Всякий враль вынужден строить свою жизнь по законам ненавистного, противоестественного постоянства. Играешь свою роль, а она становится твоим мучением и карой
(Роберт Шекли)
Formula — Labrinth.
19 января 2018.
Половицы террасы второго этажа заскрипели. Спущенная дверная занавеска зашевелилась в проёме. За стеной, отделяющую гостевую от остальной части виллы и всего внутреннего двора, сопровождая каждый свой шаг ощущением свободы и полной дозволенности, неспешно петляет Изана. Расхаживает в чужих владениях с таким же спокойствием, ветренно болтая в руке сандали, как у себя дома. Двоякое чувство. Затмевая уязвлённую женскую гордость, прикрытые веки застилают мысленный взор его липкими шагами — Ризу не грустила в отсутствии Изаны, не волновалась и никогда не испытывала по нему тоску. Но сейчас, его появление возвращает — если не полное чувство защищённости, то некую заслонённость от окружающей реальности. Кисея расходится обтекая его фигуру, клацая друг о друга разноцветными хрусталиками, разливая звон — похожий своей мелодичностью на китайский музыкальный талисман. Пропуская утекающие сквозь пальцы последние бусины, Изана — свойственно своему нраву выстукивая ими раздражающий шум, смачным шлепком бросает сандали, будто намеренно играет на шаткости её нервов. — Morning, mom. — произносит, обведя разливающуюся мягкостью тропического рассвета комнату, чьи бархатистые лучи, к полудню сулили обратиться в палящий с лазурного неба знойный поток. — Когда мы вернёмся домой? — Ризу отводит плечо не разрешая его губам коснуться себя, нежелая пачкаться в невыветрившемся шлейфе разящим от Курокавы. Ей неинтересно знать где он был и что делал, хоть уходя вчера вечером в комнату, она и так видела всё сама — в компании новоиспечённых товарищей остался играть в кости с Кисаки и Майки, ведь первый — уходя от правосудия Японии, и на Филиппинах зря времени не терял; нажил связи и новых партнёров среди местной наркомафии. — Тебе не нравятся Филиппины? — словно в насмешку, под доносящиеся со двора аккомпанементы петушиных криков говорит Изана. — Или надоели петухи? Перекрытое его появлением, не умолкающее ни на час пернатое кукареканье по новой клюёт барабанные перепонки, складывая впечатление, что в этой стране настоящий культ петухов, настолько ими заполонены улицы, дворы и рынки. Здесь ни кто не считает за странность брать с собой петуха в виде ручной клади на внутренний авиаперелёт, не примет за дикость посадить в джипни рядом с тобой птицу в клетке, и Изана влился в этот местный колорит с лёгкостью, будто жил здесь с самого рождения. Может и есть в этой замержшей примитивности своя романтика и шарм, но Ризу этого не ощущает, как и островного тепла веящего лёгким бризом с побережья. Ей хочется отсюда сбежать. И дело совершенно не в петушином пении или в её прихотливости к местной идиллии — о чём её партнёру конечно известно, а в том, что за всей этой завесой — погрязжая в беззаконии бедная страна. — Тут война. — путающимися в действиях руками она перебирает вещи в комоде. В ожидании загулявшего в первый же вечер после их прилёта Изаны, Ризу провела ночь в обществе квадратного телевизора за просмотром местных новостей. И будто под копирку, будто бы и не было на островах другой жизни — почти все каналы пестрили ночными перестрелками, людьми прикрытыми чёрными пакетами, стычками местных группировок и вооружёнными автоматами военными. Жизнь Ризу далека от спокойной размеренной жизни, но признаться, то что творится на этих улицах и близко не сопоставить с ситуацией в её родной Японии. Кровавых сцен хватило вдоволь, чтобы чётко уяснить — на Филиппинах ведётся жесточайшая война с наркотиками, и учитывая какой деятельностью занимаются в этой стране они, неудивительно, что у неё содрагается голос. Изана хмыкает и обходяя Ризу плетётся к кровати; два часа сна в чужой постели заменить полноценный сон ну никак не могли, стоило хоть ненадолго прикорнуть после весёлой ночки в доме лидера Спутника. Курокава оседает на изножье кровати и разведя руки плюхается на постель. Мягкая — в блаженстве склеиваются белёсые ресницы. Мягче той, на которой он проснулся в другом конце дома. — Их президент развернул целую компанию по борьбе с наркоторговлей, а правительство отрицает свою причастность к эскадронам смерти. Хотя всему народу Филиппин известно, что за этими чёрными масками прячутся в основном обычные полицейские. — с тонкой улыбкой на устах растягивает слова, словно говорит не об обстановке в стране — куда они прилетели и кой являлась угрожающей их свободе, а о чём-то лёгком и непринуждённом. — Людям обматывают головы изолентой, вскрывают глотки и оставляют харкать в полиэтилен с табличкой «Я — дилер», Изана. И народ поддерживает эти зверства и своего президента. — скользя направляющими с треском закрывается бамбуковый ящик. Он её не слышит, а может не желает; ему приносит удовольствие глумиться над ней, слушать как её колотит от безвыходности. — Народ не поддерживает — он боится. И карателей, и президента. — под голову закладывает руки Курокава. — Разве это не хуже? Эти подонки не теряют время на выяснение причастности подозреваемых к наркоторговле. Да сюда в любой момент могут ворваться, а мы пособничаем и гостим у их главаря! Имея в одном рукаве власть и деньги, а в другой привлекательную внешность, Курокава не отказывал себе в удовольствии быть обласканным женским вниманием, привык к приторно-слащавому обращению и беззастенчиво пользовался девицами ровно так же, как они пользовались его деньгами. Только ни одна из них своей елейностью, не заливала его слуховые каналы сладкой патокой и так приятно не вибрировала, как взволнованный и недовольный голос Ризу, потому как среди прочих, только она не стремилась угодить ему ханженской нежностью и была откровенной с ним в своём проявлении. Сиплость её голоса подавляет намеренно снятый с бесшумного режима шум телевизора. Его девочка выросла и её гордость выросла вместе с ней, не позволяя выдать словами, что ей требуется его внимание и защита, как когда-то раньше. В доказательство мыслям пульт приземляется с его раслабленным телом, требуя обратить на неё внимание. — Тебя это пугает? — сухо изумляется Курокава. — Я хочу в Японию. Хочу домой, к братьям. Я не понимаю зачем ты вообще взял меня с собой. — Ты должна быть рядом. Расслабься. Основные столкновения дилеров с полицией происходят в трущобах в Давао. Там Рисаль несёт существенные убытки от потери своих людей. А пока мы здесь, на его территории, нам ничего не грозит. До нас военным не добраться. Кисаки и Майки здесь не первый месяц. Имя выбивает из шаткого равновесия. Прошло три месяца, как Ризу видела Майки в последний раз, ещё в Японии. И запечатлённый в памяти одним, на Филиппинах он предстал перед ними совершенно по иному. Повлиял на то климат или смена обстановки, но больше не было тех чёрных патл, тяжестью спадащих на плечи, кощунственно отталкивающих схожестью с образом Баджи. И что-то ёкнуло внутри, когда он просто поднял на секунду на неё свой взгляд, будто солнце растопило в них десятилетний холод. Что-то, отчего Ризу поспешила незамедлительно избавиться зажмурив веки. — Почему бы нам просто не уехать... — тихим голосом произносит Ризу, словно говорит сама себе. — Наркоторговля — это бизнес, а бизнес — это риск. И рано или поздно это приводит к войне. — краем уха слушая диктора вещающего последние новости, Курокава не размыкая глаз указывает в сторону выпуклого, играющего рябью экрана. — А в войне нужно оружие. И оружие это то, в чём Рисаль сейчас остро нуждается. Но чтобы его купить ему нужны большие деньги, а их потоку опять же мешает правительство. Их постоянные друзья-китайцы, зная их паршивую ситуацию, надумали нажиться и заломили процент со сбыта метамфетамина. Это просёк Кисаки и пока жёлтые торгуются, мы за скромные отступные обеспечиваем Спутник оружием. Без нашей поддержки они не то что с правительством, в своём нынешнем положении им не хватило бы ресурсов брыкаться даже против Бахалы. — Им нужно больше оружия? — заложив руки за спину Ризу прислоняется к стене напротив. Зря! Это акцентирует на нём излишнее внимание. За годы с Изаной, Ризу ужилась с его изъянами, с изъянами которые он даже не трудился скрыть. В свою очередь, забирая её восемнадцатилетнюю из дома, Курокава и не клялся ей в вечной любви. По честному, их отношения не такое уж и исключение из общепринятых правил и верность одному партнёру с его стороны — всегда было только вопросом времени. Ризу не ограничивала Курокаву. Может на то повлияло детство, а может Изана был таким всегда: он непредсказуем, жесток и безжалостно равнодушен. Предпосылок на порядочность в нём не было изначально. И она приняла всё. Только с отвращением его измен смириться никак не получалось. — Мхм. И с умом Кисаки наша прибыль здесь только возрастёт. Расшитая цветами, чёрная ажурная рубашка распахнута и бесстыдно подчёркивает смуглость его кожи. Зачёсанные на лоб и уложенные воском обесцвеченные волосы взъерошены ночной вакханалией и теперь эффект небрежности выглядит настолько естественным, что и стараться не надо. Ризу не влюблена в Изану, но это не мешает задетой гордостью выплеснуть наружу ревность, от вида расцарапанной женскими ногтями вдоль его надчревья красного рубца. Оскорблённость отравляет. С таким же остервенением, с которым в соитии та царапала тело Изаны, Ризу готова расцарапать лицо и с кровью выдрать ей ногти. — Значит ваши переговоры за вчерашней игрой прошли успешно? По этому ты такой уставший? Пришлось попотеть с дочерью Рисаля? — словно все её намерения аккуратным почерком вкладываются в тон, резким уклоном Ризу подстёгивает мулата разомкнуть пушистые ресницы. Плечи облачённые в удлинённую рубашку расправляются и Изана принимает сидячее положение. — Толстобрюхая мразь озаботилась твоими филиппинскими корнями.— сдержанно сложив руки на груди, плюётся ядом младшая Хайтани. — Пока вы вчера подкидывали кости с его людьми в обществе подруг, Рисаль пытался разнюхать у меня, трахаюсь я с тобой за милую душу или являюсь чем-то большим. — Я ей ничего не обещал. — Изана не приемлет к себе женскую ревность. У него она ассоциируется с присвоением, а быть чьим-то Курокава не готов. Однако в её нынешнем поведении есть его доля вины; он и правда оставил её вчера без внимания, а потому, её обиженная реакция прельщает и приглашая Ризу, мулат расставляет ноги, как бы подавая знак " иди ко мне". — Ты провёл ночь с его дочерью, в его же доме. — Не делай из ничего проблему. — она не изъявляет покорность и настаивая на своём, подзывая её, изящные пальцы постукивают по своему бедру. — Так, потыкались через резинку. — с пустой улыбкой крениться в бок шея, серьги бренчат. Гордая, с полыхающими глазами, со своими предъявами она наконец начинает раздражать. Встряхнуть бы её и выбить весь пепел, но наученная опытом, она первая опускается на него, безропотно давя пальцами свой огонёк. Правильно. Нужно признавать свои ошибки. Иначе не будет ничего хорошего. В его сардоническом тоне, как и в улыбке — нет ничего хорошего. Повод от ослабленной на шее петли она вручила Курокаве сама и чтобы не спровоцировать затянуть его до удушья, Ризу сохраняет молчание. — Тебе это не нравится? — подушечка указательного пальца Изаны ложится на яремную ямку, хитрыми увёртками в словах опускаясь по ложбинке грудей, оттягивая вырез платья вниз. Мороз пробегает по коже — приём всегда одинаковый. — Хочешь мы будем делать это без защиты? — исполненный фальшивой заинтересованности вопрос, мёртвой петлёй затягивает волю. — Можем начать прямо сейчас, но тогда мне придётся на тебе жениться. — Нам и так хорошо, зачем всё усложнять. — мягко, словно убеждая ребёнка говорит Ризу контролируя волнение в собственном голосе. — Хочешь я на тебе женюсь? — увлёкшийся процессом Изана натягивает тонкую материю и есть в его действии что-то угрожающе, что не позволяет даже дрогнуть. — Хочешь? — палец расправляется выпуская туго натянутую, как тетиву ткань, выстреливая сдержанностью всех чувств и мыслей, ничуть не вопреки пылу, с шизоидной остротой и силой в лиловом взгляде улыбаясь ей в лицо.***
Единственное, что может быть хуже возможности, которую ты не заслужил — это возможность, которую ты просрал.
(Майкл Джей Фокс)
Painful — Alice Yeng.
Для Ризу отношения с Изаной казались спасательной шлюпкой, которая может унести в тихие воды и скрыть от всепоглащающего шторма растоптанной любви. В них она надеялась оказаться на безмятежном берегу, но шлюпке изначально не суждено было причалить на тихую гавань, потому что Ризу не могла заставить себя полюбить Изану. Она связала себя с ним по своей воле и справлялась весьма неплохо, игнорируя свои чувства и довольствуясь той близостью, что уже была. Но с течением лет, неосязаемая нить обратилась в петлю, неразвязывающимся узлом сдавливающим её шею — она могла быть с ним без любви, но с ужасом понимала, что не может позволить всем его желаниям воплотиться в реальность. Не может позволить, петле на шее затянуться колючей проволокой. Солнце тянется за горизонт. Пальмы бросают удлиняющиеся тени. Тёплой полосой последние лучи скользят по белому фасаду. День тянулся до нельзя долго. Сердце бьётся, как волны бьются о острые скалы. Сквозь огромный двор, перепрыгивая каменные ступени, она несётся к заветной двери. Надежды нет. Но сердце и мысли призывают убедиться, что при встрече она ошиблась и глаза его по прежнему чужды, и нет в них ничего знакомого и родного. В конце концов легче раздавить себя собственными надеждами, чем быть раздавленной чужими намерениями. Дрожь бьёт нежную ладонь. Рука останавливается перед ручкой. Он заставил её сердце страдать всеми возможными способами, но покачиваясь в нерешительности, кулак всёравно подвисает в миллиметре от двери. — У меня не будет больше шанса. — ветер уносит её шёпот. Она выдыхает резко и тянет руку постучать, как замирает встречая движение. Дверь открывается изнутри. — Майки.