Смех и осколки

Утром Дилюк проснулся от того, что Кэйа активно тряс его. Дилюк, недовольный, с трудом разлепил глаза и хотел было начать ворчать на Кэйю, но, увидев его радостный взгляд, передумал. — Дилюк, — Кэйа говорил громким шёпотом, — Дилюк, там, — он ткнул пальцем в сторону окна, — радуга! Представляешь? Радуга! — Кэйа помог Дилюку сесть в постели, затем помог встать и вывел на террасу их номера. — Смотри, — Кэйа указал пальцем направление: — Видишь? — Дилюк вздохнул и послушно всмотрелся. И правда радуга. Такая радужная, семицветная, яркая. Дилюк всмотрелся повнимательнее. Радуга как радуга. Чему Кэйа радуется? Зачем вытащил его из постели в такую рань? Дилюк внимательно осмотрел Кэйю. Иногда он вёл себя странно. Радовался снегу и радуге, любил наблюдать за молниями, но боялся грома, каждый раз он смотрел на звёзды так, будто видел их в последний раз и желал получше запомнить. Дилюк потянул Кэйю за руку, развернул к себе лицом, наклонился и поцеловал. Кэйа с радостью ответил, обнимая Дилюка и прижимая его ближе к себе, чуть привставая на носки. После Дилюк уложил ладони на щёки Кэйи, прикрыв глаза, поцеловал его лоб и тихо спросил: — Ты же мне расскажешь? — Кэйа, всё ещё улыбаясь, непонимающе моргнул и спросил, что Дилюк имеет ввиду. — Однажды? Расскажешь мне всё? — у Кэйи слегка задрожали уголки губ, а потом улыбка медленно угасла. В его взгляде появилось что-то, что Дилюк не смог понять. Кэйа уткнулся лбом в его плечо и крепко-крепко обнял. Они простояли так несколько минут, а потом Кэйа, едва слышно, не поднимая головы всё-таки ответил: — Да. Обязательно, — Дилюк лишь крепче обнял Кэйю и поцеловал в макушку. — Я буду ждать. Кэйа тяжело вздохнул и ничего не ответил. Через несколько минут он аккуратно отстранился от Дилюка и ушёл в комнату. Сам Дилюк остался стоять на террасе и вглядываться вдаль. У него перед глазами стоял тот взгляд Кэйи. То выражение, что появилось на его лице, когда Дилюк задал вопрос. Страх. Он усмехнулся и покачал головой. Оказывается, даже кто-то настолько бесшабашный и отважный, как Кэйа, тоже умеет бояться. — Дилюк! — Кэйа кричал из комнаты и Дилюк обернулся. Он уже разобрался со своими волосами и стоял в одной рубахе посреди комнаты, освещённый тёплым светом рассветного солнца. Кэйа широко улыбнулся, чуть наклоняя голову на бок и Дилюк залюбовался им. — Заходи, а то продует. О, кстати, ты не помнишь, куда я вчера положил свои штаны? Дилюк тихо рассмеялся. — Зная тебя, могу сказать, что ты, наверное, запнул их под кровать или закинул на люстру. — Когда это я закидывал свои штаны на люстру? — Кэйа обиженно и возмущённо посмотрел на Дилюка, а потом покраснел, когда правда обнаружил свои штаны под кроватью. Он неловко кашлянул и спросил: — Что хочешь на завтрак? — Пару лепёшек и чай? — И печенье! Дилюк немного удивился и потому переспросил, приподняв брови: — Печенье? У них есть печенье? — Да, — Кэйа кивнул и усадил Дилюка перед зеркалом, распуская его косу и расчёсывая волосы. — «Печенье лотоса» или как-то так. — Это печенье с лотосами? — Не верти головой, — Кэйа обиженно щипнул Дилюка за мочку уха и пожал плечами. — Вроде нет. По крайней мере, в меню в составе лотосов не было. Но выглядит красиво. Я же попросил не вертеться! — Дилюк тихо рассмеялся и послушно постарался замереть. Кэйа с напускной беззаботностью, прикрывающей напряжение, спросил: — Хочешь завтракать на общей террасе или в комнате? Дилюк задумался, разглядывая Кэйю через отражение в зеркале. Когда Кэйа, с довольным лицом, завязал Дилюку высокий хвост, то тоже посмотрел в зеркало. Их взгляды встретились, Кэйа рассмеялся, легко щипнул Дилюка за щёку, чмокнул и, уложив свой подбородок ему на плечо, восхищённо сказал: — Какой же ты у меня красивый, — Дилюк довольно и немного смущённо промычал что-то в ответ и попытался перевести тему: — Хочу в комнате. — Хорошо! — Кэйа хлопнул в ладоши, резко выпрямился, укладывая ладони на плечи Дилюка и, всё ещё глядя ему в глаза через отражение в зеркале, продолжил: — Тогда иди и сделай заказ, — уже когда Дилюк выходил из комнаты, Кэйа задорно крикнул ему в спину: — Только аккуратнее, не убей никого своей красотой! Дилюк покраснел и вышел, ничего не ответив. Хозяйка постоялого двора, со всё той же приветливой улыбкой, приняла их заказ и пообещала, что печенье и лепёшки будут в течение получаса. Дилюк расспросил её об окрестностях, развалинах, постоялых дворах и маршрутах, и хозяйка с радостью ответила на все его вопросы. Уже по пути обратно в комнату, поднимаясь по лестнице, Дилюка задел плечом какой-то юноша. Низкорослый, жилистый, мрачный, он внимательно осмотрел Дилюка, задержался взглядом на фамильном перстне и тихо, презрительно хмыкнув, пошёл дальше, даже не подумав извиниться. Хозяйка постоялого двора внимательно наблюдала за ними, а потом что-то тихо, едва шевеля губами, так, что Дилюк не смог по ним прочитать, что-то сказала юноше. Дилюк несколько мгновений внимательно разглядывал юношу, но, в итоге, ушёл. С этим человеком что-то не так, но он не показался Дилюку опасным. По крайней мере пока. Кэйе о юноше Дилюк решил не рассказывать, не желая его беспокоить. Сам Кэйа, тем временем, лежал на полу и задумчиво глядел в потолок. Когда Дилюк вошёл, то Кэйа повернул голову в его сторону и улыбнулся. — Почему ты солгал хозяйке? Кэйа снова задумчиво посмотрел в потолок и тихо, серьёзно ответил: — Она подозрительная. Мне не нравится. Знаю, соврал я глупо и неумело, да и мы слишком молоды, чтобы быть супругами, но вышло как-то само собой, я даже подумать не успел. — Подозрительная? — Дилюк сел рядом с Кэйей и внимательно вгляделся в его лицо. — Чем подозрительная? — Я правда не знаю, Люк, — Кэйа придвинулся чуть ближе и уложил голову на колени Дилюка. — Просто чувствую, что с ней что-то неладно. Дилюк запустил пальцы в волосы Кэйи и, легко почёсывая его голову, спросил: — Ты уверен? — Кэйа вздохнул и покачал головой. — Ладно. Раз тебе так кажется, то не будем ей много рассказывать. Еда будет минут через десять. Некоторое время они провели в тишине. Голова Кэйи всё ещё лежала на коленях Дилюка и тот всё ещё почёсывал чужую макушку. Внезапно Кэйа спросил: — Ты меня любишь? С хитрой, довольной улыбкой, как бы просто так, как бы ради смеха, Кэйа задал этот вопрос, надеясь, что ответ Дилюка по-прежнему не изменился. Что он нужен. — Люблю, — Дилюк внезапно подхватил Кэйю под подмышки, подтянул вверх, усадил себе на колени и крепко обнял. — Я люблю тебя, Кэйа Альберих. И даже не смей в этом сомневаться. Кэйа рассмеялся. Звонко, радостно, абсолютно счастливый. Дилюк ответил серьёзно. Кэйа извернулся и поцеловал его, случайно повалив Дилюка на спину. Дилюк тоже рассмеялся, ответил на поцелуй, а потом захохотал ещё громче, когда Кэйа начал его щекотать и целовать. Они катались по полу, щекоча друг друга, задыхаясь от смеха и поцелуев, и горячее летнее солнце светило в окна. Вскоре в дверь постучали. Запыхавшийся, растрёпанный Дилюк, с припухшими губами и сбившейся одеждой, открыл дверь. Довольный, радостный, улыбающийся ярко-ярко, подобный солнцу, что сейчас светило на улице. Хозяйка не смогла не улыбнуться, глядя на него. Дилюк с благодарностью принял поднос с едой, отнёс его на террасу, и они с Кэйей приступили к завтраку. Еда оказалась очень вкусной, и за завтраком Дилюк пересказал Кэйе всё то, что рассказала ему хозяйка. Дилюк уговорил Кэйю остаться на постоялом дворе на два-три дня, чтобы позволить отдохнуть коням и определённым частям дилюкова тела. Кэйа согласился и тут же отправил Дилюка обо всём договариваться с хозяйкой. Сам он переворошил все их вещи, отнёс в прачку грязное бельё и, по пути схватив Дилюка под руку, ускакал к коням. Пришли они как раз вовремя. Огонёк был смирным и послушным конём лишь под Кэйей, равно как и Осень. Вот только Огонёк был крупнее и сильнее, и сейчас около десятка конюхов, среди которых преимущественно были жилистые юноши, пытались удержать бушующего коня. Огонёк вставал на дыбы, козлил, прыгал, катался по земле и юноши, крепко сжимавшие верёвки, которые уже успели намотать на коня, пытаясь его удержать, просто тащились за ним падая и вставая. Его огромные, чёрные копыта оставляли вмятины на деревянном настиле. Коса из гривы растрепалась и выбившиеся пряди вились по ветру, чёрная, лоснящаяся шкура сверкала на солнце, и под ней перекатывались крепкие мышцы. Кэйа оттолкнул Дилюка подальше, сердито заорал на конюхов и приказал отпустить верёвки. Те заорали на него в ответ, начали ругать его и его коня и только сильнее натянули верёвки. Огонёк яростно выпучил глаза и начал сопротивляться ещё активнее. В итоге, Кэйа наорал на них ещё громче, обругал последними словами и приказал отпустить коня таким тоном, что конюхи сначала послушались, а потом поняли, что произошло. Огонёк успокоился самую малость и собрался было укусить ближайшего человека, когда Кэйа зло топнул ногой и глядя коню в глаза, спокойно сказал: — Стоять. И Огонёк остановился. Его рот всё ещё был открыт и зубы были в паре сантиметров от плеча смертельно побледневшего пожилого конюха. Он немного обиженно выпучил глаза и смотрел то на конюха, то на Кэйю. — Нельзя. Огонёк вздохнул, выпрямился, гордо встряхнул гривой, недовольно заржал и, с деловым видом, громко цокая копытами, подошёл к Кэйе и ткнулся носом ему в плечо. — Никаких сладостей, — после этих слов Кэйа скрестил руки на груди и недовольно посмотрел на коня. Огонёк недовольно посмотрел на хозяина и ткнулся носом ещё раз, выпрашивая угощение. — Ты наказан, — Кэйа указал в сторону конюшни и продолжил: — Иди на место, — Огонёк смотрел недовольно и обиженно, но Кэйа был непреклонен. — Пошёл. Огонёк недовольно заржал, развернулся, ударил Кэйю хвостом по лицу и неспеша, по-деловому, пошёл в конюшни. Молодые конюхи, вспотевшие и испуганные, глядели вслед Огоньку, и один, не удержавшись, зло и удивлённо спросил: — Что за хрень? — Чёрная магия, — ответил ему второй. Почти укушенный пожилой конюх глядел на Кэйю, широко открыв глаза с чистейшим изумлением. Он утёр пот со лба, и хриплым голосом, со знанием дела, сказал: — Колдун ебучий. Кэйа приторно улыбнулся и нарочито ласково спросил: — Дядь, кто у вас тут, среди конюхов, главный? Старик глянул на Кэйю, как на идиота и, потирая запястья, ответил: — Ну, я в конюшнях ста́ршой. А что? Кэйа чуть прищурил глаза, улыбнулся ещё слаще и ещё ласковее спросил: — Дядь, ты знаешь, что все твои подчинённые — олухи, каких поискать — так днём с огнём не сыщешь? Старик нахмурился, зло уставился на Кэйю и недовольно возразил: — Чёй-то ты, юнец, моих работников поносишь? Думаешь, раз платишь, то прав? — А с того, дядя, что я всем твоим конюхам, что щас тут стоят, сказал, чтоб коней моих из денников не выпускали без меня. Все покивали, согласились, а что я тут увидел? — На выгул было велено вести, — старик пожал плечами. Вины ни своей, ни других конюхов он не видел и себя считал правым, а потому продолжал возмущаться: — Пока нам тут плотят — мы подчиняемся. Да и кто виноват, что конь твой будто белены объелся? Кэйа зло прищурился и сделал пару шагов вперёд. Старик от неожиданности отступил, а Кэйа продолжил говорить таким холодным тоном, что даже у Дилюка, не смотря на жару, холодок по спине прошёл: — Ты, дядя, на коня моего вину не складывай. Я его сам растил, сам учил и сам объезжал. Он чужих не любит. Сам видел, что бывает, если кто-то, кроме меня, его увести хочет. А если не знаешь, кто из нас прав, кто — виноват, то пошли к хозяйке, пусть она решает. Старик подбоченился, гордо приподнял голову и, храбрясь, ответил: — Ты меня хозяйкой не пугай! Ишь, чё удумал! За погром всё равно ты платить бушь. — Если она решит, что я виноват — то заплачу, — Кэйа кивнул, сделал шаг в сторону старика и тот отступил. Старший конюх собрался было ещё что-то сказать, но тут из конюшен раздался грохот, ржание, крики людей и цокот копыт. Осень тоже решил не сидеть в стороне и покрасоваться. Он во весь опор нёсся прямо на старика, и Кэйа, что-то громко крикнув ему, кинулся на конюха, сбивая его с ног и с пути коня. Осень громко заржал, тряханул головой, под восхищённые вздохи зевак и резко остановился прямо перед замершим в тени Дилюком. Тот стоял, округлив глаза, и смотрел испуганно и удивлённо на коня. Осень смотрел так же. Дилюк неловко и немного испуганно улыбнулся и, глядя коню в глаза, неуверенно спросил: — Кто тут хороший мальчик? — Осень довольно заржал и ткнулся носом в плечо Дилюка. Тот погладил коня по носу, вытащил откуда-то кусочек сахара и, протягивая его на раскрытой ладони коню, уже увереннее продолжил: — Ты тут хороший мальчик. Кэйа, глядя на это, едва слышно, обиженно пробормотал: — Вообще-то это я тут хороший мальчик. Конюх поглядел на него как на сумасшедшего и устало сказал: — Да тьфу на тебя. Уже вставший и отряхнувшийся Кэйа посмотрел на него, кивнул и серьёзно ответил: — И Вам того же. Тем временем Дилюк почти довёл неожиданно послушного коня обратно в денник. Кэйа пошёл следом за ним, проверил, как обстоят дела в денниках, осмотрел корм и воду, а потом начал раздавать указания конюхам. Дилюк, собравшийся ждать Кэйю у двери, был вынужден уйти внутрь, потому как восхищённые зеваки расспрашивали его про коней и пытались узнать, сможет ли Кэйа укротить их зверей. Одна молодая девица, поигрывая бровями, сказала, что не прочь, чтобы юный талант укротил её. Её спутница, глядя Дилюку в глаза, подмигнула и в тон ответила, что она была бы рада, если бы второй, ласковый укротитель, занялся ей. Так что, когда они выходили из конюшни, впереди, очаровательно улыбаясь, шёл Кэйа, а следом за ним семенил смущённый Дилюк. Уже в комнате Дилюк начал возмущаться и пересказал Кэйе слова тех девиц. Тот захохотал, подошёл к Дилюку, опираясь на его плечи, привстал на носках, чтобы их глаза были на одном уровне и, с озорными искрами в глазах, спросил: — А ты не хочешь укротить меня, а, мой ласковый укротитель? Дилюк в ответ на это закатил глаза, скинул руки Кэйи со своих плеч и развернулся, собираясь уйти. Куда уходить он пока не придумал, но шёл уверенно. Кэйа заливисто захохотал, подбежал к Дилюку, дёрнул его за воротник, наклоняя к себе и спросил: — А, может, ты хочешь, чтобы я укротил тебя? — и снова расхохотался. Дилюк обиделся ещё сильнее и теперь точно собрался уйти, но Кэйа снова догнал его, вновь дёрнул за воротник и ласково поцеловал. Дилюк тут же его простил, а Кэйа, оторвавшись от него, мягко продолжил: — Прости. Просто это было так смешно, что я не удержался. Больше так не буду. Дилюк насупился и с наигранной обидой ответил: — Надеюсь на это, — а после чмокнул Кэйю в нос. Оставшуюся часть дня они провели в комнате или на террасе, попивая холодный чай и то разговаривая ни о чём, то в простой тишине. Они много целовались, обнимались и будто бы пытались утопить друг друга в нежности и любви. Но всему хорошему приходит конец, и под вечер Кэйа выгнал Дилюка в конюшни. Осень потихоньку начинал слушаться своего хозяина, а сам Дилюк начал постепенно привыкать ездить верхом и переставал бояться коней. В итоге, Кэйа уговорил его развить свои навыки верховой езды и наладить отношения с конём, который, по его словам, на самом деле был ласковым и нежным. Пока Дилюк неохотно плёлся в конюшни, Кэйа, перескакивая через ступеньку, помчался к хозяйке, кое о чём с ней договорился и всучил в руки какой-то листок бумаги. Та поулыбалась, покивала и пообещала всё устроить. Они провели в конюшне часа три. Кэйа отчитал Огонька и Осень за дневные выходки, конюхи недовольно цокали языками у них за спинами и закатывали глаза, пока Кэйа учил Дилюка чистить лошадиные шкуры и плести косички. Дилюк был готов целовать его руки, когда Кэйа сам выгреб какашки Огонька, специально нагадившего тогда, когда Кэйа принялся расчёсывать его хвост. Осень рядом с Дилюком всё ещё вёл себя довольно настороженно, но правда стал ласковее и послушнее. Так что, в итоге, Дилюк не мог не признать, что вечер в компании коней и Кэйи, а особенно Кэйи, ему очень понравился. Когда они вышли из конюшни, уже светили звёзды. Дилюк тяжело вздохнул, а особенно неугомонный сегодня Кэйа подхватил его под руку и потащил наверх, в их комнату. Там их уже ждала просторная ванна, полная воды и Кэйа, стянув с Дилюка всю одежду, безжалостно уронил его в воду. Тот взвыл, окунувшись в остывшую воду, и принялся её нагревать. Кэйа подвинул Дилюка, уселся у него за спиной, обнял, ткнулся носом куда-то за ухо и со смешком сказал: — Не злись, ладно? Я тебе голову помою, — Дилюк недовольно заворчал, чуть сполз вниз, чтобы Кэйе было удобнее его мыть, и замолчал. Ему очень нравилось, когда Кэйа мыл его волосы. Он касался мягко и нежно, что-то напевал и любовно пропускал сквозь пальцы тяжелые, мокрые пряди дилюковых кудрей. В такие моменты сам Дилюк, умей он, мурчал бы, словно самый довольный кот на свете. А Кэйа знал всё это и нагло пользовался. Себя Кэйа помыл быстро, а потом встал и вытащил Дилюка из горячей воды. Тот снова недовольно заворчал, Кэйа оделся сам и помог одеться разомлевшему Дилюку, а затем снова подхватил его под руку и куда-то потащил. Дилюк без вопросов шёл следом за Кэйей, чуть прикрыв глаза. Ему хотелось обратно в горячую ванну, в их тихую спокойную комнату и обнять Кэйю. Но раз Кэйа куда-то так настойчиво его тащит, то значит, что его ждёт что-то интересное, и потому Дилюк шёл за ним без вопросов и возмущений, легко улыбаясь. Кэйа привёл его на верхнюю террасу постоялого двора. Ту, где стоял странный камень в горшке и несколько пышных растений. Они немного полюбовались размытыми в темноте силуэтами гор и реки, а потом Кэйа потащил его куда-то влево, перелезая через деревянные перила, на крышу и выше — на небольшую площадку вокруг крыши. Она была довольно узкой — два человека разошлись бы с трудом, но, тем не менее, там стоял небольшой, традиционный низкий лиюйский стол, заставленный разными лакомствами. Над головой висели бумажные фонарики, вдалеке сверкали огни гавани Ли Юэ. Кэйа усадил Дилюка за стол, всунул ему в руки тарелку и палочки и, радостно и довольно улыбаясь, сказал: — Я решил сделать тебе сюрприз! Хороший вид, да? — Дилюк во все глаза смотрел на Кэйю и не мог поверить. Он украл его идею для свидания! Нагло присвоил! Бессовестно очаровал Дилюка ещё сильнее! Дилюк кивнул, а Кэйа, заволновавшись, спросил: — Тебе не нравится? Хочешь уйдём? Дилюк вздохнул и покачал головой. Тихо, немного грустно, с лёгкой улыбкой, он ответил: — Нет, мне всё нравится, — Кэйа не поверил и встал, чтобы увести Дилюка, но тот дёрнул его на себя, роняя к себе на колени и крепко обнял, утыкаясь лбом в его макушку. — Мне правда всё нравится. Очень-очень. Просто я не ожидал такого, вот и всё. Кэйа завозился у него на коленях, что-то пробурчал, а потом недовольно и немного грустно сказал: — Я же вижу, что ты расстроен. Если ты расстроен, то давай уйдём отсюда. Дилюк ущипнул Кэйю за бедро и обиженно пробубнил: — Я же сказал — мне всё нравится. Мы останемся здесь. Кэйа начал вырываться из объятий Дилюка, недовольно пыхтя и тот сдался: — Ладно, ладно, не обижайся, я просто сам хотел такое сделать. Думал удивить и порадовать тебя, а ты меня опередил. А так мне правда всё очень нравится! Правда-правда! Кэйа с лёгким подозрением посмотрел на Дилюка и настороженно спросил: — Точно? Тебе нравится? — Дилюк активно закивал, и Кэйа расслабился, поудобнее устраиваясь у него на коленях. — Тогда кушай. Остаток дня они провели там, на узкой, продуваемой террасе, в уютной тишине, кушая вкусную еду и обнимая друг друга. Кажется, Кэйа стал немного выше. Они вернулись в свою комнату далеко за полночь, довольные, уставшие и счастливые. На следующий день они долго обсуждали дальнейший план поездки, проверяли и собирали вещи. Утром и вечером Дилюк по своей воле пошёл вместе с Кэйей в конюшню и тайком скормил обоим коням немного сахара. Он сам заплёл кривую и неопрятную косу, и Осень недовольно фыркал, но не капризничал. Обедали они на общей террасе, разглядывая тростниковые острова. Катались на лифте, бегали вверх и вниз, разглядывая пейзажи Ли Юэ и даже, тайком ото всех, залезли на крышу, а с неё — на ветви огромного дерева, вокруг которого и был построен постоялый двор. Они хохотали до боли в животе, улыбались до онемения щёк и целовались столько, сколько могли. Под вечер Дилюк вспомнил о записке, которую им дал старик из чайной и, откопав её среди вещей, пошёл отдавать хозяйке. Та внимательно прочитала её, а затем сердечно поблагодарила Дилюка и сделала ему скидку. Старик оказался её отцом, которого женщина из-за кучи дел не могла навестить уже почти год, так что она была очень рада узнать, что кто-то уделил её болтливому отцу столько времени и пусть ненадолго, но скрасил его одиночество. Ещё она заварила им тот самый чай, который подарил старик, и завернула ещё несколько порций в дорогу. Странного юношу Дилюк больше не видел. Кэйа всё ещё частенько оглядывался, чувствуя, что за ним кто-то наблюдает, но никого не замечал. На следующий день рано утром они позавтракали и уехали. Чтобы не делать крюк, они просто переплыли на лошадях от небольшой пристани у постоялого двора на ближайший остров, а с него — на другой берег. Они лёгкой рысью скакали прямо в Солёные земли, изредка переговариваясь и перешучиваясь. Затем снова пришлось переплывать от берега до островка, и уже там, в Солёных землях, они перешли на шаг. Кэйа радостно вертел головой, разглядывая странные покосившиеся столбы и кучки соли. Дилюку было интересно, что находится на следующем, маленьком островке, на котором виднелась странная, круглая каменная конструкция, но Кэйа посмотрел в том направлении, неосознанно передёрнул плечами и наотрез отказался туда ехать. В его тоне и взгляде было что-то такое, заставившее Дилюк не спорить. До постоялого двора они доехали тем же путём, там забрали оставшиеся вещи и поехали дальше — в долину Гуйли. По главной дороге почти не ехали — Кэйе было слишком интересно и он скакал по бездорожью прямо к развалинам. Когда они доехали до последних перед Ли Юэ развалин, то Кэйа долго вглядывался в даль, рассматривая огромные каменные горы леса Гуюнь. Затем они развернулись и к полудню были на побережье озера Лухуа. Там устроили привал, отдохнули и пообедали, а потом снова оседлали коней и поплыли через озеро. Когда они проезжали огромные статуи якс, Кэйа тихо фыркнул и что-то пробурчал себе под нос. Дилюк расслышал лишь «а сам злобный карлик» и ничего не понял. Затем они поднялись на склон Зимородка, издалека рассматривая огромные, светящиеся каменные колонны и свернули на юго-запад, к долине Тяньцю. От неё доехали до гробницы Дуньюй и там, отыскав безопасное место, устроились на ночь. Всё то время, что они провели в пути, Кэйа воодушевлённо рассказывал истории о достопримечательностях, которые они проезжали, и Дилюк внимательно слушал. О богине Соли, о богине Пыли, о яксах и адептах. Об огромных геовишапах и великом драконе, сотрясавшем горы. Из-за насыщенного дня ни Кэйа, ни Дилюк долгое время не могли уснуть. К тому же Дилюку казалось, что с Кэйей что-то не так. Что-то изменилось. Как-то неуловимо, но в то же время Дилюку нутром чуял, что это нечто важное. Он прижался к Кэйе ближе, обнимая его, уткнулся носом в сгиб его шеи и глубоко вдохнул. А потом поцеловал. Кэйа тихо хохотнул, ладонью отодвинул лицо Дилюка и, посмеиваясь, прошептал: — Щекотно, — Дилюк сжал Кэйю ещё крепче, закинул на него ногу и теперь укусил. Кэйа слегка напрягся, выпутался из объятий Дилюка и предложил пойти искупаться. Дилюк радостно согласился. Кэйа ускакал к озеру, а Дилюк, прихватив с собой полотенца, поспешил за ним. Кэйа на бегу скинул с себя рубаху и штаны, оставаясь в нижнем бельё и, не сбавляя скорости, поднимая тучу брызг и громко хохоча, вбежал в воду. Дилюк засмеялся вместе с ним, кинул полотенца на землю и тоже понёсся в воду. Там Кэйа поймал его, крепко обнимая и сразу целуя, а потом со смехом оттолкнул Дилюка и уплыл, озорно сверкая глазом. Кэйа совершенно точно стал выше. А ещё, в свете луны, забравшийся на камень Кэйа, с водой, стекающей струйками и каплями, по стройному, сильному телу, выглядел как-то не так. Как-то неправильно. Дилюк смотрел на него. На его грудь, талию, ноги, самоуверенную ухмылку и хотел не просто целовать Кэйю. Ему хотелось сделать Кэйю своим. Хотелось укусить его. Хотелось слизать капли воды с его тела. Хотелось не просто его обнимать, но и сжать его ягодицы, прижать к себе как можно ближе, почти вплавить в себя. Дилюк испугался. Он ведь не должен так думать о Кэйе. О мягком, нежном, ласковом, любимом и любящем Кэйе. Дилюк не мог не думать об этом. Когда Кэйа прыгнул, Дилюк, не успев подумать, поддавшись порыву, подплыл к нему и поцеловал. Притягивая к себе, подхватывая под бёдра, прикусывая его губу, прижимая к скале и к себе. Кэйа вздрогнул, но ответил на поцелуй, запуская пальцы в волосы Дилюка и почёсывая его голову. А Дилюк, кажется, сошёл с ума. Он прижимал Кэйю всё ближе к себе, всё теснее, как и хотелось, сжал его ягодицы и, сам того не осознавая, потёрся о его пах вставшим членом. Кэйа попытался оттолкнуть Дилюка, отвернуться, разорвать поцелуй, уплыть, но Дилюк прижал его к себе ближе, стал целовать напористее и притирался плотнее. Кэйа укусил его. Дилюк зашипел, отрываясь от него, удивлённо прикасаясь пальцами к прокушенной губе и слизывая кровь. Всё ещё крепко удерживая Кэйю второй рукой, прижимая к себе. Кэйа ударил его. Не сильно, скорее для острастки, дал пощёчину. Звонкую, больно ударившую по гордости Дилюка. Кэйа неаккуратно, панически вырвался из объятий Дилюка и поспешно поплыл к берегу. Дилюк потерянно смотрел ему вслед, слизывая кровь. Он сделал что-то не так. Ошибся. Дилюк тоже поплыл к берегу, собираясь извиниться. Он с громким плеском вышел из воды, аккуратно и легко, самыми кончиками пальцев, прикоснулся к плечу Кэйи и тот крупно вздрогнул, резко оборачиваясь и отскакивая в сторону. Кэйа смотрел на него, выпучив свой глаз, нервно мял в руках полотенце, отступил назад на пару шагов и Дилюк пришёл в ужас. Потому что в глазах у Кэйи был страх. Потому что у него дрожали губы и руки. и весь он как-то сжался. Дилюк, не думая, сделал шаг вперёд, желая обнять Кэйю, успокоить его и извиниться, но тот пришёл в ужас, отшатнулся и прохрипел: — Не подходи, — Кэйа нервно сглотнул и отступил ещё на шаг. — Не трогай меня. Дилюка словно окатили ледяной водой. Он рвано вдохнул, отступил на шаг назад, завёл руки за спину и улыбнулся. Кэйа внимательно следил за каждым его движением, настороженный и испуганный. Он осмотрел Дилюка с ног до головы и снова отступил на пару шагов, немного покраснев. Дилюк тихо, спокойно, ласково и виновато заговорил, глядя ему в глаза: — Прости, Кай. Прости меня, я больше так не буду, — Дилюк улыбнулся, и Кэйа самую малость расслабился. — Я просто не сдержался. Ты знаешь, — Дилюк неопределённо махнул рукой и улыбнулся, — ты просто очень красивый, — после этих слов Кэйа снова сглотнул и отступил назад. — Я не знаю, что на меня нашло, но я точно больше так не поступлю. Хорошо? Ладно? — Кэйа нервно кивнул, а потом виновато и тихо ответил: — Не извиняйся. Ты не виноват. Такое, — он кивнул на Дилюка и тот покраснел, поняв, что его член всё ещё стоит, — бывает со всеми. Не извиняйся. Я просто… — Кэйа замялся, глядя в землю, хмурился и нервно кусал губы. — Просто не готов. Да, я пока не готов к… такому, — Дилюк улыбнулся, делая несколько быстрых шагов вперёд, намереваясь обнять Кэйю, но тот испугался ещё больше, кинул в Дилюка камень, попадая ровно в середину груди и истошно заорал: — Не подходи! — Кэйа неконтролируемо пятился, его крупно потряхивало и с настоящей паникой в глазах он шептал: — Нет. Не подходи. Не подходи ко мне. Не трогай меня. Просто не трогай. Я не хочу, — а потом он резко сел на корточки, обхватывая голову руками и со всей силы закричал: — Слышишь, не хочу! Поди прочь! Оставь меня! Я приказываю! — Кэйа трясся и плакал, кричал и ругался, а Дилюк боялся подойти к нему и винил себя. Он не придумал ничего лучше, чем отвязать Огонька от дерева и уговорами и подкупом уговорить идти за собой. Увидев сжавшегося и Кэйю, Огонёк взволнованно заржал и поскакал к нему. Он лёг на землю позади Кэйи и тот обнял коня за шею. Дилюк стоял в стороне и взволнованно наблюдал. Кэйа вцепился в коня, словно тот был его единственным спасением. Постепенно он перестал дрожать и начал успокаиваться. Дилюк всё ещё не рисковал подойти к нему и потому отвязал своего коня и его тоже послал к Кэйе. Несколько часов он сидел и наблюдал. Вскоре Кэйа уснул, уютно устроившись между двух коней, и Дилюк сходил в палатку за лёгким одеялом, чтобы накрыть им Кэйю. Подходя к нему, он крался, боясь лишний раз вдохнуть или моргнуть, а потом ушёл спать в палатку. Дилюк ворочался полночи, не переставая винить себя в случившемся. А ещё спать без Кэйи было неуютно и как-то пусто. Изредка доносились недовольные всхрапывания коней. Тихого, то напуганного, то яростного шёпота Кэйи Дилюк расслышать не мог. Через несколько часов после рассвета Дилюк проснулся от крика и всклокоченный, испуганный, с мечом наперевес, выскочил из палатки. Кричал Кэйа. Но на него никто не напал. Он сидел, потный, испуганный, подрагивающий и смотрел куда-то вдаль, сквозь Дилюка. Кошмар. Кэйе уже очень давно не снились кошмары. Обычно его успокаивали Крепус и Аделнда, а если взрослых не было рядом — то Джинн и Дилюк. Но сейчас тут не было никого кроме Дилюка, а Кэйа вчера приказал ему не приближаться. Дилюк тихо позвал Кэйю и тот быстро пришёл в себя. Он неловко улыбнулся, почесал затылок и тихо, неуверенно затараторил: — Ты как? Прости пожалуйста, что я вчера себя так повёл и накричал и ударил тебя, я просто, ну, не готов, — он улыбнулся ещё шире, но уголки губ дрожали. Кэйа посмотрел на него, будто побитый пёс и с дрожью в голосе спросил: — Ты же простишь меня? Ты же… — он запнулся и начал мять край одеяла, а потом едва слышно спросил: — Ты же меня не разлюбишь из-за этого? — а потом Кэйа посмотрел Дилюку в глаза с какой-то отчаянной горечью и почти закричал: — Ты же со мной не из-за этого? Не просто из-за того, что я красивый и меня можно поиметь? — Кэйа снова затрясся, а Дилюк поспешил горячо и уверенно его разубедить, говоря чуть громче обычного: — Нет! Совсем нет! Я вообще до вчерашнего дня об этом не думал! Я люблю тебя и всегда буду любить! Даже если ты никогда не захочешь, я буду тебя любить! Слышишь?! — Дилюк плюхнулся на колени в десятке шагов от Кэйи и взволнованно продолжил: — Прости меня пожалуйста! Прости, я больше так не буду! Я понял, что надо было сначала спросить, не против ли ты и только потом делать! Только не злись! — Кэйа сухо всхлипнул, покивал и хрипло сказал, что не злится. Всё ещё не подходя к нему, Дилюк ласково спросил: — Что хочешь на завтрак? Хочешь, я пожарю бекон? Кэйа рассмеялся и покачал головой: — Ты же всегда всё сжигаешь! — А вот и неправда! — Дилюк широко улыбнулся и серьёзно пообещал: — И в этот раз точно не сожгу. Это будет самый вкусный жареный бекон в твоей жизни! — Кэйа снова рассмеялся и согласился. Уходя готовить завтрак, Дилюк всё ещё видел в его взгляде страх и настороженность. Ему хотелось порвать на куски тех, из-за кого Кэйа так боится. Он был на себя чертовски зол и правда чуть не сжёг бекон, пока Кэйа готовил коней к пути. Кэйа упорно старался казаться беззаботным и притворялся, будто всё в порядке. Но Дилюк всё видел. Лёгкую дрожь пальцев, покусывания губ, взгляд, направленный в землю. После завтрака они собрались и поехали к проходу Линдзю. Дальше они переплыли реку, добрались до озера Цинсю и издалека посмотрели на Разлом. Затем они выехали на главную дорогу и, через пару часов после полудня, въехали в Ли Юэ с юга. Всю дорогу Кэйа молчал. В городе пришлось спешиться и взять коней под уздцы. На небольшой площади они свернули налево и направились на главную улицу города, заселяться в гостиницу. Посовещавшись у входа, решили, что Кэйа пойдёт договариваться о заселении, потому что его сложнее обдурить, а Дилюк отведёт коней в конюшню и передаст конюхам слова Кэйи, касающиеся заботы об их лошадях. За стойкой регистрации стоял молодой юноша, затянутый в форму и с прилизанными волосами. Он окинул мрачного, усталого и пыльного Кэйю взглядом, холодно улыбнулся и тоном «Катись отсюда, бедняк», поинтересовался: — Чего изволите? — Кэйа в ответ с презрением и насмешкой посмотрел на работника сверху вниз и это ему удалось, даже не смотря на разницу в росте. Юноша неуютно повёл плечами, нахмурился и ещё грубее спросил: — Что нужно? Кэйа пожал плечами и безэмоционально ответил: — Комнату, — юноша приподнял бровь, попытался спрятать ухмылку и, не скрывая насмешки, сказал: — За нашу самую простую комнату придётся платить пять тысяч моры в сутки, — Кэйа расхохотался, прищурив глаза. — Пять тысяч моры? Разве это не самая дорогая гостиница в Ли Юэ? — юноша кивнул «Лишь для элиты». — Тогда почему одна ночь здесь стоит столько же, сколько полнолунная яичница в шатре «Синьюэ»? — юноша нахмурился и спросил, какие же тогда покои желает Кэйа. — Что-нибудь с хорошим видом. Юноша хмыкнул и саркастично спросил: — Как Вас записать? — Кэйа Рагнвиндр, — юноша нахмурился, поклонился и, извинившись, отошёл. Вернулся он вместе с мужчиной средних лет, одетым в строгий костюм. Тот формально поклонился, вежливо улыбнулся и аккуратно поинтересовался: — Вы тот молодой господин, что назвался Рангвиндром? — Кэйа кивнул. — Позвольте узнать, кем Вы приходитесь господину Крепусу Рангвиндру? Кэйа холодно и широко улыбнулся, обнажая клыки, опёрся локтем о деревянную стойку и, чуть наклонив голову в бок, подпёр её рукой. Взгляд обоих мужчин зацепился за серебряный перстень с синими камнями на руке Кэйи, пока сам он, полуприкрыв глаза, лениво и капризно, растягивая последнюю гласную, протянул: — Дилюк! — и как раз вовремя, потому что именно в этот момент заходивший внутрь Дилюк тут же поспешил к нему. Мужчина чуть побледнел, вежливо поклонился Дилюку и незамедлительно предложил им крупную скидку в качестве извинений и на выбор несколько самых дорогих комнат в их отеле. Кэйа, лениво и нарочито капризно, отвергал все варианты один за другим, так что, в итоге, управляющему гостиницей, пришлось предложить им самую дорогую и самую большую комнату. Лишь тогда, помучав их вдоволь, Кэйа благодушно согласился. Уходя к лестнице, они слышали, как молодой человек с недоумением спросил, почему управляющий так себя повёл. Тот схватил его за ухо и зло прошипел, что спутник «этого синего конюха» — точь-в-точь Крепус Рангвиндр. А потом долго бранил юношу за то, что тот не заметил на кольце Кэйи герб Рангвиндров и оскорбил важного гостя. Кэйа едко усмехнулся. К слову, их комната стоила своих денег. Она занимала весь последний этаж, находясь под самой крышей и была круглой. Вокруг неё, в лучших традициях Ли Юэ, шла круглая терраса, с которой открывался отличный вид на весь город и порт. Круглая спальная зона была отгорожена от остальной части комнаты стенами и находилась в самом центре. Выходы на террасы были расположены по сторонам света, а вход в саму комнату, в соответствии с традициями, был на юго-востоке. От спальной зоны шли стены, делящие комнату на четыре зоны. С востока была зона для приёма гостей, на юге — рабочая зона, на севере — зона для отдыха в лиюйском стиле, а на западе — ванная комната, окружённая второй зоной отдыха с множеством подушек и колышущихся на ветру лёгких тканей, свисающих с потолка. В западную комнату можно было попасть только со стороны террасы или из ванной, потому как, в отличии от остальных трёх комнат, в ней не было дверей в соседние. Кэйа тут же побежал в ванную смыть с себя пот и пыль. Дилюк вышел на террасу, прошёлся по ней по кругу, рассматривая пейзажи и, когда Кэйа вышел, тоже пошёл мыться. Остаток дня они провели в комнате, отдыхая от дороги. Кэйа лишь два раза ненадолго сбегал к коням, а всё остальное время валялся на подушках, читал книги из кабинета и ел сладкое. Дилюк старался быть рядом, но не слишком близко и не касаться Кэйи. Они почти не говорили. Когда стемнело, Дилюк пожелал Кэйе спокойной ночи и ушёл спать в северную комнату, прихватив с собой из спальни одну подушку и одеяло. Кэйа остался один. Он неожиданно испугался тишины. Пусть не такой абсолютной и мёртвой как там, но всё равно. Он отложил книгу. От сладкого уже тошнило. Кэйа упорно пытался заставить Дилюка поверить в то, что всё ещё в порядке. Что всё нормально и ничего вчера не случилось. Но Дилюк, сам не подозревая, напомнил Кэйе о том, что он жаждал забыть. О том, что, окружённый заботой отца и Аделинды, самого Дилюка и Джинн, Кэйа почти забыл. Он — каэнриец. Наследный принц. Его тело лишь инструмент для исполнения его замыслов, а сам он — оружие Каэнри`ах. Он шпион. Он почти поверил, что узнай Крепус, Дилюк, Джинн и Аделинда о том, кто он и что делал, то они бы приняли его. Не разлюбили его. Защитили бы его. Или просто помогли и поддержали. Почти поверил в то, что достоин их любви. Но он — лишь проклятая тварь, будущий король мёртвой страны, лишь благодаря лжи и преступлению познавший тепло солнца и любовь. Дилюк напомнил Кэйе о тренировках. О тех самых, которые долгое время были для него худшим кошмаром. Кэйю готовили добывать информацию любой ценой. Он потряс головой и вышел подышать на террасу. Кэйа поднял голову вверх и вгляделся в звёзды. Внизу горели огни Ли Юэ, и из-за них звёзды были видны гораздо хуже. — Мам, — Кэйа замолчал на несколько минут, а потом тихо продолжил: — Мам, будет ли у них всё хорошо, если я уйду? — Кэйа поджал губы, зажмурился и едва слышно прошептал: — Не принёс ли я им несчастья? Не стану ли потом их источником? — Кэйа сжал перила и сквозь плотно сжатые зубы зло и громко процедил: — Смогу я их защитить или будет… — тут Кэйа прервался, всхлипнул и тихо, плаксиво закончил: — или будет как с тобой? — потом он глубоко вдохнул, медленно выдохнул, открыл глаза и уже спокойно и уверенно ответил сам себе: — Я сделаю всё, что могу. Я его не боюсь, — после этих слов он постоял ещё немного, вглядываясь в ночное небо, а потом развернулся и ушёл. Кэйа лёг спать в западной комнате, уютно устроившись среди подушек, не желая беспокоить Дилюка, наверняка уснувшего в кровати. Утром он проснулся от того, что ему в лицо прилетела подушка. Кэйа проморгалася, удивлённо уставился на Дилюка, стоящего от него в десяти шагах и готовящегося бросить ещё одну подушку. Он выставил руки вперёд и, хриплым со сна голосом, лениво взмолился: — Не бей! Я проснулся. Я встаю, — потом он, закрыв глаз, выбрался из подушек, нагнулся назад, хрустя затёкшей за ночь спиной и спросил: — Что на завтрак? — Лепёшки, — Кэйа заинтересованно приподнял бровь и открыл глаз. — И чай. А ещё бокал вина для тебя. — Ты же не одобряешь. — Папа прислал, — тут Кэйа окончательно проснулся. — Что?! Отец?! Он тут? — Дилюк улыбнулся и покачал головой. — Нет, он дома. Просто прислал в подарок бутылку вина и записку. Просит зайти куда-то и потом нас обоих написать письма, — Кэйа активно закивал. — Где еда? Надо быстрее позавтракать и идти за подарками! — Дилюк рассмеялся. — С чего ты взял, что там подарки? Кэйа радостно подбежал к Дилюку, крепко его обнял и серьёзно сказал: — Сердцем чую, — а потом расхохотался и убежал. — Стой! Еда на террасе! — Дилюк рассмеялся и побежал следом за ним. За завтраком Кэйа ещё раз извинился за своё поведение, а когда они закончили есть, то схватил Дилюка под руку и потащил в город. Сначала они пробежались по лавкам, Кэйа заглянул в ювелирный дом «Минсин» и поблагодарил хозяйку, потом они забронировали себе столики в «Глазурном павильоне» и шатре «Синьюэ». Затем они поспешили по адресу, указанному в записке и в небольшой деревеньке рядом с городом нашли нужный дом. У входа валялась много птичьего помёта и слышалось совиное ухание. Кэйа задвинул Дилюка себе за спину и постучал в дверь. Им открыл пожилой мужчина лет пятидесяти. У него на лице было несколько шрамов, на руке — толстая перчатка и он недовольно хмурился, но стоило ему мельком увидеть лицо Дилюка, как мужчина расплылся в улыбке и сказал: — А, видно Вы сын мастера Крепуса? — Дилюк кивнул. — Передавайте благодарностью Вашему батюшке. Вы за птичкой? Тогда идите за мной. Ни Кэйа, ни Дилюк не успели ничего понять, а мужчина уже куда-то ушёл, и им не осталось ничего, кроме как следовать за ним. Они отошли от дома метров на пятнадцать, мужчина всучил Дилюку странный свисток и велел свистнуть. Дилюк послушался, и вскоре они услышали хлопанье крыльев и громкий клёкот. Мужчина поднял согнутую в локте руку, и на неё приземлился молодой ястреб с очень умным взглядом. Мужчина довольно улыбнулся: — Уж не знаю, сколько господин Крепус за эту птичку моры отдал, но умная, аж страх берёт, — он поднёс свою руку к руке Дилюка, и ястреб, внимательно осмотрев Дилюка, перелетел на его руку. — Эх, словно человек! — мужчина хлопнул в ладоши. — Смышлёная птичка, ой какая смышлёная! С такой работать — одно удовольствие! — он похлопал Дилюка по плечу. — Имечка-то у ней пока нет. Тут сами выбирайте. Как лететь до винокурни он уже знает, а попривыкнет к Вам, дак всегда будет возвращаться. Умный, ой какой умный! Сынку бы моему столько ума, цены бы ему не было! — мужчина ещё раз хлопнул Дилюка по плечу и, уходя, сказал: — Батюшке своему благодарность передайте! Кэйа смотрел на птицу и Дилюка, задержав дыхание. Да, если у Дилюка и будет ручная птица, то ястреб. Да. Дилюк долго всматривался в глаза своему новому питомцу, а потом тихо сказал: — Назову тебя «Рассвет», — и ястреб одобрительно заклёкотал. Они около часа игрались с ястребом и смотрели, как он летает, а потом почти побежали обратно в гостиницу писать письма. Писали долго — часа два. Потом минут десять потратили на то, чтобы письма аккуратно свернуть, залить сургучом и поставить печать. Сделав оттиск фамильным перстнем, Кэйа широко улыбнулся и подул на сургуч, а потом рассмеялся, довольно откидываясь на спинку стула и разглядывая письмо, которое он держал, вытянув руки. Дилюк к делу отнёсся гораздо серьёзнее и даже вспотел, стараясь сделать всё идеально. Рассвет смотрел на них, как на идиотов. Пока Рассвет стремительно летел вперёд, Кэйа и Дилюк смотрели ему вслед. В какой-то момент Кэйа перегнулся через перила и, засунув два пальца в рот, оглушительно засвистел. Рассвет ответил ему недовольным клёкотом и, кажется, полетел быстрее. Кэйа расхохотался: — Дилюк! У тебя есть ястреб! — он обнял Дилюка так крепко, что тому стало трудно дышать. — Целый ястреб! Поздравляю! А теперь пойдём дальше гулять! Они гуляли по городу целый день и уже на закате забрели в похоронное бюро. Их встретил седой дедушка, рядом с которым крутилась неугомонная маленькая девочка, решившая сразу посоветовать им гроб: — Братец, гляди, — она ткнула пальцем в красивый лакированный гроб и мигом залезла на него. — Инадзумский клён, красиво и прочно! Длинный и широкий, даже если хоронишь толстяка, то влезет весь и не по кусочкам! Внутри лучший шёлк, гусиные перья, лежать удобно и мягко! Всего полтора миллиона моры, похоронный венок из цветов на выбор и белые тапочки в подарок! — старик поспешно извинился, аккуратно снял девочку с гроба и что-то тихо ей сказал. Потом он обернулся к юношам и поклонился: — Прошу простить, моя внучка порой бывает слишком неугомонна. Сочувствую Вашему горю, господа. Кэйа и Дилюк покраснели и, смущаясь, объяснили, что на самом деле у них никто не умер, и они просто смотрели достопримечательности. Старик с улыбкой покивал и сказал: — Да, наше похоронное бюро — старейшее в Ли Юэ. Мы можем похоронить кого угодно — от босяка до адепта, но, к сожалению, в последнее время мне не здоровится. Если господа не злятся на мою внучку, то она с радостью проведёт вам экскурсию и всё расскажет, — Кэйа и Дилюк ещё раз извинились и согласились. — А-Тао! Иди сюда! — девочка радостно подбежала к дедушке. — Расскажи всё гостям. Они пришли поглядеть, не предлагай им гробы и венки, — девочка радостно покивала, а старик, извинившись ещё раз и дав внучке несколько указаний, ушёл. Девочка дёрнула Кэйю за рукав и, хитро сверкая глазами, спросила: — Хочешь мы похороним твой глаз? — Кэйа громко рассмеялся, а потом сразу же зажал себе рот ладонью. Девочка, довольная его реакцией, тоже рассмеялась и залезла к нему на руки. — Ну раз не хочешь хоронить глаз, то расскажи, как его лишился! А я потом расскажу вам всё о бюро и похоронных традициях Ли Юэ. Хотите знать, как похоронить адепта? Кэйа пожал плечами: — Просто закопать? — девочка дёрнула его за прядь волос и что-то недовольно проворчала. Своего имени девочка так и не сказала, но она много и интересно рассказывала о похоронных и поминальных традициях Ли Юэ. Из похоронного бюро они вышли лишь потому, что оно уже закрывалось, и в руках у них был свёрток с бумажными деньгами. До своей комнаты они шли в тишине, а потом решили сжечь бумажные деньги. Кэйа быстро сбегал за медным тазом, они вышли на террасу и сели. Они сидели вдвоём на террасе, укрытые одним пледом, не слишком-то хорошо защищавшего их спины от холодного ветра с моря. Перед ними стоял медный таз и лежала стопка бумажных денег. Они молчали, жались друг к другу, но не решались прикоснуться к деньгами и зажечь пламя. Высоко в небе сияли звёзды. Они думали о своих матерях. Дилюк глубоко вздохнул, взял в руку немного денег, сосредоточился и края бумаги начали медленно тлеть, а потом вспыхнули. Он кинул горящие деньги в костёр и тихо сказал: — Алоисии Рангвиндр. Кэйа внимательно следил за тем, как ритуальные деньги медленно горели. Он знал, что его народу, а значит, и его матери, нет места в загробном мире и бумажных денег она не получит. Рождённые проклятыми, каэнрийцы проклятыми и умирали. Он всё равно взял бумажных денег, немного подержал их в руке и всё же кинул в таз. В небо взметнулись искры, пламя немного притихло, а затем вспыхнуло с новой силой. Кэйа, едва шевеля губами, произнёс: — Моей маме. В Каэнри’ах была традиция — выходя замуж за короля или принца, женщина получала от него новое имя и никто больше не имел права звать её тем именем, что далось ей при рождении. Но его отцу не нужна была жена. Он решил не утруждать себя придумыванием нового имени для супруги, и мама Кэйи после замужества жила и умерла безымянной. За это Кэйа ненавидел Антареса Альбериха даже больше, чем за всё то, что отец сделал с ним самим. Кэйа сидел, обнимая руками прижатые к груди колени, и с ненавистью глядел в пламя. Антарес Альберих. Кэйа не произносил имени отца много лет и сам испугался той злобы и ненависти, что всколыхнулись в нём при одном упоминании этого имени. Он молча кинул ещё денег в таз. Дилюк последовал его примеру. А потом он вдруг легонько ткнул Кэйю локтем по ребрам и тихо, неуверенно спросил: — А ты много помнишь о своей маме? — Кэйа кивнул, не глядя на Дилюка. Дилюк немного помялся, а потом ещё неувереннее и как-то даже испуганно спросил: — Расскажи? — Кэйа ничего не ответил. Они сидели в тишине несколько минут, а потом Дилюк украдкой вздохнул и виновато заговорил: — Прости. Просто я совсем не помню своей мамы. А папа о ней почти не говорит. Я думаю, это потому, что ему всё ещё грустно о ней говорить. Он очень скучает. Папа, наверное, думает, что я не помню, но я помню. Когда я был совсем маленьким, лет пяти-шести, то часто просил рассказать о ней. Папа не отвечал, улыбался и давал мне сладкого, а сам уходил. Однажды я проследил за ним. Я думал, что он где-то прячет маму и они вместе смеются надо мной или готовят какой-то сюрприз. Но папа просто уходил в самый тёмный угол дома, садился на пол и тихо-тихо плакал. Я стал спрашивать о маме реже, а потом, не помню когда, просто понял, что она никогда не вернётся, — Дилюк замолчал на пару минут, а потом сказал: — Прости. Тебе, наверное, не интересно это слушать. И прости, что я спросил про твою маму. Просто я не совсем понимаю, какого это — иметь маму. Кэйа распустил волосы, положил голову Дилюку на плечо, взял его под руку и вложил несколько прядей своих волос в ладонь Дилюка: — Видишь? — он пропустил другую прядь волос через пальцы и говорил тихо, с застарелой тоской. — У неё были такие же. Только длиннее — почти до пола. Мягкие, гладкие, даже приятнее шёлка. И волнистые. Как волны в море, — Кэйа переплёл свои пальцы с пальцами Дилюка и продолжил: — Не проси прощения. Я слышал, что твоя мама была сильной воительницей. Отважной, как львица и сильной, слово медведица. Её любили и уважали, за её сердце боролись многие, но она выбрала твоего отца. Говорят, это была любовь, словно в легенде, — Кэйа замолчал, а потом, печально сказал: — Прости. Больше я ничего не знаю о ней. — Расскажи ещё о своей? — Дилюк поглаживал костяшки пальцев Кэйи, неотрывно глядел на их руки и зажатую между их ладонями прядь синих волос. Кэйа вздохнул. — Тебе правда интересно о ней слушать? — Дилюк кивнул, и Кэйа сжал его руку чуть крепче. А потом он вдохновлённо, нежно и с любовью заговорил: — Она была удивительной. Однажды, мой отец решил сделать со мной что-то страшное. Наставник и мама уговаривали его одуматься, и он притворился, будто внял их советам, но, на самом деле, решил всё-таки исполнить задуманное. Тогда моя мама уже болела. Меня привели к отцу, он начал мне что-то объяснять, но мне было так страшно, что я ничего не запомнил. А потом отец встал и начал подходить ко мне. Я пятился, а он кричал на меня за это и ругал. И тогда между нами встала мама. Она подняла меч и его кончик упирался в горло отца. Он начал кричать, бранил нас обоих, но мама твёрдо стояла на своём. Она тогда уже начала слабеть из-за болезни: ей стало тяжело ходить и поднимать что-то, иногда было трудно дышать, часто болела голова и сильно ослаб голос. Но тогда меч в её руке не дрожал. Она стояла прямо, с высоко поднятой головой и говорила спокойно и уверенно. Но отец не терпел непослушания. Он выхватил меч у ближайшего человека и напал на маму. Я помню только как звенела сталь, кричал отец, как хлопало от особо резких движений платье мамы и как сверкали их глаза. Мама победила. Она отсекла отцу кисть руки, в которой он держал меч. Отец заревел от боли, упал на колени перед мамой и начал ругать её ещё сильнее. Кажется, он сказал что-то, что очень сильно её разозлило. Она ударила его по лицу ногой, ломая нос, и что-то зло ему сказала. Отец кричал, а она наступила на обрубок его руки и надавила. Тогда, валяясь у неё в ногах в луже собственной крови, он проклинал её последними словами, но после не посмел пойти против её воли. Пока она была жива. Дилюк восхищённо выдохнул и покачал головой: — Так вот в кого ты такой упрямый. Твоя мама была очень сильной и храброй, — Кэйа вздохнул и печально ответил: — Они обе были такими. Они ещё некоторое время сидели молча, а потом вдруг Дилюк тихо и неуверенно спросил: — Можно тебя поцеловать? — Кэйа долго молчал, глядя в огонь и Дилюк уже собрался извиниться, но Кэйа так же тихо, но уверенно и твёрдо ответил: — Да. Поцелуй меня. И Дилюк поцеловал. Аккуратно, спокойно, нежно. Чтобы не испугать, не напирать. Просто чтобы показать свою любовь. Они сидели на террасе под пледом ещё несколько часов, в полной тишине и больше не целовались. Но им хватало присутствия друг друга, чтобы знать — они не одни. Они оба любят и любимы. Спать они легли вместе, в одной постели.

дальше читайте с осторожностью

— На колени, — Кэйа чувствовал тяжёлую ладонь на своей макушке. Голос этого существа, уже переставшего быть человеком, был глубоким, рокочущим. От него будто бы чесались кости и хотелось бежать куда подальше, лишь бы не слышать этого голоса, лишь бы не знать этого человека. — Ты знаешь, кто ты? Кэйа стоял коленями на холодном полу, рука неприятно давила на макушку, заставляя склоняться всё ниже. Кэйа ответил холодно, пусто, совершенно без эмоций: — Я — оружие в руках своего короля. Инструмент для мести процветающим и счастливым народам Семерых за падение нашей великой страны. — Ты помнишь, какая миссия тебе уготована? — Проникнуть в самое сердце Мондштадта, спланировать его захват и уничтожить народ Анемо Архонта, предавшего нас. — Ты помнишь первый этап плана? — Меня отдадут в мондштадтскую семью. Я должен всеми силами и способами собирать информацию и передавать её на родину, моему королю. — Сегодня начнётся последний этап твоего обучения, — мужчина убрал руку с макушки мальчика и сел на трон. — Люди порочны. Особенно мужчины. Они желают обладать. Чем больше ты им дашь, тем сильнее они расслабятся. Тем меньше будут тебя подозревать. Ты понимаешь, к чему я клоню? — Нет, мой король. — Тебе придётся лечь в постель с теми людьми. С мондштадтцами, — король выплюнул это слово сквозь стиснутые зубы, будто оно было страшнейшим из оскорблений. — И если ты будешь недостаточно хорош, то они не захотят тебя больше. Ты не сможешь исполнить свою миссию. На последнем этапе подготовки тебя обучат ублажать мужчин и женщин. Иди к наставникам. Кэйа низко поклонился, касаясь лбом пола. Матушка умерла всего три дня назад. Ему хотелось разорвать глотку этому человеку, выпотрошить его на живую, пытать его, пока он не сдохнет в адских муках, захлёбываясь кровью и криком. — Повинуюсь, мой король, — его голос остался всё таким же ровным и холодным. Король удовлетворённо хмыкнул и погладил свой гладкий подбородок. — Возможно, из тебя ещё можно вылепить что-то достойное, первый сын. Ступай. — Да, мой король. На выходе из тронного зала его подхватили под руки наставники и, алчно сверкая глазами, потащили куда-то. Это тоже уже были больше звери, чем люди. Кэйа посмотрел вверх. Темно и пусто. Мама наверняка стала звездой и, может, теперь наблюдает за ним. Он не подведёт её. Кэйю притащили в большую, тускло освещённую комнату, с кроватями, грубо высеченными из камня. Тогда Кэйа впервые увидел настоящих людей. Голые, связанные, с мутными глазами. Их чем-то опоили. Кэйю усадили на стул и приказали внимательно наблюдать. Главный наставник, со скрипучим, мерзким голосом, подтащил к Кэйе женщину и начал объяснять: — У женщин есть специальное отверстие, в которое их надо трахать. Из него так же рождаются дети и называется оно — вагина, — он уложил женщину на спину, широко развёл её ноги в стороны и указал своим крючковатым, серым пальцем, — вот. Сюда надо вставлять член, — он плотоядно улыбнулся, повернул женщину к себе и только сейчас Кэйа почувствовал что-то неладное. Наставник достал из штанов нечто, что похоже, когда-то было его членом и вставил в женщину. — Вот так. А потом надо толкаться. — он двинул бёдрами, женщина застонала, а у Кэйи закружилась голова. — Кому-то нравится быстрее, кому-то — медленнее. Тебе главное надо будет узнать, кому как нравится и стараться изо всех сил. Вот так, — и он начал быстро двигать бёдрами, вколачиваясь в женщину со злым рыком. Остальные наставники захохотали, захлопали и одобрительно засвистели. Следующий подтащил к Кэйе молодого мужчину. — Гляди, — он нагнул юношу, разводя в стороны его ягодицы и указывая на маленькое отверстие. — Это анус. Когда ты будешь ложиться под мужчин, знай, что сначала его надо растянуть. Вот так, — он протолкнул внутрь вскрикнувшего юноши палец и пошевелил им внутри. Затем вынул и снова втолкнул. И ещё, ещё, ещё. Юноша даже сквозь дурман чувствовал боль, из него текла кровь, на пол капали его слёзы. Наставники хохотали. — Потом, когда растянешь достаточно, в тебя вставят член, — после этих слов он грубо вошёл в юношу и начал быстро толкаться. — Не забывай стонать, чтобы тот, кто будет тебя трахать, знал, как тебе хорошо. Знал, что ты шлюха, обожающая его член и готовая кончать на нём раз за разом. Ты понял? — Кэйа нервно кивнул. Затем к нему подтащили следующего человека. И ещё одного. И ещё. Ему показывали и рассказывали как надо ублажать людей, где сжимать и целовать, как растягивать и толкаться, как сосать и лизать. У Кэйи кружилась голова. Ему стало дурно. Судя по всему, людей, настоящих людей с поверхности, опоили сильным дурманом, потому как, кажется, они не различали реальности и получали наслаждение от секса с наставниками. Вокруг начало странно пахнуть, было слышно стоны, шлепки и хлюпание. В какой-то момент учитель фехтования стащил Кэйю со стула, окунул его пальцы во что-то холодное и вязкое, приставил к анусу одного молодого мужчины и с хохотом приказал: — Растягивай, — Кэйа сглотнул и покачал головой. Тогда наставник закричал: — Я сказал растягивай! — и дал Кэйе подзатыльник, а потом насильно втолкнул его пальцы внутрь мужчины, удерживая их внутри. Он приблизил своё лицо к лицу Кэйи и заорал, обдавая его вонью из своего рта: — Шевели ими! Сделай так, чтобы он стонал и кончил! Кэйа зарычал и ударил наставника головой, ломая лбом его нос. Холодно и властно он процедил: — Не трогай меня. Как смеешь так касаться принца? — наставники расхохотались. — Принца? — Ты свинья, которую растят на убой! — Жалкое ничтожество! — Такой же, как его мамаша! — услышав эти слова Кэйа яростно заорал, попутно уворачиваясь от рук учителя фехтования: — А ну-ка повтори! Повтори чтоб я знал, чьи кишки вешать в тронном зале как украшение! — наставники снова расхохотались. Учитель фехтования наконец-то поймал Кэйю. Он крепко сжал обе его кисти своей рукой и, зло хохоча, прохрипел: — Развесишь кишки? А ты храбрец! Может тогда показать тебе, как надо правильно трахать кого-то? — он прошептал Кэйе прямо в губы: — Хочешь прочувствовать на себе? Кэйа снова зарычал и с ледяной яростью в голосе ответил: — Нет. Не трогай меня, грязный ублюдок. Наставник захохотал. Он разорвал рубашку Кэйи, связывая ею его руки и ноги, перевернул его на живот, разрывая сзади его штаны и довольно облизнулся. Кэйа запаниковал. Он яростно вырывался, брыкался, вертелся, кусался, сыпал проклятьями и ругательствами, а потом вскрикнул и заплакал под хохот наставников, когда учитель по фехтованию всё-таки протолкнул в него палец. — Такой узкий! Словно был рождён для того, чтоб быть подстилкой! А как сжимается! Кэйа стал вырываться ещё активнее, кричал яростно и отчаянно: — Не трогай меня! Просто не трогай! Я не хочу! Слышишь, не хочу! Поди прочь! Оставь меня! Я приказываю! — Кэйа трясся и плакал, кричал и ругался, а наставники смеялись. Вдруг тяжёлая каменная дверь распахнулась и смех наставников стих. Кэйа отчаянно забился, вырываясь из мигом ослабшей хватки учителя и закричал: — Я тут! — Дайнслейф тут же оказался рядом, испуганно глядя на Кэйю. — Мой принц, — глаза Кэйи испуганно блестели, но в них не было слёз. Только ярость, стыд и страх. — Развяжи меня. — Да, мой принц, — Дайнслейф разрезал остатки рубашки, которыми связали Кэйю и укутал его в свой плащ. Кэйа повёл плечами, гордо поднял голову и, прищурившись, внимательно осмотрел комнату и наставников. Дайнслейф тем временем схватил учителя по фехтованию за грудки, встряхнул и прорычал: — Какого дьявола ты творил?! Наставник рассмеялся и пожал плечами: — Я просто не сдержался. Он очень красивый, — Дайнслейф собрался сказать что-то ещё, но Кэйа положил руку ему на плечо. Дайнслейф промолчал и встал рядом с Кэйей. Наставник снова захохотал: — Кто бы мог подумать! Сумеречный меч стал собачонкой принца-шлюхи. Наставники снова загоготали, кто-то продолжил трахать людей. Кэйа дождался, когда их смех прекратится. Он холодно, без эмоций в голосе и на лице спросил: — Помнишь про кишки? — учитель по фехтованию едва успел обернуться, а Кэйа уже выхватил из ножен меч Дайнслейфа и распорол ему живот, второй рукой вытаскивая внутренности: — Правда думал, что я буду сыпать пустыми угрозами? — наставник захохотал, захлёбываясь кровью. Кэйа отдал меч Дайнслейфу и ушёл. В проходе стоял позеленевший от отвращения Аякс. Кэйа не прошёл и сотни шагов. Он упал на колени и его стошнило. Просто вывернуло. Он блевал несколько минут от отвращения и страха. Кто-то мягко коснулся его плеча. Кэйа метнулся вбок и, не совладав с собой, закричал: — Не трогай меня! — Аякс непонимающе моргнул, а потом нахмурился и немного грубо и сухо сказал: — Прости. Не подумал, — и протянул Кэйе платок и флягу. Кэйа благодарно кивнул, утёр рот и сделал пару глотков. — Помоги дойти. Мне надо помыться. Аякс кивнул: — Пошли, — он помог Кэйе встать и, закинув его руку себе на плечо, помог идти. Всё так же мрачно он спросил: — Ты как? Кэйа зарычал, словно дикий зверь. — Я убью их всех. — Я с тобой. Только позвать не забудь. Кэйа мрачно расхохотался: — Про тебя разве забудешь? Внизу всё болело. Кэйа закричал. Кто-то мягко коснулся его плеча. Кэйа метнулся вбок и, не совладав с собой, закричал: — Не трогай меня! — а потом повалил этого человека и приставил к его горлу нож. — Кай, это я, Дилюк. — человек говорил тихо и нежно. — Всё хорошо. Это всего лишь сон. Слышишь? Ты здесь, со мной. Я с тобой. Дилюк. Алые кудри и громкий смех, мягкие губы и сильные руки. Его Дилюк. Кэйа вздохнул, откинул кинжал куда подальше и повалился на Дилюка, крепко обнимая его и слушая биение его сердца. Сон? Нет, это был не просто сон. Он вспомнил всё.