Охота на ящериц

      Канат молча сел за руль, завел машину и не произносил ни слова еще минут пять, пока они ехали. Потом Эким не выдержала.       — Ну? — повернулась она к нему вполоборота.       — Что «ну»? — не понял он.       — Чего ты молчишь?       — А что я должен говорить?       — Какие у тебя могут быть дела в нашем участке?       — Для того, кто о себе не рассказывает ни слова, — усмехнулся Канат, — не слишком ли ты любопытна? Да и вообще, это же твои были слова о том, что я не произвожу впечатление человека, который любит поболтать?       — Я смотрю, вы очень хорошо запоминаете мои слова, господин Канат, — пробурчала Эким, отворачиваясь.       — Если они касаются меня, то да. Хотя я, в целом, не жалуюсь на память.       Они проехали в тишине еще пару кварталов, но это была гнетущая тишина, а не спокойное, комфортное молчание. Само присутствие Каната так близко давило на Эким, она ерзала, вздыхала, время от времени косила на него глаза, но тот уверенно, даже расслабленно вел машину, не обращая на тревожную пассажирку никакого внимания.       Не придумав ничего лучше, Эким потянулась к кнопке радио. В динамики ударила громкая музыка — какой-то рок, последняя прослушанная хозяином машины радиостанция специализировалась на тяжелой музыке. Канат никак не отреагировал на ее действия, и Эким немного убавила громкость.       — Тебе настолько не нравится безмолвие, дикая девочка?       — Мне нравится музыка.       — И мне. Хорошая песня.       Эким снова отмолчалась. Канат с деловым видом смотрел в зеркала и вообще изображал, что полностью сконцентрирован на трафике, но она поняла, что все ее действия все же не укрываются от его внимания, а все его действия направлены на то, чтобы произвести на нее впечатление. И лихое перестроение из ряда в ряд, и обгоны, и проскакивание светофоров на последнее мигание зеленого света как бы ждали ее реакции, задавая немой вопрос: ну как тебе? Нравится?       Что ж, если попробовать немного наладить беседу, причем, в нужном ей русле — беды от этого не будет, верно?       — Ты давно водишь машину? — рассеянно водя пальцем по ручке двери, спросила Эким.       — Два года. А ты не водишь?       — Нет.       — И нет желания получить права?       Она усмехнулась: веселье с примесью горечи.       — В моей жизни нет предпосылок для скорого появления машины.       Канат бросил на нее удивленный взгляд и вновь вернулся к дороге.       — Жизнь — довольно непредсказуемая штука, дикая девочка. Сегодня предпосылок нет, а завтра они появились. Но вот отсутствие стремления к переменам эти предпосылки могут здорово распугать.       — Ты лайф-коуч? Специалист по мотивации и успешному успеху?       — Глупости это все, — рассмеялся Канат. — Но я верю, что все в наших руках. И если ты поставишь себе цель, то обязательно достигнешь ее, преодолевая сложности или же, наоборот, с легкостью, но достигнешь.       Эким, раздражающе даже для себя, молчала.       — В общем, если вдруг однажды захочешь попрактиковаться в вождении — я к твоим услугам.       — Ты со всеми такой обходительный, или везет только избранным?       — Рад, конечно, что ты находишь меня обходительным, — хмыкнул Канат, — но везет действительно не всем.       — Расскажи мне о Мелисе, — вот уж сменила тему так сменила. — Как давно вы знакомы?       Канат на секунду помрачнел, и Эким готова была спорить на что угодно — ей это не показалось.       — Я, Мелиса и Озан знаем друг друга с первого класса. Вместе пошли в школу, которую потом отец Мелисы превратил в колледж «Герчек». Раньше это была обычная районная школа, где учились и первые классы, и последние.       — Я хожу в такую.       — Да, я знаю.       — Вы обсуждали меня с Мелисой? — вырвалось у Эким.       И опять последовал внимательный взгляд карих глаз, обращенный на нее.       — Ну не прям уж так, чтобы обсуждали. Но я спрашивал у нее, кто ты и откуда. Это запрещено?       Она представила, как бесилась гипсовая принцесса от этих вопросов, и на душе почему-то потеплело.       — Нет, — мотнула головой Эким. — Нет, не запрещено. Давай же тогда немного пообсуждаем и Мелису. Мне интересно, что она за человек.       — Ты сама по себе достаточно наблюдательна, дикая девочка, — Канат приподнял на нее одну бровь. — Тебе не составит труда понять, что за человек Мелиса, я думаю.       — То есть, отказываешься разговаривать о своей девушке, я правильно понимаю?       — Понимай, как хочешь.       Канат замолчал и больше на Эким не смотрел. Она могла бы подумать, что он обиделся, да только вот за что? Хорошо же общались!       — Ладно, давай так. Задаем каждый по одному вопросу, но только без глупостей. Это не «Правда или действие», а просто разговор по душам. Ты начинаешь.       — По душам? — он почти рассмеялся, но лицо его все же смягчилось. — Интересное предложение, хоть и неожиданное. Хорошо, мой вопрос: почему ты не хочешь переводиться в нашу школу?       — Да помилует нас всех Аллах… — вырвалось у Эким. — Это реально первое, что тебя интересует? Такое впечатление, что вы задались целью во что бы то ни стало перетащить меня в детище господина Сулеймана.       Канат молча выслушал ее полную недовольства речь и невозмутимо продолжил ждать ответа.       — Я не человек вашего круга, если ты еще не понял, — сказала она.       — А что такое «человек нашего круга»?       — То и значит. У меня нет машины, кучи дорогих шмоток, а главное — желания делить с такими, как вы, свою жизнь.       — Ох, вот это ничего себе, — Канат язвительно скривил рот. — Трехочковый! Только ты не учла одну вещь: в школе не существует вступительного экзамена на количество шмоток и машин. Там даже есть бюджетные места, и учатся ребята из небогатых семей. На стипендии.       — И каково им там учиться? — Эким повернула голову, чтобы посмотреть ему в глаза, но Канат, почему-то, отвел взгляд.       — По-разному, — ответ был более чем лаконичен.       — Знаешь, так сложились обстоятельства: в один момент мы потеряли дом, а мама нашла работу у господина Сулеймана. Если бы не это, мы бы не оказались в доме Герчеков. Поэтому я не спешу окунаться в мир богатства и роскоши имени госпожи Мелисы. Как ты и говорил, жизнь — довольно непредсказуемая штука.       — Ты очень хорошо запоминаешь мои слова, дикая девочка, — Канат вдруг игриво улыбнулся, но Эким не стала отвечать ему, а снова, отвернувшись, чтобы скрыть легкий румянец, замолчала.       — Твоя очередь задавать мне вопрос, — напомнил он.       — Что больше всего любит Мелиса?       — Ты можешь спросить меня о чем угодно, но тебя интересует Мелиса? — Канат выглядел обескураженным и даже слегка разочарованным. — Что ж… Как бы нескромно это ни звучало, но больше всего Мелиса любит меня.       Он тоже замолчал с таким видом, словно дал самый исчерпывающий ответ в мире.       — Это все? — удивилась Эким.       — А что еще ты хочешь услышать? Подробности, как именно Мелиса меня любит?       На этот раз она залилась густой краской до самых кончиков ушей, и, так как скрывать это было уже бессмысленно, решила разозлиться.       — Меня не волнуют ее отношения, я просто хочу понять, что она за человек? Какая музыка ей нравится, что у нее за хобби, любимый фильм…       — Она очень ранимый и увлекающийся человек, а еще упрямый и целеустремленный. Уж если что задумает — в жизни не отступится. Но так как у нее слегка расшатаны нервы, как ты наверное уже успела заметить, ее очень легко вывести из себя. Музыку она слушает из моего плейлиста. Увлекается конным спортом и волонтерской помощью бездомным животным Стамбула. Любимый фильм… любимый фильм… Наверное, «Остров проклятых».       — Он же страшный!       Канат широко улыбнулся этому возгласу.       — Мелисе нравится, когда страшно. А какой у тебя любимый фильм?       — «Римские каникулы».       — Понятно, — он многозначительно посмотрел на нее, а потом кивнул на дорогу. — Почти приехали.       В компании Каната, за этим странным разговором по душам, время пролетело незаметно. Эким с удивлением наблюдала, как они въезжают на улицу, где находился особняк Герчеков.       — Спасибо, что подвез, — сказала она, выбираясь из машины и раздумывая, напомнить ли ему про еще один вопрос, который он ей задолжал.       — Не за что, я ведь тоже сюда ехал.       — Все равно спасибо, мог же и не подвозить.       Канат пожал плечами и прошел за ней в дом.                     — Здравствуйте, дети, — на пороге их встретила тревожным и неодобрительным взглядом Неше.       — Добрый день, — поздоровался и Канат. — Мелиса дома?       — Она у себя в комнате.       — Тогда я вас покину, — он кивнул Эким и зашагал по лестнице.       — Эким, — судя по виду матери, им с дочерью предстоял какой-то неприятный разговор.       «Ну не все же тебе вести приятные разговоры», — резонно заметила про себя Эким, но тут же отмахнулась от этой странной мысли.       — Мама…       — Где вы встретились с Канатом? Почему пришли вместе?       — Да просто случайно столкнулись. Если ты такая напряженная только поэтому…       — Не только поэтому! Мне звонила госпожа Сера. Сегодня ты прогуляла школу!       — Мам, я тебе все объясню!       — Слушаю, Эким.       — Давай хотя бы в комнате поговорим.       — Нет, мне правда интересно, чем ты оправдаешь свой поступок? — Неше зашла в спальню дочери.       Эким быстро закрыла дверь и повернула замок, на что мать страдальчески закатила глаза.       Говорить правду было нельзя, по крайней мере пока, без веских доказательств. Уж если ее брат Сельчук не захотел слушать, Неше Гюлерйюз и подавно не станет! По дотошности она хуже всех комиссаров отдела вместе взятых. Эким мысленно попросила прощения за свою ложь и произнесла:       — Когда я приехала, то друзья сказали, что сегодня выписывают Лейлу… Я пошла к тете Шюкран и попросилась навестить их, когда Лейла будет дома, но она отказала…       — Ах, Эким… Ах! — всплеснула руками Неше. — Почему ты все еще ходишь к этим людям? Зачем ищешь общения с ними?       — А что мне сделать, мама? Я не могу просто так забыть, что когда-то у меня была лучшая подруга детства! Не могу вычеркнуть человека из своей жизни!       — Ну и не забывай! Не вычеркивай! Но ты уже приносишь себя в жертву этой аварии, этому несчастному случаю. Не надо, Эким, не делай так.       Слушая мать, Эким нервно покусывала губы.       — И как ты предлагаешь мне поступить, мама? Не показываться на районе? Игнорировать этих людей?       — Чтоб этот район… — Неше от бессилия сжала кулак. — Все от твоего упрямства, Эким. Если бы ты перевелась в школу «Герчек», тебе бы не пришлось пересекаться с бывшими друзьями.       — У вас всех пластинка заела с этим переводом! — воскликнула Эким, разозлившись еще больше. — Бывшие друзья, вот значит как? Я не знаю, мама, может у тебя и есть бывшие друзья на бывшей работе в бывшем районе, где был дом твоего бывшего мужа, но у меня все друзья настоящие!       — Кричи, конечно. Кричи на мать. Как будто мне не видны поступки твоих так называемых друзей. Ты еще вспомнишь мои слова, главное, чтобы не было слишком поздно. Говорю тебе, проживай свою жизнь, Эким, перестань оглядываться на людей, которые тянут тебя назад. Сейчас вокруг нас так много возможностей…       Эким вскинула голову. О каких возможностях толковала мать? О школе или о чем-то совершенно другом?       — Я говорю, что мне плохо, — произнесла Эким подрагивающим голосом, — говорю, душа болит, а ты мне про возможности… Что с нами произошло, мама? Когда мы перестали прислушиваться друг к другу, помогать, поддерживать?       Неше подошла ближе и подняла руки в неловкой попытке обнять дочь.       — Прости меня, девочка моя, но у меня сердце разрывается при виде того, как ты пытаешься вымолить прощение там, где нет твоей вины! Прости... Хочешь, мы вместе сходим к Лейле, и я поговорю с сестрой Шюкран?       — Может, в воскресенье? Дадим им немного времени побыть наедине.       — Хорошо, дочка. Договорились. Я пойду на кухню, отдам распоряжение насчет обеда Мелисы.       — Ты прям стала экономкой в этом особняке, мама, — усмехнулась Эким.       Неше обернулась в пороге и настороженно посмотрела на дочь.       — Этот дом мне не чужой, как тебе, Эким. Я переживаю за Мелису, забочусь о ней. Да, это моя работа, но я вкладываю в нее душу и сердце.       — Видно, — задумчиво кивнула Эким. — Видно, что эта работа тебе по душе. Я рада, что ты здесь счастлива.       Мать кивнула ей и вышла из комнаты. Счастлива ли здесь Эким, она не спросила.                     От Ферихи Эким узнала, что Канат остался в особняке на обед. Господин Сулейман дома отсутствовал, а потому за столом должны были собраться четверо.       — Ну уж нет, лучше притвориться мертвой, чем попасть на обед к этим хищникам, — пробормотала Эким.       Переодевшись в спортивный костюм и собрав свой привычный рюкзак, она хотела по-тихому улизнуть из дома, но была застукана Мелисой возле выхода в сад.       — Эким, дорогая? — громко и удивленно, в своем привычно-театральном стиле, поинтересовалась Мелиса. — Куда же ты сбегаешь? Стол уже накрыт, и нас ждут к обеду.       — Спасибо, я не голодна, — быстро проговорила Эким, все еще надеясь отделаться малой кровью. — А вам приятного аппетита.       На лестнице раздались шаги, это Канат спускался вниз.       — Постой! — Мелиса вдруг зажала подмышкой один костыль и свободной рукой вцепилась в руку Эким. — Останься, поговорим спокойно, поедим. Мы не часто собираемся в такой приятной обстановке.       — Отпусти ее, Мелиса, — раздался вдруг голос за ее спиной. — Пусть уходит, если хочет.       — Канат, я всего лишь хотела…       — Отпусти ее руку.       Мелиса разжала пальцы, и Эким высвободилась. Она без труда могла сделать это и раньше, но боялась, что от ее резких движений гипсовая принцесса может потерять равновесие, упасть и разлететься на тысячу мелких осколков.       Бросив на Каната быстрый взгляд, Эким развернулась и поспешила прочь. Чего все еще хочет от нее эта ненормальная? Продемонстрировать свои прекрасные отношения с парнем? Спасибо, уже видели. Прямо как на той фотке, где его словно силой заставили поцеловать ее.       Он заступился за Эким… От этой мысли ей почему-то становилось до замирания в груди страшно и как будто трудно дышать. Зачем Канат это сделал? Почему он так странно ведет себя с ней? И с Мелисой? Канат вообще странный. Эким все старалась разгадать его, но чем больше они разговаривали, тем сложней и сложней ей становилось постигнуть логику его поступков. Если Мелиса или тот же Озан были для нее словно раскрытая книга, то Канат из обычной загадки постепенно превращался в покрытую мраком тайну. Темный принц…       На углу улицы она увидела старую машину с изъеденной коррозией краской по всему днищу, а в ней — брата Халиля.       — Это уж слишком, — пробормотала она, резко останавливаясь. — Вот на кого реально пора уже писать заявление!       Бакалейщик тоже увидел ее и, открыв дверь, бросился навстречу.       — Эким! Эким, не убегай, на этот раз я хочу поговорить с тобой! Я ради тебя сюда приехал.       Она остановилась, с недоверием поглядывая на выглядящего нездоровым Халиля. Белки его глаз покрылись красноватыми прожилками, под веками залегли желто-синие тени.       — О чем ты хочешь поговорить, брат Халиль?       — Ты… ты куда-то шла? Я могу подвезти тебя, и по дороге поговорим.       «Сегодня все хотят меня куда-то везти и о чем-то разговаривать, — подумала Эким. — Хотя кое с кем мне хотелось поговорить самой…».       — Ладно, — кивнула она, — отвези меня в наш район.       Халиль обрадованно улыбнулся, отчего его заросшее густой неопрятной бородой лицо почти преобразилось.       — Говори, я тебя слушаю, — произнесла Эким, когда машина тронулась.       — Не знаю, с чего начать, — бакалейщик нервно обхватывал вспотевшими ладонями руль. — Эким, наш последний разговор не выходит у меня из головы. Я… я люблю твою мать. Да, я люблю Неше! У меня были очень серьезные намерения, но теперь все рухнуло. Она не хочет меня, не хочет!       — Брат Халиль, такое бывает. Но если не хочет, ты ничего не можешь поделать.       — От бессилия я просто места себе не нахожу! Ты сказала, что женщину можно завоевать через ее детей, поэтому я пришел к тебе. За советом пришел. Что мне делать, Эким? Что?       Эким с опаской покосилась на Халиля, его состояние вызывало у нее серьезную обеспокоенность, но она не собиралась давать ему и капли ложной надежды.       — Если бы спросил меня раньше… Сейчас мне нечем тебя обрадовать.       — Что это значит, Эким?       — Мама пытается начать новую жизнь, забыть прежние обиды и вычеркнуть, наконец, отца из памяти. Она сменила работу, и в наш район точно не собирается возвращаться. Не думаю, что сейчас она заинтересована в браке с кем-либо…       — А этот человек? — Халиль судорожно вцепился в руль, ноздри его раздувались от гнева. — Тот, у кого вы теперь живете?       — Его дочь больна, он нанял маму… — попыталась объяснить Эким.       — Или ищет ей новую маму, а? — перебил ее бакалейщик. — Я правильно понял?       — Нет, не правильно, брат Халиль! Не смей бросать на нее тень своими словами! Мы столько лет жили как соседи, ты приходил в наш дом, но ничегошеньки не сделал, чтобы обратить на себя ее внимание. А теперь, когда она ушла, ты каждый день приезжаешь и ждешь ее, но ты напрасно ждешь! Слишком поздно! Если она сама не захочет, ты ничего не сможешь с этим сделать. Поэтому оставь сестру Неше в покое, ради Аллаха, и дай себе отдохнуть тоже. Твои поступки уже похожи на одержимость, своим напором ты только отпугиваешь ее, только делаешь хуже!       — На районе судачат о нас, — сквозь зубы процедил Халиль. — Я стал посмешищем!       — Если твои чувства искренние, а любовь — чистая, со временем Всевышний пошлет тебе утешение. Если ты бесишься только потому, что не добился своего, ничего хорошего из этого не выйдет. Это все, что я могу тебе сказать, брат Халиль.       По просьбе Эким, он высадил ее у самого въезда в район и уехал, даже не попрощавшись. Зацикленность этого человека на матери, безусловно пугала, рождая в душе тревожный вопрос: способен ли Халиль причинить кому-либо, включая себя, вред? Оставалось только уповать на остатки разума бакалейщика и его инстинкт самосохранения, который должен был удержать его от непоправимых глупостей.       Уже вечерело, потемневшее небо потихоньку затягивали дождевые облака, на улицах было малолюдно. Эким поймала себя на мысли, что уже второй раз за день оказывается здесь, но никуда и никогда не хотела бы отсюда уезжать. Тот дом, в котором она вынуждена была сейчас жить, стал для нее пыточной камерой, а не местом, в котором можно было почувствовать себя хорошо и спокойно. На глаза Эким навернулись слезы от непрошенной жалости к себе.       — Перестань, не реви, — прошептала она, вытирая щеки. — Этого еще не хватало.       Но тут Эким вдруг вспомнилось, что она целый день ничего не ела в то время, как ее собственная мать очень щепетильно заботилась о питании драгоценной Мелисы, и тут уже по-настоящему расплакалась.       — Вот глупая, — увещевала саму себя, пытаясь успокоиться, — принцесса же хотела тебя удержать, накормить… Ты сама сбежала!       — Эким?       На нее из-за поворота с двумя пакетами в руках вылетел Ориджинал и застыл от неожиданности. Эким отвернулась, пытаясь стереть с лица дорожки слез, но глаза все не высыхали.       — Эким, что ты здесь делаешь в такое время? Ты плачешь? Что-то случилось?       Такое радушное участие в ее судьбе, хоть и со стороны друга, растрогало Эким еще больше, и она отчаянно залилась слезами.       — Нет, так не годится! Пойдем со мной, пойдем!       Ориджинал потащил ее за собой, и Эким вначале испугалась, что в лавку к Халилю, где сам работал, но потом поняла, что они идут в противоположном направлении.       — Куда? — только и смогла вымолвить она.       — Тут недалеко, друг уехал на неделю на родину, просил присмотреть за собаками. Я там ночую теперь.       — Оф, Ори, не торопись ты так!       Двухэтажное деревянное здание, покрашенное в черный цвет, было зажато меж яркими, опрятными домиками.       — Не беспокойся, — сказал Ориджинал, отпирая высокую железную дверь ключом, — сейчас дома никого нет, собаки живут в мансарде, нас не потревожат.       — Пусть, — кивнула немного успокоившаяся к тому моменту Эким, — пусть тревожат. Собаки не чета людям, Ори.       Тот качнул головой и впустил гостью в дом.