and the world has somehow shifted

август 2019 – Давайте еще дубль, – Бай Юй сжал пальцами переносицу и проморгался, чтобы мутная пелена перед глазами немного рассеялась. Режиссер сразу же замахал руками. – Нет, на сегодня все. Последний был достаточно хорош. Лао Чжао хлопнул его по плечу и обнял за плечи, когда Бай Юй сокрушенно покачал головой – Время почти час. Даже если ты еще можешь работать, пожалей остальных. Я слишком стар, чтобы не спать полночи и потом снова начинать в семь утра. Бай Юй выразительно фыркнул: – Рассказывай больше. Завтра опять будешь прыгать по площадке ретивым жеребцом. – Это все чай и йога. – Я пробовал эту твою травяную гадость, меня чуть не вырвало, – усмехнулся Бай Юй и на прощанье махнул ребятам, направляясь к выходу. Лао Чжао рассмеялся и поправил накинутую ассистентом на плечи куртку. – Согласен, ко вкусу надо привыкнуть, но зато какой эффект! – У тебя зависимость. – А ты ворчишь хуже меня. – Я мог выпросить еще дубль. – Да хорош, у тебя глаза на ходу закрываются, – усмехнулся тот. – Цзян Яну это только на пользу. – Зато тебе нет. Бай Юй вздохнул и отлепил от себя чужую руку. Чаще всего ему нравилась непринужденность, с которой они общались на съемках и вне их, но сейчас настроения для легких бесед не было. Хотелось только выместить куда-то скопившееся напряжение и раздражение. Лао Чжао усмехнулся и кивнул, быстро согласившись не продолжать тему. Коротко попрощавшись он запрыгнул в машину, которую подогнали ко входу к зданию, и уехал. А-Лин ждал внизу, оперевшись на капот и залипая в телефоне. Когда Бай Юй хлопнул его по плечу, тот вздрогнул и побежал открывать машину. – Да расслабься, я еще сам могу справиться с дверью. Переодевшись прямо на заднем сиденьи, он вручил А-Лину костюм. – Отнеси в гримерку. И захвати рюкзак, я его там оставил. Дождавшись, когда тот уйдет, он сполз ниже, устраиваясь удобнее, и откинул голову. Глаза выходило держать открытыми только усилием воли. Усталость всегда падала на него бетонной плитой стоило только ненадолго расслабиться, а в последнее время и вовсе сопровождала его почти все время съемок. Это помогало лучше понять персонажа и прочувствовать тяжесть, которая лежала на его плечах, но раздражение, не желающее покидать его после рабочего дня, было весьма неприятным бонусом. Он вздохнул и потер глаза – нужно было взять себя в руки и не раскисать – на это не было времени. Слабость можно было позволить себе только в выходные. К возвращению А-Лина получилсь кое-как собрать себя из бесформенной, слабо соображающей кучи в уставшую и засыпающую, но и это уже было достижением. Всю дорогу он бездумно блуждал по сети, ни на чем толком не останавливаясь, поэтому когда лента вынесла ему фотографии с баскетболом, он не сразу понял, что это вообще такое. Только спустя пару минут он догадался прочитать тэги и развернуть кадры на полный экран. Лун-ге в очках и шортах, без привычного для мероприятий грима, не мог не вызывать улыбку. Бай Юй какое-то время изучал его лицо, а после вздохнул и прикрыл глаза. Поднявшееся в груди щемящее тепло вперемешку с досадой и раздражением на самого себя было тем еще коктейлем для уставшего мозга. В последние несколько месяцев он только и делал, что прятался. Как бы ему ни хотелось найти более тактичное и красивое слово, лучше всего ситуацию описывало именно оно. Он избегал общения с Лун-ге с самой встречи на записи концерта. Эмоции, которые поднялись в нем тогда, вызывали только паническое желание укрыться где-нибудь и переждать, пока все не утихнет. Их было слишком много. Они бились в нем, душа и терзая сомнениями, пока не приводили к одному и тому же вопросу, на который не было ответа, – чего именно он хочет? Бай Юй никогда не был собственником или ревнивцем. Даже в отношениях с девушками свобода была для него тем, что определяло доверие. Быть с человеком, которого не можешь спокойно отпустить от себя даже на пару метров, не задумываясь о том, с кем он и что делает, всегда казалось ему чем-то бессмысленным и бесперспективным. Ему виделось странным и нездоровым стремление некоторых пассий сосредоточить на нем все внимание, превратив в центр своей маленькой вселенной. И теперь, когда к его отвратительному, желчному желанию быть единственным, кому Лун-ге улыбается и перед кем снимает все свои маски, добавилось странная, томительная потребность находиться как можно ближе, касаться чаще и дольше, он и вовсе начал сомневаться, не поехал ли мозгами. Думать о том, что дружеская близость и симпатия переросли во что-то большее, было страшно – он мог относиться к этому спокойно, пока дело касалось других людей, но примерить такое на самого себя было уже чем-то выходящим за рамки, – но куда более ужасным виделось то, что признавая это он словно должен был согласиться с нормальностью всего того остального, что с ним происходило. Сделать вид, что влюбленность извиняла, списывала на нет или разрешала подобную одержимость. Он не хотел быть ни геем, ни маньяком, контролирующим каждый шаг человека, который ему дорог. Все это было не про него и не должно было становиться тем, что Бай Юй мог бы когда-нибудь в себе принять. Оставалось только надеяться, что со временем это пройдет, вытрется и потеряется под завалом работы. Все, что он мог сделать пока – это избегать встреч с Лун-ге и по возможности сократить общение. С последним было сложнее всего. Он настолько привык по любому поводу слать тому фотографии, мемы и писать всякую ерунду, что иногда отсутствие такой возможности заметно угнетало. Эти четыре месяца дались ему тяжело, но еще сложнее оказалось быть тем, кто заканчивает разговор и отказывает. Лун-ге и без того редко проявлял инициативу, предлагая встретиться, и Бай Юй, ссылаясь на занятость, чувствовал себя так, словно в очередной раз попирает ногой святыню. Им и раньше приходилось отвечать набившим оскомину "в другой раз", но на то всегда были объективные причины, и если это и вызывало какие-то эмоции, то только досаду или сожаление, а никак не чувство вины. Весь этот объемный багаж из усталости, недосыпа и эмоций иногда выглядел настолько неподъемным, что казалось, однажды Бай Юй сломается под его весом. Спасало только понимание, что это не более, чем иллюзия. Он выносил и худшее. Где-то на краю сознания билась тревожная мысль о том, что все эти метания в итоге приведут к тому, что Лун-ге просто о нем забудет, перешагнет, как очередной этап, и оставит позади. Она вонзала в него когти и драла изнутри, требуя сделать хоть что-то, но до сих пор ему удавалось с ней справляться. Только сейчас, глядя на кадры с улыбающимся Ли Иэфну Лун-ге, Бай Юй впервые за долгое время чувствовал не выворачивающую наизнанку ревность, а горечь и болезненно острое желание воочию увидеть эту улыбку, кому бы она ни была адресована. Он скучал. Зверски, до тянущей боли в груди, до желания выть и лезть на стены. Обычно с этим удавалось справляться благодаря видеозвонкам и переписке, но сейчас он лишил себя и этого, и порой напоминал сам себе наркомана, который пытается резко соскочить. За этими размышлениями, он не сразу заметил, что они уже подъехали, и какое-то время смотрел сквозь А-Лина, который звал его по имени. – Что ты сказал? Тот покачал головой и усмехнулся. – Тебе бы выспаться. – Мне бы поменьше советов от всех подряд. Он вздохнул и потер лицо ладонями, когда тот вскинул брови. – Извини. – Да не вопрос. Они молча добрались до своего этажа и так же не говоря ни слова разошлись по номерам. Бай Юй, не включая свет, прошел в душ и с удовольствием подставил голову под прохладную воду. Воротник футболки сразу намок, и он стянул ее через голову, бросив прямо на пол. По телу пробежала волна колючих мурашек, но он только сделал воду еще холоднее, словно это могло помочь остудить ноющую от мыслей и противоречивых порывов голову. Когда он, наконец, закрыл кран зубы разве что не стучали друг от друга, а все тело потряхивало от холода. Накинув на мокрые волосы полотенце, он вернулся в комнату и упал на диван. Ему нужно было взять себя в руки. Продолжать так и дальше было глупо. Он не мог постоянно зарывать голову в песок и надеяться, что все решиться само по себе. С каждым новым возвращением к этим мыслям он увязал все глубже и сейчас явственно чувствовал, что трясина из эмоций вот-вот должна была сомкнуться над его головой. Нравился ему Лун-ге как друг или как-то иначе, хотел он смиряться со своими нездоровыми чувствами или нет, – все это не имело ни малейшего значения, если он уже сейчас шел к тому, чтобы собственноручно похоронить любые отношения между ними. Когда-то ему стоило немалого труда и времени завоевать чужое доверие, и Бай Юй не был уверен, что потеряв его однажды, сможет когда-нибудь заслужить вновь. Нужно было перестать себе врать и встретиться лицом к лицу с выбором, что ему важней – сохранить в своей жизни привычный уклад или одного конкретного человека. Он сдавленно простонал и накрылся полотенцем. Полежав так немного, Бай Юй, наконец, вздохнул и протянул руку к телефону. За четыре длинных гудка сердце успело простучать о грудную клетку не меньше трех десятков раз, а после и вовсе понеслось вскачь, стоило ему услышать знакомый, так давно не слышанный голос. – Лун-ге, – протянул он с улыбкой и сглотнул поднявшийся к горлу комок. – Не разбудил? – Нет, я только зашел. На фоне звякнули ключи, зашуршала одежда, и Бай Юй на секунду прикрыл глаза, представляя, как тот проходит в комнату, на ходу стягивая куртку одной рукой. – Не ожидал тебя услышать, – добавил Лун-ге после недолгого молчания с едва ощутимым напряжением в голосе. – Извини, что пропал. – Все в порядке, не нужно извиняться. Бай Юй уперся лбом в колени и мрачно рассмеялся. – Нужно. Когда-нибудь я тебе объясню, правда. Лун-ге замолчал, а когда вновь заговорил, его голос уже заметно потеплел. – Ты в порядке? – Не совсем. То есть… ничего такого, просто вымотался. Уточнять, от чего именно, он благоразумно не стал. К тому же, он и сам не мог толком сказать, чего было больше – физической усталости или эмоциональной. – Сложная роль? – Не то, чтобы очень. Просто мало сплю и редко выхожу куда-то, чтобы лучше погрузиться в образ. Ерунда. Не переживай. Расскажи лучше, как ты сам. – Мотаюсь туда-сюда. Скоро снова на съемки. – Не можешь дождаться? Лун-ге усмехнулся в трубку: – Почти полгода сплошных реклам, фотосессий и мероприятий. Сам-то как думаешь? – Думаю, что скоро ты начнешь кидаться на режиссеров с просьбой взять тебя в проект. – Я всерьез об этом задумывался. Они рассмеялись, и Бай Юй впервые за долгое время почувствовал себя почти хорошо. Щемящее тепло в груди ширилось все сильнее с каждой новой фразой Лун-ге, разливая по телу уютное, домашнее спокойствие. – Я ужасно соскучился, – произнес он, наконец, последнее, что еще мешало ровно дышать. – Я тоже, – негромко отозвался тот, а после невесело усмехнулся. – Я уже начал думать, что сделал что-то не то в прошлую встречу. Бай Юй сглотнул и стиснул зубы, переживая острый укол вины. – Ай, Лун-ге, что за глупости? Все в порядке. Просто я иногда бываю тем еще мудаком. – Эй, поаккуратнее со словами, ты говоришь о моем друге. – Я обязательно выкрою выходной и заеду, когда закончу съемки. Прости, что не вышло раньше. Лун-ге вздохнул и фыркнул. – Я все понимаю, не переживай. Бай Юй покачал головой и стащил с плеч полотенце. Хоть кто-то из них двоих что-то понимал. Жаль, что не он и совсем не то, что хотелось бы. – Нужно идти спать, чтобы завтра соображать хоть что-то. – Иди. – Иду. – Будильник? – А-Лин разбудит. – Хорошо. Тогда спокойной ночи. Был очень рад тебя услышать. – Я тоже. Спокойной ночи, Лун-ге. Бай Юй упал на кровать и уткнулся лицом в подушку, чтобы крик получился не таким громким. Безбрежное, опьяняющее счастье от одного коротко звонка лучше всех прочих доводов говорило о том, что он безнадежно потерян.