чёрные очки

Саша был авантюристом. Наверное вот оно, то слово в котором можно уместить всего этого экспрессивного человечка. В каждой букве запечатать одну черту, из бесконечного их множества. Настолько непредсказуем как гроза в июле, за которой Лёшу естественно потащили наблюдать на крышу. Как же быстро детский восторг от вспышек проходил, и как быстро Саша менялся, вот уже мелонхолично стоял на краю с сигаретой в зубах и прикрытыми муреновыми глазами наблюдал за буйствами природы. После всего этого хватает Лёху за руку и тащит танцевать под ливнем. Вы бы видели как он пьёт с горла полусладкое, завёрнутое чёрным пакетом, идя по мостовой, рассказывая при этом что-то о влиянии Французской революции на художников-модернистов. И убегает. Убегает по ему одному понятным причинам. Забрызгивает красными пятнами белую футболку. Всё так смешно. А когда с бутылкой в руках и влитым в себя спиртным убегаешь от ментов, и запрета на распитие в публичном месте, это по мнению Саши самый пик веселья, где-то на одном уровне с беготней от кондукторов. А уж как хорошо спрятавшись в подворотне с отдышкой и подскочившим до предела адреналином целоваться, даже не снимая эти дурацкие очки. Пироман из Саши такой же как из Донцовой писатель, потому что решение развести костёр посреди двора, ради сжигания романов последней, было очевидно не лучшей идеей, но аргументация «читаются плохо, может горят хоть хорошо» показалась Лёше убедительной. Вот и пришлось прятаться вновь в обшарпанных подъездах и чужих губах. А горят и в правду хорошо. ”Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не калечилось” Но и тут промах, ведь кисти у Саши все в попытках открыть бутылку пива, и над глазом шрам остался от того же. Любая помощь в таком деликатном деле не принимается, гордость не позволяет. Зато гордость позволяет из интереса тушить о запястье окурок, позже ожог будет тщательно зацелован терпеливым к выходкам Лёшей. А ещё ладони в свежих царапинах от неожиданного приступа любви к уличному коту. - Лёш, он меня не любит. - Конечно, дурачок. Ты почаще тащи своё пьяное тело к перепуганным животным. Но если бы Лёше платили за каждый нервный смех и приятно расплывающееся в груди чувство, от озорного блеска чужих глаз, то возможно и помятые по пятьдесят бумажки в карманах не пришлось бы пересчитывать.