and the world has somehow shifted

Чем дольше длились съемки, тем легче становилось. Раньше, когда он слышал от более опытных коллег, что самый сложный этап – это первый месяц, Чжу Илун связывал это с установлением контакта, нащупыванием роли и манеры общения с командой. Но только теперь он в полной мере осознал, что именно они имели ввиду. Голове, эмоциям и телу нужно было время на перестройку, чтобы перемолоть собственное я и выстроить на фундаменте опыта чужую личность. Только так можно было ощутить образ мысли другого человека, начать ходить как он, говорить, думать и даже чувствовать. Весь этот месяц был необходим для того, чтобы начать смотреть на все вокруг чужими глазами, в полной мере ощутить и принять чужое мироощущение, позволить ему занять на какой-то период часть своей жизни. Однако это не значило становиться кем-то другим. Напротив, дело было именно в том, чтобы научиться отделять себя от того, кем должен быть перед камерой. Когда ему по команде режиссера нужно было включить или выключить эмоцию, принимая чужой облик или возвращаясь к себе самому, он не мог допустить небрежности. Чжу Илун должен был не только знать своего персонажа как самого себя, он обязан был суметь стать им в любой момент времени. Сложность первого месяца заключалась в том, что график съемок едва ли мог принять в расчет такой установочный период, и в этот раз несколько сложнейших моментов в жизни персонажа пришлись именно на него. Поэтому первый месяц "Мятежника" превратился для него в своего рода эмоциональную мясорубку, в которой все ресурсы были брошены на то, чтобы раз за разом окунаться с головой в чужие эмоции, которыми еще не способен управлять. Если подумать, в конечном итоге, все сводилось к контролю. Конечно, говорить об абсолютном отделении себя от роли за рамками площадки, было глупо. Необходимость изо дня в день существовать в рамках чужой личности перед камерой не могла не оказать влияния. Чжу Илун ощущал эти изменения и отмечал их с дотошностью ученого. Чуть сместившийся фокус внимания, обостренное восприятие мелочей, чуть более резкая манера говорить – он вылавливал моменты, в которые проскальзывала та или иная мелочь и ставил мысленную засечку “сдерживать”. График был беспощадным, но тем не менее, какой бы свинцовой не ощущалась усталость в конце дня, эмоции постепенно устаканивались. Отчасти помогало то, что сейчас прыжки по шкале жизни Линь Наньшэня стали не такими значительными, как в начале, но в большинстве своем дело было в том, что он наконец ощутил этого персонажа кожей. Чжу Илун понимал, что за всем этим процессом, упустил возможность завязать теплые дружеские отношения с коллегами, которые обычно устанавливались в первые недели съемок, но едва ли сокрушался об этом. Ему не впервой было держаться чуть особняком, поддерживая легкое, уважительное общение. Иногда он даже мог задержаться без особой цели на площадке, чтобы поболтать в перерыве с Тун Яо или Ван Яном, но чаще просто молча наблюдал за их работой со стороны. Несмотря на то, что все относились к нему тепло и даже чуть опекающе, особенно близких отношений это за собой не влекло, и отчасти Чжу Илун был этому рад. У него и без того хватало дорогих ему людей, на которых все чаще не находилось не только времени, но и эмоций. Иногда он чувствовал себя настолько опустошенным после съемочного дня, насыщенного чужими переживаниями, что единственное, чего ему действительно хотелось, это полчаса простоять под прохладным душем и лечь спать. В обычное время Чжу Илун попробовал бы вытянуть себя из этого состояния и прогуляться по городу, чтобы перекусить в какой-нибудь небольшой закусочной, но поддержание формы не позволяло и этого. Каждый раз, когда Ли Чан заикалась о том, что ему нужно баловать себя, чтобы не свалиться от переутомления или нервного истощения, он припоминал ей торт, который пришлось отрабатывать на тренажерах и жесткой диете несколько дней после, и та обиженно сопела в ответ, но замолкала. Большинство его близких выражали заботу именно так – настаивая на отдыхе, распекая за беспечное отношение к собственному здоровью, дергая и тормоша, словно грусть или усталость могли похоронить его под собой. Чжу Илун не жаловался, понимая, что сам тянется к таким людям – шумным, активным и ярким, словно фейерверк в ночном небе. Таким всегда сложно было понять, что долгое уединение может быть приятным, а отдых сводиться к просмотру фильмов или игре на фортепиано. Их деятельная натура не могла смириться с тем, что он не пытается решать проблему сразу же после появления, а отпускает плыть рядом с собой по течению, и старались решить все за него или лишний раз указать на ее наличие пальцем. Иногда это раздражало, но чаще всего он просто уставал от необходимости реагировать еще и на их тревогу. В последнее время беспокойство вокруг его персоны особенно выматывало, и Чжу Илун все чаще начинал разговор с так раздражающего всех "я в порядке" и, не желая продолжать тему, добавлял "это не обсуждается". Он так привык к этому, что когда в какой-то момент ответил такой фразой на звонок Бай Юй, тот озадаченно замолк почти на полминуты, прежде чем произнес свое привычное: – Хорошо, - и добавил спокойное, - если ты так говоришь, я тебе верю. Уже готовый отбиваться от дальнейших вопросов Чжу Илун растерянно закрыл рот, не зная, что сказать, и раздумывая, стоит ли вообще что-то объяснять. – Похоже, я далеко не первый, кто решил поинтересоваться, как дела у Лун-ге, – рассмеялся в трубку Бай Юй. – Вообще-то я хотел узнать – вы еще в Хэндянь? Думал, может, получиться пересечься. Я буду там проездом через пару дней. Вспыхнувшая было радость лопнула, словно мыльный пузырь, стоило тому озвучить сроки. – Завтра летим в Чунцин, – разочарованно выдохнул он. – Прости. – Ничего, – голос звучал беззаботно, но Чжу Илун знал, что тот расстроен не меньше него самого. – Работа прежде всего. В другой раз. Эта фраза до того набила оскомину, что он невольно поморщился. Слишком часто ее приходилось произносить, чтобы сгладить вынужденный отказ. Они оба понимали, что еще один такой шанс встретиться может не выпасть еще пару месяцев, а то и полгода. – Значит, в следующий раз свалюсь тебе как снег на голову, – усмехнулся Бай Юй и от этого почти обещания узел в груди Чжу Илуна немного ослаб. – Нашел чем пугать, – отозвался он. – Ну знаешь ли, добраться до тебя в Пекине – тот еще шпионский детектив. Явки, пароли, избавиться от длинного хвоста фанатов и ускользнуть незамеченным. Ты там на съемках приобрел какой-нибудь полезный опыт в этом деле? А то мне бы пригодилось. – Могу провести допрос с пристрастием. – Нет уж, игры в БДСМ не по моей части. – Ты просто не пробовал, – привычно парировал Чжу Илун. – А ты предлагаешь? – привычные игривые нотки в голосе Бай Юй заставили его улыбнуться. – Я вообще-то уже. – Ты сказал, что можешь. Это не одно и то же. – И кто из нас после этого зануда? – Ты. Но я всерьез подумаю над твоим предложением. Что там предполагается из атрибутов? Плеть? Ты бы хорошо с ней смотрелся. – Не так хорошо, как ты со следами от нее. Фраза сорвалась с губ раньше, чем он успел ее остановить, но Бай Юй после короткой паузы легко рассмеялся в ответ, и Чжу Илун немного расслабился – он всегда с трудом находил грань, которую нельзя было переступать в подобных пикировках. – Хорошо. Ты выиграл. Этот раунд за тобой. Делаешь успехи, Лун-ге. – У меня был прекрасный учитель. – А вот это уже грязная лесть. – А кто сказал, что я про тебя? Гуаньин тоже всю учебу меня доставал. Тишина на том конце трубки была такой долгой, что Чжу Илун даже проверил, не оборвалась ли связь. – Хорошо-хорошо. Ты сделал меня два раза. Я побежден, унижен и уполз зализывать раны в свою пещеру, - Бай Юй усмехнулся, но голос, казалось, был чуть более напряженным, чем прежде. – Мне правда надо бежать, Лун-ге. – Ладно. До связи? – До связи. Чжу Илун задумчиво посмотрел на телефон и вздохнул, потирая ладонями лицо. Не хотелось этого признавать, но возможность встретиться, замаячившая на пару секунд и развеявшаяся как мираж, расстроила его куда сильнее, чем хотелось бы. В последний раз они виделись год назад, на записи концерта. Попытки пересечься после разбивались о невозможность совместить графики съемок, мероприятий и интервью. Летом был занят Бай Юй, осенью – уже он сам, а в январе и вовсе грянула эпидемия, после которой и без того редкие выходные стало и вовсе сложно предсказать. По окончании съемок “Усмирителя” они прилагали все возможные усилия, чтобы поддерживать связь и видеться так часто, насколько позволяла работа, но когда тот вышел в эфир, мир перевернулся с ног на голову. Популярность обрушилась на них лавиной, сбивающей с ног и заставляющей цепляться за все подряд, лишь бы устоять на ногах и не потеряться в этом сумасшедшем потоке. Это казалось форменным безумием, но именно оно подняло их на вершину и было бы глупо упустить такую возможность. Во всем этом стало непростой задачей не потерять даже себя самого, не то, что друг друга. Привычный к тому, что видеться с друзьями приходится раз в полгода, Чжу Илун просто смирился с ситуацией и продолжал выкраивать время на сообщения и звонки вечерами, в перерывах между съемками или короткие выходные. Бай Юй же не терял надежды встретиться и раз за разом пытался свести их графики, чтобы найти окно. Пару раз им даже удалось выкроить время на встречи, но это едва ли можно было сравнить с тем количеством времени, что они прежде проводили вместе. Иногда они созванивались, но чаще всего все сводилось к переписке. Порой, когда у кого-то из них подходил к концу очередной проект, общение становилось интенсивнее, как сейчас, но потом оно снова затихало до следующей вспышки. Сначала Чжу Илун переживал, что они и вовсе разойдутся своими дорогами и будут вспоминать те четыре месяца, как что-то приятное и светлое, но навсегда оставшееся в прошлом. Если сам он сближался с людьми медленно и прикипал к ним так, что после приходилось отрывать с мясом, Бай Юй создавал впечатление того, кто легко сходится и так же просто отпускает. Но шел уже третий год, и каждый раз, когда он сам начинал думать, что сообщения вот-вот иссякнут вовсе, Бай Юй снова давал о себе знать. И хотя Чжу Илун не позволял себя надеяться, что так будет продолжаться и впредь, каждый новый всплеск общения согревал его не хуже чашки горячего чая. Лишь изредка он позволял себе сожаление о том, что у них нет возможности встретиться и пообщаться, не оглядываясь на время, слухи и лишних людей вокруг. Сейчас же сорвавшийся шанс не просто расстраивал, он злил и оставлял после себя чувство острой беспомощности. Чжу Илун пнул полупустой чемодан, заставляя его откатиться на пару метров и выругался, а после бессильно сполз на пол, откидывая голову на диван. Он не знал, сколько просидел так, уставившись невидящим взглядом в потолок, и прокручивая в голове их разговор, пока в дверь не постучали. Пришлось вставать и плестись открывать. – Собрался? – Ли Чан заглянула в номер и в задумчивости уставилась на стоящий посреди комнаты чемодан. – Похоже еще нет. Она вручила ему контейнер с фруктами и, оттеснив плечом, прошла внутрь. – А-Цзун зайдет за тобой в пять. В шесть мы уже должны быть в аэропорту. Тебе помочь с этим? Ли Чан жестом обвела комнату. Царивший в нем беспорядок лучше любых слов демонстрировал, на каком этапе находятся сборы: на журнальном столике лежал сценарий и пара книг, на тумбочке у кровати стояла кружка с чаем, в кресле, подключенный к розетке, покоился ноутбук, а рядом с ним заложенный ручкой блокнот для заметок. – Разберусь. – Только на утро не оставляй – опять что-нибудь забудешь. Чжу Илун показательно взял блокнот и не глядя бросил его в чемодан. Следом отправились книги и рубашка, которую он не успел отдать в стирку. Ли Чан наблюдавшая за этим с равнодушным спокойствием, поинтересовалась: – И по какому поводу это выступление? – Следую твоему совету и не откладываю на утро. Она вскинула бровь и прошла к дивану, устраиваясь на нем со всем возможным удобством. – Ты же знаешь, что я не уйду, пока ты не расскажешь. – Утром тебе все равно придется заняться сборами. – Мой чемодан уже стоит в шкафу, поехать я могу и в этом, и напоминаю в самолете у нас соседние места. – Вот у кого надо учиться допросу с пристрастием, – пробормотал он себе под нос. – Сочту за комплимент. Так в чем дело? Чжу Илун посмотрел на нее самым тяжелым из арсенала своих взглядов, но та даже бровью не повела. – У меня иммунитет на твои убийственные взгляды. Что-то мне подсказывает, что в этом опять замешан твой любимый Сяо Бай. – Иногда я тебя ненавижу. – Знаю. Но я здесь не для того, чтобы меня любили, а для того, чтобы ничего не мешало тебе работать. – На работе это не скажется. – Да знаю я, – она чуть повысила голос и раздраженно выдохнула. – Слушай, ты целый месяц был похож на ожившее привидение. Я только успела порадоваться, что все нормализовалось. Для меня, знаешь ли, тоже та еще радость смотреть на это и понимать, что я ничем не в силах помочь. Запал раздражения, медленно разгоравшийся в нем последние несколько минут, после этих слов медленно, но верно сошел на нет. Он вздохнул и сел рядом, сползая так, чтобы их лица оказались на одном уровне. – Это пустяк. Глупость. Не обращай внимания. Обещаю, что завтра буду в полном порядке. – Я могу что-то сделать? – Нет, все, правда, нормально. Просто был шанс встретиться, но в очередной раз не выходит. Он почувствовал на себе ее внимательный взгляд, но так и не повернулся. Раздражение сменилось острым чувством собственной глупости и идиотизма ситуации. – Мне жаль. Чжу Илун рассеяно кивнул, соглашаясь и мысленно благодаря ее за отсутствие комментариев в духе "я знала, что дело в нем". – Подожди, я сейчас. – Если ты собираешься притащить еще один кусок торта, то я заставлю тебя съесть его весь самостоятельно. Она показала ему язык и пулей вылетела из номера, чтобы вернуться с толстой папкой, обильно усыпанной по краю разноцветными стикерами. – Сценарий? – Я приберегала это на крайний случай, но похоже он наступил. Она плюхнула папку ему на колени, пролистала ее до нужной страницы и села рядом, глядя на него с нескрываемым удовольствием от шалости, которая вот-вот должна свершиться. – Читай. – Настолько хорош? – Читай, говорю. Тут немного. Чжу Илун перевел растерянный взгляд с Ли Чан на сценарий и, подумав пару секунд, все же погрузился в чтение. Спустя несколько минут, он поднял глаза и вопросительно на нее уставился. – Если ты хочешь, чтобы я что-то понял, придется пояснить. – Тебе предлагают роль Чжоу Эньлая. Она крошечная, но там весь каст, даже на эпизодические роли, состоит из актеров с именем. Угадай, кто будет играть Цай Хэсэня. Чжу Илун нахмурился, а после распахнул глаза, ошарашенный пришедшей в голову мыслью. – Ага, – довольно кивнула Ли Чан. – Ну и кто теперь лучший агент на свете? – Я никогда этого не отрицал, – легко согласился он. – Когда съемки? У нас получится вписаться в график? В том, что сценарий хорош, он не сомневался. Ли Чан уже давно не приносила откровенно плохих. Одни нравились ему больше, другие – меньше, но все это сводилось к персональным предпочтениям, а не к качеству. – Начинают в июле, но точных сроков на эти сцены пока нет. Будут подстраиваться. Ориентировочно, осенью. У вас всего три небольших совместных сцены. Вряд ли съемки займут больше недели, так что прорвемся. Она улыбнулась и ободряюще сжала его плечо. Чжу Илун коротко сглотнул, пока еще не слишком веря в происходящее, и накрыл ее руку своей. – Мне, конечно, все равно нужно будет прочитать сценарий полностью, но… спасибо. – Делаю все, что в моих силах. – Ты делаешь гораздо больше. Ли Чан неловко улыбнулась, а после усмехнулась. – Давай, нужно собрать тебя в дорогу. Почитаешь в самолете. Обещаю, что не буду отвлекать.