Двойной соблазн

Ухмылка Найджела была по-настоящему голодной, и Уиллу не составило труда осознать, что Лектер-младший наблюдал за ними уже некоторое время. — Давно он тут? — поинтересовался Уилл, глядя на Ганнибала, севшим от возбуждения голосом, тем временем как сам Лектер принялся за сервировку тарелок, вытащив противень из духового шкафа. — Примерно с того момента, как ты закинул на меня ноги, — абсолютно буднично отозвался Ганнибал, продолжая заниматься украшением блюд. — И ты… — так и не успев упрекнуть Ганнибала в том, что он позволил брату наблюдать за этой сценой, Уилл услышал позабавленный смешок Найджела, внезапно оборвавшего его на полуслове. — Красотуля, даже если бы он меня выгнал, это не помешало бы мне слышать твой жалобный громкий скулёж из соседней комнаты, — от этих слов, Уилл не смог сдержать свой чёртов румянец, который, казалось, повеселил Найджела ещё больше. — А потом, ты разве забыл, что Ханни у нас любит зрителей? Каждый наблюдатель становится лишь очередным участником его изощрённой игры, а мой братец чертовски любит поиграть. На это заявление Ганнибал весело фыркнул, тем временем как сам Уилл не смог сдержать комментарий, но, к удивлению Найджела, он предназначался не ему, а его брату, возящемуся с тарелками: — Я понимаю твоё желание поделиться тем искусством, в которое ты превращаешь своих грубых «свиней», заставив толпу завороженно наблюдать и испытывать отчаянный страх от твоих инсталляций, — Уилл сделал паузу и приподнял бровь. — Но почему ты захотел поделиться мной? — О, Уилл, — Ганнибал понизил голос до ласкового шёпота. — Ты прекраснее любого искусства, которое я когда либо имел честь создавать. Ты уникален каждой клеточкой своего существа. Твоя внешность и ум невероятны. Твои глаза меняют цвет в зависимости от освещения, твои волосы великолепно неприручены, а твоё тело и вовсе напоминает опоэтизированные тела греческих богов. — Мм, — саркастично промычал Уилл, при этом не упустив возможности напроситься на комплименты прямо под забавляющимся взглядом Найджела: — И тем не менее, ты прошёлся только по моей внешности. Как грубо. — Не говори, — вдруг шутливо поддержал Лектер-младший. — Мало того, что он не упомянул твой интеллект, так ещё и о заднице не заикнулся. А я готов поспорить, что она покорила его раньше, чем этот говнюк успел заглянуть тебе в глаза. — Найджел усмехнулся и добавил: — Мой братец всегда был неравнодушен к качественному филе. — А я смотрю, ты оценил, — подразнил профайлер, нагло заглянув в глаза Найджела через плечо. — Сложно меня винить, когда ты так часто поворачивался ко мне задницей, красотуля, — абсолютно не стесняясь парировал Найджел, после чего обратился к Ганнибалу: — Ну же, скажи, что я прав. — Каюсь, — Ганнибал склонил голову в притворном раскаянии. — Её было сложно не заметить, когда я впервые его увидел, однако дальше Уилл открыл рот, и всё остальное стало не важно. Причём привлекло меня не только то, как он использует свой мозг для работы, а сам его мыслительный процесс, выбор слов, то, как он позволил вовлечь себя в непривычный и неприятный для него разговор, а затем очаровательно-грубо перевернул его в свою пользу. Эта дерзость опьяняла сильнее, чем его… выдающиеся физические качества. Видимо, слово «задница» было выше того, что Лектер мог позволить себе сказать вслух. Найджел сократил расстояние между ними и положил руку брату на плечо. — Опьяняло, говоришь? Лучше бы ты купил себе бутылку виски, было бы безопаснее. А теперь, с вашего позволения, я отнесу в столовую наши тарелки, пока меня не вывернуло от всей этой влюблённо-ванильной херни, которую ты несёшь. — после этих слов Найджел забрал два блюда и понёс их на стол, по дороге ухмыльнувшись явно смущённому профайлеру. Тем временем сам Уилл решил взять пример с Найджела и тоже направился к Ганнибалу, взяв за его спиной несколько розеток с салатом. — Не думал, что я самое лучшее твоё творение, — прошептал профайлер, отойдя на шаг от Лектера и приковав его взглядом к столешнице. — Это лестно. Тем не менее, ты не ответил на мой вопрос. — Ты не являешься моим творением, Уилл, — пророкотал Ганнибал, одаривая брюнета нежным взглядом. — Я мог долго кормить гусеницу и шептать заклинания над куколкой, но то, что из неё вылупилось — соответствует лишь твоей внутренней природе, мне неподвластной. Поэтому не сто́ит винить меня за попытку поделиться этим прекрасным зрелищем с моей семьёй, ведь если бы это был не Найджел, я бы убил любого, кто посмел увидеть тебя таким нуждающимся в своей потребности, похоти и истинном, почти животном удовольствии. — Аккуратнее со своими играми, доктор, — промурлыкал Уилл, плавно отдаляясь от Ганнибала спиной к выходу. — А то как бы вы сами не остались только зрителем. Подарив Лектеру очаровательно-наглую ухмылку, Уилл уже собрался развернуться лицом к двери, как неожиданно врезался спиной во что-то крепкое, тёплое и настолько мощное, что ему моментально стало жарко. Конечно, не хватало ещё потереться задницей о Найджела. Просто прекрасно. Тем временем Лектер-младший, который вернулся из столовой за очередными тарелками, быстро пришёл в себя от внезапного столкновения и, сориентировавшись, тут же обхватил профайлера за талию, ещё крепче прижимая мужчину к себе. — Напоминает бегство кролика, который явно не вывез игры с волком, — буквально проурчав эти слова оцепеневшему Уиллу на ухо, Найджел взглянул на Ганнибала и абсолютно самодовольно спросил: — Мне придержать его для тебя или пусть бежит? Уилл действительно оцепенел. Казалось, что он не мог даже дышать. И дело было совсем не в руке, крепко удерживающей его на месте, а в невероятно гипнотической ауре возбуждения, которая на мгновение повисла между ними тремя в воздухе. По всей видимости, Лектеру-старшему этого было недостаточно, поэтому, стремительно сократив расстояние между ними, что фактически преградило профайлеру любые пути к отступлению, Ганнибал ласково положил руку на шею Уилла, любовно наслаждаясь бешено пульсирующей венкой под его тонкой кожей. Он не удержался и слегка надавил, как будто ему нужны были физические подтверждения выходящего из-под контроля желания брюнета, после чего, издав довольное хмыканье, всё же ответил брату: — Не нужно, Найджел. Ещё чуть-чуть и Уилл сам не удержится от возможности подразнить, добровольно оставшись в таком положении. Давай дадим ему время. Грэм вздрогнул и не смог сдержать отвратительно-непристойного выдоха, сорвавшегося с его губ. Да какого чёрта тут вообще происходит? Уилл не мог ответить себе на этот вопрос, или не хотел, но ощущение двух сильных и невероятно смертоносных мужчин, буквально зажавших его между собой, не просто ввело профайлера в ступор, а по-настоящему свело с ума. Вывернувшись из хватки Найджела, при этом чудом не разбив тарелки, Грэм стремительно удалился в столовую, оставив двух понимающе переглянувшихся между собой братьев позади.

***

Ужин проходил в относительно обыденной, милой семейной беседе, если такие слова вообще можно было употребить к рассказу Найджела о том, как он в одиночку перестрелял всю верхушку наркокартеля, как его предала жена, променяв на «лупоглазую стремонину, с которым она только что познакомилась», и как теперь за ним охотилась крупнейшая мафия Румынии. Хотя, чему удивляться. Именно так и должна выглядеть милая семейная трапеза в компании Потрошителя Чесапика и его братишки-головореза. Грэм старался особо не включаться в разговор, просто слушал и молча наслаждался прекрасной едой и завораживающим шипящим акцентом обоих мужчин. К чести Ганнибала, основным блюдом была нежнейшая форель в сливочном соусе под пряными травами. Это понимание заставило Уилла насмешливо фыркнуть, наколов на вилку очередной бледно-розовый кусочек. Видимо, это было сделано слишком громко, поэтому братья тут же прервали свой разговор и синхронно повернулись в его сторону с вопросительными взглядами. Блять, наверное это было грубо. — Прошу прощения, я просто задумался, — сконфуженно отозвался Уилл, снова опустив глаза в тарелку. — И всё же, разреши поинтересоваться, что тебя насмешило в моём блюде, любимый? «Любимый». Боже, Уилл наверное никогда к этому не привыкнет. — Выбор основного продукта, — честно ответил профайлер. — Я даже не понял, что это рыба, пока не попробовал. — Тебя это разочаровало? — полюбопытствовал Ганнибал с заинтересованной полуулыбкой, игравшей на его губах. — В таком случае, на завтрак я могу приготовить тебе что-то более пикантное. — Скорее, очаровало, — Уилл издал беззвучный смешок, накалывая очередной кусочек форели на вилку. — Чёрт, Ганнибал, это даже почти благородно. А что касается завтрака — я буду благодарен за любую еду, которую ты сочтёшь нужным мне приготовить. Одна его часть до сих пор не верила, что он может вот так просто принять каннибализм, другая же часть, помогавшая Лектеру разделать Рэндалла неделей ранее, трепетала от чувства безнаказанности за что-то максимально греховное. В конце концов, он уже много раз ел человеческое мясо за этим столом, даже когда не подозревал об этом, так что тот факт, что теперь он знает — не отменяет тех действий, что уже были совершены им неоднократно. Разом больше, разом меньше, какой теперь смысл считать? Уроки математики остались давно в прошлом, в отличие от тех, что продолжала преподавать ему жизнь. В тот момент, когда Уилл жил по совести и не сделал ничего плохого, его «друзья» отвернулись от него, называя мерзким убийцей, каннибалом… А теперь, когда он действительно им стал, всем снова вдруг понадобилась его помощь. Забавно, правда? Джек умолял остаться его ищейкой, отказываясь при этом ослаблять поводок, Алана видела в нём ещё более сломленное благотворительное предприятие для своей псевдо заботы и профессионального интереса, а Ганнибал… Ганнибал уже давно перестал считать его игрушкой, возвысив до ранга равного. Так что Уилл знал, что здесь он может быть самим собой, не стараясь соответствовать чьему-то представлению о нормальности, не пытаясь оправдывать чужие ожидания, отражая лишь те чувства и эмоции, которые от него ждут, а просто быть тем, кем ему комфортно было быть на данный момент. Он чертовски устал от всего этого. Был сыт по горло чтением других. Изощрённо-отвратительный разум убийц, которых его заставляли ловить, жалость к себе чуть ли не от каждого встречного, профессиональное любопытство любого человека, имеющего отношение к психиатрии, лживость и неискренность его бывших друзей… Сколько уже можно?! И если до возвращения «в поле» он ещё хоть как-то с этим мирился, то потом лимит его эмпатии был полностью исчерпан. Как однажды сказал Эйнштейн: «Истинный интеллект — это творчество, а не знание. Те, чьё сознание лучше и тоньше настроено на своё подсознание, могут создавать новые, совершенно уникальные идеи и сюжеты так же легко, как и мечтать». Этот вывод был очень близок к истине, ведь каждая разрушительная сцена, которую Уилл когда-либо анализировал, свела бы с ума большинство нормальных людей, но не его. Он просто видел нарастание, чудовищность действий, внутренний разрушительный страх… Путь побега этого человека, причинившего столько страданий другим своими актами чудовищных пыток. Это не сводило с ума. Это мучило Уилла. Воспоминания всегда были настолько ясными, а образы в его подсознании — живыми, что его мысли можно было запросто спутать с высокобюджетным фильмом ужасов, срежиссированным самим Дьяволом. И в благодарность за это — неискренность, лживость и жалость его теперь уже бывших друзей, относящихся к нему, как к чему-то сломленному… Неисправному. Мерзко. И даже несмотря на всё это, на то, что Уилл продолжал делать свою работу, принося им на блюдечке убийцу за убийцей, у этих людей до сих пор хватало наглости смотреть на него косо, когда его мысли казались им слишком невкусными, намекая на то, что его реакции просто обязаны соответствовать их ожиданиям. Не удивительно, что Уилл чувствовал себя таким уставшим, ведь никто и никогда не считал нужным спросить у зеркала, каково это — отражать всё, кроме самого себя? Ганнибал был единственным человеком, который никогда ничего не отражал. Никаких эмоций, никаких чувств, никаких ожиданий. Именно поэтому Уиллу было так комфортно в его присутствии. И даже после того, как Лектер обнажился перед ним, сняв свой непроницаемый «человеческий костюм», тем самым позволив себя по-настоящему увидеть, профайлер не чувствовал со стороны их связи ничего, кроме искренней заботы, а также вездесущего гула желания и всепоглощающего обожания, транслируемого непрерывным оглушительным потоком. И тем слаще были эти ощущения, зная, кем именно был Ганнибал, ведь как раз это самое знание и заставляло Уилла чувствовать себя настолько комфортно не только с ним, но и с самим собой. Это ощущение было раньше совсем ему незнакомо, ведь Грэм привык, что его считали таким же чудовищем, как и всех тех, на кого он охотился, однако после знакомства с Ганнибалом всё изменилось. На него впервые кто-то посмотрел, как на что-то прекрасное, уникальное… Да, безусловно, Лектер тоже видел в нём тьму, но не осуждал, как остальные, не боялся. Он полюбил её и взращивал, вместе с этим боготворя и свет, живущий в душе профайлера, которым Лектер хотел заполнить всю свою жизнь. Это казалось честным. Ведь и Уилл, в свою очередь, стал тем единственным, кто впервые увидел свет в полном сумраке личности Чесапикского Потрошителя. Идентично различны. И это было правильно. В конце концов, именно Ганнибал впервые сказал Уиллу о том, что зеркала в его разуме могут отражать лучшее в нём самом, а не худшее в ком-то другом. Это действительно научило профайлера шире смотреть на мир, не терзая себя чувством вины за то, что восхищался опасностью и тем тёмным искусством, что рисовал его любимый смертоносный художник. Как он мог не влюбиться? Соблазнённый Потрошителем, очарованный Ганнибалом, безмерно напуганный ими обоими, как и своим желанием большего… Уилл чувствовал, что находится уже далеко не на том уровне, чтобы испытывать угрызения совести по поводу ещё одного акта каннибализма. Поэтому если Ганнибал хотел приготовить ему что-то «более пикантное», Уилл примет это, как и всё остальное, от руки своего собственного хищника. — Отлично, тогда, с твоего позволения, я воспроизведу наш первый совместный завтрак, — наконец ответил Ганнибал, прерывая бесконечный поток мыслей профайлера. — Это было бы символично. — Только на этот раз не из очередной Кэсси Бойл, — тут же отозвался Уилл, смочив пересохшее горло глотком изысканного белого вина. — У меня отпуск. — Конечно, любовь моя, я бы не позволил себе нарушить твой заслуженный отдых, — промурчал Ганнибал, бросив на профайлера совершенно невинный взгляд. — Кхм, — притворно откашлялся Найджел, сразу переключив на себя всё внимание обоих мужчин. — Не хочу прерывать ваше голубиное воркование, но мне правда любопытно какого хуя между вами двумя происходит? — Найджел, пожалуйста, язык, — устало вздохнув, пожурил Ганнибал, подливая брату вина в полупустой бокал. — Мы, в конце концов, за столом. — Я бы больше предпочёл, чтобы ваше ёбаное королевское высочество соблаговолило смириться с моими упрощёнными и весьма эмоциональными словесными оборотами, и проследовало бы нахуй, нежели заставляло мои ахуительно-прекрасные уста прекратить изрекать из себя непотребства. — Найджел поднял свой вновь наполненный бокал в жесте импровизированного тоста и, благодарно кивнув, сделал глоток. Казалось, что возникшую за столом тишину можно было резать скальпелем, пока с губ Уилла вдруг не сорвался истерический смешок, который он тут же постарался утопить в своём бокале. — Пожалуй, я лучше схожу за нашим десертом, — увидев, как Найджел ему подмигнул и бессовестно послал воздушный поцелуйчик, Ганнибал встал из-за стола и удалился на кухню, в то время, как Уилл пытался откашляться от очередного приступа смеха.