Прекрасны в осколках / Perfectly in Pieces

      Всё тело болит. Болит уже так давно, что Гермиона уже и не помнит, когда не боролась за каждый вздох.              Не делай этого. Лёгкие могут ненадолго задержать воздух. Ты не продержалась и минуты.              Помнишь? Если захочешь, через минуту снова сможешь вздохнуть.       Но почему ты этого хочешь?              Давай просто остановимся.              Всё равно больно.              Это никогда не закончится…              Она чувствует, как кто-то касается кожи, создавая крошечные очаги мучений — более жгучие, чем на других участках. Очередное прикосновение — она чувствует это сквозь туман в сознании. Но совсем не хочет чувствовать.              Пожалуйста, просто потеряй сознание. Пожалуйста, ты же сама знаешь, что так проще.              Она хочет заставить разум поддаться боли, но этому препятствует вечное упрямство. Прикасающаяся к ней кожа чуть движется — она хрипло хнычет, когда сильное покалывание с правой стороны просачивается в заднюю часть черепа и в ноздри.              — Чёрт, Грейнджер, прости меня, прос… чёрт… почему я сразу этого не сделал…              Кожа незнакомца исчезает: холодная поверхность сотрясает поражённую лихорадкой кожу, а горло покидает ещё один тоненький стон.              Всего секунду Гермиона лежит на холоде, затем её обволакивает что-то мягкое, и кажется, что она плывёт.              Я сейчас снова потеряю сознание. Пожалуйста, Мерлин, дай мне снова отключиться…              Но, конечно, она не уходит в небытие. Боль всё так же пронизывает всё тело, и Гермионе всё так же кажется, что она плывёт.              Пришло время сделать следующий вдох.              Зверушка, ты хочешь этого?              Нет. Но ты и сам знаешь, что заставишь меня…              Она вдыхает — боль усиливается. Стонет и чувствует, как голова откидывается набок.              — Грейнджер, мы почти пришли, мы почти пришли. — Сквозь туман пробивается чей-то голос.              Он звучит знакомо. Гермиона не может вспомнить его, не может соотнести с лицом. Но слышит много знакомых голосов. И уверена, что этот — мужской. Он отличается от того, предыдущего. Так чей же он? Она знает, она знает, чей. Имя лежит прямо на кончике языка, но не складывается в…              Её кладут на что-то мягкое. Оно окутывает разбитое тело и обволакивает со всех сторон.              Кровать.              Нет…              Она вскидывает голову и слишком быстро открывает глаза.              Ложись на пол. Ложись на пол.              Пока глаза после кромешной тьмы привыкают к естественному освещению этой комнаты, Гермиона слышит только боль.              — Нет, пожал… — не успевает договорить: челюсть её смыкается и белый свет затмевает зрение в левом глазу слишком надолго, чтобы быть нормальным.              Слева от себя она слышит шарканье ног, и в поле зрения входит чья-то тень.              — Всё хорошо, всё хорошо, Грейнджер, мне нужно, чтобы ты открыла рот…              Открой рот…              Нетнетнетнетнет…              Слёзы наполняют глаза, тело дрожит, когда Гермиона следует приказу.              — Хорошо, хорошо, несколько секунд ты будешь чувствовать покалывание, но оно… чёрт, ты и сама всё знаешь. Глоток спокойствия, Грейнджер, именно его я использую.              Она не знает, о чём твердит голос. Не знает ничего, кроме боли. Горло заливает тёплая жидкость, и, задержав дыхание, она смотрит на странное пятно в углу потолка. Гермиона не помнит, как оказалась здесь.              Если хочешь, скоро всё закончится. Просто проглоти.              Но она всё не дышит и удерживает микстуру в горле.              — Грейнджер, ты должна проглотить.              Глотай…              Тёплая жидкость просачивается в желудок, когда она расслабляет горло. Тело охватывает дрожь. Что-то не так. Она не уверена, хороший ли это знак или плохой.              — Хорошо, хорошо. А сейчас… Чёрт… Чёрт… Почему вокруг меня всё время умирают люди?!              Внезапно дышать становится легче. Тело больше не дрожит.              Странно.              — Так, Грейнджер, теперь очередь за крововосполняющим.              Ещё больше тёплой жидкости во рту. Здесь есть ещё кто-то? Всё происходит слишком быстро. Неужели в какой-то момент она потеряла сознание? Разум спокойнее, чем когда-либо, так почему же Гермиона на грани обморока? Может быть, именно на это и похожа смерть.              Наконец-то…              — Грейнджер, давай, ты должна проглотить.              Она глотает.              — Так, бадьян, костерост, растопырник и… чёрт… да, сначала костерост. Да, да. О, нет, чёрт, нет, какой же ты придурок, нужно начать с обезболивающего.              Во рту снова тёплая жидкость. Несмотря на всю боль, Гермиону сейчас вырвет.              — Глотай.              Глотает.              Через несколько секунд туман, который, казалось, укрывал разум целую вечность, начинает рассеиваться.              Что происходит?              Зрение восстанавливается, мысли формируются отчётливее — состояние так отличается от того, что она чувствовала раньше.              Что происходит?              Должно быть, она произнесла это вслух, потому что голос ответил:              — Грейнджер, ты… всё плохо. Эти зелья забирают часть боли. Тебе уже лучше?              Она знает его. Да, у него то же самое имя, что и у человека до него, но это не он.              — Тео? — Голос хриплый и резкий, и, по правде говоря, Гермиону он пугает. Но она продолжает смотреть в потолок. Не осмеливается перевести взгляд на парня.              Неудивительно. На самом деле, это совсем не должно ошеломлять, но Тео? В школе он всегда был таким тихим, в отличие от остальных никогда никого не задирал и хорошо учился. Если она правильно помнит, на их курсе он был вторым — шёл сразу за Гермионой. Его излюбленный стол в библиотеке находился за три от её собственного, и они оба, проходя мимо мест друг друга, обменивались кивками и бросали короткие улыбки. А, так как оба проводили в этом помещении больше времени, чем где-то ещё, виделись они довольно часто. Но никогда не общались. Гермиона всегда думала, что у них будет возможность получше друг друга узнать, когда они будут делить башню старост. Как и многое другое, эта возможность так и не настала.              — Да, это я. Если ты можешь говорить, значит, обезболивающее действует… чёрт, твоё тело, Грейнджер… — Услышав эти слова, она напрягается и закрывает глаза — не желает видеть, что произойдёт дальше.              — Хорошо, сначала костерост, затем бадьян, затем… раны на теле. Да, сначала внутри, потом снаружи… — На середине предложения Тео останавливается и замирает. — О чёрт, чёрт, чёрт, чёрт, чё…              Гермиона слышит открывающуюся дверь: должно быть, он выходит в коридор.              — Фритзи!!!              Хлопок.              — Да, хозяин? О, вы нашли новую игрушку. Её нужно починить?              — Что? Чёрт, Фритзи, ты сейчас серьёзно? Она человек, она… Знаешь что, нет времени… Мне нужно, чтобы ты пошла к…              Тело снова пробивает дрожь, зрение пропадает. Рот заполняет жидкость. Она чувствует, как капли вытекают из уголков губ и через нос. Гермиона пытается дышать, но не может пробиться сквозь этот раствор.              — Скажи ему «барвинок»! Он поймёт и… чёрт, иди, отправляйся сейчас же!              Её переворачивают на бок — как жидкость во рту и горле мгновенно выталкивается наружу.              *** — Успокойся, Тео, успокойся. — Когда дыхательные пути достаточно очищаются, она вдыхает. — Хорошо, Грейнджер, сейчас мне нужно вытащить из твоего лёгкого ребро. Будет больно, но костерост, обезболивающее и глоток спокойствия сразу же помогут тебе, ты слышишь? Хорошо, Грейнджер, ты понимаешь меня? Грейнджер? Мне нужно, чтобы ты зажала это во рту. Прикуси его, поняла? Грейнджер, моргни дважды, если поняла. ***              Гермиона смотрит перед собой, на большой камин с огромным викторианским креслом рядом. Его полка заставлена небольшими реликвиями.              Это что, первое издание «Истории Хогвартса»?              — Грейнджер? Гермиона, ты со мной? Чёрт… Хорошо, хорошо. Я… Гермиона, прости меня.              Пальцы раскрывают её рот и кладут в него какую-то тряпку. Она заглушает ужас.              Тео встаёт позади Гермионы. Она чувствует, как его рука проскальзывает под ткань и касается живота — места, которое болит даже после стольких зелий.              Только не Тео… пожалуйста, пожалуйста, только не Тео.              — Так я и думал, теперь, как и сказал, будет больно.              Ладонь снова нырнула под покрывало — горячая кожа остро чувствует прикосновение пальцев.              Внутри что-то щёлкает, и из последних собранных после передышки от боли сил Гермиона отталкивается подальше от Тео. От резкого рывка летит с кровати и падает на пол. По лицу текут слёзы. Руки дотягиваются до края расписного ковра, лежащего перед камином.              — Чёрт возьми, Грейнджер, ты в пор…              — Пожалуйста, Тео, пожалуйста, не дел… не делай этого со мной. Пожалуйста, умоляю…              В минуты тишины, последовавшие за её отчаянной мольбой, она продолжает пытаться отползти от него. Плевать, что приходится умолять. Плевать, что другие, до Тео, злились на неё за проявления подобного акта неповиновения. Плевать, что уже не осталось гордости, которая бы остановила её. Гермиона должна была это произнести. Та часть, которая не хочет верить, что все люди по своей природе порочны, заставляет её заговорить.              — Чёрт.              Перед Гермионой оседает тень, и она впервые поднимает взгляд. Его волосы длиннее, чем раньше. И кудрявее. Похожи на её, но менее вьющиеся и более податливые. Тео уже не такой худой: в школе он всегда отличался долговязостью, но, похоже, со временем прибавил в росте. Глаза у него всё те же оливково-зелёные. Ну, по крайней мере, один. Другой разукрашен жутким синяком.              Он совсем не похож на своего отца.              Эти глаза заставили бы вас всех поверить, что Тео… непорочен.              — Грейнджер, не закрывай глаза. Пожалуйста, просто посмотри на меня. — Не осознавая, что вообще закрывала глаза, Гермиона открывает их и внимательно наблюдает за парнем. Он смотрит в ответ. Пристально, пугающе. — Клянусь. Я не причиню тебе вреда. Не прикоснусь к тебе больше, чем это необходимо для твоего исцеления. Грейнджер, посмотри на меня. Мы надрывали задницы, пытаясь найти тебя и убедиться, что ты в безопасности, слышишь? Хорошо? Грейнджер, ты слушаешь? Я исцеляю тебя. Я хочу спасти тебя.              Он хочет спасти меня? Исцелить? Должно быть, это уловка. Новая игра.              И всё же он смотрит на неё взглядом, полным отчаяния и искренности.              Я могу доверять ему…              Так подсказывает интуиция, но мозг считает иначе.              Его зелья работают. Твой разум яснее, чем когда-либо за долгое время. Давай узнаем, что произойдёт дальше. Какие у тебя ещё есть варианты?              Бежать… Ха…              Сражаться… Ха-ха…              Уступить… Вот так, зверушка.              Гермиона снова поднимает на Тео глаза и слабо кивает, пытается убедить его, что слушает. Это всё, что необходимо парню. Он выпускает углекислый газ — должно быть, всё это время не дышал — и опускается перед ней на колени.              — Хорошо, лежи вот так, на боку, и вот, снова засунь это в рот. Как я уже сказал, будет больно, но, как только всё закончится, я введу тебе очередную дозу обезболивающего и костероста, хорошо? А потом мне наверняка потребуется твоя помощь: необходимо понять, где сильнее всего болит.              Тео смотрит на Гермиону сверху вниз, между ними свисают два крупных тёмных локона. Он поворачивает голову влево, чтобы смахнуть их с лица.              Ему не помешала бы резинка.              Парень на мгновение исчезает и возвращается с колбами зелий и ингредиентов.              — Думаю, у меня есть всё, что нужно, чтобы исцелить твои раны. Возможно, понадобится ещё бадьян, но я думаю…              Когда Тео нервничает, он много говорит. Она заставляет его нервничать. Что ж, это состояние её тела заставляет его нервничать. Неплохая перемена слагаемых. Тело Гермионы пугает других, а не наоборот.              *** Лучше так, чем когда мужчины пугают её.              Подходят ближе.              Связывают.              Дрессируют.              Пинают.              Трогают.              Душат.              Используют в своих целях. ***              О, нет.              — Тео!              Ужасное осознание заставляет тело снова задрожать. Нотт смотрит с линии зелий над её головой, выставленных в ряд для быстрого использования. Гермиона поднимает руку, хватает его за рубашку, чтобы притянуть ближе.              — Наложи на меня противозачаточные чары сейчас же!              Лицо парня меняется с обеспокоенного и растерянного до застывшего в ужасе. Левая рука позади дрожащего тела медленно поднимается. Он прижимает её к груди, пока в разум проникают слова Гермионы.              — Я, я… чёрт, я не знаю как.              Она снова начинает плакать и, принимая поражение, отпускает ткань, но он всё ещё стоит рядом. Глаза ищут что-то вдалеке.              — Я должен это знать. Все эти воспоминания о проклятых ноч… Но никогда не думал… Чёрт, я действительно говорю как грёбаная девственница, чёрт…              — Ты часто говоришь «чёрт».              Она не знает, почему произносит слова шёпотом. Может быть, потому что впервые за долгое время разговаривает с кем-то. Это первое взаимодействие, где Гермиона снова чувствует себя человеком.              — Нервный тик. — Тео всё ещё смотрит на точку над её головой: его мысли блуждают где-то в другом месте. Двигает челюстью. Пытается решить стоящую перед ним проблему.              — Но он точно знает…              Голос тише шёпота, но зрение понемногу начинает возвращаться в реальность. Нотт опускает голову и смотрит на Гермиону, всё ещё прижимая её к себе.              — Грейнджер, кое-кто скоро придёт мне на помощь. Тот, кто хочет помочь тебе, поверь мне, слышишь? Он сможет наложить противозачаточные чары. Скоро уже будет здесь. Но пока мне нужно залечить твои рёбра и лёгкое.              Она кивает — Тео снова осторожно укладывает её на бок и встаёт позади, затем просовывает руку под ткань.              — Так, челюсти не смыкаются… хорошо, вот так…              *** Слышится тихий шум, настолько тихий, что может показаться, будто это упала подушка. Звук — он должен был быть совсем незначительным — заставляет тело Гермионы вспыхнуть от такой боли, которую она раньше никогда не испытывала. ***              Она начинает кричать. Смесь стонов и воплей. Не успев вдохнуть, девушка чувствует, что изо рта вытаскивают ткань, а в горло заливается тёплая жидкость.              — Глотай!              Глотает.              Очередная тёплая жидкость.              — Глотай!!!              Глотает.              Очередная тёплая жидкость.              — Глотай!!!              Глотает.              Гермиона всё ещё не может дышать. Она чувствует то место, где раньше функционировало лёгкое. Раньше вовсе и не замечала, что могла ощутить то пространство, где орган должен был заполняться даровавшим жизнь кислородом, но теперь, когда его нет, начинает понимать разницу.              — Не паникуй, не паникуй, ещё пара секунд — и ты снова его почувствуешь. Посмотри на меня, Грейнджер, ещё пара секунд.              Глаза Тео прикованы к её глазам.              Хорошие глаза. Не самые худшие, в которые я буду смотреть, умирая.              Хочется так о многом его попросить, сказать ему выполнить несколько дел после её смерти.              Убедись, что Живоглот будет жить в Норе. Для него она как второй дом.              И Гарри… всё это было не зря.              Скажи Рону, что она любит его.              Отдай коллекцию книг в библиотеку Хогвартса.              Отправь оксфордскую толстовку на адрес её родителей в Австралии. Даже если они больше не помнят дочь, Гермиона эгоистично желает, чтобы в новой жизни у них была её часть.              Гермиона открывает рот, чтобы облечь мысли в слова, но не может: лёгкие перестают работать. Поэтому она просто смотрит в эти зелёные глаза и приподнимает уголки рта.              Я готова.              Звук срабатывающего за спиной Тео камина заставляет её тело вздрогнуть, а лёгкие глубоко втягивают воздух.