени под деревом и внимательно за ним наблюдал. Кэйа казался ему умилительно маленьким, даже не смотря на то, что он был отличным фехтовальщиком. Эта его восхитительная талия, натренированные руки и ноги, длинные шелковистые волосы и хитрый взгляд. Дилюк улыбнулся. Кэйа обещал вырасти в мужчину невероятной красоты. В его мужчину. Дилюку очень захотелось его обнять, но он знал, что Кэйа страшно не любил, когда его отвлекали, и потому остался послушно сидеть на месте. Когда Кэйа закончил с конями, то он подошёл к Дилюку, потянул его за плечи, поднимая на ноги, а затем подхватил на руки и с оглушительным хохотом побежал к воде и кинул в неё. Недовольный Дилюк, вынырнув, стоя в воде по пояс, зло отфыркивался, недовольно шевелил ногами и руками из-за тяжёлой, промокшей одежды, и обиженно глядел на всё ещё хохочущего Кэйю. Сам Кэйа, отсмеявшись, снял обувь и завязал волосы в высокий пучок, а потом вбежал в воду к Дилюку. Дилюк с трудом устоял, когда Кэйа прыгнул на него, обнимая руками и ногами и повис, а потом поцеловал. Огонёк у них за спиной недовольно заржал, Кэйа громко засмеялся, чуть откидываясь назад, а Дилюк всё-таки не устоял, и они упали в воду. Несколько минут они просто барахтались и плескались, но потом вновь раздалось недовольное ржание Огонька, и Кэйа, чмокнув Дилюка в нос, ушёл к лошадям. Дилюк выполз ближе к берегу, лёг в воде и капризно протянул ему вслед: — Ты меня совсем не любишь. Кэйа ничего не ответил. Дилюк неожиданно услышал стук лошадиных копыт. Кэйа сидел верхом на Огоньке без седла, и они во весь опор неслись в воду. Лошадиные ноги поднимали тучу брызг, и солнце искрилось, отражаясь и преломляясь в них. Мощная грудь Огонька рассекла воду, поднимая волны, и конь поплыл. Кэйа, сидя на нём верхом, радостно захохотал и оглушительно свистнул. Дилюк снова услышал стук копыт и в воду с радостным ржанием вбежал Осень. Он вошёл в воду гораздо изящнее Огонька и поплыл вслед за ним и Кэйей. Дилюк стоял на берегу, открыв рот. На берегу Кэйа успел скинуть с себя мокрую рубашку и его длинные, синие волосы, выбившиеся из причёски, липли ему на грудь и шею, переливаясь на свету. Он сидел верхом на коне, с идеально прямой спиной, чуть приподняв голову и глядел уверенно и чуть насмешливо. Кэйа помахал Дилюку рукой и позвал присоединиться к ним, но Дилюк лишь покачал головой, отступая на шаг назад. Тогда Кэйа что-то шепнул на ухо Огоньку, похлопал его по шее и изящно соскользнул со спины коня в воду. Он нырнул, быстро доплыл до Дилюка и всё-таки уговорил его поплавать вместе с лошадьми. Дилюк вышел на берег, снял обувь и рубашку, а потом поплыл вместе с Кэйей к лошадям. Осень смотрел на своего хозяина с подозрением, но не уплывал и не брыкался. Кэйа погладил коня по морде и подсадил Дилюка на его спину, а потом сам ловко залез на Огонька. Он что-то объяснял Дилюку, но тот смотрел лишь на то, как капли воды, сверкая на солнце, скатывались по смуглой коже Кэйи, и разглядывал причудливые узоры, в которые складывались прилипшие к телу волосы. Кэйа что-то спросил, Дилюк кивнул, а потом вскрикнул и крепко сжал ногами бока коня, когда тот неожиданно поплыл. Осень недовольно фыркнул, помотал головой, но сбросить Дилюка не пытался. Кэйа на Огоньке плыли совсем рядом и Дилюк снова залюбовался своим Кэйей. В конце-концов Кэйа уговорил Дилюка слезть с коня в воду и плавать рядом. Они плескались, прячась за лошадьми, хохотали, гладили коней по мордам и игрались с ними тоже. Опомнились они только тогда, когда потихоньку начался закат. Юноши, а за ними и кони, поспешно поплыли к берегу. Кэйа и Дилюк проверяли, не украли ли чего, пока кони сохли. Потом Дилюк выпросил у Кэйи морковку и, уже с большей отвагой, скормил её своему коню. Осень не фыркал, только недовольно дёрнул ушами и с аппетитом съел лакомство. Кэйа угостил Огонька, а потом тщательно обтёр от воды и быстро оседлал обоих коней. Он подсадил Дилюка, а сам прыжком, грациозным и мощным, как и прежде, легко запрыгнул на Огонька. Они пустили коней лёгкой рысью, чтобы к темноте успеть на постоялый двор. Во время пути Кэйа вдруг остановился, нахмурившись, внимательно огляделся, а потом пристально осмотрел Дилюка. Серьёзно и немного напряжённо он сказал: — Оденься. — на вопрос Дилюка он объяснил: — У тебя тонкая кожа. Вот-вот сгоришь. Прикрой плечи. Кэйа был необыкновенно серьёзен, продолжал внимательно осматривать местность, а затем, как только Дилюк накинул на себя рубаху, он пустил Огонька галопом. Осень рванул следом, сзади раздался крик и бульканье. Дилюк поражённо выдохнул: — Хиличурлы? — Кэйа кивнул, а Дилюк удивлённо спросил: — Но почему мы убегаем? — Не наше дело, — Кэйа сказал это сухо и немного хрипло. Дилюк возмутился и вскрикнул: — Как не наше дело?! А если там кто-то умер? — Какая тебе разница, кто где умер? — Кэйа спросил это холодно и так же глядел в глаза Дилюку. — На тебе ни доспеха, ни какой другой защиты нет. Чья жизнь стоит твоей? Дилюк со злости ударил пятками по бокам коня, и Осень недовольно заржал, но не ускорился. Дилюк крикнул: — Я рыцарь! Я должен защищать! — он попытался развернуть коня, но тот посмотрел на Кэйю и послушался его, а не Дилюка. — Разверни его! Кем я стану, если буду оставлять людей в беде?! — Живым! — Кэйа рявкнул так, что у Дилюка даже слегка заложило уши, и он поражённо замолчал. Кэйа прикрыл глаза, глубоко вдохнул и медленно выдохнул, а потом спокойно и мягко сказал: — Всех не защитить. Всех не спасти. Для тебя главное — спасти себя, чтобы потом спасать других. Понимаешь? — Нет, — Дилюк ответил твёрдо и спокойно. Он правда не понимал. А Кэйа больше не пытался объяснить. На постоялый двор они приехали, когда уже начало темнеть. Одна женщина внимательно осмотрела их, а потом приветливо улыбнулась и сказала: — Добрый вечер, господа. Изволите комнаты? Кэйа кивнул. Он хмуро оглядывался вокруг, словно чуял опасность, а потом ответил: — Да. Одну, пожалуйста. И нашим коням, — после этих слов он, перекинув ногу через голову Огонька, легко спрыгнул с коня и помог слезть Дилюку. Женщина кивнула и слегка поклонилась: — Как угодно господам, — она взмахнула рукой, и к коням подбежал мальчишка-конюх. Кэйа неохотно передал ему поводья и минут пять рассказывал, что можно делать с их лошадьми, а чего нельзя. Женщина терпеливо ждала, пока он закончит разговаривать с конюхом, а потом спросила: — Господа желают любую комнату или с видом? С двумя кроватями или с одной? Кэйа посмотрел на Дилюка и, всё ещё хмурясь, спросил: — Как хочешь? Дилюк стоял, скрестив руки на груди и надув от обиды губы. Он мрачно ответил: — С видом. Одну. Женщина улыбнулась, снова слегка поклонилась и сказала: — В таком случае прошу за мной. Ваши вещи доставят в комнату, как только Вы определитесь, — она провела их к лифту, и пока они поднимались, женщина говорила. Она рассказывала текуче, успокаивающе и напевно: — «Изумрудные воды сливаются с горизонтом, перед глазами расстилается океан цветов». Эти строки были написаны о Тростниковых островах. Наш постоялый двор находится не только на одном из самых оживлённых торговых путей, но и в одном из живописнейших мест Ли Юэ. Прошу, — женщина указала рукой направление, — взгляните на юго-восток. Там виден каменный лес Гуюнь — одна из исторических достопримечательностей Ли Юэ. По легенде, каменный лес — это копья Властелина Камня, которыми тот сразил и запечатал одного бога во время Войны Архонтов. На востоке виден Драконий Хребет, но молодые господа, наверное, могут рассказать о нём больше, чем я, — женщина улыбнулась и указала новое направление: — На юге — столица Ли Юэ. На западе — Заоблачный предел, обитель Адептов Властелина Камня. Многие люди идут туда, надеясь снискать их расположение и получить благословение, но Адепты живут уединённо и не показываются смертным, — заметив, что перечисленные виды не смогли заинтересовать юношей, она продолжила: — На северо-востоке, неподалёку от подножия Драконьего Хребта, видны Солёные земли — владения павшей во время войны богини Соли, Хеврии, — она заметила лёгкий интерес Кэйи и предложила ещё кое-что: — На юго-западе виднеется Разлом — главный рудник нашего государства и череда развалин: Гробница Дуньюй, Проход Линцзю, озеро Цинсю и долина Тяньцю. Но все они расположены в углублениях, так что неизвестно, смогут ли молодые господа их разглядеть. — Вы из Мондштадта? — Кэйа спросил это внезапно, чуть прищурившись, а хозяйка кивнула и улыбнулась. — Как Вы догадались? — Мы в последнюю комнату. Можно ли попросить принести еду туда? — хозяйка кивнула, а Кэйа спокойно продолжил: — Тогда можно мы выберем еду, пока заносят наши вещи? — хозяйка снова улыбнулась, провела их к стойке регистрации и, пока она заполняла документы, дала им посмотреть меню. — Имена молодых господ? — заметив прищуренный взгляд Кэйи, хозяйка снова улыбнулась и пояснила: — Это надо для того, чтобы оформить комнату. Деятельность нашего постоялого двора тщательно отслеживают Цисин, дабы мы не привечали у себя преступников. — Кэйа и Дилюк Альберихи. Хозяйка удивлённо приподняла брови и вежливо поинтересовалась: — Господа братья? Кэйа ухмыльнулся, обнажив свои клыки и столь же вежливо ответил: — Господа — супруги. — Благодарю, — женщина кивнула, подала им документы на подпись, озвучила сумму и условия проживания, а потом поинтересовалась: — Господа уже успели выбрать кушанья? Кэйа вопросительно глянул на Дилюка, и тот ответил: — Искушение Адепта и нефритовые мешочки. — А что есть из сладкого? — хозяйка смущённо улыбнулась и сказала, что в Ли Юэ больше любят острое нежели сладкое. — Тогда ещё будьте добры один миндальный тофу и большой чайник чая. Хозяйка кивнула, передала заказ повару и лично проводила их до комнаты. Она сказала, что ждать придётся около часа-полутора, после чего ушла. Дилюк молча копался в своих вещах и не глядел на Кэйю. Кэйа вздохнул, помассировал переносицу, надел рубаху и вышел прочь. Он попросил провести его к конюшням и там принялся чистить коней, под вначале удивлёнными и насмешливыми, а после — уважительными, взглядами конюхов. Утомившись от того, что те открыто пялились на него, Кэйа проверил еду и воду, которой собирались кормить Огонька и Осень, забраковал её и подробно расписал конюхам, как смешивать фураж его коням. Конюхи резво ускакали прочь, выполнять поручение, а Кэйа остался один. Он продолжил тщательно чистить коней, то и дело поглаживая их по мордам, тихо что-то напевал и совершенно не замечал стоящего в проходе Дилюка. Дилюку лошади не нравились. А от запаха конюшни его тошнило. Когда Кэйа возвращался домой, весь провонявший сеном, навозом и лошадиными шкурами, Дилюк тщательно отмывал его от этого запаха и лишь после впускал в постель. Он никогда прежде не видел, как Кэйа ухаживает за лошадьми. Не слышал, как тот что-то нежно, с ласковым упрёком шепчет, как напевает им песни и рассказывает о том, как прошёл его день. Кэйа тщательно, методично вычистил шкуры, а потом взял какую-то штуку и табуретку. Он поставил табурет около бока Огонька, легко погладил его по копыту и конь согнул его, приподнимая. Кэйа вычистил забившуюся грязь, потом так же погладил по копыту Осень и тот послушно поднял его, ласково тыкаясь носом в макушку Кэйи. Кэйа тихо хохотнул и ласково сказал: — Не волнуйся, дружок, на самом деле Дилюк тебя любит. Он просто немного трусишка, — Кэйа улыбнулся коню, а потом вычистил им остальные копыта. После он расчесал и заплёл гривы и хвосты, тщательно вычесал щётки на копытах Огонька, подкинул в денники сена, увёл Осень в его денник, погладил коней по бархатным носам и ушёл. Кэйа шёл, задумчиво кусая нижнюю губу и глядя в пол, так что не заметил Дилюка, смущённо отступившего в тень. Дилюк ушёл на террасу, поглядеть на вид, но всё, что он смог увидеть — сияющие огни гавани. Кэйа в комнате тщательно мыл свои волосы и тело. Он прекрасно знал, что Дилюку не нравится запах конюшни и лошадей, и не хотел расстраивать его ещё больше. Когда Кэйа закончил мыться и оделся, Дилюк ещё не вернулся. Еды тоже не было. Кэйа вздохнул, закрыл глаза, провёл рукой по волосам и снова тяжело вздохнул. Не стоило кричать на Дилюка. Надо лучше контролировать свои чувства. Он опять вздохнул. Нет смысла думать об этом. Кэйа открыл глаза, выпрямился и пошёл к хозяйке. Та сказала, что подождать надо ещё минут десять и спросила, не нужны ли им благовония. Кэйа поблагодарил за ответ, отказался от благовоний и ушёл искать Дилюка. Он вышел на террасу, осмотрелся, а потом подошёл к перилам и всмотрелся вдаль. Благодаря тому, что он вырос в тусклой, серой Каэнри`ах и тому, что глаза каэнрийцев изначально лучше видели в темноте, Кэйа мог хорошо разглядеть Солёные земли. Он хотел отправиться туда, поглядеть на руины, послушать истории. Он улыбнулся и наклонился чуть вперёд, стараясь заглянуть дальше, разглядеть больше. Вдруг его тело само дёрнулось вниз и влево. Кэйа упал, перекатился и спрятался за горшком с деревцем. Туда, где он только что стоял, беззвучно вонзилось зелёное копьё, а потом, рядом с ним возник юноша. На поясе у него висела маска. Кэйа выругался про себя. Якса. Хорошо, что натренированное тело среагировало раньше, чем разум осознал опасность. Вот, что не давало ему покоя всё это время. Вот, что настораживало, заставляло оглядываться, всматриваться и бежать. Якса стоял на месте Кэйи как ни в чём не бывало. Он безмятежно глядел на горизонт, поглаживая перила. Кэйа не смел дышать. Он бы помолился, чтобы якса его не заметил, но он лучше кого-либо ещё знал, что боги не помогут. Там, в проклятой Каэнри`ах, пока его мать медленно умирала, Кэйа молился каждый день всем богам — и живым, и мёртвым. Либо они не слышат молитв, либо не желают помогать каэнрийцам. Якса медленно повернул голову. Янтарные глаза чуть светились в темноте. Немигающим взглядом он глядел прямо на Кэйю. Якса снова метнулся вперёд, да так быстро и стремительно, что Кэйа едва успел увернуться. Он в прыжке кувыркнулся вперёд, вынул кинжал из голенища сапога и крепко зажал его в руке. Он и якса, не мигая и не дыша, глядели в глаза друг другу. Якса вдруг заговорил. Мелодично, тихо, но как-то пусто. Он сказал: — Каэнриец. Кэйа, напряжённо гляда на яксу ответил ему так же спокойно и сухо:: — Якса, — а потом растянул губы в широкой, злой улыбке. — Будем знакомы. Якса так же бесцветно сказал: — Проклятая тварь. Кэйа оскалился, свет взошедшей луны сверкнул на его кинжале и он с вызовом и насмешкой, чуть приподняв голову вверх ответил: — Будто ты — нет. Якса нахмурился. — Откуда ты? — якса чуть опустил копьё, сделал пару плавных, почти кошачьих, шагов вперёд, и Кэйа так же плавно и тихо отступил. Его оскал стал ещё шире, почти как у сумасшедшего, он, чуть растягивая первую и последнюю гласные, холодно сказал лишь одно слово: — Альберих, — якса нахмурился сильнее и метнулся вперёд. Кэйа упал на пол, откатился в сторону, дважды чуть не попав под копьё яксы, перекатился на спину, прижал ноги к груди, и на их место сразу же ударило копьё яксы. Кэйа сделал перекат на спине, всё ещё прижимая колени к груди, в момент, когда он стоял на шее, он завёл руки за голову, оттолкнулся, перекатываясь вперёд, резко выбрасывая вперёд ноги, в прыжке, встал на них. В то место, где только что была его голова, ударило древко копья. Кэйа крепче сжал кинжал, сделал пару шагов по спирали и постарался уйти яксе за спину. Конечно, не сработало. Якса холодно усмехнулся и процедил: — Для мальчишки ты неплох. Кэйа вновь оскалился, отвесил издевательский поклон и, глядя яксе в глаза, тем же тоном ответил: — Ты тоже. На деле сильнее, чем с виду, — якса цыкнул и закатил глаза. А потом снова метнулся вперёд и Кэйа ушёл из-под удара лишь чудом. Словно что-то толкнуло его вбок, спасая от смерти. Якса замер и всмотрелся в то место, где только что стоял Кэйа. Он нахмурился ещё сильнее, зло и как-то обиженно посмотрел на Кэйю, а потом спросил: — Живёшь в Мондштадте? — Кэйа прищурился и ничего не ответил. — Давно? — Почти семь лет, — якса фыркнул, окинул Кэйю презрительным взглядом, а потом исчез так же внезапно, как и появился. Кэйа громко выдохнул и осел на пол, держась за голову. Он всё ещё не выпустил из рук кинжал, но чувствовал, что теперь опасности почему-то нет. Через пару минут он взял себя в руки. Кэйа встал. На террасу вышла хозяйка. Она внимательно оглядела юношу и, с вежливой улыбкой, поинтересовалась: — У господина всё хорошо? Кэйа ослепительно улыбнулся, унял дрожь в руках и радостно и звонко, всем своим существом излучая счастье и восторг, ответил: — Замечательно! Просто тут такой сильный ветер! Думается мне, что отсюда в особо ветренный день и сдуть может! Хозяйка покачала головой: — Тут и вправду ветрено, но терраса постоялого двора полностью безопасна. Вам не о чем беспокоиться. Ваш спутник ждёт Вас в комнате. Еду подали, — после этих слов она вежливо кивнула и ушла. Кэйа запрокинул голову к небу, вгляделся в звёзды, глубоко вздохнул и тихо, едва слышно сказал: — Мама, я чуть не умер, — Кэйа прикрыл глаза на пару секунд, а потом потряс головой. Он быстро привёл в порядок волосы и одежду, после чего поспешил в комнату. Внутри стоял великолепный запах. Дилюк сидел за столом и пока не начал есть. Кэйа улыбнулся, сел напротив и взял в руки палочки, ловко цепляя ими нефритовый мешочек и перекладывая его в тарелку Дилюка. Он широко улыбнулся и радостно-ласково сказал: — Приятного аппетита! — потом он переложил Дилюку из котелка с «Искушением Адепта» креветки, ветчины и крабов, а Дилюк неожиданно спросил: — Где ты научился есть палочками? Кэйа растерянно моргнул и посмотрел на свою руку. Потом он улыбнулся и, пожав плечами, ответил: — На уроках этикета нас этому обучали. Ты забыл? — это было чистейшей правдой. Их и впрямь обучали, но в общей сложности на эти занятия ушло часа три-четыре, а Кэйа обращался с палочками так, будто ел ими с рождения. — Не хмурься, душа моя. Кушай, пока горячее. Дилюк вздохнул и покачал головой. Конечно, Кэйа не стал бы от него ничего скрывать и, тем более, не стал бы лгать. Кэйа всегда был талантлив, нет ничего удивительного в том, что он хорошо обращался и с мечом, и с палочками для еды, и с музыкальными инструментами. Кэйа просто замечательный. Дилюк тщательно пережевал ветчину, наслаждаясь вкусом, а Кэйа выпил чаю. Потом они одновременно посмотрели друг другу в глаза и сказали: — Я был не прав, — а, после — рассмеялись. Им не были нужны ещё слова. Они поняли, что уже прощены. Они приняли точки зрения друг друга быстро и легко, с уважением и любовью. Кэйа положил Дилюку ещё креветку. Дальше они ели в уютной, спокойной тишине. Перед сном Кэйа заплёл им обоим косы, и уснули они, обнимая друг друга. Дилюк не заметил волнения в Кэйе. Кэйа не заметил сомнений в Дилюке. Ночь была тихой и ясной.