Стокгольм (Тени, которые отбрасывают свет)

      Это странно, мрачно размышляет он. Он не должен испытывать к этому человеку ничего, хоть сколько-то похожего на симпатию. Вегас — тюремщик, тот, кто держит его в подвале ради собственных утех, включающих множество издевательств и избиений.       Пит не должен испытывать ни жалости, ни сочувствия, когда Вегас приходит к нему с отчётливо виднеющимися следами отцовских ударов на светлой коже и с полными мук и боли глазами.       Нет, он совершенно уверен, что не должен испытывать ничего, кроме ненависти, должен думать лишь о том, как вырваться, как унестись от Вегаса и его тускло освещённого подвала. Его единственной мыслью должно быть спасение. Он и вправду хочет сбежать, хочет освободиться от наручников, ранящих чувствительную кожу запястий и оставляющих там продавленные побагровевшие следы. Но, вместе с этим, он хочет понять, почему Вегас ещё не убил его.       Он знает его печально известную репутацию безжалостного тирана; в соответствии с которой, Пит уже должен быть мёртв. Однако он жив (ему больно, но он хотя бы жив), а Вегас, не пропуская ни дня с тех пор, как его сюда привёл, таскал ему еду, иногда (в большинстве случаев) приходил и не бил, только словесно измывался. Пит искренне считает это странным и, более того, сам себе не может объяснить почему. Поведение Вегаса кажется необычным даже с учётом того, что Пит уже довольно давно не попадался в плен.       Он предпринимает попытку пошевелиться, его руки, скреплённые длинной, тяжёлой на вид цепью, привязанной к шкиву на потолке, вытянуты над головой. От неудобного положения затекают плечи, по кистям и пальцам уже долго не циркулирует кровь. Но позу, в которой было бы менее дискомфортно, ему не найти. Измотанный и неспособный успокоить ноющую ломку в плечах, спине и запястьях, Пит устало прижимается лбом к бицепсу и на миг закрывает глаза. Вспоминает последний визит Вегаса. Тогда по его правой щеке расползлось красное пятно от созревающего синяка, уголок правого глаза был окрашен в насыщенно-жёлтый. Не было ни улыбки, ни даже привычной ухмылки. Он посмотрел на Пита своими устланными обидой и гневом миндалевидными глазами и, увидев тарелку с нетронутой едой, искривил губы. Нахмурившись, спросил, почему Пит не ест, а тот лишь ответил, что не голоден. Это была не совсем ложь; та миска с супом его действительно не привлекала. Хотя, вероятно, следовало бы тогда задуматься, с чего он вдруг решил, что может быть избирателен в пище, поскольку, являясь пленником, находился совсем не в том для этого статусе.       Питу бы в целом о многом задуматься, ведь, возможно, именно та неестественная лёгкость, с которой он критикует еду, и есть источник всех его вопросов.       Признаться, держат в плену и пытают его не впервые; работа на самую могущественную семью в мафиозном мире сопряжена с определёнными рисками. Об этом он знает лучше кого-либо другого, что и стало причиной, почему Кинн поручил дело конкретно ему (а не Поршу, например). Шанс сдохнуть или, что ещё страшнее, подвергнуться пыткам всегда витал где-то рядом. По части шпионажа Пит был профессионалом. В основном, потому что умел держать язык за зубами, независимо от того, каким мучениям его, если поймают, подвергнут в попытке разговорить. Пребывание в подвале наследника второй семьи этого не меняло; он не выдавал и не собирался выдавать тому никакой информации.       Но как бы терпеливо Пит не справлялся с болью, никогда раньше придирчивым едоком не являлся. Во-первых, потому что на самом деле таким не был. Во-вторых, во время нахождения в плену или заложниках случаи перекусить становятся крайне редкими, поэтому, если еду предлагают, отказываться нельзя. Как и нельзя знать наверняка, когда наступит следующий приём пищи, и наступит ли он вообще.       Пита смущает и собственное поведение, потому что всякий раз, думая, что, когда ему принесут еду, он перестанет вести себя странно и, наконец, поест, этого не происходит. Вместо этого он просто смотрит на Вегаса, на грустные, пока он не истязает Пита, глаза, на заживающие и расцветающие новые синяки на его лице…       Одним из способов Пита вывести его из прострации стал отказ от еды. В такие моменты того охватывает злость (или, возможно, сожаление?), и печаль его взгляд ненадолго покидает. Когда Пит на Вегаса не смотрит, то о нём думает. И это, честно сказать, ещё хуже. Он должен планировать побег, а не интересоваться (беспокоиться?) о чувствах и психическом состоянии другого человека.       То, что Вегас псих, очевидно. Не потому, что наедине с ним упивается своей грубостью и зверством, к этому у Пита вопросов нет (втайне ему даже нравится), а потому, что, казалось, его пьянит сама идея причинения Питу боли. Он видел, как у наследника ни единый мускул не дрогнул, когда он до смерти замучил взрослого мужчину, и в его глазах, когда схватили Пита, заметил мерцание азарта. Поразмыслив, он приходит к выводу о том, что в окружении чужих людей или в присутствии рядом отца Вегас всегда был таким. Ведь без них он довольствовался бы и тем, что, просто вожделённо прикасаясь к его обнажённой коже, издевался над Питом, этим заставляя его страдать сильнее, чем от избиений. Он безостановочно водил по его телу как по хрупкому фарфору, гладил грудь, руки, лицо, спускался даже ниже (иногда длинными пальцами забирался под ткань его боксеров, а мозг Пита никак не мог решить, начать ли ему сопротивляться или поддаться и насладиться). Он ненавидел то, с какой силой внутри от прикосновений подушечек и от ощущения его дыхания на лице сжимало и выворачивало желудок; он предпочёл бы старое-доброе насилие, лишь бы только избавиться от аномальной нежности Вегаса.       Его ласки казались ещё более странными, потому что Пит знал Вегаса не первый день и почти был убеждён в его симпатии к Поршу.       От этой мысли резко распахиваются глаза и ровно встаёт позвоночник. Что за чушь; с каких это пор кто-либо должен испытывать романтические чувства к тому, кого трогает? Даже Пит был приверженцем одноразового секса и пустой, бездумной тактильности.       Да, запутанная ситуация, даже немного забавная, снова думает он, хотя понятия не имеет, что ему с ней делать.       Внезапно открывается дверь, внутрь проходит Вегас. Выглядит рассерженным, замечает Пит в попытке выпрямиться сильнее.       — Ты мне весь план разрушил, — с лёгкой невнятностью заявляет тот, а Пит практически сразу обращает внимание на уродливую ссадину в уголке его губ. Она всё ещё кровоточит; вероятно, он недавно виделся с отцом.       Вместо используемых в первые несколько раз диэлектрических кабелей он сжимает окровавленную биту. Пит, готовясь к удару, напрягает пресс, чтобы ослабить последующую боль. Однако, вразрез предостережениям, чувствует, что Вегас не бьёт, а только давит деревянным концом ему на грудь. Возможно, он такой же поехавший, как и Вегас, но ему истошно хочется, чтобы тот его, наконец, ударил, потому что из-за отсутствия физического урона слабость и изнеможение захлёстывают всё больше. Голову обессиленно ведёт вниз, когда он слышит его короткие смешки. Бита перемещается с груди на место под линией подбородка. Когда Вегас заставляет его снова поднять голову, ему не остаётся ничего, кроме как заглянуть в его тёмно-карамельные глаза.       Вот оно, отчаянно думает он, страдание и лёгкая дымка во взгляде. Будто бы настоящий, реальный Вегас прячется где-то глубоко-глубоко внутри. Такое с ним происходит лишь после встреч с отцом, что Пит за время своего заточения понял довольно быстро.       При виде этого Пит рычит, даже скорее по-звериному, чем по-человечески, и порывисто дёргается в металлических оковах.       — Да убей ты меня уже! — кричит, в душе надеясь, что Вегас исполнит его желание. Он не исполняет, хотя Питу, увидевшему, как в ухмылке растягиваются красные губы, удаётся слегка рассеять пелену в его глазах.       — Сначала я так и планировал, — признаётся тот, чуть отстраняясь, а затем, по-прежнему прижимая биту к его подбородку, наклоняясь уже гораздо ближе вновь, своим носом едва ли не касаясь другого. — Но теперь передумал, — добавляет с бесследно исчезнувшей на миг ухмылкой.       В ответ, стараясь увернуться от деревянного снаряда (стараясь не задуматься о том, насколько близко сейчас Вегас), Пит может лишь сдавленно замычать.       — Потому что, когда страдаешь, ты кажешься куда интереснее, — цедит он, превращая ухмылку в полноценную улыбку. Пит, хмурясь и в отвращении поджимая губы, не понимает, почему от такого простого жеста у него так остро щемит в кишках. Может быть, он тоже на самом деле поехавший.       Широко распахнутыми глазами видя, как Вегас откидывает биту в сторону, он, застыв с гримасой омерзения, исступлённо жаждет побоев, а не всего того возможного, что сейчас может щёлкнуть в голову Вегаса (он уверен, что это будет включать в себя множество касаний, и совсем не хочет опять ощутить неприятную тесноту в желудке). Он продолжает следить за ним, за тем, как медленно, словно преследующий свою добычу хищник, он обходит вокруг него.       Пит верит в неподдельность своей ненависти. Его выражение лица и чувства искренни; он ненавидит Вегаса и всю его семью. Но всё же не может объяснить, отчего каждый раз, когда тот хотя бы слегка до него дотрагивается, он чувствует разжигающийся внутри костёр. Мерзкий и нежеланный. Ведь он же презирает Вегаса.       Пытаясь вернуть его в реальность, Вегас начинает водить по его предплечьям, скользит вверх томным, слишком нежным движением, а затем останавливается на плече. Пит, желая избежать контакта, чуть яростнее дёргается в наручниках, чувствуя по дорожке из чужих касаний очередной всполох пламени.       Подушечки пальцев трепетным давлением ненадолго оседают на затылке, прежде чем впиваются в остром действии, заставившем его поднять голову. Тогда же свободная рука плавно съезжает вниз по груди, а чужое лицо слишком близко наклоняется к выпирающей ключице. От резкого ощущения на влажной коже тёплого дыхания у Пита по спине пробегают мурашки. Теперь, стараясь не шевелиться, он видит, как ладонь Вегаса сползает ниже, задевая кончиками пальцев сначала грудные мышцы, затем область диафрагмы, осторожно оглаживает живот, спускаясь, без колебаний забирается под резинку боксеров и растирает перегретую кожу, что бесстрашными искрами выщёлкивает по мозгам. От такого неожиданного контакта Пит несдержанно дрожит. Едва не сходит с ума, не понимая, происходит это из-за дискомфорта и ненависти или из-за удовольствия, которое он определённо не должен испытывать. Ловкие пальцы, вполовину утонувшие за тканью, продолжают скользить по телу до тех пор, пока жгучими тисками не останавливаются на левой тазобедренной кости.       — Куда лапы тянешь? — отчаянно пытаясь отстраниться, он загнанно дышит и исподлобья поглядывает вверх, фокусируя зрение на Вегасе. Но тот его игнорирует и лишь с любопытством смотрит на свои пальцы.       Пит замечает хмурое выражение его лица, прежде чем Вегас порывисто оттягивает вниз его бельё со стороны того бедра, на котором прячется татуировка.       — Нет такого богатого наследия как честность, — прочитывает он, черт его привлекательного лица не покидает мрак, а в тоне просачивается нечто схожее с недоверием.       Что-то не так, думает Пит, видя как темнеют карамельные глаза Вегаса, когда он проходится подушечками по выбитым чернилами словам.       — Что за бредятина, — шепчет он, усиливая хватку на затылке. Выпрямляется и смотрит теперь Питу прямо в глаза.       С тазобедренной кости ладонь подтягивается к подбородку, и, когда Вегас подаётся вперёд, сжимая пальцами его челюсть, Питу приходится прикрыть веки.       — Ты такой хороший питомец основной семьи, — сжимая сильнее, выплёвывает он, и Пит боком чувствует, как он прижимается плотнее, голой и влажной кожей чувствует ткани его одежды и тепло его тела. Рука, что давила на затылок, переходит к волосам, сгребает копну и резко тянет назад.       — Вот что я тебе скажу, — шепчет в щёку, на что Пит лишь сдавленно скулит. Перестаёт сопротивляться и дёргаться, готовится к удару, который, уверен, сейчас обрушится, но который всё никак не наступает.       — Только идиоты думают, что честность существует, — злобно цедит Вегас, а Пит, едва проклиная самого себя, думает, что под его безжалостностью кроется настоящая обида. Ему кажется, что если отец Вегаса горазд до полусмерти избить собственного сына, то с таким же успехом горазд и соврать, убедив того, что честность — удел слабых. Он бы не удивился, окажись это так. Однако вместо запланированного умного ответа он вырывает голову из его хватки (догадывается, что Вегас ему это сам позволяет, поскольку имеет достаточно сил, чтобы просто держать её крепче) и отводит взгляд. Словно в ответ, руки Вегаса, до этого момента удерживающие лицо, опускаются к талии и затем останавливаются на заднице. У связанного и неспособного ничего предпринять Пита не выходит сдержать стон, колышущийся между удовольствием от таких прикосновений и неприязнью из-за того, что эти прикосновения исходят именно от Вегаса. Когда он заставляет тело защищаться, голова лишь обессиленно падает на чужое плечо. Его буквально трясёт от гнева и желания хорошенько вмазать Вегасу. Хотя в этот раз выражение лица у Пита, скорее, отчаянное и обезумевшее, чем искренне ненавидящее.       — Сказал же убить меня! — борясь против неумолимой власти Вегаса, кричит он. Чувствует, как дрожит, и от непонимания, вызвано это страхом или страстью, сходит с ума. Теперь, ощущая, как начинает твердеть член, он всерьёз задумывается, что психически нездоров, и кричит снова, ругань становится всё более неконтролируемой.       В момент, когда Пит думает, что больше не вынесет ни обжигающих прикосновений, ни собственного нежелательного влечения, внезапно распахивается дверь, в комнату в сопровождении нескольких головорезов-охранников заходит глава второй семьи. Пита захлёстывает волна стыда от осознания своего полуобнажённого и столь уязвимого сейчас состояния, и, словно прочитав его мысли, в попытке закрыть от других его тело перед ним встаёт Вегас. Пит не сказал бы, что благодарен ему, однако задаётся вопросом, был ли этот поступок полностью осознанным.       — Ты что творишь? — резким тоном спрашивает мужчина; тогда Пит видит, как Вегас, рассеяно проходясь языком по окровавленному уголку рта, бледнеет.       — Папа.       Он замечает, что голос Вегаса твёрд и сдержан, он, если и выглядит слегка напуганным, то перед странно разодетым человеком стоит совершенно неподвижно.       Без предупреждения отлетает пощёчина. Мощная и настолько сильная, что раздаётся громкий, эхом отражающийся от стен, хлопок. От неожиданности вздрагивает даже Пит, шорох его заездивших по колонне наручников в перепонках сравним только с раскатами грома. Он видел, как мужчина ударил Вегаса с такой силой, что тот едва не потерял равновесие. Его страданиям Пит должен обрадоваться, но не может. Единственное, о чём он может сейчас думать, так это о том, как точно так же его избивал и собственный отец. Так что радоваться здесь особо нечему.       — Ты понимаешь, что делаешь? — переспрашивает мужчина, чуть ближе подходя к наследнику, который, на удивление, не отступает назад. Несмотря на это, выглядит он взбешённым, даже, возможно, более взбешённым, чем его отец.       — Я делаю то, что ты приказал, — он стискивает зубы. Пит недоумевает; он полагал, что украденный с компьютера план целиком принадлежит Вегасу. И совсем не задумывался о причастности его отца.       От осознания внутри что-то утешающе ослабевает, но он старается это игнорировать.       — И что я тебе приказал? — вопит тот, хватая пальцами острые скулы Вегаса и оставляя на его светлой коже вымазанные в крови следы. — Я приказал присматривать за Поршем, — продолжает, крепче стискивая лицо сына, что даже Питу кажется невыносимо болезненным, — а не вредить ему! Как ты посмел ослушаться приказа?       И Пит снова размышляет; технически, Порша ранил не Вегас. Он и другого телохранителя ранить не собирался. Виновник всему — Таван, и единственное, в чём действительно есть вина Вегаса, заключается в том, что он обманул Тавана и разбил ему сердце, которое другой использовал в качестве оправдания своим действиям. Задумываясь об этом, Пит понимает, что других причин, кроме той, что Порш является телохранителем Кинна (и его любовником? всегда было интересно), у Вегаса нет. Казалось даже, что ему он искренне нравится. Однако отец Вегаса, который ударил опять, оттолкнул и едва не сбил его с ног, с выводами Пита, похоже, абсолютно не согласен. Вегас медленно выпрямляется ещё раз, выглядит теперь более истерзанным, чем раньше, в его глазах мелькает нечто схожее с безнадёжностью, и Питу вдруг становится интересно, замечает и понимает ли это его отец. Однако, всё ещё продолжая игнорировать существование пленника (Пит благодарит за это богов), тот делает глубокий вдох и, прищурившись, смотрит на сына, который свирепостью в ответ смотрит на него. Пит не уверен, отважный Вегас или действительно просто сумасшедший. Сложно определить.       Мужчина отворачивается от них и вытягивает шею, этим движением делая более заметными толстые сухожилия под кожей.       — Собирай вещи, — заявляет он уже гораздо спокойным, но как лёд холодным и напрочь пустым голосом. — Основная семья внесла тебя в чёрный список. Поедешь в безопасное место. Как всё уляжется, решим, что делать дальше. Они отправят людей, чтобы всё проверить.       После его слов Вегас с раздражённым рычанием, наконец, отводит взгляд, его чёрные глаза по-прежнему переливаются ночным сумраком. Но внимание вскоре вновь возвращается к отцу, который протягивает ему пистолет. В нём, прежде чем нахмуриться от вспыхнувших мыслей, Пит узнаёт самозарядный «SIG-Pro». Вегас без колебаний касается корпуса, на чёрном фоне оттенок его кожи кажется ещё более бледным. Разительный контраст, думает Пит.       — Прибери тут всё, — озвучивает глава и теперь обращает внимание на Пита. Его тон, когда он с силой вкладывает пистолет в ладонь Вегаса, звучит угрожающе-зловеще.       Затем он и его головорезы комнату покидают, истощённый Пит и бурно дышащий, выглядящий рискованно мрачным Вегас остаются одни. По мере того, как мрак в чертах лица последнего сменяется бешенством и гневом, хватка вокруг рукоятки усиливается. Сделав несколько шагов к тому месту, где только что стоял его отец, он поднимает плечи и сгибается над небольшим столом, прижимая к ровной поверхности пистолет. Взору Пита предстаёт лишь форма его спины и то, что, судя по перекатывающимся мышцам, Вегас сильно напряжён. Всего на миг он думает, что всю свою ярость Вегас направит на него (ведь, в конце концов, он пленник, а тюремщики, даже в доме Кинна, именно так и поступают), но вместо этого он резко разворачивается к столу побольше, на котором лежат всякие инструменты, и в поражающе-внушительной демонстрации силы отшвыривает всё это к стене. Вегас не смотрит на Пита, и его это немного беспокоит (хотя совесть бесполезно подсказывает, что не должно).       Он, решительным взглядом всё ещё уставившись в пол, неторопливо выпрямляется и разворачивает туловище к Питу. Тот думает, что он, наконец, ударит его, но, вновь не оправдав ожиданий, он лишь присаживается напротив, наклоняется вперёд и упирается локтями в область бёдер. Теперь он выглядит не злым, а утомлённым. Делает глубокий вдох, одной рукой проводит по растрепавшимся волосам, а другую заводит за себя, нащупывая на стоящем позади столе пистолет. Пит замечает, как в воздухе, прежде чем он касается оружия, словно от нехватки контакта с чем-то металлическим потрясываются фаланги. Длинные пальцы обхватывают чёрную рукоять, подносят «SIG-Pro» к голове и прижимают ствол ко лбу. Вегас так и не поднимает ни глаз, ни лица, а Пита охватывает волнением, потому что бездонное дуло плавно движется. Словно прочитав его мысли, Вегас вдруг вытягивает руку и теперь целится в открытую. На цель по-прежнему не смотрит, но Пит замечает лёгкую дрожь на его губах. Замечает струйку крови в уголке рта и расцвётший уродливый синяк в месте, куда ударил отец.       Вегас выглядит не просто несчастным; он кажется измученным, будто у него закончились идеи и остался только тот плачевный факт, что он не смог угодить отцу. Пит находит это ужасно забавным. Ведь Вегас известен каждому своей беспощадностью. Он садист. Суровый и жестокий. И видеть его таким подавленным просто потому, что папа считает его неудачником, на самом деле довольно забавно, особенно учитывая то, что это полуголый Пит всё ещё крепко прикован к столбу, и что именно он должен выглядеть измученным и несчастным. В этот раз возвращать жизнь в глубокие карие глаза ему и правда не хочется; наоборот, он безмерно наслаждается гримасой отчаяния на чужом прекрасном лице.       Поэтому срывается на смех. Негромкий и не то чтобы счастливый. Хотя весёлый и в каком-то смысле даже издевательский, обволакивающий шумным эхом. Он смеётся так сильно, что почти перехватывает дыхание. Смеётся и смеётся, а Вегас не шевелится, совсем никак не реагирует. Его тело абсолютно неподвижно, пистолет неизменно направлен на Пита.       Затем Вегас плавно, едва лениво поднимает глаза, они замирают прямо поверх дула, пронзают Пита насквозь, лишая его какого-либо веселья. Он больше не выглядит несчастным или усталым, выражение его лица мертво, огонь покинул его теперь безэмоциональный и тёмным взгляд, окрасив роговицы в привычный карамельный цвет. Пит, заметив дорожку крови, бегущую по его подбородку, и покрасневшее пятно от пощёчины, задерживает дыхание. Может, Вегас исполнит уже его желание и нажмёт на курок?       Нет.