Локи.
Через несколько дней после того, как Наташа назначила мне режим активной физиотерапии – я принял это за кодовую фразу, обозначающую "систематическую пытку", - Стрэндж пришёл навестить меня. Казалось, он предпочитал темные брюки джинсам (разумный выбор стиля), но скорее испортил образ свободным джемпером. В последнее время моё представление о течении времени стало несколько отрывочным. Я прикинул, что прошло около трех недель с тех пор, как он в последний раз показывался. Я, конечно, обдумал причины, по которым он держался в стороне, и решил, что какие бы эмоции ни двигали им, они должны быть сильнее, чем его потребность в приобретении знаний. Что это была за мидгардская фраза? Ах да: он хотел пить, а я был напитком. — Стрэндж, - сказал я, отрываясь от книги, которую Ванда принесла вчера вечером. У меня было достаточно сил, чтобы расположиться на кровати, а не в ней, и я сидел, вытянув ноги и скрестив их в лодыжках. Скоро – я надеялся – у меня будет магическая сила, чтобы наколдовать свою собственную одежду, вместо того, чтобы мириться с бесформенными синими сорочками, которые я был вынуждена терпеть, - Я польщён, что вы, наконец, сочли нужным почтить меня своим присутствием. Его губы сжались. — Ты выглядишь комфортно. Я воспринял это как считывание, что он пытался подзадорить меня, потому что я пытался сделать то же самое с ним. Его комментарий был не более чем подспорьем. — Ну, ты же знаешь, как это бывает, - заметил я, закрывая книгу и откладывая её в сторону, - когда человек заключен в тюрьму, он должен извлечь из этого максимум пользы, - я с отвращением потрогал ткань своего платья, - Хотя, должен сказать, мода никак не влияет на мой цвет лица. — Почему ты думаешь, что это тюрьма? — Ой, да ладно тебе! - сказал я с фальшивым весельем, обнажая зубы в акульей ухмылке, - Пока моя судьба не будет решена, ты не собираешься отпускать меня. По любому определению, это делает это тюрьмой. Его серые глаза, казалось, потемнели. Снова задумался? Боже, как это было утомительно. Мне стало интересно, как будет выглядеть улыбка на его суровом лице. — Ты можешь говорить со мной откровенно, - сказала я, когда его молчание затянулось слишком надолго, - Если я должен остаться твоим заключённым, ты можешь говорить это прямо, по крайней мере. — Ты заключённый, - сказал он, - Это Зеркальное измерение, - он обвел рукой вокруг себя, - Моё намерение состоит в том, чтобы выяснить причину и механизм вашего воскрешения. Исходя из этого, я решу твоё будущее. Я отложил лакомый кусочек о Зеркальном измерении на потом. Я слышал мимолетные упоминания об этом месте на протяжении многих лет, хотя у меня никогда не было причин исследовать его. — Фигурирует ли мой брат в этом будущем? - вопрос сорвался с языка прежде, чем я успел прикусить язык. Хотя, на самом деле, какая разница, если я проявлю ещё одну слабость? Он уже видел меня обнаженным; физически, ментально, он видел всё, чем я был. — Я не говорил Тору и не собираюсь говорить, пока не узнаю, почему ты вернулся. В настоящее время Наташа будет продолжать твою физиотерапиию, - плотно сжатая челюсть ясно давала понять, что он не считает меня достойным терапии. Возможно, его мышление не так уж далеко от моего. — Тогда я буду считать, что мне повезло, - ответил я, изобразив легкую улыбку, чтобы скрыть спад в моем настроении, - Внимание двух красивых юных леди, удобная комната и ежедневные упражнения. Чего ещё может желать мужчина? Его глаза сузились. — Обе эти ‘юные леди’ могут разорвать тебя на части ровно за пять секунд. Я решил потрогать этот оголенный нерв, любопытствуя, к чему это может привести. Была ли это просто потребность в защите, которая заставляла его так лаять? Или он питал какое-то влечение к тому или иному из своих гостей? — Ревнуешь, Стрендж? Его глаза расширились. Я внимательно принял к сведению это маленькое сообщение. — Они сжалились над тобой. С чего бы мне ревновать к этому? — Когда у человека ничего нет, даже малейшая жалость кажется благом. — Не путай жалость с состраданием, - прорычал он, - И не путайте заботу с дружбой. — Когда я увижу что-нибудь из этого от тебя... Его глаза сузились. Было забавно заманивать его в ловушку, одну из немногих светлых точек – кроме Наташи и Ванды – в моём разрушенном мире. — Ты наполовину йотун, - он прошелся по комнате, наконец отошел от двери и встал рядом с кроватью. Расставив ноги и скрестив руки на груди, он был воплощением агрессивной обороны, - Я хочу знать, почему. — Нуу, когда асгардец очень сильно любит йотуна... — Твой отец трахнул великаншу? Я резко вздохнул через нос, сдерживая вспышку ярости. Если ему пришлось прибегнуть к грубым оскорблениям, значит, я уже победил; но Норны! Он приводил меня в бешенство. — Несмотря на то, что ты можешь подумать, - сказал я, стараясь скрыть свой гнев, - хотя такая связь встречается редко, она возможна, - я подумал о своей жене Ангрбоде, женщине, на которой я женился и развелся столетия назад. Мать моего чудовищного сына Ёрмунганда. Да, муж-асгардец и жена-йотун, безусловно, могли бы наладить сексуальные отношения. Это было немного сложнее, чем наоборот, но... при осторожности и достаточном количестве смазки этого можно было бы добиться. Глаза Стрейнджа сузились ещё больше. — Это то, что произошло? — Разве это имеет значение? - он видел каждую часть меня. Эта единственная вещь – эта единственная истина – останется моей до тех пор, пока я смогу её удерживать. — Если это имеет какое-то отношение к тому, почему ты был воскрешен, тогда да. Это имеет значение. Он уже что-то заподозрил. Если я буду продолжать лгать, он увидит это насквозь. Я должен был сказать ему что-то похожее на правду. — Мои биологические родители - йотуны, - сказал я, переводя взгляд на книгу, которую отложил в сторону, - Я был маленьким ребенком, брошенным умирать от холода. Один нашел меня и сжалился надо мной. Я не мог – не хотел – давать ему ничего другого.~~~
Когда он ушел, я провел время, обдумывая обмен информацией. Я знал, что его вопросы о моём происхождении были неизбежны, хотя мне всё ещё было любопытно, почему он так долго задавал их. Изменит ли то немногое, что я ему дал, его мнение обо мне? Я сомневался в этом. Стрэндж, несомненно, был человеком, для которого жалость была всего лишь мимолетным соображением. Я не осмелился раскрыть свой статус принца Ётунхейма. Если бы он знал это, то, конечно, подумал бы о том, как это можно использовать в своих интересах. Лафей был мертв – вполне заслуженно, – но, насколько я знал, моя биологическая мать всё ещё была жива..– Я оборвал этот ход мыслей. Мне не принесло бы никакой пользы снова следовать по этому пути; так хорошо протоптанному, что мой разум свернул туда без особого сознательного приказа. Нет, гораздо лучше сосредоточиться на том, что я узнал об отношениях Стрэнджа с Наташей и Вандой. То, что он проявлял к ним заботу в какой-то мере, было очевидно, но было ли это связано с эмоциональными – или сексуальными - отношениями, я пока не мог сказать. Я ничего не знал об их повседневной жизни. Куда они уходят, когда оставляют меня, было загадкой. Защитная аура Стрэнджа может быть просто аурой друга. Строить догадки, имея так мало информации, было бессмысленно. Однако это не означало, что я забуду об этом.~~~
Пот на моей коже. Кровь на лице Тора. Мертвые тела – так много мертвых тел – разбросаны по полу. Рука на моем горле. Сжимается. Сжимается. Щёлк–~~~
Мой хриплый крик был заглушен подушкой. Я вырвался из кошмара, я задыхался, не мог дышать, не мог пошевелиться.. – Я отчаянно ударил по лампе рядом со мной. Благословенный свет залил комнату; я снова мог дышать. Я уже сбросил одеяло. Оно кучкой лежало на полу. Пот на моей коже был настоящим. Присутствие Тора – и преследующие призраки моих убитых людей – не были. Когда я забуду момент своей смерти? Когда я смогу обернуть это в достаточное количество слоёв, чтобы навсегда выбросить из головы? Когда этот ужасный кошмар освободит меня? Никогда. Ответ был "никогда". Как я мог забыть тот момент, когда я умер? У меня было слишком много времени на размышления. Это было частью проблемы. Моя тюрьма была удобной – Наташа позаботилась об этом, – но это всё равно была тюрьма: спальня, ванная и ничего больше. Никаких окон. Никакого взгляда на внешний мир. Я тосковал по дневному свету, лунному свету, ветерку на моём лице. Дождь! Как же я скучал даже по дождю. Я почувствовал, как в моей правой икре зарождается судорога. Я вцепился в неё обеими руками, мгновенно и полностью отвлекшись от своих сентиментальных мыслей. Мышцы напряглись. Я помассировал плоть, вознося безмолвную молитву Норнам, чтобы судорога прошла. Эти боли были для меня чем-то новым, побочным эффектом физиотерапии. Хотя они были нежеланными гостями, они всё же были признаком прогресса. Каким бы незначительным он ни был. Мой мозг помнил, как ходить, но то, что я делал, не задумываясь, в течение полутора тысяч лет, теперь казалось мне совершенно чуждым. И всё же я буду настаивать. Восстановление полной мобильности было моим высшим приоритетом. С ментальной силой я получил полный доступ к своей магии; с физической силой я мог, наконец, обратить своё внимание на побег из этой тюрьмы. Это Зеркальное Измерение. И когда я сбежал бы... никто из тех, кто был мне дорог, не был бы мертв. Потому что все, о ком я заботился, уже были мертвы. И разве это не было чертовски жалким положением дел? Я ещё глубже вонзил пальцы в сведенную судорогой мышцу. Это действительно так, мой мальчик? Голос матери прозвучал у меня в голове. В последние дни она приходила ко мне всё чаще и чаще. Возможно, это голос моей совести. Можешь ли ты сесть на эту кровать и сказать мне, положа руку на сердце, что тебе наплевать на тех, кто заботится о тебе? Судорога всё ещё приближалась. Я не мог это остановить. Мышцы моей икры свело спазмом, стреляя иглами боли по конечности; я схватился за неё, попытался помассировать плоть, положив голову на колено. Дыши. Теперь это голос Наташи. Дыши. Это пройдет. Ничего не делая, кроме как думая, пока боль не утихнет, я обдумывал слова Матери, воссоздавая звук её голоса в своей голове. Я цеплялся за воспоминания о ней, потому что это было всё, что у меня осталось от неё. Заботился ли я о Наташе? О Ванде? Я, конечно, не испытывал к ним ни ненависти, ни даже неприязни. Они были сообразительны, умны и привлекательны. Могущественны, каждая по-своему. Наташа взяла на себя заботу о моём физическом восстановлении и ежедневных омовениях. Она перенесла это без жалоб, хотя я дал ей достаточно оснований для этого. Ванда навещала меня каждые несколько дней, болтая обо всем и ни о чем. В мире, где нормальность теперь казалась такой далекой, их действия казались новой формой стабильности. Они жалеют тебя. Голос Стрэнджа вытеснил остальных. Мой рот скривился в беззвучном рычании. Я ударил себя по икре, отчаянно желая, чтобы судорога закончилась, отчаянно желая, чтобы глупые слова Стрэнджа вылетели у меня из головы. Я должен был принимать всё, что они мне давали. Потому что это означало, что я был чего-то достоин… только если их жалости.~~~
Я плюхнулся на стул, вымученный, но полный решимости продолжать. Моя одежда промокла от пота. Мне ничего так не хотелось, как погрузиться в горячую ванну... Но наконец-то, наконец-то я почувствовал, что чего-то достиг! Мало того, что моя магическая сила восстановилась достаточно, чтобы наколдовать собственную одежду, но я также сделал свои первые несколько шагов без посторонней помощи. Конечно, они были только от кровати до стула, но это был прогресс. Промежуточный пункт в моем путешествии. Теперь я сидел, втягивая воздух в свои ослабевшие легкие, держась рукой за голову, как какая-нибудь падающая в обморок аристократка. В знак уважения – или, возможно, вопреки – моей сокращенной продолжительности жизни, я наколдовал мидгардскую одежду: облегающий жилет и брюки цвета древесного угля, а также свежую (хотя теперь довольно влажную) белую рубашку. Я не мог заставить себя надеть золотую, зеленую и черную кожаную одежду, в которой я щеголял на Асгарде. Этот человек был мертв. Я понятия не имел, кто я такой или даже кем я мог бы быть, но мысль о том, чтобы снова надеть эту одежду, заставила меня почувствовать… холод. Наташа делала пометки на планшете, который взяла с собой. Я вытянул шею, тайком пытаясь разглядеть, что она пишет. — В первый раз, когда ты так сделал, это было мило, - она даже не оторвала взгляд от своей работы. Я отпрянул назад, жар окрасил мое лицо. - Во второй, третий и четвертый раз? Не так уж. Если я ещё раз поймаю тебя на том, что ты украдкой подглядываешь, я отшлепаю тебя, как маленького ребенка. — Если это должно быть сдерживающим фактором, - ответил я, когда жар продолжал распространяться по моим щекам, - тогда, боюсь, это не работает, -ночь, проведенная в её обществе, стоила бы риска быть съеденным заживо. Действительно, Черная Вдова! Она рассмеялась. — Я просто собираюсь сделать здесь пометку о твоем либидо. — Дух горит желанием, - я ухмыльнулся. Я просто ничего не мог с собой поделать – было так приятно иметь возможность вести то, что казалось наполовину нормальным разговором, в наполовину нормальной одежде, на стуле, до которого я почти дошёл, - Плоть действительно очень усердно работает над тем, чтобы быть способной. Она усмехнулась. — Ты встречался с кем-нибудь? - спросила она, - Раньше? Моя улыбка исчезла, хотя я сохранил её на месте. Теперь уже вынужденно. — К чему это? Ты предлагаешь свои услуги в качестве замены? — Дорогая, тебе нужно поработать над своими репликами в флирте, - она покачала головой, - И мне очень не хочется тебя разочаровывать, но ты не в моем вкусе. — Оо? И кто в твоем вкусе? — Ты знаешь ответ на этот вопрос. И мы говорили о тебе, а не обо мне. Я отпустил ухмылку. Да — Я знал ее типаж. Большой, зеленый и всё ещё свободный, если бы она только нашла в себе мужество вернуться к своей прежней жизни. Физическую механику таких отношений было бы... интересно... рассмотреть. Наташа – как я начинал узнавать – считала, что эта жизнь умерла вместе с ней. Но у неё всё ещё были люди, которых она любила, дом, который она любила, и семья, которая приняла бы её обратно с распростертыми объятиями. Мой мир исчез. Большинство моих людей, моя семья исчезли. Те, кто остался, совсем не любили меня. — У меня всегда была компания, если я этого хотел, - сказал я, - Теплое тело, чтобы разделить со мной постель. Больше их, если бы я захотел этого. О вечеринках в Асгарде ходили легенды, - Женщины, мужчины, кто бы мне ни приглянулся. Я никогда не был из тех, кто ограничивает свои возможности, - Но... нет. Я никогда никому не доверял настолько, чтобы подпускать их близко. — Кто-нибудь пытался? Её мягкий вопрос застал меня врасплох. Я придержал язык, раздумывая, отвечать ли мне. Но я уже поделился многими личными вещами с ней и с Вандой; что станет с ещё одной? — Было несколько, - признался я. - В основном, когда я был моложе. Семьсот-восемьсот лет назад. До того, как я начал позволять своему желанию занять трон Асгарда поглотить меня. Там был один... - я покачал головой, - Это было очень давно. Это не имеет значения. Наташа села на край кровати, отложив планшет. — Всё имеет значение, - сказала она, - Всё, что происходит, — это ступенька на пути к тому, кто ты есть сейчас. — Ты знаешь, кто я, - её слова так точно перекликались с моими предыдущими мыслями о моем выздоровлении, что я задался вопросом, стало ли ей легко меня читать. — Я знаю, кем ты хочешь, чтобы люди думали, что ты есть. Она была слишком проницательна. Мне приходилось каждый раз напоминать себе быть осторожной рядом с ней; дошло ли это до Стрэнджа или нет, но это была информация, которой я не делился ни с кем, кроме мамы. Но я хотел сказать ей. Я не знал почему. Стремление делиться… показать ей какую-то часть себя, своего настоящего "я"... это было ошеломляюще. Она быстро становилась тем, чего у меня никогда раньше не было, – доверенным лицом. Было ли её ухо предложено из дружбы или из жалости, в тот момент мне было все равно. — Его звали Рун, - сказал я, не сводя глаз со своих рук, - Компаньон Тора. До того, как он подружился с Тремя Воинами, до того, как он наполнился собственным высокомерием и гордыней, Рун и Тор были лучшими друзьями. Они всегда были вместе. И я, тень Тора, всегда был с ними. — Как он выглядел? - нежный голос Наташи ободрял. — Высокий. Стройный. Темноволосый. Я оглянулся назад во времени, вызывая воспоминания, которые я похоронил, - К тому же с длинными волосами. Длиннее, чем у меня, - моя рука зависла вокруг локтя, указывая на длину, - Любил холодное оружие. Он был быстр. — Что случилось? — Он соблазнил меня. Это было... - я вздохнул, затем покачал головой. Он относился к этому как к военной кампании – настойчивый, самоотверженный, флиртующий со мной за спиной Тора. Мы оба были в восторге от секретности наших отношений, - Это было хорошо. В течение долгого времени. Потом он отправился на битву с Тором, и это уже было нехорошо. Я попытался улыбнуться. Мои губы дрогнули. Не удалось. — Он был убит? — Пойман в засаду, - мои руки сжались в кулаки, - Тор вернулся домой в синяках, окровавленный и одинокий. А Рун нет. Я винил Тора в своей потере. В течение нескольких месяцев я винил его. В своем горе я строил заговоры и интриги, чтобы убить его, заставить его заплатить, но мне ни разу не удалось привести ни один из этих планов в действие. В конце концов, когда мое горе начало ослабевать, я смог мыслить более ясно: - Рун добровольно вступил в бой, который, как он знал, мог убить его. Идиотизм? Бравада? Я никогда этого не узнаю. Но я даже не мог винить его. В конце концов, единственными людьми, ответственными за смерть Руна, были бандиты, которые его убили. Чтобы выследить их, потребовалось время. Казнить их не пришлось. — Локи, мне очень жаль, - сказала Наташа. Она протянула руку и схватила меня за плечо. Потерянная любовь. Да. Она это понимала.~~~
— Послушай, я клянусь Норнами и любыми богами, которым вы, жалкие людишки, поклоняетесь, что я справлюсь! - сказал я, через неделю или около того. Наташа одарила меня холодным, твердым взглядом, скрестив руки на груди. Я стоял – да, стоял! – перед дверью в ванную. Я усердно работал с её убогой физиотерапией. Мой драйв и решительность в сочетании с моим йотунским и асгардским наследием возвращали силу моим конечностям и прочность суставам. Я мог немного пройтись, не садясь. И я мог стоять. Выносливость придет со временем. Я бы взял всё, что мог получить. — Ну и дела, - протянула Наташа, - Я не уверена, что этот "ничтожный человек" доверяет тебе на плитках. Ты можешь поскользнуться, залезая в ванну. Ты можешь расколоть свою жирную башку прямо на части. Я обуздал свое нетерпение. Что случилось? Голос Фандрала, одного из Трех Воинов, прозвучал в моей голове. Мертв, вместе с остальными моими людьми. Серебряный язык превратился в свинец? — Мне очень жаль, - я попытался дружелюбно улыбнуться, зная, что она увидит меня насквозь, - Но я в отчаянии – в отчаянии – от возможности искупаться самому. Умолять было ниже моего достоинства. Но к этому моменту мне уже было всё равно. Я не мог думать ни о чем, кроме горячей мыльной воды на столько обнаженной кожи, сколько мог выдержать. Мы перешли от купания в постели (слава норнам!) к мытью под присмотром в умывальнике в ванной, но я хотел - нуждался – в большем. Если бы Наташа потребовала, чтобы я сказал "пожалуйста", преклонив перед ней колено, то я бы так и сделал. Конечно, снова встать было бы проблемой. — Уже устал от моего общества? - спросила она. В её тоне была печаль, но меня не обмануть – дразнящий блеск в её глазах был всем, что мне нужно было увидеть. — Ты ещё не пыталась убить меня, - ответила я, от облегчения у меня почти закружилась голова. Она смягчится! - Это та компания, которая мне нравится. Она закатила глаза. — Как насчет того, чтобы пойти на компромисс? Я опущу крышку на унитаз и сяду там, - и она развела руки, указывая куда-то за меня, - и буду смотреть, как ты входишь и выходишь из ванны. — Согласен, - сказал я без колебаний. Наташа уже видела каждый дюйм моего обнаженного тела. Несколько раз. Как только я преодолел смущение, ежедневные постельные ванны стали частью нашей рутины. Она никогда не выказывала никаких признаков отвращения к моему истощенному телу. В её поведении не было ничего, кроме терпения. По-деловому. За это я искренне уважал её. Голос моей матери эхом отдавался у меня в голове. Оказывается, ты все-таки заботишься о ней.~~~
Радость от купания – простое удовольствие от того, что я могу сам справляться с омовением – позволила моему настроению улучшиться, как и наличие достаточного количества магической энергии, чтобы каждый день создавать новый наряд. Я выбросил старую одежду (не нужно стирать!) и перенаправил восстановленную энергию на что-то другое. Я обнаружил, что мне очень нравится сочетание жилета и рубашки. Иногда я сочетал его с галстуком. Но всегда – в обязательном порядке - я следил за тем, чтобы мои волосы были убраны с лица, аккуратно зачесаны назад. Одной из моих самых больших радостей была возможность побриться. Я стоял на своих двоих перед зеркалом в ванной, моя рука не дрожала, когда я провела одноразовым лезвием по лицу. Клинок, который Наташа всегда просила меня вернуть. Портит удовольствие. — У тебя есть более тонкий клинок, чем этот? - спросил я однажды утром, позвонив из ванной. По договоренности я оставлял дверь открытой, даже когда принимал ванну, - Более маневренный? И, может быть, более чувствительную пену? — Я могу их достать, - ответила она из спальни. Она предоставила мне некоторую степень уединения, ожидая там, где у неё не было вида на ванную. Но она продолжала настаивать на том, чтобы присутствовать на случай, если, не дай Норны, я упаду. Я верил, что Ад Мидгарда замерзнет, прежде чем я позволю ей увидеть это, но всё же. — Почему? Планируешь устроить небольшой мэнскейпинг?” Я стоял в дверях и смотрел на неё. — Я не знаком с этим термином. — Это когда парень бреет свои... - она указала на мой пах. Я рассмеялся. — Да, я хочу удалить свои лобковые волосы. Я не считал тебя ханжой, Наташа. Она закатила глаза. — Ханжа? Просто помни, кто мыл твою тощую задницу последние пару месяцев. — Больше не тощая, - я переносил её поддразнивания с добродушным юмором, понимая, что они не были рассчитаны на то, чтобы ранить, - Довольно пухленькая и круглая, если я сам так говорю. И если вы никогда не занимались сексом после удаления всех ваших волос, я настоятельно рекомендую это сделать. Она пожала плечами, но ее глаза сверкнули. —Знаешь что, я слышал фразы и похуже при флирте. Я сделал несколько шагов, чтобы встать перед ней, опираясь рукой о стену над её головой, наклоняясь ближе. — Это не было флиртом, - промурлыкала я, - Но если ты хочешь, чтобы я начал, просто скажи. Твоя красота затмевает сияние даже прекраснейшей из Валькирий. Она вздохнула. Я был достаточно близко, чтобы ее теплое, слегка пряное дыхание овевало мое лицо. — Ты думаешь, что сможешь угнаться за мной? Я ухмыльнулся. — В моем нынешнем состоянии… увы, боюсь, что нет. Но мы бы славно провели время, пытаясь это сделать.~~~
В те моменты, когда я был один – когда ни Наташа, ни Ванда не приходили, чтобы обогатить мой день, – я старался не зацикливаться на том, что было раньше. О людях, которых я потерял. Стрэндж не вернулся после нашего недолгого разговора о моем джотунском наследии, и я не мог решить, был ли я в восторге или взбешен его отсутствием. Конечно, я был рад, что мне не пришлось терпеть его подстрекательства, но также и взбешен тем, что обо мне, казалось, забыли. Поэтому вместо того, чтобы размышлять о прошлом, я попытался мыслить конструктивно и обратить свое внимание на свое настоящее ... и свое будущее. Каким бы оно ни было. У меня не было никаких иллюзий относительно моего статуса в доме Стрэнджа: Я был пленником. Не в первый раз в моей жизни меня держали в плену, но, я надеялся, в последний. Она была удобно оборудована для человека, проходящего физическую реабилитацию, но все равно это была тюрьма, и моя судьба была в руках другого человека. Я не мог оставить это так. Какими бы ни были причины моего воскрешения (и только Норны знали, что я никогда не перестану думать об этом), суть заключалась в том, что у меня был второй шанс на жизнь. Шанс делать то, что Я хотел, в чем Я нуждался, без оков Асгарда, сдерживающих меня. Без ожиданий Отца и Тора... И, да, даже без ласковой удерживающей маминой руки. Без помех. Без подсознательного, магического подталкивания со стороны Таноса. Без холодного, бесчувственного Верховного Колдуна, думающего, что он один имеет право решать мою судьбу. Впервые за полторы тысячи лет Я мог выбрать путь своей жизни. Но я не мог этого сделать в гребаной тюрьме! Я был осторожен со своей возвращающейся магией. Никаких иллюзий, никаких дубликатов. Никаких партийных трюков. Единственная капля энергии, которую я использовал, - это каждый день колдовать над своей одеждой, но магия перерабатывалась и использовалась снова и снова. Я использовал свою силу. Примерно через неделю после того первого великолепного, небесного купания я начал испытывать границы своей тюрьмы. Я немного знал о Зеркальном Измерении – о том, что оно является отражением реальности, бесконечно изменчивым, – но я был ребенком магии и гордился тем, что смогу понять эту среду. Сев на кровать, скрестив ноги, я выпрямил спину, положил руки на колени и закрыл глаза. Я послал магию в виде усиков, проталкивая их сквозь дверь и стены, чтобы найти оболочку комнаты вокруг меня. Ничего. Улицы какого-то города. Дома, сырой транспорт. Но меня не обманули. Ключ к этому месту, подумал я, в названии. Зеркальное измерение. ДА. Зеркало мидгардской плоскости. Карман реальности, сформированный и оформленный по прихоти Стрэнджа. Я сузил свои исследовательские щупальца, стремясь не пробиться сквозь барьер, а обойти его. Нет... зайти за него . Реальность лежала за пределами отражения. По другую сторону зеркала. Я послал свои чувства дальше. Медленно, осторожно, крадучись. Я был бы действительно удивлен, если бы Стрэндж не оставил какой-то защиты от побега, какой-то ловушки. Но я ничего не нашел. Вместо того чтобы позволить мне расслабиться, это усилило мою настороженность. Я осторожно выбирал путь, пока белый, сияющий портал в моем сознании не открыл выход в реальность. Я пробыл там долгое время, исследуя местность по эту сторону барьера. Я не нашел ничего предосудительного. Наконец, всё ещё колеблясь, я заглянул в портал. Пространство за ним представляло собой широкий коридор. Деревянные полы, широкая лестница. Дверь. Дневной свет проникал сквозь стеклянные панели. Дневной свет. Свобода. Мой разум рванулся вперед, отчаянно пытаясь убежать, и шока было достаточно, чтобы вернуть мои чувства обратно в моё тело. Мои глаза резко открылись. Я нашел выход.