and the world has somehow shifted

январь 2020 – Да какие к черту съемки? Радуйся, что мы успели вернуться, – Чжан Цисян прошуршала в трубку какими-то бумагами. – Застряли бы в Париже, вот уж, действительно, было бы весело. Бай Юй вздохнул и кивнул, понимая, что она права, но часть него все равно продолжала искать варианты, отказываясь смириться. Самым отвратительным было то, что сроков у этого перерыва не было. Предположительно, все сворачивали до конца эпидемии, фактически – никто не знал, когда удастся запустить проект снова. Могло случиться и так, что он и вовсе отправится в стол навсегда. Затянись это дольше, чем на пару месяцев, даже он сам уже никак не сумел бы выкроить время в расписании. – Все настолько плохо? – Знающие люди говорят, что границы вот-вот закроют. Так что изоляция – это еще цветочки. Он слышал о том, что в Хубэй ситуация складывалась и вовсе печальная, но надежда на то, что все вовремя локализуют и не дадут этому разрастись, до недавнего времени все же оставалась. По всей видимости, тщетная. – Много контрактов пошло коту под хвост? – Пока неясно. Пытаюсь разобраться. Большинство проходит по форс-мажорным обстоятельствам, но некоторые явно попробуют половить рыбу в мутной воде. Я уже подключила юристов, они работают. Бай Юй сжал пальцами переносицу и выругался. – Вот ведь… – Пользуйся возможностью и отдыхай. Когда все это закончится, будет та еще свалка. Это он понимал. Только вот случись у него отпуск, провести его хотелось совсем не так – запершись дома, без шанса выехать куда-то или с кем-то встретиться. Он уже успел созвониться с родными и узнать, что у них все в порядке, но тот факт, что он не мог убедиться в этом собственными глазами, заметно нервировал. К счастью, никого из них даже проездом не заносило в Хубэй, и хотя бы на этот счет можно было не переживать. Распустить команду пораньше на праздники, как они делали обычно, не вышло из-за поездки в Париж, и А-Лин, который собирался в Сянъян к родителям, всю обратную дорогу висел на телефоне, пытаясь выяснить, как у тех обстоят дела. Новости об изоляции свалились на всех неожиданно, и в тот момент Бай Юй даже не знал, радоваться тому, что оказался в этот момент дома или сожалеть. На секунду в его голове даже успела мелькнуть абсолютно идиотская мысль о том, что успей они встретиться с Лун-ге, как собирались, возможно, эта временная необходимость сидеть взаперти оказалась бы куда веселей. Он прекрасно понимал, что в Пекине ситуация еще не была настолько острой, чтобы вынуждать людей оставаться там, где они находились в момент выхода указа, но воображению такие оговорки были абсолютно не важны. Оно уже живо нарисовало себе совместные игры, просмотр фильмов и бесконечное море болтовни. Отрезвила его только мысль о Лун-ге, спящем за стенкой в соседней комнате и принимающем в его доме душ. Выдержать такое испытание Бай Юй к нынешнему моменту едва ли был способен. Нельзя было сказать, что сейчас его метания утихли или стали слабее, но сумбур, который творился в его мыслях те долгие четыре месяца, немного устаканился и осел, постепенно превратившись из неясного, пугающего клубка мыслей, эмоций и переживаний в проблемы и вопросы – сложные и приводящие в тупик, но все же решаемые. Все это время в общении с Лун-ге он осторожничал и прощупывал границы, за которыми начинался хаос неизведанных территорий подсознания, и пытался понемногу, шаг за шагом разбираться в том, с чем именно имеет дело. Первое время, напуганный мыслью о внезапной смене ориентации, он тщательно прислушивался к любым своим реакциям на окружающих мужчин, но спустя пару месяцев этого эксперимента убедился, что те его по-прежнему не привлекают. И несмотря на то, что это было скорее хорошей новостью, чем плохой, легче от этого не становилось. Потому что Лун-ге продолжал быть исключением из любого правила. Бай Юй не нужно было проверять дважды – достаточно было одного ледяного душа после мысли о том, каково было бы поймать чужие губы своими в момент, когда они вот-вот расплывутся в улыбке. Это было куда значимее всех наблюдений над самим собой, и мысль о том, может ли он считаться геем, если ему нравится только один вполне себе конкретный мужчина, все еще продолжала сверлить мозг. Другой проблемой была ревность. За неимением более подходящего слова, Бай Юй продолжал мысленно называть этот коктейль из ощущений именно так, но оно едва ли подходило, чтобы описать все то, что он чувствовал, когда сталкивался с очередным упоминанием в разговоре Ли Ифэна или Пэнь Гуаньина. Даже Чан-цзе иногда попадалась его эмоциям под горячую руку, хотя Бай Юй прекрасно знал, что уж к ней Лун-ге точно относится, как к сестре. Все это скорее напоминало досаду, злость на самого себя и зависть, стянутые в такой тугой жгут, что едва можно было понять, где заканчивается одно и начинается другое. По началу, ошарашенный этими собственническими порывами, он не мог понять, когда именно успел свернуть не туда и растерять все принципы, с которыми прожил почти тридцать лет, и только недавно осознал, что во всем этом нет желания запереть Лун-ге в клетке и быть единственным, кто имеет право находиться рядом и проявлять заботу. Он хотел быть тем, о ком тот сам думает в первую очередь, если случается что-то хорошее или плохое. Здорового в этом тоже было немного, но такую версию самого себя Бай Юй хотя бы был способен принять. Эти невнятные попытки анализировать самого себя, вытаскивая на поверхность то, что хотелось спрятать и не трогать до самой смерти, заставили его измениться и повзрослеть. Он понял это, когда в одном из интервью ему задали вопрос о том, какие люди являются для него образцом для подражания. В тот момент он ответил что-то про врачей, учителей, служение и долг, но уже после, всерьез задумавшись над этим вопросом, понял, что искреннее восхищение у него вызывают те, кто имеет смелость заглянуть в самые темные уголки своей души и признать то, что там обнаружат, частью себя самого, те, кто знают свои слабости и не пытаются их скрыть, а работают над ними и находят в себе смелость просить в этом помощи. Сам он едва ли мог похвастаться хотя бы частью этих качеств, но уже сам факт того, что он пытался двигаться в нужную сторону, был огромным достижением. Единственное, в чем Бай Юй все еще не мог разобраться, – это что ему нужно было со всем этим делать. Даже решив, что избегать Лун-ге было плохой идеей, и вернувшись к общению, он все еще не знал, как именно следует себя вести. Может ли он все еще отпускать дурацкие гейские шуточки, или теперь это лучше отнести к чему-то из разряда табу? Стоит ли ему говорить что-то о чувствах, даже если это всего лишь привычное "я соскучился"? Как быть с объятиями при встрече и прикосновениями, которые раньше были чем-то абсолютно естественным, а теперь вызывали слишком противоречивые чувства? Ни на один из этих вопросов он не мог найти ответа. Но самым сложным было понять, как теперь существовать в рамках этой новой вселенной. Бай Юй не знал, должен ли он предпринимать хоть какие-то шаги в попытке поставить их отношения на новые рельсы. Он даже не был уверен, хотел ли этого вообще. Какими бы ни были чувства и порывы, проблем они не решали, а лишь создавали новые. При мысли о том, чтобы пойти искать какую-то информацию про гей-секс, его и вовсе пробирала дрожь. Для него этот шаг выглядел как полная и безоговорочная капитуляция, точка невозврата, после которой у него уже не осталось бы другого выбора, кроме как двигаться вперед. Принимать такое решение, не определившись с тем, чего именно хочет, не зная даже, верны ли его ничем не подтвержденные предположения о чужой ориентации, он не хотел. Бай Юй надеялся, что при встрече выйдет разобраться хотя бы с частью всей этой сумбурной каши. Особенно с той, что казалась чисто физических аспектов, но каникулы после Праздника Весны, в которые они планировали пересечься, теперь накрылись медным тазом изоляции. В эти несколько дней после выхода распоряжения, Бай Юй обзвонил почти всех дальних и близких родственников, друзей и приятелей, но разговор с Лун-ге продолжал откладывать до последнего. Словно с минуты на минуту ситуация могла измениться и признавать тот факт, что их встреча не состоится, не придется. Но чуда не случалось и продолжать ждать его, даже несмотря на праздник, было глупо. Поэтому он, наконец, сдался и потянулся к телефону. Привыкнуть к волнению, которое теперь каждый раз поднималось в груди, заставляя сердце заходиться в частом тяжелом ритме, во время длинных гудков, никак не получалось. Бай Юй сглотнул, а после широко улыбнулся, когда в трубке раздалось короткое “да”. – Лун-ге. – Очень рад тебя слышать, – сказал тот, и уловить ответную улыбку в голосе было до ужаса приятно. – Как ты там? – Все нормально, устроил себе марафон фильмов, пока есть возможность. – А родители? – Тоже. Вчера обзвонил родственников, которые еще остались в Ухане, но вроде они пока держатся, обещали держать в курсе. Бай Юй кивнул. Ему самому было заметно проще – в Сиане, как и здесь, ситуация пока была не настолько сложной. – Я рад. В такой ситуации только и оставалось надеяться на то, что эта гадость обойдет близких стороной, потому что помочь чем-то еще было попросту невозможно. Что вообще мог сделать обычный человек встречаясь лицом к лицу с подобной угрозой? Храни на счетах хоть миллионы – болезни это было безразлично. – Ты сам в порядке? – Да, просто застрял дома. С родными тоже все в порядке. – Хорошо, – отозвался Лун-ге. Какое-то время они молчали, а после Бай Юй вздохнул. – Похоже, наша встреча опять откладывается на неопределенный срок? – Похоже, – невесело усмехнулся тот. Оба понимали, что говорить о гипотетическом “другом разе”, учитывая обстоятельства, совершенно бесполезно. Строить планы в ситуации, в которой никто толком не может сказать, когда все закончится, было само по себе наивно, а если брать в расчет еще и сдвиги в графиках, то разговор о возможной встрече в ближайшие месяц-полтора и вовсе приобретал фантастический характер. – Веселый будет праздник, – хмыкнул Бай Юй. – Ни говори. Мы, конечно, договорились созвониться с родителями в полночь, но боюсь, как бы связь не умерла еще за час до. – Сеть точно будет перегружена, но попробовать ничего не мешает. Я тоже хочу попытаться. Бай Юй оглядел захламленную квартиру и усмехнулся. Обычно он уезжал к родителям и не беспокоился о том, что будет встречать новый год в беспорядке, и сейчас уже и не знал, стоит ли начинать уборку, или он для этого недостаточно суеверен. – Даже и не помню, когда я в последний раз праздновал один, – задумчиво произнес он. – Мне кажется, ни разу. – Я тоже. Надеюсь, мне доставят мои пельмени, иначе я буду встречать год с салатом и рисом. Бай Юй невольно рассмеялся, представив эту сцену, и Лун-ге фыркнул. – Тебе хорошо, ты хоть лапшу можешь приготовить. – Ты тоже можешь. Хочешь пришлю инструкцию? – Ты не видел меня у плиты, я все сожгу. Не в угли конечно, но так вкусно, как у тебя все равно не получится. – Теперь мне стало любопытно, – усмехнулся он. – Пожалей свой больной желудок, я не буду кормить тебя своей стряпней. – Выпью таблетки. Я должен убедиться, что ты на себя не наговариваешь. Лун-ге не сдержал смешок. – Не имею такой привычки. – Ты даже не признаешь, что красивый, – возмущенно отозвался он. – Я признаю. Просто не вижу в своей внешности ничего исключительного, о чем стоило бы постоянно говорить. Бай Юй рассмеялся и покачал головой. – Ай, Лун-ге, ты неисправим. Тебе бы хоть раз посмотреть на себя чужими глазами. Его собственные, наверное, выдали бы его с головой сразу же. – Ну раз уж такой возможности у меня нет, я могу спокойно оставаться при своем мнении. Они рассмеялись и замолчали, не нарушая уютную тишину. Бай Юй поймал себя на мысли, что впервые за долгое время вновь чувствует себя самим собой – не было ни метаний, ни сомнений, только мягкое, согревающее тепло, ширящееся в грудной клетке. – Так тебе скинуть рецепт? – Хорошо, давай. Оставлю этот вариант на крайний случай. – Я требую фотоотчет. – Обойдешься. – Тогда в следующий раз ты обязан будешь что-нибудь для меня приготовить. Лун-ге усмехнулся в трубку. – Я неплохо готовлю омлет. – Не считается. Нужно то, что у тебя не выходит. – И не жалко тебе себя. – Я рисковый парень, – фыркнул Бай Юй. – Так что, договорились? – Хорошо. Если тебя это порадует. Эта простая фраза заставила его сердце зайтись о грудную клетку с такой силой, что в первую секунду оказалось тяжело даже сделать вдох. – Попробуем созвониться после полуночи? – наконец, произнес он, надеясь, что голос дрогнул не слишком очевидно. – Буду рад, если получится. – Тогда до связи? – До связи. Бай Юй сбросил вызов и откинулся на спинку дивана, прикрывая глаза. Если подумать, учиться чему-то новому было никогда не поздно, пусть такая тема как гей-секс и не входила в перечень того, о чем можно поговорить на светском мероприятии. Он потянулся к ноутбуку и открыл вкладку браузера.