Прожжённое время.

1998г. Ояма.

С рождения — нежеланная. Зачатая от плюс-минус пятиминутной связи криминальной шишки с только-только втягивающейся в наркозависимость молодой иностранкой, чьи наивные мечты о лучшей жизни в новой стране разбились о красный пол в комнате в Шиндзюку; с твёрдой ладонью на бёдрах, да с медленно подтекающей с каждой новой дозой, всё сильнее чёрной тушью. Оставленная матерью — кареглазая приблуда своего отца. Вот кем была Ризу с пелёнок. Семья — потёмки со своими взглядами и уставом. И под идеологию рода Хайтани, едва ли внебрачная дочь вписывалась даже с натяжкой. В семействе, где каждый знает своё место, где управление делами наследуется по праву крови, где сыновья с детства доказывают свою значимость и важность, а женщины в первую очередь инструмент воспроизведения отпрысков, она как неожиданно выпавшая из механизма лишняя деталь. Ненужный винт, от которого Хайтани старший решил не избавляться. Может из-за той самой «своей крови», может из-за своих карих глаз, что перекочевали в её детское лицо... Как бы там ни было, с её взрослением, с субъективной призмы мужчины, черты той самой шлюхи проглядывались в девочке яснее, кололи глаза. И с каждым прожитым под отцовским крылом годом, наказы его крепли, а отвесы обжигали детскую щёку сильнее предыдущего. Очередная хлёсткая пощёчина, больше обидная, нежели болезненная, обжигает кожу семилетней Ризу. Разносит шлепок в тиши традиционного жилья. — Что на этот раз? Выбившиеся из кос волосы, пока ещё рваные и светлые, зыбятся в невесомости с лёгким веянием воздуха от движений Риндо, касаются уха и снова оседают в покое. Привалившись плечом о деревянный косяк фусумы, Ран стоит здесь с начала представления: — Какой-то шкет с класса помог донести рюкзак после школы. Нехорошо. Но ни он, ни Риндо не рвутся защищать девочку от отцовских нападок. Не им судить его методы воспитания. Им остаётся наблюдать и не вмешиваться. Так принято. Он глава семьи, а род его деятельности, позволяет им жить более чем зажиточно. Материальным благами отец никогда не обделял. Внебрачную дочь в том числе. Но и спрос, когда ты ребёнок уважаемого члена Якудза с тебя не меньше. Потому, модель поведения своего отца, взращивалась в братьях с малых лет. В семье Хайтани дети взрослеют куда раньше обычных. На них возлагают определённые обязанности: сыновья — подрастающая замена, дочери — выгодная, разменная монета в будущем. Мужчина высокий и статный. Здоровый цвет лица, высокие скулы, низкий голос. Стереть со лба мимические морщины и определить, что он разменял пятый десяток уже и невозможно. Будто в жилах на поколения вперёд залита голубая кровь. Отточенные высоким статусом шаги и плечи заслоняют братьев, раскрывая весь свой талант. Отпрыски не меняют положения, но вместо раслабленности на лицах готовность подчиниться. С пылающей, красной щекой — теперь смотреть Ризу. В блестящих слезами глазах — обида и детская злость. В её генах не заложена безусловная преданность отцу. А на их плечи — мужчине и не нужно давить. Сыновьям не нужно усваивать урок, повторять по несколько раз...Как ей. Вот они — его чистая кровь. Погодки с той же голубой течью в жилах. Да только отношения у них больше формальные. Никакие не родственные и темболее не близкие. Не обделял. Но и отцовской любви не было... Сыновьям похвала за послушание, а Ризу и того нет. — Вы двое, остаётесь присмотреть за сестрой. В ответ сухое «да», что парой мальчишечьих, фиалковых глаз впиваются в её карие. Отец уходит. А в этих, направленных на неё в необычных цветах, только холод присущий их оттенку. Представление закончилось — занавес опущен. Детство братьев отличались от детства Ризу координально. Её поселили отдельно. Берегли и скрывали. Нанятая гувернантка заменила ей и няню, и мать, и собеседника. Прогулки на детской площадке были роскошью, контакты с другими детьми под запретом. В два её начали приучать к письму, держать кисть и выводить иероглифы. В три считать, в четыре знакомить с историей. Стоит признать, с обязанностью содержания семьи отец справлялся безупречно. Богатый дом в японских традициях, со своим прудом и чайным домиком. Пол выстиланный татами, передвижные перегородки фусума. Предпочтение игрушкам — раннее домашнее обучение, детским проказам — строгое воспитание. К семи годам педантичность вросла под кожу, замкнутость перешла в привычку, арифмомания заменила всё остальное. Их представили друг другу в этом самом доме, на окраине Оямы, двумя годами ранее. Ризу было пять, Рану с Риндо — семь и восемь. Они — слишком взрослые для своего возраста. Приняли новость о ребёнке отца от чужой женщины совершенно спокойно. Без обиды за свою мать. Будто в восемь, могли понять мужскую полигамность и легко держать языки за зубами. Она — молчаливая. Мелкая девчонка, к которой, с первого взгляда, младший брат отнёсся с недоверием. Каре за два года потеряло свои очертания, чёлка отливаяющая на свету бронзой — отросла. А Ран всё держал дистанцию. Наблюдал отстранённо, не делая поспешных выводов. Приглядывался. В отличии от Риндо. — Ей семь, Риндо. Слитный скрип резиновых подошв по надраенным до блеска ступеням. Скептичный голос Рана замедлившего свой ход — план младшего не одобряет. — Выступаешь против? — с прищуром, Риндо в подскак форсирует скрипящие половицы веранды, а Ран только закатывает глаза, провожая перед собой его сверкающие пятки. Риндо не упустит шанс вывести бедняжку на слёзы. — Ризу, слышала историю о Хаши? — Хаши? Кто это? Наживка заглочена. Сестрёнка поднимает голову с котацу. Переполненый совсем не добрым энтузиазмом Риндо, опускается рядом, подтягивает штанину повыше на голень. — Хашишакусама. — говорит в глаза. — Риндо, — девочка вздыхает потеряв всякий интерес и отвернувшись кладёт голову на столешницу. — Трёхметровых людей не бывает. Если это байка, то я в такое не верю. — бубнит под нос. — Кто сказал что это байка? — Риндо лукаво переглядывается с Раном, что ногой задвигает мешающую обзору перегородку в сторону. — В Хага на той неделе мальчик пропал и его, всё ещё не нашли. — Как так, пропал? — поворачивается голова. — Прямо днём? Рин гордо хмыкает брату, на что получает состроенную кислую мину. Но так и быть, Ран остаётся послушать. Скрестив руки прислоняется к углу комнаты за её спиной. Так, чтобы удобно следить за обоими. — Нет конечно. Ночью, когда все спали. На худощавой ручке вздымаются волоски. — И кто его выкрал?? — спина заинтересованно вытягивается, тело подвигается вплотную к брату, ткань свитшота Риндо приминается её плечом. Святая простота ждёт продолжения. — Говорят днём перед исчезновение он сидел у себя во дворе. Погода была вот прям как сегодня днём — солнечная. А потом, мальчик услышал непонятный звук: Поу, Поу, Поу. Звук протяжный и жуткий: По-оу, по-оу, по-оу. — намеренно растягивает Риндо. — А потом, — Ран задвигает выходящие в сад сёдзи и встаёт на место. Риндо не хватает жуткой атмосферы. Мало нагнать страху, собрался мелкой сломать психику? Светлые брови старшего хмурятся в сторонке, а Риндо же, с ели сдерживаемой ухмылкой разворачивает корпус сестрёнки в сторону двора. — А потом, погода изменилась. Дружелюбный ветер стал колючим и неприятно холодным. Небо затянулось тёмными тучами, а за забором, — пальцем указывает на огрождения. И захваченная в историю Ризу, даже старается рассмотреть куда он там показывает. — За забором показалась широкая соломенная шляпа и высокая худощавая фигура женщины в белом. — Детские глаза расширяются в ужасе. Маленькой Ризу и впрямь чудится, что из-за щели их изгороди на неё смотрит сгорбленная женщина. Липкость её чёрных волос ощущается на коже и от страха она прячет в ладонях лицо. Украдкой, подсматривает одним глазком из-за под разведённых пальцев и жмурится изо всех сил. — Риндо-о хватит... — просит шёпотом. Эта идея брата, Рану не понравилась с самого начала. А уж слушать разбухающую популярную страшилку, приправленную драматизмом — он вовсе не намерен, так что просто уходит оставляя спектакль Риндо без комментариев. Разигравшееся воображение играет младшему только на руку и удерживая перепуганную сестрёнку за плечи, не разрешая отвернуться, он старательно повторяет раз за разом: — По-оу, по-оу, по-оу, по-оу. Звук становится тише. Она продолжает неотрывно смотреть на мальчика, а силуэт её начинает уменьшаться в размере. — Бра-а-тик! Хва-а-атит! — Ризу крепко-накрепко стискивает веки и зажимает ладонями уши. Словно её это спасёт... — Оно пятится назад в тень кустов и вроде как самое страшное позади, но перед тем как пропасть, этой же ночью мальчик снова услышал сначало звук за стеной: Поу! Поу! Поу! А потом увидел её соломенную шляпку. БУ! — громкое, в тиснутое пальцами в ухо и плечи её отпускают. — Ну вот и всё. — улыбается довольно брат, а в глазах Ризу неподдельный ужас и сердце совсем ещё маленькое, кажется сейчас выпрыгнет из груди. — Чего у тебя глаза на мокром месте? Сама сказала, ты в такое не веришь. — дует и протирает линзы очков изнаночной стороной рукава толстовки. Солнце давно уже ушло за горизонт, оставив только темноту, которая этой ночью, казалось поглотила весь мир. Натянутый бумагой прямоугольный андон успокаивал спасительным светом, отгоняя со стен высокую тень женской фигуры. Хашишакусама — не даст Ризу уснуть этой ночью. «Поу, Поу, Поу» мерещится с каждого угла. Если свет погаснет, её смелости не хватит вылезть из под одеяла и включить его снова. Вот и сидит поджав колени, чтоб уж точно кто не вытянул и старается не дышать, будто такие не хитрые действия смогут её спасти. Она снова прячется за зажмуренными веками, когда слышит, как закрытая фусума в её комнату отодвигается в сторону. — Говорил же, не уснёт. — выводит Ран глядя в полумраке на брата. Риндо не подвергал сомнению методы отца в воспитании сестры, видел в этом пользу, но отчего-то смотря на эту одинокую гору из одеяла посреди тёмной комнаты и представляя под ней испуганную её, с потемневшей от удара отца красной щекой, удовлетворения не испытал. Ризу сжимается сильнее и пытается удержать границы своего жалкого укрытия, когда один из краёв приподнимают над головой. — Это всего лишь я.. — в свободной пижаме, без оправ и без гульки на макушке. Заломанными в том же положении, взлохмоченными светлыми волосами. Провинившимся и не совсем уверенным в своих действиях голосом успокаивает Риндо. Опуская её ладошки с лица, обещает себе — отныне не отвергать. Никакие слащавые объятия не ожидал, потому не обнимает сам и театрально отводит глаза, позволяя такую роскошь только ей. Странная. Он её запугал, а она тянет к нему руки. С такими мыслями забирается в её убежище, теснится к ней на футон, одновременно с появившимся с другой стороны братом. — Никакая Хаши тебя не обидит. Это всё байки, Ризу. Их отношения с той ночи перевернулись. Главное требование отца «держаться подальше от мальчиков» с его предвзятой колокольни Ризу больше не нарушала. Держалась остранённо от всех. Даже от братьев по их же совету. Проводила с ними время в тихарюшку, а в те дни когда отец их оставлял, дожидалась пока уснёт няня и уже сама спешила к ним на тесный футон. А те наметив свой план, терпеливо выжидали потходящий момент. Он настал годами позже, когда гувернантка сестрёнки померла. И с хитрой подачи Рана, отец повёлся на предложение сына перевезти сестрёнку в Токио, под его с Риндо присмотр. Догадывался ли он, что подрастающие дети настолько сблизились, что спят с собственной сестрой? Конечно же нет. Даже не пытался присмотреться. Меньше чем через год братьев отправят в исправительную колонию за избиение повлекшую за собой смерть. На момент разлуки, Риндо подарит ей круглую странную тварь — с переезда та полюбила странные игрушки: бирюзовое чудище с четырьмя конечностями, розовыми блестящими крыльями и с рогом единорога на голове — Чибула, чтобы в их с Раном отсутствие, Ризу не боялась спать одна. С того дня, в доме в Ояма прошло восемь лет, а привычка греться под тёплым боком — теперь уже повзрослевших братьев, никуда не ушла.