***
«Подойди сегодня к дубу на заднем дворе к шести вечера. Мне нужно сказать тебе кое-что важное.» Ника перечитывает это уже в который раз, глупо улыбаясь и в какой-то момент даже смеясь. На часах уже без пяти шесть. Пора идти. Нейман надевает куртку, выходит из комнаты, быстро спускается вниз по лестнице и бежит к дверям в сад. Девушка идёт к дубу и садится на скамью под деревом, ожидая Руслану. Через пару минут Лана подходит к дверям в сад, тянется пальцами к ручке, но отдёргивает, понимая, что храбрости для этого у неё не хватает. Ника стоит где-то там под дубом, ждёт её, но Ерофеева всё не решается пойти к ней. — А-а-а! — безысходно тянет Руслана, подходит к одному из кресел и падает в него, закрывая глаза тыльной стороной ладони. Она чувствует, что хочет оказаться рядом с Нейман, обнять её и сказать всего три слова. Вот только вся смелость и уверенность вдруг куда-то испарилась. Сбоку открывается дверь, и кто-то выходит в холл из кабинета. — Ты чего тут сидишь? — интересуется Авдеева, замечая ученицу в одном из кресел. Руслана вздыхает и поднимает взгляд на директрису. Та всё понимает, видя грусть в глазах девушки, опускается в соседнее кресло и подпирает голову кулаком, готовясь внимательно слушать. — Кто обидел? Кто плохой? — спрашивает Дарья Дмитриевна, чем очень напоминает Лане отца. Он всегда задавал точно такие же вопросы, когда видел дочь расстроенной. — Я, — недолго думая отвечает Ерофеева, запрокидывает голову, а с уст срывается нервный смешок. — Почему так? Что случилось? — Дарья Дмитриевна в удивлении вскидывает брови и снисходительно улыбается краешками губ. — Вам правда интересно? — Руслана опускает голову на ладони и говорит приглушённо. — Конечно! Если что-то расстраивает моих подопечных, то, наверное, мне стоит об этом знать, — уверяет её Авдеева, разводя руками. — Но не всегда, разумеется. В отдельных случаях. Не хочешь прогуляться? Рус оборачивается на двери, затем возвращается к Дарье Дмитриевне и кивает. — Хочу. Мне… нужно немного во всём разобраться. Лана роняет голову на ладони, закрывая ими лицо, и бесконтрольно начинает плакать. Хочется взять себя в руки и остановиться, но никак не получается. — О-ой, Рус, вставай и идём. И выкладывай всё, помогу чем смогу, — говорит Авдеева, хлопая девушку по спине. Директриса подаёт Лане руку и помогает встать, после чего выводит за собой на улицу, параллельно надевая пальто. Они идут молча, под всхлипы Русланы и свист ветра. Вот-вот должен пойти сильный снег, как это бывает в феврале. От понимания этого сердце Ланы сжимается. На ум сразу приходит замёрзшая Ника, и на глазах опять появляются слезы. Дарья Дмитриевна смотрит на подопечную боковым зрением и, не выдерживая, сажает её на скамью и обнимает. — Господи, Рус, да что случилось-то? Никогда не видела тебя такой! — Это глупо! — Что? Что именно? — удивляется Авдеева. — Да всё! Вот почему именно она? И почему именно я?! — Ты о чём… о Нике, что ли? Я тебя не совсем понимаю… — О Нике! Просто… я же говорю, ситуация глупая… — Лана всхлипывает и шмыгает носом. — Так. Сейчас постарайся успокоиться и всё более-менее понятно мне объяснить, хорошо? Что произошло? Рус медленно вдыхает и выдыхает, постепенно приходя в себя, а после начинает: — Это связано с Никой. Она… очень хороший человек. И я попросила её прийти к дубу этим вечером, чтобы кое-что ей сказать. — Так и сказала бы, что она тебе нравится. Боже мой, я уже думала, что что-то плохое случилось… Ерофеева удивлённо смотрит на директрису, выгибая бровь. — Как Вы поняли? — О, солнышко, для этого достаточно знать людей и психологию. За всё время я столько таких, как вы с Никой видела. Влюблённых подростков вычислишь из тысячи. Так. Ну, ты позвала её на разговор. А потом что? — Струсила и ушла. А она так и стоит где-то там, наверное, и мёрзнет… — Рус, я, конечно, во многом тебя поддерживаю, но тут ты поступила по-идиотски. Вот и что, скажи мне, пожалуйста, тебя напугало? То есть, до этого позвать её ты не побоялась, а до «поговорить» дело не дошло. — Да я знаю, что я идиотка… Я просто испугалась, что… что она меня отвергнет. Авдеева вдруг заливается смехом и говорит: — Надеюсь, ты сейчас понимаешь, что сказала. Не отвергнет она тебя, не волнуйся. Сейчас лучше иди обратно, но не сразу к Нике. Немного успокойся, а потом и поговори с ней. Будет намного легче. — Думаете? — Рус, многолетний опыт не подводит. Всё будет хорошо.***
Ника кутается в тёплый шарф, надетый поверх куртки и смотрит на часы в телефоне. Руслана опаздывает уже на целый час. Или просто не захотела прийти… Рядом слышатся чьи-то шаги, и Нейман оборачивается на звук. — Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? — спрашивает Журавлёв, накидывая на Нейман свой палантин. — Тепло, блин, тепло! — отвечает Ника. Слава улыбается и смахивает с неё снег. — Ты бы пошла внутрь, а то уже на сугроб похожа. Заболеть и умереть хочешь? — Не хочу. Я Руслану ждала… — Зачем? — интересуется Слава, ведя Нейман внутрь. — Она позвала меня, хотела кое-что сказать. — И когда? — Час назад… Журавлёв несколько раз цокает языком от недовольства и садится в кресло-мешок. Ника падает рядом и устало вздыхает. — Злишься? — спрашивает Слава, беря подругу за руки. Он начинает тереть их, отогревая. — Злюсь, конечно. Вот и где она? — Знаешь, что я тебе скажу? Рус тебя любит. И уважает… Она бы не оставила тебя чисто потому что захотелось. Наверное, у неё была причина. И когда Рус вернётся, она точно всё тебе выложит. Не делай поспешных выводов, хорошо? — Сложно не делать выводы, когда ты ждёшь человека час в минус пятнадцать. Ещё и в снегопад. Журавлёв понимающе кивает ей и просит: — Ник, иди к себе. Согрейся и отвлекись от всего этого.***
Руслана входит в комнату, когда стрелки на часах давно убегают за полночь. К удивлению, Ники в комнате нет, кровать всё ещё идеально заправлена. «Ушла куда-то?» — думает Лана, и сердце неприятно пропускает удар из страха на девушку. Но всё становится ясно, когда она улавливает шум воды. Ерофеева садится на свою кровать и роняет голову на ладони, с уст срывается нечто между озлобленным рычанием и жалобным скулёжем. Выглядит Руслана как минимум жалко: одежда мокрая, прилипает к телу, волосы влажные и завитые из-за влажности, никак не хотят отлипать от лица и шеи. Сегодня всё наконец-то должно было решиться. Сегодня. В шесть вечера. Под этим, мать его, дубом. Лана была настроена серьёзно и решительно, пока не оказалась там, на первом этаже, прямо перед дверьми, ведущими в сад. Она заметила вдалеке Нейман, послушно ждущую её под дубом, только хотела открыть несчастные двери и пойти к ней, чтобы наконец со всем разобраться, но в последний момент струсила. Поняла, что не сможет. А если Ника откажет? Если рассмеётся? Если унизит? Если всё, что было до этого, было игрой? Ведь у Нейман такой характер, что девушка она весёлая, игривая, в чём-то немного несерьёзная. Она Ника Нейман. Она такая… И теперь им предстоит жить в одной комнате после всего этого. До произошедшего эта затея была более, чем выполнимой, они идеально ладили, хоть и были разными, будто белое и чёрное, горькое и сладкое. Теперь же всё действительно сложно. Как жить с ней в этой комнате дальше? Просто притворяться, что ничего не было? Дверь ванной открывается и внутрь входит Ника. Она, не замечая абсолютно ничего вокруг, направляется к своей постели и садится на край, опустив голову. И лишь через секунду, понимая, что что-то не так, поднимает её. Перед ней сидит Руслана. Живая и невредимая. Нейман одолевают разного рода мысли. С одной стороны, она рада, правда рада, что Лана вернулась, что с ней всё хорошо, а на её коже нет ни царапины. Но с другой, Ника злится. И злится очень сильно. Ерофеева позвала её под этот несчастный дуб, к шести, чëрт возьми, часам, чтобы всё-всё обсудить. Нейман прождала её час, даже когда начался мокрый снег, а в интернат зашла только тогда, когда её вынудил внезапно проходивший мимо Журавлëв. Если бы не Слава и не его забота… Лана смотрит на неё виновато, устало улыбается после своей прогулки и двух часов, проведённых в гостиной на первом этаже из страха перед Никой. — Где ты была? — жёстко спрашивает Нейман, поднимая голову выше. Такой Ерофеева видела её в первый и, дай бог, в последний раз. С красными от слëз глазами, в которых приглядывался нечеловеческий гнев, со сжатыми челюстями и кулаками, со сведëнными к переносице бровями. Даже её волосы, практически высохшие после дождя, выглядят грустно. Хочется разбавить обстановку юмором и ответить «Бегала», но в данный момент Ника ни одну из существующих в мире шуток оценить не способна. — Я могу объяснить… — робко говорит Руслана, опуская взгляд, и вздрагивает, когда Нейман со всей силы удаляет кулаком по кровати и встаёт на ноги, отчего кажется угрожающей. — Ты должна была объяснить всё в шесть часов вечера под грëбаным дубом! Я ждала тебя час! Час! Я ждала даже под снегом! Если бы не Слава, я бы не зашла внутрь и не пошла бы в комнату! Ты понимаешь, я стояла там, как конченая идиотка! Где ты была?! Где?! Я переживала за тебя! Я боялась, что с тобой что-то случится! — голос срывается, когда из глаз начинают течь слëзы. — Ник… — шепчет её имя Руслана, подходя ближе. Она зажимает Нейман в объятьях, нежно гладит ладонями по затылку и спине, чувствуя, как мокнет и без того влажная рубашка на плече. — Я хотела прийти к тебе, я это почти сделала, но струсила. Мне стало страшно, что… что это невзаимно. Я ушла в город, пробыла там до десяти, а потом сидела на первом этаже до полуночи, потому что боялась встретиться с тобой. Я хотела, чтобы всё прошло хорошо. А вышло, как ты говоришь, durch den Arsch… — И чего ты испугалась? — более-менее успокоившись, спрашивает Ника. — Ты реально так думала? Ты сумасшедшая… Я люблю тебя, правда. С тридцатого августа, понимаешь? Ровно с первого дня. — Ник… прости, — шëпотом извиняется Лана, уткнувшись кончиком носа в шею Нейман. Ника тихо хмыкает и глухо говорит: — У тебя ужасное произношение в немецком… — Я тебя люблю… — отвечает Рус. — Скажи это громче, — просит Ника, смахивая с лица слëзы, улыбается по-настоящему счастливо. — Я люблю тебя, — повторяет девушка, глядя Нейман прямо в глаза. Ника медленно обхватывает её шею руками, улыбаясь. Кажется, за эти три слова можно простить всё. — Я хотела сказать это там, но струсила. Мне жаль, мне правда жаль, Ник, это должно было произойти ин… — договорить Ерофеева не успевает — Ника набрасывается на неё с поцелуем, валит на кровать. Руслана оказывается прижатой к матрасу двумя руками, сжимающими её запястья. Нейман садится на бёдра, не разрывая поцелуй, отстраняется только когда понимает, что кислорода становится катастрофически мало. Она делает судорожный вдох и снова припадает к губам Ерофеевой. Вот она. Вот Рус. Настоящая, реальная и желанная. Вот она лежит под ней, готовая отдаться здесь и сейчас. И можно делать всё, что угодно, в рамках разумного, конечно. Нейман смотрит в затуманенные от возбуждения глаза Русланы и прикасается кончиками пальцев к её щеке, не веря, что всё происходящее происходит на самом деле. Поцелуи ощущаются будто во сне, страшно открыть глаза и понять, что ничего не было, как уже случалось несколько раз. Ника скользит руками ниже, проникает под ворот рубашки, оглаживает плечи Ланы, поддевая ногтями бретели бюстгальтера. Она стягивает их вниз вместе с рукавами, быстро расстёгивает пуговицы, после чего снимает рубашку с Ерофеевой и бросает её на пол. Нейман целует всё: шею, выступающие ключицы, подрагивающие плечи, горячую грудь. Ведёт кончиками пальцев вниз по животу, оставляя на нём невесомые поцелуи, быстро расправляется с ремнём на талии и молнией чёрных брюк. Руслана остаётся в одном лишь нижнем белье. Ерофеева переворачивает девушку, оказываясь сверху, и седлает её, жадно целуя в губы. Ей нравится нежно-зелëный топ Ники с ленточными плетениями спереди, что обнажают ложбинку с маленьким родимым пятнышком кофейного цвета. Она берётся за края и аккуратно тянет их на себя, развязывая, после стягивает рукава и снимает его, бросая к своей рубашке на пол. Руслана видит полностью обнажённый верх и не может удержаться, чтобы не поцеловать и родимое пятно на груди, и родинки Кассиопеи на плече, и дорожку из тонких шрамов, оставшихся от «глупого» прошлого, которое подарило ей эти следы. А теперь она целует их, заглушая давно утихшую боль. Лана опускается, стягивая с Ники шорты по колено и бельё. Она проводит кончиком языка вниз, улыбается и поднимает, не отрываясь, взгляд на Нейман, запрокинувшую от удовольствия голову. Ерофеева не уверена, что всё делает правило, но продолжает, слыша стоны, срывающиеся с уст Ники один за другим. Девушка кончает, произнося имя Русланы по-особенному, так, как не произносила его ещё никогда. Она переворачивается, снова садится на бёдра Ланы и, глядя в её сверкающие ореховые глаза, шепчет: — Ich liebe dich… Руслана влюблена в неё, в её немецкий, в каждую фразу, которую Ника говорит ей на этом языке. Кажется, крышу вот-вот сорвёт от этой мягкой «х» и ласкающего слух сладкого голоса Нейман. Ника проводит по внутренней стороне бедра, оставляет на ней невесомые поцелуи и смотрит ей в глаза, в улыбке обнажая небольшие клыки. Она снимает с Ланы бельё и целует всё выше и выше. Ерофеева вздыхает, чуть сводя колени, и Ника поднимает на неё взгляд, поднимаясь. — Можно я вот так полежу немного?.. — вдруг спрашивает Ника, просто ложась головой на вздымающуюся грудь Ланы — Можно, — отвечает Рус, зарываясь пальцами в волосы на затылке девушки. Ника чуть ли не мурчит от счастья, слушая сердцебиение Ланы. — А прикинь, если это сон? — говорит Нейман, улыбаясь. — Дурочка… — смеётся Рус, целуя Нику в лоб. Сейчас как никогда раньше не хочется чего-либо ещё. Кажется, будто всё уже есть. И любимый человек, и желанные поцелуи… И больше ничего не нужно.