Алые осколки

      Рефлексия… грёбанная склонность анализировать свои переживания. Это плохо, это хуево, состояние несостояния, лежания и прокрастинирования…       Прокрастинация… ещё, блять, лучше… желание что-то делать есть, но желание делать это сейчас какое-то вялое… даже идти никуда не хочется. Лежать, сука, и страдать как тупая пизда.       Слезливая сука, что жалуется и жалеется… блять, понимаю, насколько это ущербно и звучит и выглядит, а заставить себя что-то делать не могу. И это бесит!!!       Ебанный Нахуй Сука Блядский Боженька!       А часы показывают обед, а желания и аппетита нет. А часы вновь тянутся к вечеру, а меня ни к чему, блять, не тянет. Просто застать в этом моменте и всё.       В комнату вваливается Либэ, со своей ехидной улыбочкой, кажется, просто ничего не делать мне не позволят. Сейчас найдёт и занятие, и план на ближайшее будущее, возможно, и припашут к чему нибудь. Вот то весело будет!       А Либэ, зараза такой, смотрит и улыбка его ехидная превращается в хищный оскал, и я, вроде бы, должен быть рад, что мне не позволяют ни утопиться в алкоголе (хотя да, попытка была слабая), ни утопиться в самобичевании и прочем, хотя… — Едем в Антверпен, мне по работе нужно, а ты — проветришься немного. Не могу смотреть на тебя такого.       И, блять, да! Мне в его глазах не хочется быть тряпкой или размазней, но… я же ему вывернул свою душу, вот он и должен бы меня понимать. По крайней мере, мне бы этого хотелось, но… но, сука, всегда это блядское «но»!       А ведь с другой стороны и не реагировать не могу, и игнорить. И так здесь на птичьих правах тусуюсь, а ведь всё включено — включая шикарного самца в пешей доступности. Соседней, сука, комнате! Такого горячего как адское пламя, почти идеального по своим параметрам и… заинтересованного. — Либэ… а может я просто на балконе проветрюсь? — выдавливаю из себя улыбку, но быстро бросаю это дело. — Нет. — Подходит и одним быстрым движением тянет на себя, ставя в вертикальное положение. — Мы. Едем. В. Антверпен. — Улыбается так, словно там меня и закопает, но его рука всё ещё на моей. Не отпускает, держит.       И в этом движении без движения так много всего. Всего, на что я ответить не могу… и это заставляет меня что-то делать. Быть бифштексом и при этом недотрогой явно не лучшая идея, да и самому от себя противненько. Хочется хотя бы перед кем-то не пасть мордой в грязь.       Убираю его руку со своей и киваю, делаю лишь шаг в сторону ванной, как ощущаю весомый шлепок по заднице. Оборачиваюсь, а Либэ просто показывает язык. Ну и кто поверит, что он почти на десять лет меня старше?       Антверпен — красивый портовый городок на реке Шельда, весь такой к Средним векам. В старинном Алмазном районе в центре города тысячи продавцов, гранильщиков и полировщиков алмазов. Да, я уже облазил всевозможные мастерские, в которые меня впустили и умудрился выбрать пару алмазов, которые бы подошли…       Ему…       Сердцем старого города является площадь Гроте-Маркт с типичными для Антверпена зданиями в ренессансе — мило, уютно, красиво и не под старинку, а настоящая старина. Бродить по городу слушая в наушниках разного всего оказывается не таким уж плохим занятием. Маленькие домики привлекают внимание, их хочется рассмотреть, потрогать и ощутить. Вся атмосфера здесь такая… иномирная, что-ли.       Либэ привёз и с самого рання направился на рабочую встречу, в миллионный раз напоминая другого хищника, а уже и день почти закончился. Оборачиваюсь на вкуснейший запах — желудок недовольно урчит и не могу сдержать смешок. Клише — вафли! Только вот перекусить всё-равно хочется и в несколько шагов оказываюсь у палатки. — Нет, — озвучивает из-за спины приятный голос и я понимаю, что вафли накрылись медным-медным, — сначала мы нормально поужинаем, а затем будешь хомячить вафли.       Оборачиваюсь и смотрю на мужчину. Взлохмаченные тёмные волосы, темно-зеленые глаза, дорогой даже с виду костюм и красный галстук. Галстук, который нихрена не показывает состоятельность, а висит абы-как по-альфьи перекинутым через плечо. Смешок вырывается невольно.       Красивый. К тому же харизматичный, сука, но не мой. Не могу, просто не могу даже сейчас — ничего не изменилось. И это больно, и бесит, и вот теперь хочется вновь рефлексировать, ничерта не делать. А он берет меня под руку и тащит за собой, в машину, конечно. — Едем, значит в «Левиафан», нормально ужинаем, там есть шикарная говядина — мраморная красавица. Или рыба, если хочешь, форель, хек или что-то ещё, — оборачивается кл мне и следит за моей реакцией, знает, что мне это не так важно, но старается зацепить, — а потом винишко, и вафли, если хочешь, и любой десерт.       Ужин… ужин как ужин, но всё не то, вновь хочется напиться, только вот не дорогим вкусным вином, а чем-то настолько противным, сильным и гадким, чтобы забыться, чтобы потеряться…       И, видимо, я или моё ебало таки портит ужин, потому что Либэ быстрее его заканчивает, оплачивает и быстро прощается с официантом. В машине тихо и теперь становится неуютно… я порчу атмосферу? Я опять веду себя как безразличное дерьмо? Порчу всё?       Сука…       Желание напиться возникает и развивается в геометрической прогрессии. Блять.       Уже дома тащу себе в комнату бутылку егерки и чёрный шоколад и ещё бутылку виски. Этого противного янтарного напитка.       Цвета блядской мочи.       Вкуса яда…       Но, сука, стучится Либэ и заходит, я уже готов к тому, что мне скажут нахуй убрать весь алкоголь и не страдать, но… Но! Он достаёт из-за спины два бокала для виски и протягивает их мне. — Опа, ты мой собутыльник? — не могу не улыбнуться. — Да, побуду тебе жилеточкой для словесного ебенства.       И мы пьём… и только спустя уже почти три пустые бутылки меня таки прерывает. Я рассказываю, вываливаю всё, что крутится в моей голове и душе, рычу набирая обороты, злюсь на того, кого рядом нет. — Бесит, понимаешь? — Я и к нему обращаюсь и к себе. — Не могу выбросить его из головы, вернее я о нем не думаю, не держу о нем мысли, но какого мгновение и… — пью подушкой по кровати и продолжаю: — Любая ассоциация, любое чье-то движение, слово или событие и меня клинит — всё переключается.       Чувствую прикосновение к плечу и моментально напрягаюсь, блять, слабым пьяным чмом выглядеть не то, что не хочется, не хочется быть и ощущать. Смотрю в его глаза — такие тёмные сейчас по большей мере из-за зрачка и понимаю, понимаю, но не разделяю, не могу разделить его чувства. Меня клинит, меня стопорит, что-то сдерживает, но да — я понимаю и мне от этого неприятно. — Я не хочу тебя использовать и не буду. Лять, Либэ, просто не нужно. — Боже, я ж не предлагаю тебе трахаться. Да, я за тобой ухаживаю, в той мере, которой ты позволяешь, и не ожидаю, что внезапно приду с работы, а ты у меня на кровати голый, да с розочкой в зубах. — Смеётся, а мне от этого смеха хочется кожу с себя содрать, заживо сгореть к чертям.       А его рука скользит по моему плечу привлекая внимание, и как только я поднимаю голову, то ощущаю поцелуй. Нежный, но уверенный, Либэ ни капельки не давит, не показывает свою настойчивость, а завлекает. И черт — целуется он шикарно, его губы умелые, достаточно мягкие и сладкие, хотя с горечью виски, уверенные и требующие. И не отвечать невозможно, это вкусно, это жарко, до мурашек по телу и разряда тока по нервам. Это блядски хорошо и не реагировать невозможно, но как только его рука скользит от колена выше я отстраняюсь.       И смотрю на него — возбужденного и открытого, такого уязвимого сейчас, пусть и сильного, но… Даже огонь в его глазах, блеск слюны на губах и лёгкий румянец на скулах. Мне даже не нужно опускать взгляд чтобы узнать, что у него и ширинка топорщится. — Либэ… — меня хватает только на имя.       Самого топит стыд. Потому что да, хорошо, да — приятно, да, я сейчас веду себя как девушка, что ломается, но… — Ладислав, ты такой обломинго! — А голос то какой сексуальный. Низкий и хриплый. — Столько времени динамить такого уверенного и харизматичного меня это надо уметь.       Улыбается. — Был у меня один наглый и харизматичный… — Вырывается тихо, но он слышит. — Ты никогда не перестанешь нас сравнивать? — Он приедет за мной… — Единственное, что произношу.       В этом ни капли не сомневаюсь…