Охота на ящериц

      Эким чувствовала себя в доме господина Сулеймана как в клетке. Даже не в золотой, а просто в клетке: таком неудобном, тесном пространстве, где на тебя постоянно смотрят чьи-то любопытные глаза, где ограничивается твоя свобода, где ты должен есть и пить только то, что тебе дают, где даже сходить в уборную — та еще проблема.       Ее комната закрывалась только изнутри, а когда Эким не было, туда, чисто теоретически, мог зайти любой. Когда она заикнулась об этом матери, Неше накинулась на нее:       — Ты что, не доверяешь господину Сулейману? Никто не зайдет в комнату в твое отсутствие!       — Почему я должна ему доверять, мама? — поразилась Эким. — Я совсем его не знаю!       — Дочка, ты меня удивляешь… Зачем ему находиться там, когда тебя нет?       — В этом доме живет не только господин Сулейман…       — Мелиса? Аллах, не смеши меня!       — К ней приходят друзья…       — Это люди совсем иного толка, разве ты не видишь? Никто из них не опустится до того, чтобы ходить по чужим комнатам.       — Ты слишком их идеализируешь, мама, — грустно покачала головой Эким. — Интересно, что плохого сделали тебе жители нашего района, что ты принижаешь их, сравнивая с богачами?       — Не нужно обобщать! — отрезала Неше. — Я доверяю господину Сулейману, как себе, а значит и всем, за кого он в ответе.       Чем же заслужил этот мужчина такой безграничный лимит доверия? Эким не понимала.       Теперь ей приходилось вставать на полчаса раньше, чтобы успевать к началу занятий в школе. Мать ворчала ее упрямству, но, видно, пока не решалась наседать с вопросом о переводе, чтобы дать дочери немного времени освоиться в особняке. Хотя наседание здесь не помогло бы — Эким про себя твердо решила: ни за что, ни при каких обстоятельствах она не согласится на школу «Герчек». Ей вдоволь хватало Герчеков и дома, чтобы окружать ими себя еще и на учебе.       Районная школа стала для нее отдушиной. Там были родные Айше, Бекир, Лейла… Нет, Лейла все еще находилась в больнице. Теперь, когда Неше уволилась, у Эким осталась одна только скудная ниточка информации, связывающая ее с подругой: новости, которые передавали из уст в уста соседи с района. Говорили, что у Лейлы после аварии проблемы не только с ногами, но и с головой: то ли депрессия как следствие посттравматического расстройства, то ли панические атаки. Сердце Эким сжималось от тревоги всякий раз, когда она слышала об этом. Чего только уже не пришлось пережить бедняжке, а сколько всего еще предстоит. Раньше она восхищалась несгибаемым, озорным характером Лейлы, а сейчас надеялась, что он поможет ей встать на ноги.       Всякий раз, покидая свою комнату в особняке, Эким, несмотря на заверения матери, забирала с собой в рюкзаке личные вещи: блокнот с записями, где хранилось несколько помятых фотографий ее и друзей с района, портмоне со всеми накоплениями, в тайном кармашке которого лежала визитка Селима Бендера и несколько пометок, касающихся аварии. Эким боялась, что со временем новые впечатления могут вытеснить или заменить в ее памяти некоторые важные обстоятельства происшествия, поэтому тщательно документировала любые, даже самые незначительные воспоминания.       После не особо удачного «ужина при свечах» Мелиса ненадолго оставила Эким в покое: занималась специальными упражнениями для реабилитации ноги, читала в саду литературу по школьной программе и даже один раз была замечена с вышиванием в руках.       — Мелиса очень разносторонняя девушка! — восторгалась мать.       В школу «Герчек» эта разносторонняя пока не ходила — занималась дистанционно. По разговорам старших Эким поняла, что это не Мелиса подключалась к онлайн-урокам, когда это было нужно, а несчастные учителя выкраивали время в своем расписании, чтобы позаниматься, когда это было удобно Мелисе.       — Принцесса гипсового королевства! — злилась Эким.       Дворцовая челядь тоже сделала перерыв в своих визитах, но однажды к Мелисе в гости занесло Озана. Эким, как обычно, пряталась от людей в своей комнате, закрывшись на замок, однако принцесса и ее верный паж разговаривали в саду так громко, что привлекли ее внимание.       Она не могла разобрать суть разговора, но тон Озана вовсе не показался ей миролюбивым. Эким высунулась в окно, чтобы удостовериться, что с Мелисой все в порядке — какие бы отношения ни сложились между ними, никто не заслуживает стать жертвой насилия. Тем более, со стороны друга. Тем более, когда ты на костылях.       Они находились у живой изгороди рядом с бассейном — Мелиса стояла на одном месте, что было вполне объяснимо, а Озан расхаживал перед ней туда-сюда, словно его пчела в мягкое место ужалила.       — Что ты такое говоришь? — прошипел он, на мгновение останавливаясь впритык к Мелисе. — Все? Это все? Попользовалась Озаном, а теперь пусть этот кретин валит на все четыре стороны, так что ли?       — Не ори на меня, — спокойно проговорила Мелиса, не отводя тяжелого взгляда от его лица. — Ты забываешься.       — Так напомни мне! Напомни, Мелиса, кто я для тебя?       Эким почувствовала себя начинающей шпионкой, ставшей свидетелем разговора, совсем не предназначавшегося для ее ушей.       — Озан, — Мелиса продолжала сверлить его глазами, и от этого взгляда он весь съеживался и извивался, как уж на сковороде, — прекрати истерить. Я сказала, что тебе лучше не появляться здесь какое-то время. Канат подозревает…       Горячая кровь ударила шпионке в голову. Неужели Мелиса изменяет своему парню? Еще и с таким… Эким презрительно скривилась. Может, она что-то неправильно поняла?       — Канат, Канат, Канат… Вечно этот Канат! Я больше не хочу даже имени его слышать!       — Замолчи! Будешь слышать это имя! Будешь!       — Мелиса, — шепот Озана вновь стал похож на звуки, издаваемые гремучей змеей. — Не забывай, что я сделал ради тебя.       — А ты не забывай, что я сделала ради тебя.       Эким отпрянула от окна. Она словно в помойную яму окунулась и, что самое обидное, сделала это по своей воле. Никто не заставлял ее тут стоять и слушать мерзкие разговоры этих двоих. Хотелось пойти помыться после всего услышанного.       — Глупая, глупая Эким, — прошептала она, досадуя на себя, — держись от них подальше. Не смей приближаться… ни к кому из этой компашки.       Эта секундная заминка в мыслях вернула ей обжигающие воспоминания о том вечере, когда они с Канатом спустились в подвал за свечами. Его руки, его глаза — их было слишком много, даже чересчур. Так много, что хотелось убежать и спрятаться. Собственно, именно это Эким и сделала. Она не считала себя трусихой и не корила за бегство: Канат был действительно очень опасен — конкретно для нее. Это ощущение безумной угрозы гнало ее прочь со всех ног. Хорошо, что парень Мелисы не появлялся в особняке, очень хорошо.       Зато появлялся кое-кто другой — неожиданный и неприятный.       Однажды утром Эким вышла за ворота особняка и отправилась вниз по улице, ведущей к трассе. Там была автобусная остановка. Не дойдя до конечной точки каких-то сто метров, Эким увидела человека, который активно крутил головой по сторонам, делая небольшие перерывы на разглядывание бумажки в руках. Человек этот выглядел странно: брючный костюм, будто с чужого плеча, сидел на нем мешковато, волосы были до смешного старательно уложены гелем, редкая щетина неаккуратно топорщилась в разные стороны. Постепенно приближаясь, Эким пристально разглядывала незнакомца, пока тот не поднял на нее взгляд.       — Брат Халиль? — вырвался у нее удивленный возглас.       — Эким! — засунув бумажку в карман, он решительно направился к ней. — Здравствуй, Эким.       — Что ты здесь делаешь?       — Я пришел поговорить с Неше. Сестрой Неше, то есть.       Лихорадочно блестевшие глаза Халиля бегали туда-сюда, что выдавало его крайне взвинченное, нервное состояние.       — Как ты нашел нас? И о чем вам с ней разговаривать? — мрачно поинтересовалась Эким, уже предчувствуя скандал.       — Не твоего ума дела. Проводи меня, либо я сам найду этот дом.       — Брат Халиль, чего ты добиваешься? — она старалась спокойно перевести разговор в более мирное русло.       — Тебе, что ли, буду объяснять? — презрительно хмыкнул бакалейщик.       — Будь ты умнее, объяснял бы! — не выдержала Эким. Без скандала, видимо, сегодня не получится. — Не слышал, что женщину можно завоевать через ее детей, что ли?       — Не разговаривай! — разъярился Халиль. — Много ты понимаешь! Ты всегда воротила от меня нос. Сначала задирала, потом воротила. Интересно, с чего это вы с матерью стали такими заносчивыми? Ну, ничего. Аллах укажет вам ваше место!       — Заносчивыми? — возмущенно воскликнула Эким. — А ты всегда вел себя так, словно имеешь в нашем доме все права, словно уже завоевал кого-то. Кто из нас еще заносчивый, брат Халиль!       — Послушай…       — Нет, это ты послушай! Убирайся отсюда обратно на район и не порть матери жизнь. Она здесь работает, понимаешь, работает! Ты ее еще и куска хлеба хочешь лишить? Конечно, все вы, мужчины, одинаковые! Сначала делаете все, чтобы женщина от вас зависела, а потом, наигравшись, бросаете!       Халиль, стиснув зубы, уставился на Эким бешеным взглядом.       — Не сравнивай меня со своим папашей, не все в этом мире такие же подонки, как он.       Вспыхнув, Эким сжала посильней ручку сумки и чуть ли не бегом бросилась бежать прочь от этого человека. Потом она узнала, что в тот день никто не тревожил Неше визитами, однако уже через неделю Эким вновь увидела бакалейщика, шатающегося возле особняка в явной попытке застать свой объект воздыхания. И спустя несколько дней — опять. Теперь он, едва завидев Эким, старался скрыться, чтобы не сталкиваться вновь. Ей оставалось только молча поддерживать эту инициативу. Пару раз она пыталась заговорить с матерью о брате Халиле, но та лишь недоумевала:       — Понятия не имею, что ему нужно. Я никогда не давала ни намеков, ни надежд. Совесть моя чиста.       Чиста-то чиста, но Эким было неспокойно. В тихом омуте — в народе это как раз про таких, как Халиль, говорили. Кто знает, что варилось в его буйном, зализанном гелем котелке. Она опасалась, что неудачливый поклонник сделает что-то плохое Неше. Бывают же такие психопаты, которые преследуют, угрожают, а потом обливают женщин кислотой? От бессилия, от ненависти, от тихой злобы, что не могут ничего другого сделать. Разве Халиль не такой?       Айше, с которой Эким поделилась лишь сотой долей своих реальных опасений, накинулась на нее с обвинениями:       — Ты с ума сошла, девочка? Ты про брата нашего Бекира говоришь! Про брата!       — Сама знаю, что про брата, но что поделать? Он не оставляет нас в покое.       — Знаю, Бекир тоже переживает. Сердце брата Халиля разбито. Человек страдает же, имей хоть каплю сочувствия.       Но у Эким не находилось сочувствия для мужчин. Даже капли. Они все были плохими, в той или иной степени. Пусть не такие как ее отец, пусть. Но некоторые были даже хуже его. Даже хуже.       Она наблюдала за господином Сулейманом, когда тот был дома — пыталась обнаружить его слабые места. Возможно, у него и были какие-то недостатки — Эким пока не так хорошо изучила нового работодателя матери — но то, как тот любил дочь, вызывало у нее неконтролируемое чувство зависти. Казалось, он готов мир перевернуть ради одной только улыбки Мелисы. А та, капризная, принимала эту любовь как должное, крутила хвостом, вечно ходила с недовольным лицом. Идиотка! Таких отцов, как господин Сулейман, один на десяток, а может и на сотню! Эким даже не знала, что возможно такое: сказать одно только слово и получить желаемое, как подтверждение того, что ты особенная. Что существует на земле человек, для которого ты всегда будешь самой лучшей, самой любимой. Для которого ты будешь на первом месте до конца дней.       Погода испортилась — всю неделю шли затяжные дожди. Настроение Эким было на нуле: Айше заболела и не ходила в школу, от Лейлы по-прежнему не было ни слуху, ни духу, еще и самочувствие Мелисы ухудшилось. В одну ночь она кричала так сильно, что проснулся весь дом, включая и прислугу, и Эким, спящих на первом этаже.       Вскочив с постели, Эким натянула поверх пижамы вязанный кардиган и выбежала из спальни. Там она столкнулась с бледной, перепуганной Ферихой.       — Бисмиллях, — прошептала та с ужасом во взгляде, — бедняжка госпожа Мелиса…       — Давно ее мучают приступы? — тихо спросила Эким, прислушиваясь к тому, что происходило наверху.       — С детства. Это у нее после… Ах, нет. Господину Сулейману не понравится, если я снова буду болтать языком. Лучше вы сами у него спросите.       Вновь раздался душераздирающий крик, и обе они вздрогнули.       — Аллах, даруй исцеление, — со слезами на глазах Фериха шептала молитву за человека, который не ценил ее ни на грош.— Я побегу, вдруг помощь нужна.       Горничная поспешила вверх по лестнице, а Эким осталась стоять в темноте гостиной, и лишь яркие вспышки молний освещали ее одинокую фигуру.       — Мама, что такое с Мелисой? — спросила она Неше на следующее утро.       — Ты тоже просыпалась, дочка? Да, такой сильный приступ был, очень нас всех напугал.       Эким молча ждала от матери последующих объяснений.       — Послушай, Эким, — вздохнула та. — Я не видела всех обследований, но господин Сулейман сказал, что это началось после смерти его жены. Мелиса была очень привязана к матери. Бедняжка… Для ребенка потерять самого близкого человека, это… это… Это больше, чем горе. Это даже хуже, чем смерть, потому что ты остаешься на этой земле один, потерянный, разбитый, и не знаешь, как справиться с этой утратой.       — Но ведь у Мелисы остался отец. Любящий отец, надо заметить…       — Господин Сулейман, конечно, очень старается, но никто, даже отец, не в способен заменить ребенку мать. Как и мать не в силах заменить собой отца. По-настоящему заменить. Да ты и сама знаешь…       Эким с удивлением заметила, что после ночного ужаса Мелисы ее отец заметно помрачнел и стал как будто избегать дочери, а та, наоборот, искала его общества, ловила каждый взгляд, каждое слово… Что за нездоровые отношения?       Ей было непонятно, как в один миг любящий, преданный человек мог превратиться в холодного и равнодушного. Словно ему было стыдно и неприятно смотреть на ее слабость. Словно он не мог простить, только вот кого — ее или себя — сложно было понять.       Сама же Эким по-прежнему сторонилась Мелисы, но теперь была вынуждена признать, что ее скверный характер, возможно частично, но связан с ее душевным недугом. Сложно оставаться нормальным человеком, когда по ночам тебя мучают кошмары, выдергивают из глубокого сна, заставляют кричать и биться в конвульсиях. И что же такое страшное сниться Мелисе, от чего ее крик заставляет волосы вставать дыбом?       — Пусть все останется в прошлом, — робко произнесла Эким, столкнувшись вечером с господином Сулейманом в гостиной.       Тот поднял на нее усталый взгляд, и ей впервые стало жаль этого человека, страдающего от болезни своего ребенка.       — Спасибо, Эким, — проговорил Сулейман задумчиво. — Ты как? Освоилась немного?       — Да, вполне, — пожала она плечами. — Спасибо за беспокойство.       — Мы с госпожой Неше повезем завтра Мелису на обследование, это связано с ногой. Возможно, скоро ей снимут ортез.       — Хорошие новости, — констатировала Эким ровным тоном.       В мире, где ей волею судьбы приходилось сейчас находиться, люди именно так и выражали свои чувства: ровно, спокойно, никого не напрягая и не доставляя неудобств.       — Ты все еще упрямишься переводу в нашу школу? — внезапно спросил Сулейман.       Эким дернула плечом.       — Буду с вами откровенной, меня вполне устраивает моя школа, как и устраивал район, в котором мы жили. Даже больше скажу, я любила его всем сердцем, и если бы не определённые обстоятельства… наши с мамой… я бы продолжила жить именно там.       — Понимаю, — кивнул Сулейман. — Ты не чувствуешь себя здесь, как дома. Это видно по тому, как ты избегаешь нас с Мелисой, как проводишь все время в комнате за запертой дверью, как сторонишься даже собственную мать, но я не виню тебя. Наверное, на твоем месте я бы вел себя точно так же.       В ответ Эким не произнесла ни слова, но ее взгляд наполнился благодарностью, и Сулейман, понимая и принимая ее, слегка наклонил голову.       — Давай поступим так, — продолжил он. — Я больше не заведу разговор о школе и скажу госпоже Неше, чтобы тоже не донимала тебя. Но если вдруг твое отношение к этому вопросу изменится, либо ты почувствуешь, что готова к переменам, я всегда открыт для диалога. Тебе стоит только сказать.       Эким посетило чувство совсем крошечной, но такой реальной причастности к семье Герчек. Будто она дальняя-дальняя родственница господина Сулеймана, и он по-отечески изъявил желание поучаствовать в ее судьбе. Но затем она стряхнула с себя это наваждение. Какая еще семья? Какой отец? Этот человек ей никто, и одному Аллаху известно, чего он хочет от ее матери!       — Спасибо, господин Сулейман, — все же выдавила из себя Эким признательную улыбку. — Я обещаю, что как только захочу перевестись — сразу же приду к вам.       В ответ он, тоже улыбнувшись, склонил голову и ушел в свой кабинет.       На следующий день Эким вернулась в особняк пораньше — последний урок отменили. В доме было удивительно гулко и пусто. Господин Сулейман, как и обещал, увез Мелису и Неше в больницу.       — Давно они уехали? — спросила она у Ферихи.       — С полчаса где-то, до вечера можно не ждать.       У Эким внутри разлилось приятное чувство покоя — столько времени она будет предоставлена самой себе!       — Приготовить обед?       — Нет-нет! — она замотала головой. — Я поела в школе.       На самом деле ей не хотелось растрачивать прекрасное время одиночества на какую-то там еду. Распахнутые в сад двери, на которых колыхались от легкого ветерка занавеси, манили Эким. Она втянула теплый, наполненный осенним ароматом, воздух и вдруг взгляд ее упал на поднятые ворота гаража. В нем было пусто.       — Они уехали на трех машинах, что ли? — пробормотала Эким.       — Да нет, — рассмеялась Фериха, услышав ее. — Гараж-то на три рассчитан, но сейчас осталась только одна — господина Сулеймана. Остальные продали. Одну уже давно, а вторую — с месяц назад.       Эким напряглась.       — С месяц… А кому принадлежала та, последняя?       — Госпоже Мелисе.       — Странное совпадение, мне кажется, — словно сама с собой вслух рассуждала Эким, — и перелом, и продажа машины пришлись на одно и то же время.       — Так и есть, в смысле, продавать не собирались, но после того, как госпожа Мелиса сломала ногу, отец на нее рассердился и продал. Ох, — спохватилась горничная, — опять я много болтаю.       Все равно причина продажи звучала подозрительно, хоть бы Мелиса сломала сразу три ноги.       — Темная? — спросила она Фериху. — Я имею в виду цвет машины, она была темной?       — Так уже и не вспомню… — с напряжением в голосе ответила Фериха. — Вроде да, но я особо никогда не приглядывалась…       Почувствовав, что своим неуместным любопытством вызвала к себе подозрения, Эким постаралась максимально непринужденно рассмеяться.       — Это я недавно читала одно исследование. Глупости, наверное. Мол, цвет машины может многое сказать о характере хозяина. Красный цвет выбирают яркие, дерзкие, склонные к агрессии люди. Белый или серебристый — спокойные, которые ценят безопасность и практичность. Черный — уверенные в себе…       — Ах, нет, — простодушно выпалила Фериха, — она была темно-синей! Хотя, конечно, характеру госпоже Мелисы больше подошла бы красная, но та была обычная. Темно-синяя.