Смех и осколки

С момента возвращения из путешествия в Ли Юэ прошло достаточно времени. Дни Кэйи, Дилюка и Джинн были полны рыцарской рутины: патрули, пропавшие кошки, заполнение отчётов. После случая с Долиной Декарабиана новый Магистр, Эрох, старался быть аккуратным и не пускал молодых рыцарей на хоть сколько-нибудь значимые задания. Болдэр изредка приходил на винокурню с просьбой потренировать его, и Кэйа, взглядом спрашивая у Дилюка разрешения, соглашался. Болдэр чуть краснел, улыбался и искренне благодарил его, кидая странный взгляд на Дилюка. С приходом октября выпал первый снег. Кэйа начал носить тонкие, чёрные замшевые перчатки и куртку, а к середине октября сменил свои кожаные штаны на точно такие же по фасону, но с мехом внутри. К ноябрю насыпало сугробов. Рыцари расчищали дороги в городе, всё так же патрулировали улицы, ловили сбежавших питомцев, относили пьяниц по домам, чтобы те не замёрзли насмерть на улице, и печально вздыхали на слишком короткий световой день. К середине ноября начали украшать город к Новому Году. Рутина была настолько утомительна и так засасывала Джинн, Дилюка и Кэйю, что за всё это время они собирались вместе от силы раз пять. Иногда, вечерами, у Кэйи и Дилюка даже не было сил и желания перекинуться друг с другом парой фраз, так что они просто засыпали. Но долгие патрули хорошо подходили для того, чтобы подумать. Дилюк думал о том, что Кэйа начал расти с неожиданной скоростью. В начале их путешествия по Ли Юэ он был ниже Дилюка на целых пятнадцать сантиметров, а сейчас, был с ним, подросшим на три сантиметра, одного роста. Ко всему прочему, Кэйа стал казаться ещё красивее, из-за чего, как бы Дилюк ни старался подавлять свои неприличные мысли и желания, они, против его воли, порой занимали его разум. С одной стороны Дилюк понимал, что это — неотъемлемая часть взросления. С другой — он помнил, как отреагировал Кэйа тогда, в Ли Юэ, и не хотел снова пугать его. В конце-концов, любовь — это чистое, светлое чувство, которое, по мнению Дилюка, не должно быть осквернено чем-то настолько неприличным и вульгарным, как те сцены, которые ему подкидывало его собственное воображение. Но, всё же, не рассматривать Кэйю он не мог. Дилюку казалось, что стоило ему посмотреть на Кэйю, и у него на лице было видно всё — и его любовь, и стыд, и желание, и нежность. Кэйа Дилюку улыбался, целовал всё так же нежно и мягко, без намёка на что-то большее, и Дилюк изо всех своих сил старался довольствоваться этим. Но, как бы ему не было стыдно и противно, иногда это непонятное, грязное и порочное брало над ним верх. Тогда Дилюк поджидал момент, когда рядом никого не будет, краснея и ругая себя, запирался в ванной и, стыдливо жмурясь, обхватывал рукой член. Он прекрасно знал, что в конце ему будет стыдно и противно. Что ему будет хотеться просить прощения у Кэйи за то, что он думал о нём, делая это, но, всё же, пока его воля не была достаточно сильна, чтобы противостоять красоте Кэйи и безумным желаниям подросткового тела. Кэйа же никогда не был дураком, а уроки наставников научили его быть внимательным и замечать каждую деталь, так что, он знал. Но молчал. Кэйа изо всех сил старался справиться с самим собой. Старался игнорировать свои воспоминания и страх, который охватывал его, когда он задумывался о сексе с Дилюком. Он целовал Дилюка, обнимал его, причёсывал и, в октябре, наконец-то снова решился вместе с ним принимать ванну, но по-прежнему боялся чего-то большего, чем поцелуи. Кэйа отчаянно хотел обсудить это с кем-то, спросить совета и, возможно, только возможно, услышать слова утешения. Но он не мог обсудить это ни с Крепусом, ни с Аделиндой, ни с Джинн, а писать Дайнслейфу по такому смущающему поводу он решительно не хотел. К тому же, сам Дайнслейф сексом занимался в последний раз ещё до падения Каэнри`ах, так что из всех вариантов он казался самым странным. Но, всё же, Кэйе пришлось принять то, что однажды это произойдёт. Ведь Дилюк мягкий, тёплый и любящий, нежный и терпеливый. А Кэйе сейчас в голову бьют гормоны. А Дилюк такой красивый, что у Кэйи порой от взгляда на него перехватывало дыхание. Иногда он ловил себя на мысли, что просто целовать Дилюка ему недостаточно. Хотелось прижать его к себе ближе, укусить, чтобы все знали, чей Дилюк, и никогда не отпускать. В такие моменты Кэйа сидел и методично разбирался в этих мыслях, стараясь принять желания и забыть о проклятых наставниках. Ведь Дилюк не идёт с ними ни в какое сравнение. И так, нагруженные рутиной, сосредоточенные на тяжелых мыслях, они не заметили, как медленно приблизился конец ноября. В себя их привёл вопрос, который Крепус однажды задал за завтраком: — Кэйа, как ты хочешь отметить свой День Рождения? — Кэйа тогда глупо моргнул, так и не донеся вилку с яичницей до рта, и, с удивлением посмотрев на отца, сказал: — Мой день рождения в конце ноября. Не рано ли об этом говорить? Крепус тогда мягко улыбнулся и терпеливо пояснил: — Сын, до твоего Дня Рождения осталась неделя. Кэйа тогда выронил из руки вилку и уставился в окно. — Как неделя? — с лёгким ужасом выдохнул он, а потом вскочил и с едва заметной паникой спросил: — Так что, скоро Новый Год?! А у меня не куплены подарки! Крепус мягко рассмеялся и усадил Кэйю обратно за стол: — Не беспокойся, до Нового Года времени достаточно. А теперь, пожалуйста, ответь на мой вопрос. — А? — Кэйа посмотрел на отца и начал потихоньку приходить в себя. — А, — снова сказал он. — Ну, как обычно, — Кэйа пожал плечами. — Ты, я, Дилюк, Аделинда, Джинн. Крепус чуть нахмурился и уточнил: — Точно? Ты не хочешь, — тут он неопределённо взмахнул рукой, — ну, не знаю, вечеринку? Кэйа с ужасом округлил глаза и умоляющее пропищал: — Умоляю, только не бал! Если я в свой День Рождения увижу кого-то из Лоуренсов, то решу сделать себе подарочек и придушить их. Под осуждающим взглядом Аделинды Крепус фыркнул, маскируя смех и мягко-строго, как умели только он и Аделинда, ответил: — Ты не будешь никого душить, это во-первых. А во-вторых, я предлагаю тебе не бал, а громкий такой праздник, с музыкой, танцами там, или как это всё делается. — А, — Кэйа кивнул сам себе. — Нет, ничего такого не надо. Отметим как обычно, только постарайся отпросить Джинн к нам переночевать и всё, — Крепус кивнул, и на этом разговор был окончен. Как только Кэйа доел и, попрощавшись со всеми, ушёл в город, на утренний патруль, Дилюк с паникой в глазах вскочил со стула и с ужасом спросил у отца, спокойно дожёвывавшего свой тост: — Папа, что мне ему дарить?! — Крепус, уже привыкший к такому поведению (правда, так себя чаще вёл Кэйа, нежели Дилюк), спокойно смотрел на сына и ждал, пока тот поуспокоится: — Я совсем потерял счёт времени! Всего неделя осталась! А у меня не то, что подарка, даже идеи о том, что ему подарить нет! Папа! — Дилюк схватил отца за плечи и легонько встряхнул, пока тот продолжал спокойно жевать тост, — Ответь мне! — Сынок, пожалуйста, прекрати меня трясти, а то голова начинает болеть, — Дилюк ойкнул, извинился и послушно отпустил отца. — Не торопись, просто сядь, хорошенько подумай и выбери подарок. Уверен, ты справишься. А если не справишься, то можешь записать все свои идеи и пойти обсудить их с Аделиндой и Джинн. Они тебя, конечно, раскритикуют, но и советы дельные дадут, — Дилюк обхватил голову руками и тяжело вздохнул. — Ну, — Крепус погладил сына по волосам, — не вини себя. Вы трое очень заняты в Ордене, ничего страшного, что ты немного потерялся в датах. А теперь постарайся успокоиться и доешь, — Дилюк в ответ на это лишь тяжело вздохнул и, неохотно, отправил в рот ещё ложку каши. Всю оставшуюся неделю Дилюк судорожно носился по Мондштадту, стараясь самостоятельно придумать идеальный подарок для Кэйи и сохранить свои поиски в тайне от него. Аделинда и Крепус обсуждали, как украсить винокурню и, конечно, спросив мнение детей, составляли меню на праздничный стол. Джинн спокойно и аккуратно паковала свой подарок, складывая из серебристой бумаги объёмные четырёхконечные звёздочки и налепливая их на подарочную коробку тёмно-синего цвета. Кэйа, непонятно каким образом, выпросил им троим выходной на тридцатое и первое числа и ходил довольный. Дилюк паниковал. Он окончательно собрал свой подарок только к двадцать девятому числу и теперь понятия не имел, где его прятать. В итоге Дилюк просто попросил об этом Аделинду, потому как она мастерски прятала от детей подарки и делала это так, что даже Кэйа их не находил. Когда после этого он зашёл в их комнату, то наткнулся на хитрый взгляд Кэйи, уже лежащего под одеялом и немного покраснел. Кэйа широко и лукаво улыбнулся: — Прячешь от меня подарочки? — Какие подарочки? — Дилюк, раздеваясь, удивлённо посмотрел на Кэйю: — Разве не я твой лучший подарочек? — Кэйа рассмеялся, а Дилюк ушёл в ванную. Когда Дилюк вышел, у Кэйи уже слипались глаза. Увидев Дилюка, он сонно улыбнулся и тут же зевнул, даже не пытаясь прикрыть рот рукой. Дилюк тихо и умилённо хихикнул и лёг рядом, обнимая Кэйю. — С наступающим, — Кэйа сонно пробормотал что-то в благодарность и, почти сразу, уснул. Дилюк лежал ещё несколько минут, обнимая Кэйю, наслаждаясь его теплом и вслушиваясь в его дыхание, отгоняя настойчивые картинки неприличного содержания, а потом уснул. Проснувшись, Дилюк думал, что лучше бы он вовсе не спал. Потому что в его сне Кэйа обнимал его крепко-крепко, вёл ладонями по спине, откидывал голову назад, подставляя шею под поцелуи, горячо дышал и, что самое страшное, тихо стонал. У него волосы липли к потному лбу, глаза были прикрыты, а губы — закусаны и зацелованы. Дилюк пробовал на вкус его кожу, прикусывал, вылизывал, и Кэйа отзывался на каждое движение. Проснулся Дилюк настолько возбуждённым, что его мелко потряхивало. За окном ещё было темно, Кэйа спал, а Дилюк, откатившись на другой край кровати, глубоко дышал, стараясь успокоиться. У него уже бывали такие сны. Они начались после возвращения из Ли Юэ и в последнее время были слишком часто. Но ни один сон ещё не был настолько ярким и реалистичным. Стоило Дилюку на мгновение прикрыть глаза, как он снова видел картинки из того сна, слышал стоны Кэйи и от этого возбуждался ещё сильнее. Дилюк зажмурился, тихо обругал себя и, спустя несколько минут тщетных попыток успокоиться, которые сделали ещё хуже, он всё-таки вылез из постели и прокрался в ванную. Закончив, Дилюк всё так же стараясь не шуметь, дошёл до кровати и аккуратно лёг как можно дальше о Кэйи, от стыда и расстройства, сжавшись в клубок. Он не хотел сейчас его обнимать. Он боялся снова возбудиться, испачкать Кэйю в своих пошлых мыслях и желаниях. Очень занятый стыдом и самобичеванием Дилюк совершенно не заметил, что Кэйа не спал. Кэйа в принципе спал очень чутко, особенно когда рядом никого не было, но упорно притворялся, что это не так. Кэйа спал крепко и спокойно только когда рядом был кто-то из его близких: Джинн, отец, Аделинда и, конечно же, Дилюк. Рядом с Дилюком он расслаблялся настолько, что начинал видеть сны. Ещё Кэйа крепко спал, когда было светло. Наверное, он всё ещё побаивался темноты. Скорее всего он никогда не избавится от этого страха, и Кэйа это прекрасно осознавал. Так что, Кэйа проснулся, как только Дилюк от него откатился. И Кэйа, настороженный и взволнованный, вслушивался в каждый шорох, когда Дилюк ушёл. Так что он прекрасно слышал тихий, смущённый, немного потерянный стон Дилюка. У него не осталось сомнений в том, ради чего Дилюк отошёл посреди ночи. Кэйе было стыдно и неловко, но он понимал, что у Дилюка нет таких ограничений, какие есть у него, и что подобное для него было естественно и, порой, необходимо. Но когда Дилюк, вернувшись, сжался калачиком на другом краю постели, на смену неловкости пришло лёгкое волнение. Когда Дилюк не вернулся в его объятия даже спустя несколько минут, волнение перестало быть лёгким. Кэйа притворился, будто только что проснулся и сонным голосом позвал Дилюка. Тот вздрогнул, быстро обернулся и посмотрел как-то затравленно. Кэйа потянулся к нему, пожаловался на то, что Дилюк его не обнимает и придвинулся ближе, но Дилюк, вместо того, чтобы прильнуть к нему, как он делал всегда, наоборот смотрел испуганно и виновато и отползал дальше от Кэйи. И тогда Кэйа рассмотрел. У Дилюка покраснели глаза. Дилюк плакал. Из-за него. Тогда Кэйа, не обдумав своё решение и его последствия, бросил притворяться. Он серьёзно и нежно посмотрел на Дилюка, протянул к нему руки и тихо, почти умоляюще сказал: — Душа моя, пожалуйста, позволь мне тебя обнять, — Дилюк всхлипнул и помотал головой. — Я люблю тебя, Дилюк, я ни в чём тебя не виню. Дилюк прижал руки к груди, зажмурился и почти остервенело замотал головой. Он хрипло, немного истерично зашептал: — Нет. Ты не знаешь. Не знаешь, — но Кэйа мягко, почти невесомо, коснулся пальцами тыльной стороны его ладони и тихо, серьёзно ответил: — Я знаю, — Дилюк замер и, кажется побледнел. — Я не виню тебя. Это естественно. Пожалуйста, Дилюк, прошу тебя, дай мне тебя обнять. Дилюк снова всхлипнул. Кажется, за то время, что Кэйа думал и выжидал, он хорошенько себя накрутил и теперь всё перерастало в истерику. Дилюк смотрел на Кэйю, как побитый щенок, из последних сил сдерживая слёзы, и мелко дрожал. Кэйа перекатился к своей тумбочке, дрожащими руками кое-как зажёг свечу и обеспокоенно посмотрел на Дилюка. Тот натянул одеяло по самый подбородок, так что теперь видно было только большие, круглые глаза, из которых теперь катились слёзы, и растрёпанную красную косу. Кэйа аккуратно и медленно, тихо бормоча всякий успокаивающий бред, на коленках подполз ближе к Дилюку и легко погладил его по волосам. Кэйа всё говорил и говорил. Без остановки. Говорил о том, как он любит Дилюка, какой тот хороший, замечательный, добрый, чудесный, умный, смешной, нежный, прекрасный, восхитительный, храбрый, отзывчивый и просто лучший человек на свете. Дилюк смотрел на Кэйю большими-большими печальными и виноватыми глазами, постепенно успокаивался и, наконец-то, спустя примерно десять минут, позволил Кэйе утереть слёзы со своего лица. Кэйа, взглядом спросив разрешения, раскутал кокон из одеяла, в который забился Дилюк, и лёг рядом, мягко обнимая его и поглаживая по голове. Дилюк вцепился в его рубашку так, будто она была его последним спасением, снова всхлипнул и, икая, сбивчиво принялся просить у Кэйи прощения. Кэйа ещё несколько минут убеждал Дилюка в том, что ни в коем случае не винит его и не злится. Расхваливал Дилюка на все лады, говорил, что подобное нормально в их возрасте и, опрометью сбегав на кухню, отпаивал Дилюка водой, чтобы тот перестал икать. Дилюк успокоился и уснул только через полтора часа, крепко прижимаясь к Кэйе, уткнувшись лбом в его грудь. Сам Кэйа лежал задумчивый, поглаживал Дилюка по волосам и хмурился. Дилюк плакал из-за него. Дилюку противно от самого себя из-за него. Кэйа легко поцеловал Дилюка в макушку и, уткнувшись носом в его волосы, посмотрел в окно. Он старался не приносить серьёзных неприятностей Крепусу, Аделинде, Дилюку и Джинн, но, как оказалось, он провалился. Он не знал, как это исправить. Кэйа судорожно вздохнул и зажмурился. Слёзы никак не помогут. От слёз не будет пользы. Ему надо исправиться. Ведь неправильный здесь не Дилюк, а он сам. Раньше это казалось ему невозможным, но, когда это было необходимо, Кэйа не лгал себе. Он признавал правду, какой бы горькой она не была. Но сейчас горько не было. Кэйа почувствовал лёгкое облегчение, и его затопило любовью. Ведь когда он услышал стон Дилюка, что-то внутри него дрогнуло. Возможно, скоро он справится. А пока Кэйа прижал Дилюка ближе к себе и, вздохнув, уснул. Аделинда разбудила их вечером, за пару часов до начала праздника, и тут же вышла, прикрикивая на служанку. Проснувшийся Дилюк, вспомнив, что было ночью, боялся дышать и лежал напряжённый, не рискуя выбираться из объятий Кэйи. Сам Кэйа чмокнул Дилюка в макушку, чуть отстранился и тихо сказал: — Всё, что я говорил ночью — правда, душа моя. Я никогда не думал на тебя злиться, так что, прошу, прости сам себя, — после этих слов Кэйа вылез из постели и ушёл мыться, дав Дилюку время подумать. Дилюк, смущённый и окончательно запутавшийся, накрылся с головой одеялом. Кэйа вчера говорил много чего. Дилюк, наверное, за всю свою жизнь столько комплиментов каждой черте своего характера и каждой части тела не слышал. Честно говоря, он сам не понял, как так вышло, что он расплакался от стыда и обиды на самого себя. Но он был безмерно благодарен Кэйе за все те слова и за то, что он хоть как-то прояснил ситуацию. Дилюк вздохнул и взял себя в руки, так что, к тому моменту, как Кэйа вышел из ванной, он уже сидел на кровати и ждал своей очереди. Помывшись, Дилюк молча взял Кэйю за руку, уселся на стул перед туалетным столиком и всунул в руки Кэйи свой гребень. Тот понял всё без слов, легко поцеловал Дилюка в висок и принялся аккуратно и нежно расплетать косу и расчёсывать волосы. Правда, потом Кэйа минут пять выбирал ленту, которой завяжет волосы Дилюка по случаю праздника и, к ужасу самого Дилюка, остановил свой выбор на алой ленте с блёстками. Дилюк даже не спрашивал, откуда она взялась в их спальне. Судя по довольному лицу Кэйи, тот купил её с намерением однажды нацепить на Дилюка, и сейчас ему это удалось. Когда они спустились в гостиную, готовые помогать во всём, оказалось, что вся еда уже готова, а стол сервирован. Аделинда радостно улыбалась, одетая в одно из тех платьев, которые они привезли из Ли Юэ. Крепус сидел в сторонке и играл с Джинн в вэйци и, судя по тому, как он обрадовался сыновьям и вскочил им навстречу, был в шаге от проигрыша. Сама Джинн радостно улыбнулась, помахала рукой, в той самой белой перчатке и громко, практически оглушительно, крикнула: — С Днём Рождения! — а потом ещё раз, но уже вместе с Крепусом, Аделиндой и Дилюком: — С Днём Рождения! — Кэйа радостно захохотал и кинулся обнимать всех по очереди и вместе. Потом, едва его угомонив, Аделинда усадила Кэйю в кресло и торжественно объявила: — А теперь — подарки! Кто начинает? — она внимательно осмотрела всех и, поняв, что Дилюк и Крепус смущаются больше всех, решительно заявила: — Господин Крепус, уверена, Ваш подарок просто замечательный! — Крепус удивлённо моргнул и посмотрел на Аделинду, одним взглядом умоляя о пощаде, но та, как и всегда, была непреклонна: — Нам всем не терпится узнать, на чём же Вы остановили свой выбор. Крепус вздохнул, отошёл в самый тёмный угол гостиной, в котором сейчас лежали коробки с подарками и взял самую большую. Дилюк тут же решил, что подарок отца никто не сможет переплюнуть. Крепус вручил белоснежную подарочную коробку с огромным голубым бантом на крышке Кэйе и тот, открыв её, поражённо охнул, а потом кинулся на отца с объятиями. Крепус рассмеялся, поглаживая сына по спине, и спросил: — Нравится? — Кэйа отлип от него и прилип к коробке, что-то внимательно в ней разглядывая. В итоге он достал из неё новенькое седло с какой-то непонятной подушечкой и радостно закивал: — Очень нравится! Спасибо, пап, — и, полностью поглощённый разглядыванием своего подарка, даже не заметил, какое использовал обращение. Крепус довольно покраснел и широко улыбнулся: — Кожа телячья. Мне сказали, что она лучшая, так что, как-то так, — он развёл руки в стороны и, с шутливой местью глянув на Аделинду, сказал: — А теперь ты, уважаемая Аделинда, — Аделинда немного стушевалась, но Крепус, пусть и с лёгкой насмешкой, поддержал её: — Уверен, твой подарок просто замечательный! Нам всем не терпится узнать, на чём же ты остановила свой выбор. Аделинда тоже отошла в угол и вернулась с парой свёртков, практически всучив их в руки Кэйи: — Вот. Будь прилежным учеником, — Кэйа, решительно ничего не понимая, склонил голову на бок и с вопросом посмотрел на Аделинду, но та ничего не ответила. Тогда Кэйа сел прямо на пол и принялся аккуратно открывать подарки, стараясь не испортить нежно-голубую упаковочную бумагу. Аделинда подарила ему несколько анатомических атласов, пособие по рисованию, уголь, карандаши и альбомы. Глаза Кэйи снова ярко-ярко засверкали от любопытства и радости, он тут же пролистал книги и радостно подскочил к Аделинде, сжимая её в объятиях и, от избытка чувств, чуть приподнимая над полом. Аделинда в ответ мягко и тихо рассмеялась, погладила Кэйю по спине и шутливо-серьёзно пригрозила: — Только не сильно увлекайся. Не забывай о работе в Ордене и тренировках! — Кэйа радостно пообещал это, аккуратно собрал подарки и бумагу и отнёс на ближайший свободный столик, к большой коробке с седлом. Следующей со своей тёмно-синей коробкой, обклеенной самодельными объёмными четырёхконечными серебряными звёздочками, к Кэйе подскочила Джинн. Дилюку стало немного стыдно за то, как был упакован его подарок, но он не подал виду. Когда Кэйа открыл продолговатую коробку, то удивлённо округлил глаза. Джинн, довольная собой, расхохоталась: — Его тоже тебе дарю! Как и то, что под ним! — Надеюсь там не нижнее бельё? — Джинн подмигнула ему: — Кто знает? Под тем самым платьем Джинн, в котором Кэйа был на балу, лежало несколько редких исторических книг и сборников с легендами, а вместе с ними, пара тетрадей, с красивыми обложками, которые Дилюку не удалось разглядеть как следует из-за того, что Кэйа радостно обнял Джинн, как и Аделинду, от избытка чувств, отрывая от пола. Джинн радостно расхохоталась, вцепилась руками в плечи Кэйи и обняла его ногами за талию, и Кэйа закружился вместе с ней, не переставая смеяться. А потом споткнулся и упал прямо в руки Дилюка, который едва устоял под весом двух человек. Кэйа опустил Джинн на землю, ещё раз обнял её и поблагодарил, а потом к нему подошёл отчаянно краснеющий Дилюк. — Честно говоря, я так заработался, что забыл о твоём Дне Рождения, но всё равно постарался подобрать подходящий подарок, — после этих слов он протянул Кэйе плетёную белую корзинку и квадратную коробку. В корзинке был прекрасный букет из лилий калла и бутылка лиюйского вина из цветков белой груши и бутылка инадзумского сакэ. Открыв коробку, Кэйа с лёгким удивлением посмотрел на Дилюка, и тот, почесав затылок, смущённо пояснил: — Я видел, как ты играешь в вэйци с отцом и подумал, что инадзумские сёги тебя понравятся. Правила под доской. Доска для игры в сёги, как и та, что для игры в вэйци, которую Кэйа привёз из Ли Юэ, была скорее низким квадратным столиком на круглых ножках. Кэйа тут же вытащил её из коробки и удивился ещё сильнее. Дилюк тоже подарил ему несколько исторических книг, вот только, в отличии от тех, которые отыскала Джинн, эти были не об Архонтах и их народах. В одной были собраны разрозненные легенды о Войне Архонтов, с комментариями какого-то умного учёного, в другой — истории об Адептах, разных богах и их влиянии на историю и политику, но больше всего внимания привлекал другой том. На тёмно-синей обложке книги был серебряный Драконий хребет, а под ним — явно выдуманный пейзаж подземного города с величественным дворцом. Над вершиной горы всё тем же серебряным цветом было написано: «История королевств без богов: Расцвет и падение Сал Виндагнир и Каэнри`ах». Кэйа поражённо вздохнул. В некоторых странах эти книги считались антинаучными и даже еретическими, и как Дилюк достал их в столь сжатые сроки, оставалось загадкой. Кэйа широко улыбнулся Дилюку, крепко-крепко обнял его, тоже совсем немного приподняв над полом, и звонко чмокнул в щёку. Как сорока, он оттащил все свои подарки в одно место. Затем снова всех обнял и потащил за стол, без остановки треща о том, как же ему хочется попробовать торт. За ужином Кэйа много болтал и шутил, расхваливал еду Аделинды и все свои подарки, и Дилюку пришлось пару раз удерживать Кэйю за локоть, чтобы тот не побежал примерять новое седло на Огонька. Они просидели за столом около пяти часов, а потом Аделинда, суровая и непреклонная, отправила всех, особенно Крепуса, спать. Ведь им, взрослым, рано вставать, и сам Крепус уже давил зевоту, но всё равно упорно не хотел оставлять детей одних. Когда они закончили помогать Аделинде прибирать со стола, та удержала Кэйю за локоть и, пока Крепус не видит, вручила ему просто огромный поднос с несколькими оставшимися салатами, пирожными, остывшим горячим и сок с вином. Кэйа, так быстро, как только мог, изо всех сил стараясь не греметь тарелками и мисками, потащил поднос в их с Дилюком комнату, пока Аделинда, Джинн и Дилюк прикрывали его. Крепус, конечно, всё заметил, но лишь улыбнулся и покачал головой. Аделинда хотела, как лучше и, честно говоря, без неё он бы вполне мог остаться сидеть до последнего, чтобы провести побольше времени с детьми. А ещё так бы он наверняка опоздал на завтрашнюю встречу. В комнате они переоделись в пижамы, Кэйа с радостью заплёл им всем косы, а потом они вместе пытались разобраться в правилах сёги, ели, тихо, чтобы никого не разбудить, смеялись и дурачились. Они решили попробовать сакэ, которое подарил Дилюк, но рекомендации по употреблению, конечно, не прочитали, так что вкус им показался отвратительным, а после пары глотков алкоголь ударил в голову. В итоге бутылку саке они отложили, а Дилюк виновато поглядывал на Кэйю, всё-таки заметившего инструкцию. В итоге они допили вино, которое им дала Аделинда, но его хватило всего на пару глотков для каждого (Кэйа утверждал, что она специально всё рассчитала, и Джинн с Дилюком были с ним согласны). В какой-то момент, как бывало на всех праздниках, улыбка Кэйи стала казаться блеклой и он отполз на подоконник, удобно устроившись на подушках и глядя на снегопад за окном. Джинн и Дилюк, привыкшие к такому, прямо на полу уселись играть в сёги. Кэйа смотрел в окно, на снежинки и сугробы, на мелькающие вдали огоньки кристальных бабочек, на сверкающие в тёмном-тёмном небе звёзды, а потом, вдруг, неожиданно, тихо сказал: — Там не было звёзд, — Джинн и Дилюк тут же оторвались от игры и посмотрели на Кэйю. Прежде, чем они спросили, он пояснил: — Там, откуда я, — а потом вздохнул, спрыгнул с окна, обнял Дилюка, заставляя того откинуться на пол, ложась поверх него и расхохотался: — Зато теперь у меня есть вы, — Дилюк обнял Кэйю, поглаживая его по спине и Джинн, спустя минуту, подкатилась к ним под бок, обнимая сразу обоих: — Да, у тебя есть мы. — И мы всегда у тебя будем, — уверенно добавил Дилюк. Кэйа ничего не ответил. Они лежали так ещё несколько минут, а потом, незаметно для самих себя, уснули. Первым проснулся Дилюк. У него страшно болела грудь и живот, затекла рука и обе ноги. Поверх него посапывал Кэйа, сбоку недовольно пыхтела Джинн, очевидно отчитывавшая кого-то во сне, а за окном слабо и неуверенно занимался зимний рассвет. Дилюк аккуратно сел, затем снял с себя спящего Кэйю, растёр ноги и потом перенёс Джинн и Кэйю на кровать. Он не заметил Крепуса и Аделинду, умилённо глядящих на них и грохнулся на постель, обнимая уже слипшихся Кэйю и Джинн, тут же засыпая. Примерно через три часа разъярённая Фредерика прилетела за Джинн на винокурню. Она требовала у Аделинды объяснений, яростная, властная, готовая рвать и метать, но была остановлена ледяным спокойствием и выдержкой Аделинды, вставшей в дверях винокурни и невозмутимо-спокойно и подчёркнуто вежливо отвечавшей на все её вопросы, возмущения и оскорбления. Джинн, Дилюк и Кэйа проснулись именно от яростного крика Фредерики, и Джинн охнула: — Бездна, мы же должны уезжать в Фонтейн по делам в три по полудни, — она тут же глянула на часы и выругалась ещё раз. Кэйа погнал Джинн в душ, Дилюк, нагревая руки пиро энергией, разглаживал её одежду, а потом сушил волосы, которые Кэйа ловко и быстро расчесал и заплёл. Пока Кэйа разбирался с волосами Джинн, Дилюк всунул в неё пару ложек салата, несколько пирожных и сок. Короче говоря, уже через каких-то семь минут, Джинн, свежая и аккуратная, так, будто не она проспала полночи на полу в одежде, стояла на пороге винокурни и извинялась перед матерью и Аделиндой. Когда дверь за ними закрылась, Аделинда, убийственно-спокойно, с вежливой улыбкой, как бы между делом, сообщила: — Ещё немного, и я выцарапаю глаза этой женщине, — а потом повернулась к Кэйе и Дилюку, стоящим за её спиной и откровенно напуганным, и с мягкой улыбкой спросила: — Не хотите чаю? Кэйа нервно хихикнул и уточнил: — А ты мне глаз оставишь? Он у меня последний. Аделинда легко улыбнулась и благосклонно кивнула: — Если вы сегодня же приберёте своей комнате. Кэйа и Дилюк громко рассмеялись и пообещали закончить с уборкой к концу дня. Вечером они серьёзно поговорили, тщательно обсудив все детали их отношений, чувств и мыслей по поводу их новых проснувшихся «потребностей» — как назвал их Кэйа — и, довольные, легли спать. На следующий день они снова приступили к работе в Ордене. Их вновь засосало рутиной, но теперь их не одолевали тяжёлые мысли и сомнения. Каждый вечер, перед сном, как бы сильно они не уставали, они целовали друг друга и засыпали совершенно счастливые.