Алые осколки

      Когда в доме абсолютно тихо это странно, это беспокоит и, возможно, в какой-то мере пугает. Обычно можно услышать хоть какое-то жужжание техники, но сегодня тишина.       Пустота.       Нервирует. Хотя само понятие «дом» включает в себя уверенность и безопасность. Или уверенность в безопасности. Сегодня эта квартира ко мне холодна. Словно передаёт чувства своего владельца.       Но все меняется со щелчком входной двери. Хищник возвращается в свою клетку, или просто — на свою территорию и звуки, тихие, едва слышимые вливаются в атмосферу.       Вечер мгновенно наполняется красками. Не нежными и мягкими как акварель. Не вкусными и выразительными как акрил. А густыми и терпкими — как гуашь.       Алекс злой.       И это первый звоночек, который бы беспокоил всех остальных, но я уже привык, ведь так? Алекс — зол, но он не пьян, что означает, что всё не так плохо и есть вероятность даже конструктивного диалога. Возможно. Но его шаги — чёткие, быстрые и резкие в мою сторону как бы прямым текстом намекают, что сейчас будет жарко.       А боюсь ли я обжечься?       Он на взводе — я вижу это в его глазах, там, в тёмном, сейчас серый едва ли не чёрным стал сливаясь с радужкой, взгляде столько всего бурлит. И злость, и ярость, и нетерпение и огонь физической расправы и…       Не страшно. Может на одну сотую процента только.       А он быстро перемещается ко мне, хватает за волосы так, чтобы я поднял голову и взглянул в его лицо, и шепчет, хотя это больше похоже на рык: — Ты, проклятье моё, блядское наваждение. проклятие! — Хрипит наклоняясь и выцеловывая мои губы, так словно старается сожрать. — Ты, сидишь дома и не рыпаешься ни в какую-то сторону. Даже телефона не касаешься. Сидишь на своей очаровательной заднице ровно и… — задумывается, а затем коварная улыбка становится кровожаднее, — нет, я сделаю так, что ты сидеть будешь не способен. Будешь лежать на кровати рулетом и всё.       Рычит, кусает, целует наваливаясь на меня и бедный диван. А я и не сопротивляюсь — смысла нет, да и не хочется. Сейчас будет очень жёстко и грубо, вероятно, но…       Это из-за того, что я что-то сделал? Или причина где-то по его стороне кроется. Если же по моей, то почему сегодня? Я ведь уже почти неделю тише воды, ниже травы, да, ждал чего-то похожего, но почему сейчас? Вероятно, где-то таки тонкая струнка терпения оборвалась.       Смотрит на меня и в его глазах отображается столькое — плевать, что освещение здесь не ахти — он зол, он в ярости, он бесится, ему неприятно что-то о чем он думает, что-то выводит его из равновесия и… он хочет сделать мне больно? Это весьма редкое желание, но оно горит сейчас неоновой вывеской, мерцает в глубине его тьмы и просится-требует свободы.       Это… до мурашек, потому что границы боли мы не обсуждали и не изведывали. Алекс и руку на меня поднимал лишь в игре в насилие или просто отшлепать, а сейчас… сейчас ни капельку на игру не похоже. Там голодный монстр и он впервые смотрит на меня как на подходящую добычу. Не как на игрушку, которую можно исследовать, а как на кусок мяса, который можно потребить и выбросить.       Рычит и целует — это так странно, понимать и чувствовать как он борется сам с собой из-за меня, я ведь никогда не был причиной его внутреннего конфликта, да и нет в этом необходимости. Целует, а затем смотрит так внимательно, словно старается запечатлеть меня в этом моменте, такого каким я сейчас являюсь… словно затем всё исчезнет, изменится, померкнет к чертям или…       Неожиданно доходит, внезапной, но настолько логичной мыслью простреливает, что страх растворяется. Мир ведь абсолютно не важен, когда Алекс рядом. Вдыхаю его запах и да, в голове мириады звёзд взрываются, а на душе становится так легко.       Тяну его на себя, не перехватывая инициативу, но показывая, что на всё согласен. Целую, кусаю, исследую его тело руками и одежда в это мгновение раздражает безумно. Шепчу, хотя не могу разобрать о чем. Мне хочется выразить ему все свои чувства, всё, что он со мной творит. Передать весь спектр этих американских горок и улететь на них вместе. — Не хочу… — Эта фраза сбивает с толку на мгновение. Мир теряет чёткость. — Блять, Лисёнок, не хочу сделать тебе больно… — прикусывает мою губу, сжимает в руках крепко, наваливаясь всем телом.       И вот слова противоречат действиям, и в действиях гораздо больше уверенности и силы, чем в словах. Но я верю, глупо, наверное, но я хочу чтобы это было так, только… вероятная боль и ярость от него не пугают, это беспокоит как что-то совершенно новое и я к этому не готов, но…       Его горячее дыхание, засосы-укусы спускающиеся по моей шее, шёпот и крышесносный запах — я позволю Алексу всё. Это стало аксиомой давно, лишь иногда меняется уровень реальности.       Целую в ответ, пытаясь стащить с него эту ужасную рубашку, царапаю ногтями и прижимаю ближе к себе. Пусть чувствует, что у меня к нему нет страха — есть только что-то испепеляющее и бесконечное. Неизменно. — Даже если больно будет, Алекс, плевать. Я хочу тебя… — Рычу, потому что мой внутренний зверь всегда просыпается с Алексовым. — Ты всю неделю вёл себя так, словно на меня можно только смотреть, да и этого старался не делать. — Кусаю за ухо, втягиваю в рот мочку, посасываю, слыша в ответ нервный стон. — Я — твой, сколько бы раз это не пришлось повторить. Я. Тебя. Хочу. — Ищу контакт глазами. — Трахни меня, Тигра, просто трахни!       Одно мгновение и меня переворачивают, вжимая мордой лица в диван, выгибая как сучку для случки. Одним движением штаны трещат и исчезают где-то на полу. Одним прикосновение ладони — движением от копчика до загривка, а затем обратно и я уже готов кончить.       Слишком жарко. Слишком безумно. Слишком ярко.       Но.       Трусы сдергивают резко, что задницу приятно-неприятно холодит. Шлепок. Один-второй-третий… Из меня вырываются неприлично-стонущие и скулящие звуки. Мир вновь теряет чёткость, а затем я ощущаю…       Блядь.       Его рот. Его жадные губы начинают свой дерзкий танец у моей дырки, дрязня языком и пугая зубами. Был бы ещё в предельно нормальном состоянии — вновь бы рычал и отнекивался — всё-таки, не самый любимый способ получения удовольствия, но… Сейчас я на это просто не способен. Я настолько блядски соскучился — соскучился по каждой его клеточке, части тела и действию, что согласен на всё, даже гребанный фистинг сейчас не кажется перебором.       Его губы — это самое садо-мазохистское удовольствие, которое можно причинить. Его руки — умелые пальцы то разминающие мою задницу, то наглаживающие сочащийся член, возносят до блядских Райских Ворот! Его дыхание, что щекочет и сводит с ума легким садистским дуновением.       У меня колени разъезжаются, ноги тупо не держат, держать тело нереально и я просто распластан на этом бедном диванчике. Только задница к верху подтянута стараниями Алекса и им же сжираема.       Думать не могу, мысли разбегаются, все настолько ярко и остро… что сводит с ума. Конечно, после этого идиотского перерыва всё слишком-слишком. Болезненно остро и перечно чувствительно, а Алекс при этом и нахуй забыл, что можно быть хоть капельку нежнее. Он на это сейчас тупо не способен. Голодное дикое животное, монстр, которого выпустили на охоту — и тут я, жертва а-ля всё включено.       Я кончаю раз или два, заливая диван, выгибаясь под Алексом, моля о чем-то невнятном. Мысли так и не возвращаются в голову, формулировка не работает, коннекта нейронов нет, их слишком сильно ебнуло оргазмическим током.       Но Алекс не останавливается — ему мало, он стягивает меня с дивана и тянет к своему паху. Звук пряжки и молнии и мою морду лица упирают в пах. Горячий и твёрдый, мокрый и… желанный. Рот моментально наполняется слюной, я успеваю лишь слегка слизнуть капельку с головки, как ладони Алекса опускаются на мою голову и он вгоняет свой член мне в самое горло.       Теперь во рту кроме слюны, его член, предэякулянт (как блять пишется это слово), на глазах, вернее по щекам и подбородку ковсему этому ещё и слёзы стекают. Перед глазами всё плывет, горло жжёт адским пламенем, дышать невозможно. Вдохнуть — означает вдохнуть концентрат его запаха и забыться, но с его членом в горле такое не проконает.       Он дерёт меня в горло, ебет как самую дешёвую шлюху, дырку, что не имеет собственного мнения и даже навыков. Я бы мог вылизывать его всего, сосать вакуумно, посылать через горло вибрации, но… мой рот, моё горло просто жёстко трахают, быстро, резко, вгоняя уверенно и чётко как поршень. С каждым разом кажется, что вот всё — задохнусь нахуй, но одна милисекунда передышки и Алекс продолжает.       Снова и снова. Пот хлещет в глаза, дыхалка уже не на нуле, а в минусе, когда Алекс наконец-то заканчивает вгоняя по самый корень, конвульсивно дергаясь вжимая моё лицо себе в пах. Он рычит что-то, но мне сложно разобрать.       Затем резкий рывок вверх и поцелуй. Многим бы казалось противна такая резкая смена действий, но не Алексу. Он вылизывает мой рот, забирая остатки своей спермы, сцеловывает слезы и толкает, переворачивая вновь на четвереньки. Похуй, что ковёр мягкий и пушистый — ноги не держат, колени разъезжаются. При первом же толчке скулю требуя сам не зная чего, а Алекса уносит. — Мой, сука. — толчок. — Ты. Блядь. Только. Мой. Нахуй. — толчки резкие, сопровождающиеся его словами взбивают мозг в блядскую пену. — Сука. Только мой. Никогда, блядь, и никуда, понял?       Глубокая волна прямо по простате и я кричу, что да, всё понял, со всем согласен! Лишь бы он не останавливался. Да он и не планирует.       Толчки резкие и короткие, быстрые и грубые сменяются на глубокие и упорные помедленнее, но нежности в них и ни капли. Он долбит мою бедную задницу насаживая на свой болт, подтягивая и натягивая на себя. Рыча снова и снова. Шипя, опаляя своими руками кожу, оставляя синяки в качестве любимых меток принадлежности.       Он втрахивает меня в ковёр, вжимая в него лицом, наваливаясь всем телом, позволяя прочувствовать весь его вес, жар и влагу пота.       Он целует, а затем резко кусает спину у позвонков вынуждая поскуливать и выгибаться.       Он шлепает, совсем не ласково, по ягодицам, что горят адским пламенем и рычит, что меня ещё наказывать и наказывать.       Он трахает меня качественно и умело доводя до двух, минимум оргазмов, и изливается на спину с удовольствием произнося: — Моя сучка…       И мне от фразы и голоса, и интонации так хорошо становится. Здесь нет ни унижения, не оскорбления… он констатирует известный нам обоим приятный факт и падает рядом.       Спустя какое-то время мысли всё-таки бьют в голову своим присутсвием. Нужно будет в душ, выкинуть ковёр, диван скорее всего тоже… мазь где-то в ванной и… — Я никого не трахал… — Тихо, едва слышно, куда-то мне в ребра, а для меня это взрыв сверхновой.       Правда что-ли? Такое возможно, только в моих самых наглых мечтах, чтобы Алекс, которого либидо доводит до очень горячей ручкм никого не трахал? Меня ж не неделю не было, и даже не месяц. Нереально…       Наверное, если бы он сказал это глядя мне в глаза — я бы кончил. Снова.