Бонусы к работе «Нить меж двух миров»

**** Со свадьбы уж минуло почти два года, у всех в семьях подрастали дети. Лишь воевода Финист не мог тем похвастать. Приёмная девчушка жила с ними, друзья из мира иного бывали со своими семьями. Богатыря поначалу не заботило отсутствие наследников, да только у князя сын подрастал, у Димитрия. Белая зависть сменялась жгучей болью, а ведь сам жену выбрал. С Еленой было спокойно, тепло. Ни одна мимолётная девица не тревожила прежде сердце, а княжна сумела. Вот уж несколько лун Финист заглядывался на Илюшеньку Муромца, которому шёл третий год. Князь, играючи, учил сына меч в руках держать. Дом воеводе не мил стал — коль гостей не было, так ночи коротал в их комнатах, на жену молодую глядеть не хотелось. Финист не знал: ссориться будут иль молчать, ничего не желал. Вспоминалась всё чаще болотница Марья с советом своим. Сидя в казармах, витязь кое-как отгонял наважденье. Сердце рвалось болью, чувствовало худое, но все страхи заглушала иная боль. *** Алия хлопотала по дому, время шло к обеду. Вскоре муж дома будет, Аннушка от подружек воротится. Уж был готов наваристый борщ, каша гречишная, сладкий пирог зарумянивался в печи. Девушка осмотрела стол, приборы. В дверь кто-то настойчиво и резко постучал, следом ещё. — Ну, кто там? — княжна подошла к двери, но ответа не было. Стоило отворить и сердце ушло в пятки. На пороге стоял всклокоченный Димитрий. Ратник сжимал в руке платок и ленту. — Елена Григорьевна, беда. Сестрица моя пропала, да и твоя Аннушка вместе с нею. — в медовых глазах скользнула боль. Девушка застыла на месте, а после шагнула в дом, и уж после обернулась: — Я сейчас, подожди. Голос едва не сорвался, грудь окрутило льдом, Алия сумела не разрыдаться и выключить пирог в печи. Подождёт! Что ж стряслось, куда пропала послушная и спокойная Аннушка? Где она, с кем? Руки задрожали, княжна не решилась взять отцовский меч, лишь скоро затворила дверь на ключ. — Когда, куда и с кем? Где Колобок? — на ходу, сквозь рваные вдохи ещё трезво думалось. Димитрий отводил глаза, но шёл рядом, понимал: не доглядели. Он не знал, за кого тревожиться поболе — Аксинья в тяжести да с Елисейкой на руках, Олеська незнамо где, а тут у Елены Григорьевны сердце заходится. Дело было скверное. О том, что Колобок приметил платок и ленту по тропке на юг, ратник поведал скоро. Хлеб укатился на поиски раньше. — Не ведаю, Елена Григорьевна, да только не своими ногами ушли. Моя сестрица не могла, и твоя дочка умница… — сердце сжималось, Димитрий не мог смотреть в зелёные глаза. Девица рядом с ним шла быстро, она ведь без кольчуги. — А Финист? Он тоже ищет? Ратник словно к месту прирос: воевода шёл в кабак и на оклик не обернулся. Чего там забыл — неведомо, да только по таким местам доброе не творилось. Димитрий не успел ответить, они оба подошли к кромке леса, из-за куста выскочил Колобок. — Не нашёл, но чую, всем тестом чую, тут они. Алия шла, пытаясь храбриться. Дрожь в руках не унималась, в голове кружили то наставления Луны, то слова друзей. Камешек на груди тихонько грел её, словно пытался заволочь спокойствием. «Где же ты, радость моя? Куда, с кем ушла?» — сердце рвалось от единой мысли о злых людях. Припоминалось давнее, разное. Княжна отмахивалась от видений, рванувшись через ближнюю тропку в лес. Бег успокаивал, сбивал с худого. — «Волчицей зря меня назвали, ежели не смогу дочку уберечь». Перепрыгивая через ямы и кривые колеи от дождевых ручейков, она не заметила, как споткнулась на склоне и кувырком полетела вниз. Димитрий только ахнуть успел, поспевавший Колобок рванул ближе, да где ему? Рук-то нет, девицу ловить. «Ох, была бы я волчицей, может и нашлась моя девочка», — княжна прикусила губу и попыталась вывернуться, пока летела. Авось и одну ногу сломает. Ветер усилился, словно хотел быстрее повалить её на землю. Кости вдруг заломило, мир перед глазами поплыл, ноги подкосились, и Алия рухнула лицом вниз, не удержавшись. Гибкая трава кольнула щеку. По телу прошла болезненная судорога, низ живота немилостиво крутило и жгло. «Я что, умираю?», — хотела спросить, да только сил не было, веки налились свинцом. Рядом кто-то с шумом подпрыгнул, звук отдался громом в уши, девушка поморщилась. Сквозь смеженные веки она приметила Колобка. По тропинке шёл Димитрий, нервно вырывая меч из ножен. — Погоди, не тронь! Княжну Елену не признал? Что ж ты… — Колобок пылил, катаясь вокруг неё, Алька закашляла, но из груди вырвался короткий скулёж. Димитрий приближался. — Так то волчица девочек и загрызла, видать. Глянь, морда влажная. Чай, в речке шерсть белую намывала. Алия приподнялась, глянула на свои руки — и ахнула: теперь то были самые настоящие лапы. Белые, с редкими рыжими и коричневыми полосками. — Говорю тебе, не смей на Елену Гориславну с мечом идти, ты ей слово давал. — Колобок забился ближе к груди, зло глядя на ратника. «Я что, теперь волчица? С ума сойти!» — Алия чувствовала, как её мимолётный страх сменяется восторгом. Так вот что чувствует Финист, оказывается! Она, конечно, оборотнем не была, но превращение у всех, видать, схожее было. Княжна поднялась, пошатываясь, точно пьяная, а пить она всегда умела. Голова шла кругом от обилия новых запахов, каждый из которых наверняка что-то значил, от незнакомых звуков, которые прежде находились за гранью восприятия. Ей хотелось скакать и валяться в траве, но непослушные лапы заплетались, она переваливалась, припадала вперёд, на лапы, бывшие руками. — Да что же это такое, клячу твою несусветную?! — вместо голоса вырвался грозный рык, а Димитрий с испугу подступил ближе. — «Марк, нет! Неужели ты убьёшь меня, как когда-то…» Волчица не успела додумать, перед ней приземлился Колобок — спасибо такому помощнику. Один, видать, защитник у неё и остался. — Димитрий, не тронь княжну, я сызнова повторять не стану. Напросишься! — пряник маячил рядом, не позволяя ратнику отсечь ей голову. — Докажи, что это Елена Григорьевна! — сохраняя безопасное расстояние крикнул он. Колобок замолчал, скорчив злую рожицу и обернулся к волчице, оглядел её, заметил пятнышко на груди. — А это — что по-твоему? Много ты видывал зверей с крашеной грудиной? Ежели у нас волки белой масти с рыжиной, и она токмо в реке плескалась, отчего не вымыла цвет? И глаза — зелёные! — Колобок слыл знатным звероведом. Покуда князю Муромцу служил, наловчился разглядывать добычу и лесных жителей. — Окромя того, волки нападают на людей, коль опасность чуют, а эта ходит, словно хмельная! Димитрий закатил глаза. Ему не нравилось, что княжна пропала вслед за девочками, а Колобок защищает зверя. — Там, где хлеб говорить может, волки любые будут! Отойди, нам ещё сестрицу мою искать с Аннушкой. Алия не понимала, как уверить богатыря, что это она — княжна. Рядом взвивались разные запахи, ветер доносил шорохи леса, спину и лапы перестало ломить. Взгляд зацепился за платочек на поясе, да как его достанешь? От горькой обиды из глаз хлынули слёзы. — Да чего ж ты натворил, непутёвый? Княжна плачет, аль думаешь, ей помирать охота от твоей руки? — Колобок подкатился ближе и уткнувшись щекой в лапу, зашептал. — Ничего, Елена Гориславна, ничего. Я тебе верю. Идем сами девочек отыщем? Волчица подняла голову и благодарно повела носом по хлебной макушке. Аромат был диковинный, словно только из печи. — Добро, верю вам. Найдёт ли княжна по запаху дочку свою? Знаю, Финист видеть может далече… — Димитрий вдруг понял, что отнимает драгоценное время. Меч отправился в ножны, а тонкая лента перед княжной оказалась. Аромат топлёного молока, орехового мыла и ежевики… Волчица закружилась на месте, силясь уловить хоть один похожий. Перья, горелые брёвна, песчаная сухость и неуловимая тьма, а меж нею такой знакомый ореховый дух. Колобок только и успел приметить, как белый мех сверкнул за кустами. След вёл на юг, к степной дороге. — Я за нею, а ты поспевай! Дурень, времени истратили… — пряник недовольно щёлкнул зубами и скоро укатился по тропинке. Думал лишь, как догонять. Четыре-то лапы проворнее будут, куда хлебу круглому поспеть? За дальними деревьями послышались голоса, мужские, детские. Сердце мигом замерло. Кому вздумалось шутить? В городе все Димитрия знают, про Аннушку и говорить нечего! На малой поляне, меж кустов и лип, развалившись, сидели два крепких мужика. Одёжа походная, не городская, за поясом кинжалы. Недалече и кони паслись, в седельных сумках виднелось ещё оружие. Больно степное… К стволу липы в страхе прижимались Олеся и Аннушка, руки-то связаны, ноги и подавно. Мужики обедом перебивались, да один поднялся, решил краюху хлеба детям отнести. Волчица пробиралась в зелёных кустах с завидной тишиной. Слух звериный уловил шёпотки. — Глупая, зачем я захотела к брату пойти? Заблудились с тобой. — всхлипнула Олеся. — Меня уж и хватились поди, да и тебя. У Аннушки дрожали руки и губы, будто она готова сорваться в рыдания, однако ж страх больший одолевал. Девочка оглядывалась по сторонам и в небо, словно кого искала. — Нет, не хватились. Финист Радмирович сразу бы отыскал меня. — и призадумалась: а бросился ли искать? Нет, то своих детей ищут, а она чужая, всё есть в доме, а простых слов недостаёт. — Так матушка твоя – Елена Григорьевна, печалится. Отыщут, чую. — Олеся росла на братниных руках, Димитрий ей ближе всех и был. По малолетству отцом называла, глупая. Кабы кто сейчас явился, попались ведь. Аннушка замерла, а после заплакала. Любили её, ни к чему не принуждали. Гуляла с подружками, а коль дядюшка Гаспар к ним наведывался, с ним язык чужеземный учила. — Алия Григорьевна не… — слова застряли в горле, да она проворнее была. — Мама, мамочка, зря я так… Разыщи меня! Стоило лишь подойти грузному похитителю, как девочки затихли. У княжны сердце кровью обливалось: хлеб был нагло съеден. Аннушка забрыкалась, видя протянутые к ней руки и хищную ухмылку. Другой мужик смеялся и одобрял подарочек хозяину безымянному. Княжна всё слышала, кругом взвились инстинкты, а уж после слов Аннушки… Весь разум затмило давнее прошлое, кровь Марка призрачно жгла подушечки лап. Из кустов подобрался Колобок. Уж было решено. Обойдя поляну кругом, она остановилась аккурат рядом с липой. Перед глазами маячил бок разбойника. Подобравшись всем телом волчица выпрыгнула из кустов и сумела повалить мужика наземь. Разум вмиг затуманило чужеродное, дикий зверь вырвался наружу, волчица рвала тело под собой лапами. Задела сонную жилку, мужик лишь зашипеть успел. Другой разбойник оробел с перепугу, однако, скоро поднялся на ноги, да решил бежать. Себя бы сберечь, а добыча подождёт, в иной раз захватят. Под ногами заметалось юркое существо, уж после незадачливый вор доглядел: Колобок, тесто живое. Спустя несколько мгновений на поляне стоял Димитрий. Крохотное место было полем битвы: у дерева жались перепуганные девочки, чуть поодаль свирепствовала волчица. Добро, Олеська прикрыла подружку, и сама глядеть не решилась. В ином углу Колобок держал оборону, не подпуская оставшегося мужика к лошадям. Недалече нашлась веревка крепкая. Похититель сам оказался пленником, его товарища спасти не удалось. «Видать, сделал чего худое…» — подумал Димитрий, разрезая верёвки на руках и ногах девочек. — Олеся, это я, всё добром, ты не гляди в ту сторону, не гляди. Скоро отвезу вас домой. Перепуганная Аннушка обняла дружинника так крепко, что на щеке проступили кольчужные отпечатки. — Дядюшка, вы… Спасибо. — больше она ничего сказать не успела. Следом в объятия брата нырнула Олеся. — Что ж ты, служивый, псину спустил на людей простых? Так вы город защищаете? — нагло вмешался сидящий под крайним деревом пленник, и не переминул завыть. Колобок не стерпел глубости, скоро оттолкнулся от земли. Сразил охочего ударом в живот. — Вы зашли не в тот район! Замолкни, коль живым остаться желаешь. — и обернувшись к Димитрию, добавил: — Так ведь друзья иноземные говорят? Волчица, на мгновенье выдохлась и отошла от своей жертвы. Мужик распластался по земле, на шее была кровавая нитка, над головой — лужица. Белые лапы были сплошь измазаны, зелёный взгляд блуждал окрест. Словно устыдившись себя, княжна скрылась за деревьями, и завыла: горько, протяжно. Дурной морок отступал, шерсть неприятно слипалась от крови. Рядом был тоненький ключок, и волчица рухнула в студёную воду всей тушей. Долго водила лапами по каменистому дну, грязь и кровь уносило потоком. Запах смерти вился за ней, словно пришит накрепко. «Боги великие, я не хотела… Что я натворила? Поди знай, наш мужик — чужой ли», — на берег выбралась лишь продрогнув, да тут солнышко пригрело, шерсть обсохла. На обратном пути весь облик звериный пропал. Была дрожь в руках, сердце неистово рвалось. Успокоившись, Алия вышла на поляну, обойдя её кругом сызнова. Свои догадаются, а чужим и знать не нужно, чего она умеет. — Аннушка, цела? Как же вы так? — княжна опустилась на колени, не пройдя и половины — сил не было. Девочка подняла голову, вглядываясь, а после со всех ног побежала вперёд. — Мама, мамочка… Тут такое! Такое было. — утирая слёзы и хватаясь за плечи, Аннушка дала волю слезам. — Мы хотели к терему пойти. Мама, прости, я больше не стану уходить. Успокаивая девочку, Алия поняла, что не ослышалась: трижды сказано было. По телу разлилось нежданное тёплое чувство. Видать, пришёл тот час. — Ну что ты, милая, что? Всё хорошо, сейчас пойдём домой, там пироги. Я позову Брана, сказки послушаешь, успокоишься. — княжна посмотрела на вторую девочку. — Олеся, и ты с нами иди, а брату твоему надобно с этим разобраться. Девочка скоро подошла к ней, протянула тонкую ладошку. Доверяет, полегче ей. Обернувшись к Димитрию, княжна приказала: — Отведи этого в острожную, да сюда отряд пускай приходит, осмотреть надобно. Колобок, а ты воеводу найди. Где-то он прохлаждается? Оба спутника согласно кивнули, а мужик вновь попытался удрать, но ему связали руки накрепко, да заставили волочиться за лошадьми. Любому воину это было хуже казни. Уж отойдя подальше от поляны и разминувшись с Димитрием, девочки заговорили. Алия выдохнула спокойнее. — Елена Григорьевна, это вы нас спасли? Не печальтесь, тот человек худой из пришлых. — Олеся тараторила без умолку о всяком. Играли в ней детское любопытство, и благодарность. Аннушка старалась держаться поближе, словно чувствовала угрозу. Ей хотелось скорее выйти из дурного леса. — Да уж кому быть ещё? Олеська, ты забыла, что отец мой соколом оборачивается? — девочка и спустя несколько лет говорила об этом с восторгом и гордостью. Своих приёмных родителей она любила, да только им редко показывала. С княжной куда ни шло: помогала по дому, училась, да и прошлое помнила. С Финистом иначе было, Алия невольно замечала в дочке себя прежнюю. Сама ведь поначалу относилась к Колосовым уважительно и настороже была. — Скроешь тут от вас! Верно, я была, да только никому больше не говорите, хорошо? Бран пусть знает, если спросит. — княжна посмотрела на Аннушку. — А Финисту вообще знать не следует. Я скажу сама. Девочки задумчиво кивнули, и уж до самого дома шли молча. Олесе нравилось бывать у подружки. Дом-то чудной внутри, разных диковин не углядеть сразу. Утварь словно живая, столы и лавки удобные, картинки на стенах. Такого и у князя не водилось! *** Финист сидел в кабаке и пил уж которую кружку медовухи. В голове мутилось, язык жгло сладостью, но он был упрям. Хотелось вытравить новые мороки, чтоб не было их. Да куда там? Зависть, разве, вытравишь? Сердце только губить. Вокруг шумели люди: кто просто пил, кто шептался о князе, иноземцах, и о делах местных, а иные сплетни собирали. Финист приходил ещё и всякого узнать, водился лишь с Димитрием, когда придётся и гости иномирные рядом бывали. Недели две прошло, Карталь их покинул. Воротился домой, дела ждали. На соседнюю лавку кто-то тяжело опустился, но кружки богатырь не заметил. И такие бывали, охочие душу излить. Да только гость молчал долго, оглядывал его. Финист сам поднял голову, и чуть погодя признал Яромира Данилыча. Прежнего воеводу он ещё мальчишкой помнил, а что ж? Друг отца. Сердце неприятно сдавило, словно приключилось чего. — Что же ты, Ясный Сокол, голову повесил? Служба не в радость? Так иди, дома жена молодая успокоит, поможет. — Яр заговорил спустя долгие минуты. Он уж видел богатыря здесь. Чёрного от тоски-печали, и едва ногами перебирающего, с хмельной головой. — Не поможет, Яромир Данилыч, не поможет… — Финист решил спрятаться за кружкой. Старший воин смотрел на него пристально и хмуро. Чегой-то, с женою не ладится? Так оно молодое дело. Сегодня горшки да сковороды бьют, а назавтра уж милуются. — Расскажи, чего приключилось. Авось и советом разживёшься. В словах Яромира скользило будто бы понимание. Был он спокоен и мягок, да только знал Финист, что воин перед ним храбрый, всякого видавший. — С женой у нас всё ладно: дом, разговоры душевные. Дочку растим. Да только… — Сокол осёкся, воровато оглядываясь по сторонам, а после зашептал: — Не будет у нас детей. Своих… Рядом послышался сбивчивый смешок, и Финист уж было обиделся, что лишнего сказал. Захотелось уйти, да только собеседник его придержал. — У Горислава с Дарушкой цельных двенадцать годков детей не было, и жили они ладно. Беда только, что на Елену перешло, проклятье, иль чего другое. Ваше дело молодое — успеется ещё. Финист удивился, аж рот раскрыл. Кто ж смел так о княгине почившей отзываться, словно друг близкий? В сердце кольнуло узнавание — у княжны тоже советчики были, люди хорошие. — Так что ж. Вы — Лапа княгини Дарины? Яромир пригляделся, оценивая своё положение, а после ответил. Было ему, чего сказать. — Лапа или нет, сам решай. Мы все с детства знакомы — Лада, матушка твоя, вместе с нами росла. Мы люди простые, а время рассудило иначе, подвела дорожка под княжьи терема… Радмир Никитич мог стать поместным воеводой, да только не схотел. — Яромир Данилыч говорил спокойно, едва слышно, однако Финист различил настроение. — Я один остался, когда Горислав Дарину выбрал, да что там печалиться? Уж вскорости за подарком свадебным отправился на Хрустальную, да там своё сердце и оставил. Марью-искусницу знаешь? Жена моя… — тут богатырь улыбнулся довольно, и в облике его словно солнце засияло. Ясный Сокол понял, до чего рассказ длинный понадобился. Родители никогда не сказывали, что с княжьей семьёй водились, на свадьбе ж рады были. — Ты вот чего, Финист… Живи спокойно, не тревожь Елену, будет ещё час нужный. Боги сами решают, когда надобно. Гляди только, чтоб беды не сталось. — Яромир Данилыч только договорить успел, как дверь вновь с шумом отворилась. Колобок недолго метался по земле, нашёл Финиста, и вскочил на свободную лавку. Глаза серые зло сверкнули. — Забавляешься, воевода? А у тебя беда: дочку похитили, добро, что Димитрий Лексеич рядом был, и княжна. Ясный Сокол вмиг протрезвел, вскакивая с лавки. Яромир Данилыч подивился такой прыти. — Кто? Где? Меня чего не позвали? Колобок передразнил его, да ответил. Всё одно с разбойником не девице разбираться. — Злодей тот в острожной сидит, а Елена Гориславна с дочкой отправилась домой. Беги, лети… Сам сюды пошёл, недозвались. Одной дорожкой путь лежит. Авось успеешь, а мне надобно Микулу сыскать. Финист скоро распрощался с Яромиром Данилычем, и пошёл домой. В острожной дело ждёт, сердце вспыхнуло о другом: не сказались, сами ушли. Каков был отрядец, и кто в нём главный, то дело десятое. К порогу дома Финист добрался скоро, самому себе удивляясь. «Только бы ничего худого не сталось. Елена не простит мне. Дурень, сам виноват, глядеть получше надо!» — усмиряя злое чувство, Сокол шагнул за порог. Голоса в трапезной мигом сказали, где могут быть княжна с девочкой. Время уж давно не обеденное. Небось травяным сбором успокаиваются… Финист резко ворвался в знакомую дверь, и быстро сокращая расстояние, обнял сидящую ближе всех Аннушку. — Жива. Стряслось чего, радость моя? Порядком было ведь… Девочка вновь почувствовала дурную дрожь, малый страх отступал. — Отец, все хорошо, я уже дома. По всему телу разлилось чувство облегчения, спокойствия. Витязь нескоро понял, что сказала Аннушка, но ослабил хватку. Над ухом протяжно зашипели, осуждающе: — Добром всё, успели. А тебе летать надобно в иной степи! — Бран торопливо отвернулся, и добавил: — Я побуду с девочками, ступай. Алёнушку приведи домой, она в острожную пошла. Злая — страсть, так и видно, все жилы у разбойника вынет. Только сейчас Финист заметил сидящую за столом Олесю. Сестрица Димитрия удивилась, да сказать ничего не успела, подруге надобно было увидеть своих. Кот вновь топтался рядом, сверкая зелёными глазами. Не нравилось ему, перемен много было лихих. Аннушка обмолвилась о том, чего с княжной приключилось. Брандон не знал, к добру ли? Не дюже хотелось сводить к морокам, ещё в достатке будет. — Финис-с-ст, отобедай с нами, а после иди? Силы понадобятся с женою сладить. Витязь отмахнулся: какой там обед? Окрест беда ходит, сызнова за Еленой, а друзей верных и нет, где совета искать? *** С тяжкой мыслью он подобрался к острожной избе — отдельной крепкой и глухой. Терентий прошлым летом выковал на ставни железные прутья, иные местные боялись заглядывать сюда. Внутри помещались две комнатки: общая, тут Финист принимал смотры, дружинные доклады слушал. Ему из города редко удавалось выйти. Каждый отрядец дважды на дню докладывал, чего окрест творится. Меньшая комната была и вовсе узкой, полутёмной и страшной. Елена советовала развесить на стенах цепи и крючья. Весть о том скоро разнеслась, недобрые шепотки пошли. Мол, нерадивых жалобщиков воевода на цепи держит. За столом тихонько сидел оставленный старшим бывалый Стёпка. Дружинник разом вытянулся, стоило лишь Финисту переступить порог. — Воевода, тут таково было… Сокол не глядя, зашептал, призывая говорить быстро и коротко. Степан и выдал всё, про Димитрия, отряд и разбойников. За стеной послышался сдавленный крик, хриплый, уставший. Говор не белогорский, чужой. — Там кто? — кивок на дверь заставил Стёпку сжаться. Дружинник не подумал, что будет худо, выпалил, как было. — Так жена ваша – Елена Григорьевна. Сказано было, вы дозволили, я и пропустил. Дурень? — Дурень, — согласился Финист, припоминая, что голубка его могла надавить словом, да силою помочь. Крови богатырской и у неё вдоволь было. За стеной вскинулся голос иноземного мужика, и такая знакомая ругань. Кажись, сказал дурного, а Елена не стерпела. Сокол ворвался в дознавальную, и с порога увидел мечущегося в цепях крепкого мужика. Поболе, чем он, Терентий, да и Емелька. На вид — южных степей житель, коренастый, загорелый. Чёрные раскосые глазищи метались по сторонам. Пленник оценивающе глянул на него, да смолчал. — Сызнова повторяю: кто таков и откуда? Зачем пришли? — Елена повела пальцами, и мужика словно ледяной водой окатило — дёрнулся, вбивая цепи в запястья ещё глубже. Раны сверкали на руках, на всём теле ни царапинки, однако ж звон стоял немилостивый. — Чего тут приключилось? Княжна ответила легко и скоро, презрительно оглядывая пленника. — Поймали на поляне, девочек хотел увести, да ты глянь, чего удумали… — в раскрытую ладонь легла холодная монета, сердце зашлось. Волшбой Елена уж вытянула все разбойные планы, да только узнать не смогла, откуда явились. Тот, кто на цепи сидел, был главным. Хорошо припрятанное соколиное чутьё уловило ворох дурных мыслей, от которых замутило и бывалого воина. Пришлые говорили не скрываясь о хозяине, его пленниках, сплошь детях и девицах. Виски сжало — догадался, на что им такой полон. Мастеровых и крепких зовут на починку бойниц, в шайки разбойные сманивают, они и сами идут, да боле не служат. Некому прясть, обед готовить, забавлять ночами. Финиста замутило: вся выпитая медовуха поднималась к горлу, обжигало иными чувствами. Обрадовался, что совет кота не поддержал. Алия быстро заметила дурную перемену и, не глядя на разбойника, принесла мужу воды. — Монету перебрось, там ещё. Ясный Сокол зашипел от боли — его поглотили мерзкие планы чужаков. Девочкам не сталось бы добра. Единая оборванная мысль поселила в нём жуткую злобу и отвращение. В Белом городе не случалось таких напастей! Елена скоро обняла его, скрывая от дурных мыслей родным ароматом сладкой розы. Чуть погодя, вернулась к пленнику. Тот не дюже приметил. — Служивый, а отдай мне сенницу своей дочки, не на что дитям малым с такими водиться. Лютая она, да усмирить сумеем. — разбойник лихо сверкнул глазом и уставился на княжну. — Худая больно, да такая и выносливей. Финист оторопел: наглый мужик попался, такие своего не упустят. Захотелось вцепиться в обидчика и вырвать язык поганый этот. Не успелось, Елена скорее была. Мужика прошибло волшбой — дёрнулся так, что мог с корнем вырвать цепи, да только повис на них. Княжна свою силу прибрала, вышло руку подлечить. — Чего сотворила со мной, ведьма?! — не своим голосом взвыл пленник, силясь согнать жар с ног и спины. — Кто таков, откуда пришёл, и где главный ваш? Иначе — сгоришь. Времени не дюже много, скоро ты начнёшь задыхаться смрадом своей горящей плоти. — Алия была непреклонна, она знала, что милосердием тут не дознаться. Кровью надо. Иначе, как дочку и всё Белогорье защищать? Братцу Ивану куда хуже бывало. Не казнил, держал в остроге, на работы направлял — в поля и шахты. Люди там не гибли, трудом менялись. — Воевода, чувствуешь, жарко стало? Пошли отсюда, нечего дышать мертвячиной. Его даже собакам не отдать, они есть не станут. — Алия подхватила мужа под руку и шагнула к чуть приоткрытой двери. Вслед ей долетел нечеловечий вопль и обрывки слов: — Пусти, красавица! Жить хочу… Соловья Златовича мы слуги. Обретается он на заставе степного рубежа. — мужик от страха забыл, как дышать. Заложил всех своих товарищей, а ведь княжне и делать ничего не пришлось, дурное самовнушение сыграло злую шутку. Алия небрежно обернулась и махнула в сторону цепей, чтоб заледенели. Скоро вышла из комнатки, обращая внимание на притихшего Финиста. Богатыря как ядом опоили: застава степная одна во всём Белогорье — Куликова равнина. Его милый дом. Куды ж идти? Разбойники так и норовили напасть каждый раз. Теперь — то обосновались крепко. Дурную мысль, что родители погибли от рук злодеев, витязь старательно прогонял. — Что за напасть? Пойдём домой, Финист. Домой… — девушка упорно вела мужа следом, и только на пороге обернулась: — Степан, еды и воды ему не смей давать. Пусть до утра сидит. Натворил делов! Дружинный согласно кивнул и замер. Алия не сомневалась, исполнит. К дому добирались до мерзости долго. Финист не мог из головы прогнать образы родителей. Вдруг виноват? **** На пороге их встретил Бран. Кот скоро поведал о злоключеньях своих, а после скрылся. Димитрий давно уж забрал сестрицу, Аннушка тихонько спала. Только в опочивальне Финист вздохнул свободнее: тёплые ароматы шалфея и лимонницы отогнали морок. Добро, что Елена жгла свечи, сыпала в чашу ароматный ладан — подарок Ивэлин, их заступницы, и правда творил ощутимые чудеса. Скоро приметил: жена поглядывает на дверь, словно уйти хочет. Глядел, и понимал, что неладное творится. Все свои печали затихли. Уж чего, а без голубки своей он и жить не сумеет. Сердце прошибло знакомой болью, справедливо указывало — дети малые лишь в мечтах останутся. — Искорка моя, о чём печалишься? Алия посмотрела на него, и усмехнулась: припомнил, как самые родные зовут её. Да только все они — Лапа, Грифон и мудрая Сибилла, все далече. Нет совета, а на сердце пустота одна. Её светлый ангел и без того сохранил, помог, а боле ранить не надобно. В отчаяньи вновь захотелось метаться волчицею, и выть: протяжно, долго. Боль из сердца рвалась. — Финист, Колобок сказал, где нашёл тебя. Знаю, жена из меня никудышная: сыновей не случится. — княжна говорила быстро, временами царапала пальцами горло, чтоб не расплакаться от боли. — Если не нужна — отпусти. Заберу Аннушку, свободен будешь, найдёшь себе счастье. На тебя глядит добрая половина Белогорья, а с таким домом — любая согласится на всё, покажи на неё только. Ясный Сокол недолго слушал, рвалось сердце. Нешто повод был? Чего дурной хлеб приплести успел? «Обезумела, не иначе. Приметила, что возвращаюсь поздно… Глупости», — мысли бились тугим комком в самой голове, словно дай волю — прыгнут на язык, и пиши пропало. — Елена, о чём ты? Посмею ли нарушить клятву свою? Ты, верно, нездорова… Девушка отступила на шаг назад, а воевода проворней был, настиг. Княжна, пойманная в кольцо рук, нехотя заговорила: — Двое! Их было двое, там… На поляне… Бес в меня вселился, стоило ему протянуть руки к моей Аннушке. Назавтра тебе Стёпка поведает: лежал мужик с разорванным горлом. — Алия старалась не глядеть в глаза, отворачивалась. Самой от себя противно было. — Сможешь ли жить со мной после этого? С убийцей? Финист ошалело глядел на неё. Всяко было, да такое… Руки опустились, в горле пересохло. Видано ли дело, жена воеводы — убийца! Сердце пропустило удар. Елена рассудила по-своему, и развернувшись, пошла к двери. Сокол знал: за порогом иная жизнь поджидает, одинокая. «Матушка за меня вступалась, убить не позволила, Дарина Васильковна — умерла, чтоб дочке жизнь отдать. Елене, полновластной хозяйке всего Белогорья завещано казнить и миловать. Коль не приняла трон, всё одно за нею право, обидчика покарать. И моя вина — не доглядел», — бесшумно следовать за добычей он всегда умел. Княжна и вскрикнуть не успела, взялась лишь за ручку двери, да пальцы разжались. — Глупенькая, нешто, думаешь, без тебя смогу? Навеки связаны, не тревожься. Суд и казнь — право твоё по рождению. Кто посмеет слово против сказать? Финист едва поспевал вдохнуть, когда в груди змеилась своя и чужая боль. Алая ленточка скрепляла их в одно, и как позабылось? Слёз у княжны не пролилось, нечем плакать было, всё отдано любви прежней. Он и не думал обидеться, понимал: спасать надобно. Разбередил раны не думаючи… Первым средством стали давно желанные обоими новые объятия и новые поцелуи. Елена словно теряла льдистый покров, неверяще открывая глаза. — Прости, прости меня… Сердце-то моё, позабыл, оставил на тебя одну. — и вновь поцелуи: в висок, в впитавшие запах розы, сверкающие под закатным солнцем шелковистые пряди. Алия не могла с жадностью принимать желанное тепло. Она была и сама не права. Не вмешалась по случаю. — И ты меня прости, Финист. Я не захотела говорить, боялась, что прогонишь меня. — румянец стыда залил бледные щеки. Княжна не сказалась про свой новый облик. Страшно было. Наконец, не выдержав напора, желание взяло верх — в угол комнаты полетела добрая часть одежды. Финист ловко расправлялся с облаченьем. Уж теперь одно — вернуть надежду. Они оба знали, что искать. Прощение было отдано, и получено на шёлковом ложе, в тихой песне сбившегося дыхания, и неспешных узорах, оставленных на коже губами и руками. Жар до сумасшествия откровенных, остро граничащих с голодным безумием ласк, и желанной, головокружительной телесной близости разливался в опочивальне снова. Тихие стоны, шёпот и биение двух сердец вторили движениям обнаженных, слитых воедино тел. — Чарующая песнь ветра, как в тот, первый раз… Я не знаю, смог бы ощутить её с другой. Нет… Грешно думать. — Финист провел носом, очерчивая тонко подрагивающую лопатку, устроившейся под боком жены. Елена не ответила — уснула. За недолгий час их жадной близости, она, казалось, отдала не меньше сил. Отвлёкшись на свои мысли, воевода последовал в сонное царство прежде, чем заметил рядом с собой белую волчью шерсть. **** Наутро Финист с Димитрием у князя были. Елена пришла подругу повидать, да к разговору не дошло. Оставила Аннушку с Илюшей и на совет отправилась. Долго думали, выискивали пути. Финист признался, что место ему знакомо. Димитрий высчитывал дни, тревожился: Аксинье скоро срок последний, надобно рядом быть, да тут дела. — Две луны выходит, князь. Добраться до Куликовой, да вышибить из усадьбы всех, кто там не надобен. Пошлёшь дружину свою? Иван задумался, не дело ведь, землю свою врагам отдавать. Чего ж Финист молчал? Его дом… — Кто пойдёт? Справитесь без Кладенца? Димитрий оглядывался, помощь искал. Ему надобно идти, а жена… Чего ж с Аксиньей будет? Кто за Елисейкой приглядит? Выслушали доводы Микулы: путь не близкий, лето, пищу добыть можно и так, налегке. Он свои травки был готов отдать в помощь. Его вина имелась — при случае отпустил Соловья, они и расплодились. Худое по миру лихо расползается. — Если надо — идите смело, живыми вернитесь. Димитрий, я пригляжу за ней, всё равно домой вернуться надо. Отец поможет. Никто ведь не против? — Алия знала, о чём говорить. Василису едва спасли, мастерице повезло стараньями иномирных лекарей. Где ж здоровы все будут, как не там? Ратник благодарно улыбнулся той самой лучезарной, светлой улыбкой Марка, и княжна едва сдержалась, чтоб глаза отвести. Тепло, и больно. Сказала б уже, да нельзя. На что ломать жизнь? Димитрию и так живётся спокойно. — Елена, а ты? За вами с дочкой кто присмотрит? Не могу я так! — Финист измерял шагами горницу. Неспокойно на сердце было. Всё уж разрешиться должно, а добром не выходило. Алия тихонько взяла мужа за руку. Забыл, разве, помощников много — сохранят, присмотрят. Погостить и у родителей можно. — Не волнуйся, иди. У меня найдётся защита. Гаспар скоро вернётся, его черёд. — Ну… Раз Гаспар, то добро. С ним не страшно будет. И Аннушке хорошо. — Сокол поймал тёплый взгляд зелёных глаз и замер. Тут уж ничего не поделать. Друзьям он доверял, не предадут, не обидят. За что только боги счастьем таким наградили? К вечеру княжеская дружина выступила из города. Среди защитников остались молодцы-первогодки, охрана терема, сам князь, Яр Данилыч да Терентий. Кузнечных дел мастер служил тут же, рядом. Аксинья с сыном заняли комнатку при княжеском тереме, а неделею спустя в иномирье ушли. Елена Григорьевна с ними отправилась, хоть и мучалась бессонницей, а помочь надобно. Елисея и Аннушку временами забирала Таисья Степановна, дети освоились скоро. Аксинья приглядывалась, замечала болезное состояние подруги. Княжна отмахивалась лишь: волнуется за мужа, за дело его непростое. Оттуда и раздражение, и боль в груди. Разрешил всё дело Гаспар, когда мастерица уж три дня была под присмотром лекарей, срок подходил. Алия решилась доверить свою тайну другу. Облик белой волчицы его не смутил. Не зря ведь названа. Всё больше выспрашивая, складывалась и картинка событий. — Илэри, я знаю, быть не может, да у тебя все признаки. Не замечала? Надо проверить, и не спорь! — Гаспар взял на себя смелость отдать подруге маленький свёрток и отправить в ванную. Девушка не выходила долго, и он встревоженно ждал. За дверью слышался шум воды, грохот, да только Илэри не из тех, кто с жизнью проститься готов. Алия неловко открыла дверь, протискиваясь в кухню, в руках у неё было три подтверждения. Белые тонкие полосы с проявленными следами. — И что это значит? Глупость, не иначе… — откладывая вещицы в сторону, княжна прихватила чашку успокаивающего настоя. — То и значит — маленькая жизнь внутри тебя. Финист рад будет. — Гаспар довольно улыбнулся, припоминая, что Илэри когда-то шепнула ему о состоянии Лукреции, ровно то же самое. — Теперь мы в расчёте, Искорка. Девушка много недель не могла найти себе места: как случилось? И лишь всё чаще облачаясь в белый покров, поняла: сердце матери проснулось. Неужели, так было и с родителями? Когда Финист вернулся в город с победой, а вместе с ним и Димитрий, все радовались. Тайну княжны немногие знали. Поведать мужу о своём приключении пришлось вскоре: не утерпела. Финист сперва за нож взялся, а уж когда остыл, смотрел недоверчиво. — Елена, что ж это? Не шути со мной. — по телу прошёл озноб, сердце зашлось. Зелёные глаза напротив полыхнули, отражая полуденное солнце. — А я не шучу. — княжна весело улыбнулась и выхватив большую ладонь, приложила её к животу. — Финист, у нас будет ребёнок. Сам послушай. Витязь на мгновение замер, улавливая тепло и лёгкие движения под ладонью. Солнечная магия и птичье чутьё показали иную картину, желанную. — Я буду беречь вас, обещаю. И слово было исполнено: Финист всё чаще оставался дома, приглядывал за крохотной Даринкой, и знал — счастливая жизнь вместе с Еленой дана ему в награду за всё. Едва ли смог радоваться иным детям так же. Аннушка приняла сестру спокойно, и помогала ей, учила временами, а поначалу присматривала, кормить помогала. Жизнь текла неспешно, довольно было радостей, мелких тревог. Да вскоре случится великая беда.