Прекрасны в осколках / Perfectly in Pieces

      — На зелье я наложил дезиллюминационные чары. Оно у тебя в левом кармане. Сделай всё, чтобы никто не заметил, как ты его принял. Зелье похоти — в правом, на случай, если Тёмный Лорд позволит ей принять его. Гермиона, твоего противозачаточного хватит ещё на три дня. Плюс у меня ещё кое-что для тебя припасено. Глоток покоя, болеутоляющее, бадьян...              Тео всё продолжает говорить, но Драко не слышит ничего, кроме стука своего сердца, пока они идут по коридору его отчего дома.              В его голове нет ни мыслей, ни чувств — лишь пустота, чёрная и бесплодная...              Пока его не обхватывают и не сжимают её маленькие тёплые ладони.              Пожалуйста, Грейнджер, не прикасайся ко мне, прошу...              Я не могу этого сделать.              Драко отдёргивает руки и проходит вперёд на безопасное расстояние.              Он вот-вот изнасилует её. Её. Грейнджер может как угодно называть эту чёртову ситуацию, но Драко знает правду. Он не дурак.              Даже Тео пытался убедить его, что это некая серая зона насилия — чем вызвал у него смех.              Как этот день так быстро превратился в ад?              Всё начиналось так прекрасно. Драко планировал записать его в число самых любимых дней в жизни.              Он по-прежнему чувствовал её вкус на языке, когда делал вдох. Драко знал, что это неправильно, но стоило выйти из комнаты, как он ничего не смог с собой поделать. Драко должен был узнать, какова она на вкус.              Одна только мысль, одно желание, когда она безукоризненно следовала указаниям Драко и доводила себя до оргазма, заставляли его едва не взрываться, пока он толкался в свою ладонь. Стоит вспомнить и фантастические звуки, которые издавала Грейнджер во время процесса. Драко так её и представлял — очень звонкой в постели.              Поэтому, когда она вложила свои пальцы в его руку, он крайне бережно хранил её драгоценную влагу, чтобы не потерять ни капли. Гермиона застыла от шока. Драко испытывал восторг. Никогда прежде он так быстро не вылетал из спальни.              Едва закрыв дверь ванной, Драко тщательно вылизал каждый дюйм своей ладони. Чёрт, на вкус она просто невероятна. Грейнджер действовала на него так же, как алкоголь. Опьяняла. Вызывала зависимость.              Он хотел ту рубашку, о которую Гермиона вытерла руку. Хотел создать амулет, чтобы навсегда сохранить её запах. Хотел создать аромат их двоих, даже когда их уже не будет двое.              И вот теперь — спустя всего пару часов — Драко идёт по коридору туда, где станет одним из многих мужчин, которые воспользовались ею. Окажется в одном списке с Кэрроу, Ноттом-старшим и чёртовым Долоховым.              После этого он больше не сможет жить в своей шкуре. Не сможет позволить себе чувствовать.              Оболочка — вот что останется от Драко на всё то время, пока она с ними.              Пустота — как та, что наполняла его большую часть пятого, шестого и седьмого курсов. А потом он покончит со своей дерьмовой жизнью так, чтобы оставить после себя как можно больше разрушений. Смерть станет приливной волной, уничтожающей всех, кто попал в его постоянно растущий список достойных сдохнуть.              — Малфой, подожди, пожалуйста, просто посмотри на меня.              Её голос прорывается сквозь пустоту. Как у неё постоянно получается рушить его концентрацию?              — Я не могу.              Драко ничего больше не может произнести. Он хочет говорить, вопить, кричать до срыва горла, чтобы больше никто и никогда не смог услышать его голос.              Я не могу смотреть на тебя.              Не могу говорить с тобой.              Не могу прикоснуться к тебе.              Не могу сделать это.              Чёрт возьми, я не могу.              Грейнджер, ради тебя я готов пойти на всё. На всё.              Но не могу сделать это с тобой.              Не ради тебя.              Не с тобой.              Никогда.              Больше никогда...              Драко так долго находился в карусели одного дерьмового решения за другим, что искренне верил: хуже уже быть не может.              Ведь не может быть ничего хуже, чем встать перед выбором: признаться в своих чувствах к девушке и выставить её на переднюю линию огня или держаться на расстоянии и пытаться защитить издалека?              Может.              Не бывает ничего хуже, чем получить тёмную метку или наблюдать за тем, как отец гниет в Азкабане?              Бывает.              Что может быть хуже, чем решить умереть или убить себя — а впоследствии и всю свою семью — или уничтожить одного из самых могущественных волшебников на свете?              Всё.              И ведь нет ничего хуже, чем стоять между тем, чтобы лишь смотреть, как девушку, которую ты долгие годы пытался защитить, пытают на полу твоей гостиной, пока ты ждёшь, что кто-то придёт её спасти, или поступить героически и попытаться самому вызволить её, но при этом, несомненно, убить вас обоих?              Есть.              Но теперь Драко достаточно храбр, чтобы посмотреть судьбе прямо в лицо и показать ей средний палец, при этом размышляя, что, чёрт подери, может быть хуже, чем выбирать между тем, чтобы изнасиловать девушку, ради которой ты готов на всё, или смотреть, как её насилует кто-то другой?              Мир, в котором живёт Драко, никогда не даёт ему возможности сделать то, что он хочет. Принять правильное решение. Потому что зло никогда не преподносит лёгкого выбора. Оно предлагает два, которые в любом случае убьют тебя.              Гермиона начинает плакать, и его шаг на секунду сбивается. Драко хочет схватить её, обнять и сказать, что всё будет хорошо. Хочет увести в безопасное место, передать кому угодно, лишь бы она выбралась из этого дерьма. Даже чёртовому Уизелу.              Он мечтал стать для неё тихой гаванью и сделал так много, чтобы она была под защитой, но каждый раз Драко приходилось причинять Гермионе боль или стоять в стороне, пока кто-то другой делал это за него. Лишь бы уберечь её от смерти.              Ты не спасаешь её. Лишь продлеваешь процесс.              Продлеваешь её страдания.              — Ты знаешь, куда идёшь?              Драко молча продолжает свой путь, точно понимая, где должно всё случиться. В поместье есть десятки комнат. Но нет, так было бы недостаточно жестоко. Своё чёртово представление Тёмный Лорд может лишь в одной. Особенной.              — Нотт, сними с неё мантию. Грейнджер, подойди.              Не оглядываясь на Гермиону, Драко отводит ладонь за спину, находит её руку, обхватывает и тянет. Она негромко вскрикивает, когда задевает его бок, и Драко толкает её вперёд.              — Малфой, я всё понимаю. Я не злюсь на тебя и никогда не буду смотреть на тебя как на...              — Ещё одно слово, и я заставлю тебя замолчать.              Её плач усиливается.              Мне так жаль.              Так жаль.              Мне так чертовски жаль.              Драко сворачивает в коридор и чувствует, как Грейнджер отступает на шаг назад, — понимает, куда они направляются.              — Вы что, издеваетесь? — слышит он шёпот Тео, когда они входят в гостиную его поместья.              Тёмный Лорд сидит в большом кресле; вокруг него обвивается Нагайна и почти полностью скрывает нижнюю часть его тела. Людей здесь меньше, чем предполагал Драко, но это вполне логично, учитывая, как тщательно все эти месяцы скрывалось местонахождение Грейнджер.              Справа находится его тётя, рядом с ней — отец в компании других высокопоставленных Пожирателей Смерти, таких как Кэрроу.              Я убью тебя, Конченная Кэрроу.              Нотт-старший и Долохов стоят ближе к Тёмному Лорду и перешёптываются. Долохов замечает их появление и обращает всё своё внимание на брюнетку, которую Драко тянет за собой.              — А, юный Драко! Спасибо, что присоединился к нам.              Он продолжает грубо тащить Грейнджер за руку, пока они не оказываются перед Тёмным Лордом. Опустившись на одно колено, Драко дёргает её за руку и толкает на пол.              — Милорд.              Он поднимается на ноги, стараясь не смотреть на девушку, всё ещё лежащую на полу справа от него. Тео подходит и тоже опускается на колено, после чего выпрямляется.              — Вижу, вы оба заботитесь о зверушке лучше, чем прежние хозяева. Успели насладиться своим приобретением?              — Милорд, я стараюсь не прикасаться к ней чаще, чем это необходимо.              Драко смотрит на Долохова, который не сводит глаз с Грейнджер. Он нервничает — словно в любую секунду готов подскочить и схватить её. Чёртов монстр засовывает руку в карман, и его поведение немного меняется.              — И почему же? — спрашивает Тёмный Лорд.              — У меня нет никакого желания запятнать подобными ей свою чистую кровь, милорд.              Пожалуйста, пусть этого будет достаточно.              Прошу, только бы было достаточно.              В знак понимания и согласия Волдеморт кивает головой.              — Юный Драко, ты всегда так предан чистоте крови. Я высоко ценю это качество. Как продвигаются твои успехи в выполнении задания?              — Пока никак, милорд. Она досталась мне с расщеплённым и разрушенным разумом. Хаос в её голове не позволяет легилименции найти хоть что-то вразумительное. Последний месяц мы потратили на то, чтобы вылечить её голову до того состояния, когда мы можем попытаться использовать её воспоминания и заняться поисками.              Тёмный Лорд переключает внимание на Грейнджер. Ночнушка едва ли что-то прикрывает, да и в этой позе её грудь полностью открыта окружающим. В том числе и Долохову, который одной рукой поправляет переднюю часть брюк, а другой — сжимает верхнюю часть мантии. И не сводит глаз с Гермионы.              Мы убьём тебя, Долохов.              — Что ж, посмотрим.              В ту же секунду Грейнджер начинает кричать и опрокидывается на спину — так Тёмный Лорд прорезает её сознание. Драко понимает её чувства. За последние пару лет Волдеморт много раз проникал в его сознание. Но лучше не становилось. Боль ощущалась так же сильно, как и Круцио. Иногда повелитель совмещал оба способа, особенно после поведения Драко в битве за Хогвартс и позже, когда позволил Золотому Трио сбежать из его поместья.              И вот ты снова здесь, а она лежит на полу гостиной и кричит.              Ты не спасаешь её.              Это всё твоя вина.              Тебе никогда не удаётся её спасти.              В отличие от прошлого раза, её крики прекращаются через одну минуту и сорок одну секунду.              Тёмный Лорд моргает и улыбается Драко, а после смотрит на Долохова.              — Антонин, за месяц он добился большего прогресса с этой игрушкой, чем ты за шесть. Я искренне верю, что отнять у тебя зверушку стало моим лучшим решением. Возможно, стоит позволить Драко оставить её себе, как только я закончу с ней.              Драко не может отделаться от переполняющего его чувства гордости за свою ведьму.              У неё получилось. Получилось удержать стены разума против одного из чёртовски темнейших волшебников в мире. Мерлин, есть хоть что-то, на что она не способна?              Долохов наконец отрывает взгляд от Грейнджер и смотрит на Тёмного Лорда.              — Милорд, уверяю вас, сейчас мы ближе, чем когда-либо. К следующему представлению мы добьёмся значительного успеха.              — Рано об этом говорить, Антонин. А теперь продолжим празднества!              Я не могу.              Не могу.              Сделаю что угодно, только не это.              — ...Драко, ты с нами впервые, так что позволь мне всё объяснить. Ордену нужно напоминание — напади они, и платить за это будет Грязнокровка. Очевидно, развлечения Антонина с ней уже утратили свой лоск.              Волдеморт замолкает и облизывает губы настолько медленно и сладострастно, что по коже Драко пробегают мурашки.              — Я уважаю твою нежелание использовать её так же, как делал это Антонин, но ведь нам по-прежнему необходима демонстрация?              Он не будет заставлять Драко насиловать её? Он точно правильно понимает его слова? Какая ещё может понадобиться демонстрация?              — Используй Круцио. — Волдеморт не сводит с него глаз.              Драко моргает и начинает доставать палочку.       Не могу это сделать.              Ты ведь говорил «что угодно»?              Я солгал.              — Конечно, милорд, но Круцио может повредить её рассудок, и весь достигнутый нами прогресс придётся начинать сначала. — Ему чудом удаётся вытянуть из себя эти слова.              Пожалуйста, пусть этого будет достаточно.              Прошу, только бы было достаточно.              Сначала Волдеморт недолго сверлит его взглядом, затем переводит внимание на змею и нежно гладит её по голове.              — Верно... этого бы нам не хотелось. — Он вновь смотрит на Грейнджер и отмечает зачарованные синяки и порезы на её теле. — Она грязнокровка. Сделаем это в их традициях. Ударь её.              Драко вновь моргает.              Лучше бы я бросил в неё Круцио.              Так между нами хотя бы есть дистанция.              Не могу коснуться её руками.              Конечности начинают дрожать, и Драко благодарит толщину мантии за то, что она так удачно скрывает все улики.              Впервые с момента появления в гостиной Грейнджер оглядывается на них с Тео. Её лицо и правда всегда показывает все чувства — как она и сказала им несколько недель назад, — и сейчас Гермиона смотрит на него так же, как в тот первый раз, когда очнулась на полу у Тео.              С ужасом.              Вместо того чтобы подойти к ней, Драко делает шаг назад.              — Ты что, меня не услышал? Я сказал, ударь. Бей, пока я не прикажу остановиться.              Драко молча смотрит на неё. Его разум не воспринимает ничего и никого. Он не может двигаться, не может говорить, не может думать: его окутывает страх того, на что способно одно лишь действие и во что оно может его превратить.              Правая ладонь сжимается в кулак, и Драко делает несколько шагов к ней. Гермиона смотрит прямо на него. Если он не согласится, это сделает кто-то другой. Например, Долохов протянет к ней свои руки. Если Драко не уничтожит себя, они уничтожат её.              Грейнджер, что мне делать?              Я не могу так.              Не могу...              Не успев закончить мысль, он замечает движение слева от себя.              Неожиданно Тео подходит к Грейнджер, поднимает руку и больно ударяет её по лицу.              Она вскрикивает, и её голова ещё не успевает коснуться пола, Тео наносит очередной удар по другой щеке — Гермиону отбрасывает в сторону.              Не в силах ни пошевелиться, ни обдумать происходящее, Драко на мгновение замирает. Тео вновь надвигается, а она плачет.              Что за чёрт!?              Останови это!              Он делает шаг к брату. Борется с желанием убить его, но внезапно Тео поворачивается к нему лицом.              Драко вновь замирает.              И понимает.              Выбор сделан.              Нет, Тео... Я не могу позволить тебе совершить это.              Ты не должен поступать так с собой.              — Так, так, так, полагаю, каков отец, таков и сын, — произносит кто-то справа от них.              Закрыв лицо руками, Грейнджер плачет. На пол начинают стекать тонкие струйки крови.              Прежде чем она успевает посмотреть на Тео, он снова поднимает руку — на этот раз сжатую в кулак — и бьёт её по лицу с такой силой, что Гермиона отлетает на пару футов назад и обрушивается на пол.              — Не смей поднимать глаз, грязнокровка!              Тео подходит ближе, отводит ногу назад и пинает её в бок.              И снова.              Продолжает пинать, бить, отшвыривать в сторону и калечить.              Звуки, что срываются с губ Гермионы, совсем не похожи на те, что несколько часов назад слышал Драко. Её крики убивают его, разрывают на части, пока он стоит и смотрит. Всегда, чёрт возьми, смотрит. Никогда не спасает. Никогда не защищает. Всегда и вечно лишь смотрит. А теперь смотрит и на то, как его лучший друг уничтожает себя.              Прости меня, Грейнджер.              Я хочу остановить это, Грейнджер.              Он не хотел этого, Грейнджер.              Пожалуйста, прости нас, Грейнджер.              Пожалуйста, прости себя, Тео.              Пять минут и пятнадцать секунд...              Удар.              Двадцать шесть секунд.              Пощёчина.              Тридцать семь секунд.              Удар.              Сорок восемь секунд.              Пинок.              Пятьдесят девять секунд.              Пинок.              Десять секунд.              Пинок.              Двадцать одна секунда.              — Она ещё жива?              Драко понимает, что смотрит в пол. Она молчит уже больше минуты. Точнее, семьдесят три секунды. Он поднимает глаза, и все его стены рушатся от того, что перед ним снова тело.              Снова сломленное тело.              Снова кроваво-красное тело, что только недавно стало золотым.              Снова его тело.              Снова её тело.              Снова её мёртвое тело.              Грейнджер.              Не успев подумать о последствиях, Драко бросается к ней и переворачивает её на спину. Смотрит на синяки под глазами, сломанный нос и разбитые губы и вздрагивает. Её глаза закрыты. Её конечности в его руках бескостные.              Она мертва.              Убей их.              Убей их всех сейчас же.              — Сердце бьётся. Всё в порядке. — Драко переводит взгляд и видит Долохова с его чёртовой ладонью на её шее.              — Убери от неё свои лапы. — Это даже не предложение, скорее рычание.              Но Долохов не поднимает на него глаз. На лице этого ублюдка появляется улыбка, и он начинает трогать её везде, где только можно, и так быстро, как только возможно.              К счастью, прежде чем Драко выхватывает палочку и накладывает на него Аваду — что и являлось его изначальным планом, — своими покрытыми кровью и синяками ладонями Тео хватает монстра за плечо и отшвыривает его на пол. Нотт опускается на колени по другую сторону от неё, прикасается к шее и слегка кивает, после чего отстраняется.              Его холодное лицо такое пустое. Тео не так хорошо владеет окклюменцией, и обнажение эмоций слишком связано с его прошлым. Способность Тео к отчуждению от окружающего мира выработалась из-за отца. Ему пришлось стать таким и жить с этим так долго, чтобы попытаться выжить. Чтобы попытаться обрести безопасность, в существовании которой он вообще сомневался.              Но прошло уже много лет с тех пор, как он прибегал к этой форме самозащиты. Драко просто невыносимо видеть, как его друг вновь становится таким: он ведь старался избавиться от прошлого.              Тео, что с тобой стало?              Пожалуйста, пожалуйста, вернись.              — Она жива, — без всяких эмоций подтверждает Тео.              — Нам стоит показать это Ордену.              Тео кивает, вытаскивает зелье и вливает его в рот Грейнджер. Движется уверенно, словно вид её крови на руках не разрушает его изнутри.              Тео не терпит насилия. Ненавидит его в любой форме. Не желает иметь ничего общего с конфликтами любого рода, поэтому всегда старается пошутить, чтобы как-то разрядить напряжённую обстановку.              Грейнджер дважды дёргается, затем открывает глаза. Она начинает стонать и кричать от нахлынувшей боли. Тело начинает трясти так, что, скорее всего, у неё вот-вот начнётся припадок, но Тео вливает ей в рот ещё одно зелье и останавливает процесс. Гермиона проглатывает его, и через несколько мгновений дрожь уменьшается, а крики переходят в рыдания. Она смотрит на них обоих и в страхе пытается отодвинуться.              — Грязнокровка, ты ведь ещё жива?              Гермиона переключает внимание на тёмного волшебника над ней.              — Знаете, мы сохраним ей жизнь, если нападения прекратятся. Если вы снова предпримете ответные действия, ждите вместо флакона её тело. — Тёмный Лорд говорит в пустоту. Он обращается к тем, кому посылает это воспоминание.              Нотт-старший протягивает ему пузырёк, и Волдеморт поднимает палочку и опускает в него голубоватый, похожий на струну дым.              — Вот и всё.              Опередив Драко, Тео делает шаг, подхватывает Грейнджер на руки и несёт её к открытой двери. Драко следует за ним. Сквозь громкий плач Гермиона умоляет Тео больше не причинять ей вреда, обещает быть для него хорошей грязнокровкой и несёт прочую чертовски отвратительную чушь — Драко нужно, чтобы она немедленно замолчала. Может, она лишь играет или это приступ, но в любом случае ему всё равно. Как только они оказываются в коридоре, Драко подлетает к Тео и пытается забрать у него Грейнджер.              — Малфой, постой!              Ты что, чёрт возьми, издеваешься? Он хочет умереть. Он должен хотеть умереть.              Оглянувшись через плечо, он видит бегущего за ними по коридору Долохова.              — Останови его! Останови его, Малфой, пожалуйста, не позволяй ему приближаться ко мне!              Гермиона ладонями обхватывает шею Тео и ближе прижимается к нему своим сломленным телом, стараясь не попасть в поле зрения этого социопата.              — Драко, я займусь ею. А ты разберись с ним. — Голос Тео всё ещё холоден, возможно, даже холоднее, чем раньше.              Драко кивает брату и поворачивается, чтобы посмотреть на человека, который причинил его девочке немыслимую боль. Кто отнял у неё так много. Кто использовал её. Её. Его талантливую, красивую, добрую, всепрощающую, сексуальную, закатывающую глаза, восхитительную на вкус ведьму.              Когда рядом раздаётся хлопок камина, Долохов останавливается прямо перед ним.              — Чего ты хочешь? Ты ведь чего-то хочешь? Только скажи.              Долохов поднимает голову и смотрит Драко прямо в глаза. О чём, чёрт возьми, он говорит?              — Что?              Антонин в отчаянии вскидывает ладони.              — Скажи, что хочешь получить в обмен на зверушку. Чтобы я проводил с ней время, два раза в неделю, по часу. Только скажи, Малфой.              Драко, возводи стены.              Возводи, чёрт бы тебя побрал, стены.              Драко жмурит глаза дольше обычного и начинает возводить одну стену за другой, чтобы не позволить себе покончить с человеком, стоящим прямо перед ним.              Она должна это сделать. Она убьёт тебя. Не я. Я должен обеспечить её безопасность, пока мы не уничтожим тебя.              — Нет.              Драко отворачивается, но этот ублюдок хватает его за руку и разворачивает обратно.              — Ты ведь хочешь зверушку?! Она тебе небезразлична! Я знал это. Знал, что всё пошло не так. Что ты сделал, чтобы получить её, а? Если тебе так небезразлично это существо, почему бы не принять моё предложение? — Долохов хватает Драко за переднюю часть мантии, толкая его вперёд. — Я люблю зверушку. И она любит меня, слышишь? Тебе она принадлежать не будет. Я верну её, ты, чёртов урод. Она моя!              Его, его!              Он думает, что она его?              Он действительно думает, что она любит его, что то, что он с ней сделал, свидетельствует о его любви к ней?              За свою жизнь я встречал много монстров, но Долохов, возможно, превзошёл самого Тёмного Лорда.              — Как её зовут?              Услышав вопрос, Долохов ослабляет хватку и удивлённо моргает.              — Что?              — Девушка, которую ты якобы любишь, как её зовут?              Драко сейчас рискует. С последней встречи этот псих мог узнать её имя. Или сам вспомнил. Долохов мог открыть любую старую газету и, чёрт возьми, увидеть на чёртовых страницах её упоминание. Но вряд ли он сделал хоть что-то. Этот урод и сам говорил, что ему нет никакого дела до её имени.              — Грейнджер.              — Полное имя.              Глаза Долохова бегают из стороны в сторону, и Драко ухмыляется.              — Герда Грейнджер.              Герда?!              Она совсем не похожа на чёртову Герду.              Драко подходит ближе, так близко, что Долохову уже нет смысла держаться за его мантию, так как этот урод смотрит на него вплотную сверху вниз.              — Неправильный ответ. Она — связующее звено Золотого Трио, умнейшая ведьма своего поколения, принцесса Гриффиндора, Золотая Девочка, женщина, которая пережила пытки Беллатрисы, которая оседлала дракона, которая, чёрт побери, выжила после твоих издевательств.              Драко хватает руку, запутавшуюся в его мантии, и так сильно надавливает большим пальцем между суставами, что слышит треск.              — Её зовут Гермиона Грейнджер. И она моя.