Король-техночародей и его убийца

Три дня и две ночи Айгена не было в замке. В первый день Эовин, не находя себе места, переделала всю работу, что задали ей назгулы, вычистила стойло и укатала коня Айгена так, что он протестующе замотал головой, посмотрел на нее задумчивым взглядом и сам пошел в стойло, несмотря на команды своего маленького наездника. Эовин вздохнула: «Ты такой же как твой хозяин», — обняла мускулистую шею и расплакалась в гриву. Такой, рыдающей и на коне, застал ее Гудбранд и тут же заявил, что это будет прекрасная сага. — Слезай, — Гудбранд нетерпеливо переминался с ноги на ногу, — успеешь ещё нарыдаться, какие твои годы… — Зачем? — Пока твоего мастера нет, Владыка велел нам тобой заниматься. Сегодня моя очередь. Эовин неохотно сползла с коня. «Зачем это всё, лучше сейчас уйти. Только надо бы выяснить, что со мной сделает ваш Владыка за проигрыш…» — мысль о неизвестных последствиях уколола холодными иглами в самое сердце, Эовин невольно поежилась. — Замерзла? — Гудбранд казалось даже не посмотрел в ее сторону, однако заметил, — Или от нервов? Эовин слабо махнула рукой. — Пройдет. — Да уж нет. А ты ела сегодня? — Я не помню. — Так не пойдет. Двигай-ка вперед. А потом у нас э-э-э, — Гудбранд полез в кольцо, — потом у тебя Телимат со своим этикетом. — Гудбранд удивленно посмотрел на нее, — Он что, на полном серьезе учит тебя, как пользоваться столовыми приборами? Ты же принцесса? — Принцесса. И нет, не учит. Он со мной беседы ведет. Великосветские, на разные темы. А перед этим заставляет читать горы книг, а еще новости разные. Чтобы я могла поддержать беседу. — И как? Получается? Эовин смешно сморщила нос. — Если честно, не очень. Телимату не нравится, когда я от слов перехожу к делу и, если он насмехается надо мной, ставлю ему подножки. А в прошлый раз… Эовин покраснела и замолчала. Гудбранд оскалился во весь рот, показав ровные зубы, ритуальные узоры на щеках разъехались, сделав его лицо похожим на крылья причудливой птицы. — Это когда ты на него весь кувшин морса вылила? Он рассмеялся, а Эовин вздрогнула. Там никого не было, откуда узнал? — А зачем вы за мной подглядываете… — Таков суровый закон. А ты, между прочим, закон этот попираешь своим присутствием. — Гудбранд поднял вверх указательный палец и погрозил ей. Эовин насупилась: — Так прогоните прочь. — Не получится, — вздохнул Гудбранд, — но мы отвлеклись, пойдем, оруженоска, — и он опять расхохотался. День прошел в обучении, а ночью Эовин долго не могла уснуть. Ворочалась, думая, когда придет Айген. И наконец, под утро, решив, что, похоже, сегодня его не дождётся, уснула. В этот раз ее разбудил Кхамул. Просто встал над ней и громко свистнул! А когда она, по старинной привычке, попыталась его лягнуть, поймал за ногу и просто стянул на пол. — Вставай, — прошипел Кхамул-большой-змей (Эовин теперь звала его только так), — если мастер отсутствует, это не значит, что ты будешь прохлаждаться. — Просто убей меня. — Эовин скрючилась на полу, поджав ноги, и засопела, стараясь опять не разрыдаться. Все смешалось в ней в кучу: и обида, что ее опять бросили, и снисходительное обращение, но больше всего непонятки, что делать дальше и можно ли как-то все исправить. Чтобы было как прежде. Кхамул то ли проникся ее сиротливым видом, то ли вправду был вовсе не так суров, как хотел казаться, но он плюхнулся на пол с ней рядом и зашипел, правда в этот раз не так злобно: — Ну чего ты. Вернется твой мастер. Гнездо у него тут, видишь, даже тебя рядом с гнездом приказал оставить, а ему, между прочим, уже предлагали тебя отселить к техникам. Широкая ладонь неумело легла на плечо. Кхамул похлопал её легонько, но Эовин все равно дернулась. Она села, поджав ноги и искоса поглядывая на назгула, спросила: — А другие женщины, ну, кроме орки, тут есть? — Не, это харам. Закон Владыки. Эовин подняла на назгула удивленный взгляд: — А почему мне можно? — Потому что Владыка так повелел, — пожал плечами Кхамул. — Ясно. — Эовин вспомнила свой разговор с Гортхауром и вздохнула. «К воде, значит, приучили. А мне что теперь с этим делать? Я ведь тоже теперь приученная и никак без него не смогу». Этот день тоже прошел в обычных заботах, ну а вечером Эовин умылась, сняла бандаж и мошонку, надоевшие ей до балрога в заднице Феанора, и впервые уснула с удобством, когда ничего не давило и не мешалось. «Все равно Кхамул сказал, что Айген не вернется быстро, он на задании, и потом, она всегда может прикрыться одеялом или сказать, что Айген ведет себя как пидарас». Эовин мстительно усмехнулась вырубилась до самого утра третьего дня, пока ее не разбудил… — Проснись и пой! — радостно пропел низкий мелодичный голос, и кто-то потрепал ее по отросшим вихрам. Эовин приготовилась пнуть нарушителя сна, но чья-то рука ухватила ее за пятку и легко подняла вверх. «Так. Это точно не Кхамул» — успела подумать Эовин, болтаясь высоко в воздухе, и попыталась извернуться, чтобы посмотреть на обидчика. На нее смотрел смеющий Гортхаур. Эовин стремительно покраснела, приближаясь по цвету к своим волосам, и забилась рыбкой, пытаясь вырваться. — Всё-всё, отпускаю… — Гор разжал пальцы, сжимавшие ее лодыжку, и Эовин плюхнулась на кровать, где тут же натянула одеяло прямо на подбородок и испуганно уставилась на Владыку. — Ты всегда так спала? — Гор ткнул пальцем в валяющиеся на полу корсет и резиновую вставку, имитирующую мошонку. — Впрочем, глупый вопрос, он гордец, а не дурак, так что делай ты так постоянно, я бы не выиграл свои деньги. — Какие деньги? — Эовин поймала себя на том, что ее брови поехали вверх точь-в-точь как у Айгена. — Я поставил, что ты продержишься полный срок. — А что будет, если я проиграю? — осторожно спросила Эовин, выглядывая из-под одеяла. Гор вздохнул: — Я убью Айгена. И возьму себе нового назгула. Например, тебя. Смотри, сколько сил в тебя уже вложено. А еще назгул-женщина — это очень эффектно. Эовин подскочила, оставшись в одной майке и трусах, но заботил ее вовсе не внешний вид, а Гортхаур, который едва сдерживал себя, чтобы не расхохотаться в голос. — Вы издеваетесь надо мной! Зачем вы меня мучаете? Он снова хохотнул, но быстро взял себя в руки и протянул ей поднятую с пола рубашку, а затем и брюки: — Потому что ты хочешь страдать. А я гостеприимный хозяин и даю тебе то, что ты хочешь. — Не хочу я страдать. Я хочу Айгена! — решительно заявила Эовин. А потом поняла, что именно сказала. — Что ж, — Гортхаур сел в кресло, упер локти в подлокотники и сложил руки в замок, посмотрел на нее очень серьезно. — Я не против. — А Айген? У него же, наверное, тоже надо спросить? — А тебя бы это остановило? — Красная бровь поднялась вверх в притворном удивлении. — Честно говоря, нет. Я тут читала историю, где из окруженной крепости женщинам разрешили вынести самое ценное. Победители думали, что «глупые бабы» возьмут украшения. А они на себе вынесли всех мужчин. Некоторые умудрились тащить даже по двое. — Отличная история. Но я здесь не за этим. — А зачем? — Мне нужна помощь. И так оригинально сложилось, что именно ты мне можешь помочь. А за эту маленькую услугу я тоже могу сделать тебе что-то хорошее, — ласково предложил Гор. — Вы сейчас как Феридир говорите, — Эовин насторожилась. Как она, простая смертная, могла помочь целому Майа? Кто такой Гортхаур, ей на самом деле рассказал Айген. Эовин тогда слушала очень внимательно, ничего из истории не пропустила. Тем удивительнее, что он сам попросил о помощи. Гор прочитал все ее мысли, один только раз взглянув на нее, и улыбнулся: — А кто его научил, по-твоему? Но ты напрасно боишься. Обещаю, ничего незаконного, противоестественного и даже никто не погибнет! — А чего делать? — Эовин сдалась. — Это чуть позже, но спасибо, что согласилась… а пока давай-ка я отвечу на вопрос о природе твоего недомогания. Эовин невольно вздрогнула. Гортхаур что, знал про ее странные чувства? Про жар или холод, который она испытывала каждый раз, когда Айген был рядом? Ох, он тогда и про мечты ее тоже знает. Эовин, вновь краснея на глазах, провалилась в воспоминания. Ей никак не удавалось привыкнуть к прикосновениям Айгена. Каждый раз, когда он касался её намеренно или случайно, Эовин испытывала непривычные ощущения, природу которых не понимала, и сколько ни пыталась, не могла объяснить себе почему ее бросает то в жар, то в холод. Сначала она списывала это на страх, но страх давно прошёл, уступив место любопытству. Следующим ее предположением было, что она, возможно, больна или просто устала. Когда-то давно, кажется, ещё в детстве, она часто ловила простуду, поскольку не вылезала из конюшни, где жили лошади. В любую погоду она бегала туда под видом простого служки, просто чтобы быть ближе к этим грациозным созданиям с влажными печальными глазами, длинной шелковистой гривой и лоснящейся атласной шкурой, плотно облегающей мускулистые бока. К ним, таким стремительным, мощным и в то же время изящным. Свободным. Но тогда она выздоравливала за несколько дней, а усталость проходила, стоило ей отоспаться и отдохнуть. В чем она никак не решалась признаться себе, что за прошедшие недели этот странный человек с алебастровой кожей стал ей родней и ближе собственного брата. Он неожиданно оказывался рядом и буквально спасал её всякий раз, когда «несносный мальчишка» то пытался уронить на себя тяжелый шкаф, напичканный разноцветными нитками и какими-то железяками. Как же Минардил вопил что-то на своём черном наречии, Эовин запомнила только слово «Серверная!» и выражение: «Феанор на пути!» и сразу же записала их, а затем выучила и активно использовала в речи, каждый раз поражая мастера Айгена своими недюжинными способностями. Он смотрел со смехом и восхищением, и ей это очень нравилось. А еще нравилось, как он подхватывал её во время тренировок, когда она, неловко, но с юношеским энтузиазмом, как говорил Айген, орудуя копьем, пыталась проткнуть тренировочного безухого орка с запасными руками и ногами (Эовин не могла привыкнуть, что отрубленные конечности просто можно было заменить на новые, потому просто смирилась и перестала обращать на это внимание). Как он вставал за спиной и правильно ставил ей руку, а она прижималась к нему и таяла в этих странных полуобъятиях, пока Айген, напротив, становился на ощупь холодным и одеревеневшим. А уж сколько раз и в каких позах она слетела с «байка»… Это слово на черном наречии она выучила быстрее других, как и любимые проклятия Айгена про «балрога в задницу» и «отсохшие члены». Правда, когда за обедом Кхамул сказал ей перевод, она весьма удивилась, и стала использовать выражения реже. Айген терпел все ее выходки, следил, чтобы она нормально ела, а не «всухомятку». Он отнимал ее сухари и отводил в столовую, где их с подколами встречали другие назгулы. Ангмарец смиренно сносил и это, только отшучивался. Оглядываясь назад, Эовин с печалью подумала, что она для Айгена как Наглый Скотина: милое, но непослушное животное, от которого бед больше, чем пользы и который в любой момент мог подняться на дыбы или ударить копытом просто из вредности. Ей же хотелось иного. Правда, чего именно, она не могла выразить. Оставалось только вздыхать и томиться. Эовин моргнула и вернулась в реальность, где ее встретил улыбающийся и терпеливо ждущий Гортхаур. В этот раз улыбка была удивительно мягкой, ей даже показалось, что он стал похож на ее маму, которую она почти не помнила. Но едва уловимый образ женщины, вот с такой же мягкой и всепонимающей улыбкой, навещал ее часто во снах, когда в жизни все становилось совсем горько. — То, что происходит с тобой, это действие гормонов внутри твоего маленького тела, но за этим к — Настадрену. Я же могу лишь выслушать, при условии, что ты захочешь со мной поделиться. — И смеяться не будете? — Эовин почти решилась. — И не расскажете никому? Гортхаур изобразил бесстрастное лицо, положил одну руку на грудь, а вторую поднял вверх со словами: — Мелькором клянусь. (А про себя добавил: «Вслух точно смеяться не буду, а наедине-то мне проржаться, аки конь Кхамула, кто запретит, м-м?») И Эовин рассказала всё без утайки. И про жар с холодом, и про странные сны, и про тяжесть в душе и в низу живота, и про сомнительные мечтания, которые вызывает у нее Айген, а еще про Галадриэль, и про то как Кхамул ее лапал. Особенно Эовин интересовалась, почему после всего проделанного назгул до сих пор жив. Гортхаур сделал для себя два вывода. Первый: девушкой не занимались от слова совсем, и это чудо, что она такой к ним попала, есть с чем работать. И второй, более важный: кажется, отвлечь Валар от происходящего в Мордоре (и не только) будет куда проще, чем он раньше думал. На этой мысли он улыбнулся, да так, что Эовин опять забралась под одеяло, но он смог ее выманить — Захарррр, личный урук Владыки, принес еду из столовой. Даже выманивать, собственно, не пришлось, от ароматных запахов принцесса сама выскочила. Правда, косилась с опаской, пока ела. Но Гортхаур старательно делал вид, что не замечает, и совсем даже не обиделся. Айген вернулся на третью ночь. Эовин слышала, как загремел засов, а потом хлопнула дверь в соседней комнате. Разговор с Гортхауром принес ей спокойствие. Нет, многое оставалось неясным, но зато на душе больше не скреблись Анунахи, если только чуть-чуть и то от того, что прямо сейчас к Айгену ей нельзя. Ну а завтра — завтра она с ним увидится, они поговорят, и все опять будет хорошо. С этой радостной мыслью она уснула. Утро встретило Эовин тишиной. Никто не пришёл, не разбудил её: она проснулась сама, потому что рука затекла. Удивленная встала, прислушалась — тихо. Подкралась к двери между своей комнатой и покоями Айгена, распласталась по дереву, пытаясь услышать хоть что-нибудь. Тишина. Эовин умылась, оделась, спустилась в столовую. Там были техники, орка, и Телимат. Он помахал ей рукой, показывая на место напротив, Эовин собрала себе на поднос какой-то еды, взяла сок и настороженно села рядом. — А где мастер Айген? — спросила, не сводя глаз с назгула. Сердце в груди трепыхнулось бабочкой с порванным крылом. Телимат намеренно долго жевал, затем отложил вилку и, коротко выдохнув, отчеканил: — До конца твоего срока обучения он с тобой заниматься больше не будет. У Эовин дернулась нижняя губа. Телимат тут же добавил: — Ты не бойся. Так даже лучше. И всего-то пять дней осталось. Просто… На плечо Эовин легла ладонь — сначала справа, потом слева. Минардил и Вардамир сели с боков: — Знаешь, — Минардил робко посмотрел ей в глаза, — так даже лучше. Наверное… Вардамир угукнул и добавил: — Понимаешь, он все понял и очень переживает. Эовин уткнулась взглядом в тарелку. Есть расхотелось совсем. Трясущейся рукой она поднесла стакан к губам, но так и не отпила из него. Телимат опять тяжело вздохнул. У ребят одновременно запищали кольца. — Ой-ей, нам лучше поторопиться, — Минардил рывком вытащил Эовин из-за стола, — он будет здесь через пять минут. — А чего долго тянули? — возмутился Телимат и, тоже побросав все в поднос, поспешил следом за ними на выход. Минардил потащил Эовин не к выходу, а в противоположную сторону, туда, где была дверь на кухню. Они проскочили между орками, разгружавшими какую-то снедь, промчались мимо кухонной утвари, развешанной над дымящимися котлами (Вардамир получил по лбу половником, потому что не успел вовремя увернуться) и вывалились прямо на задний двор. Эовин наконец смогла высвободить руку и спросила: — Зачем это все? — А ты хотела бы сейчас встретиться с Айгеном? — зло прошипел Телимат. Минардил поправил на Эовин куртку и похлопал ее по плечу, стараясь не встретиться взглядом, ну точно Эомер, когда провинится. — Лучше дать ему немного времени. Вардамир закивал: — Он сам на себя не похож. Эовин решительно убрала с плеча руку Минардила и развернулась обратно к двери, но перед тем как войти спросила: — Громко орет и ругается отсохшими членами? — Хуже, — хором сказали парни. — Он очень тихий. — Минардил нервно почесал затылок. Вардамир, бегая взглядом, словно был сильно испуган, зашептал громко: — Понимаешь, какое дело… Он когда ТИХИЙ, это значит, что есть большой шанс… — Да не тяни ты, — не выдержал Телимат, — если Айген стал тихим, кто-то скоро… — И Телимат, сжав в кулак руку, медленно провел оттопыренным большим пальцем по горлу, а в конце язык высунул, чтобы совсем страшно стало. Эовин это не испугало. Она дернула дверь, но Вардамир и Минардил навалились и не дали ее открыть. — Нам надо с ним поговорить! — Эовин не собиралась сдаваться. — Позже. — прогремел голос Гудбранда за спиной. — А пока — марш со мной на занятия. А вам, — Гудбранд окинул ребят недобрыми взглядом, — тоже есть чем заняться. *** Айген шел к лифту и через кольцо делал запросы. Если для того, чтоб понять, кто такой Эдвин, понадобилось три недели, то угадать настоящее имя оруженосца было делом пяти минут. Он запросил досье из базы данных на всю роханскую королевскую семью. Вывел данные как голограммы и рассматривал пока поднимался к площадке. А еще написал всем назгулам письмо с требованием в ближайшие два часа объясниться, а те, кто посмеют пренебречь приказом, пусть вместо объяснительной пишут себе завещание. Поговорить с братьями прямо сейчас возможности не было, так пусть хоть на бумаге изложат, какой Балрог укусил их за задницу, что они так зло и так дружно над ним пошутили. Кольцо пискнуло входящим сообщением. Самые свежие фотографии с крылатых палантиров наблюдения были на Эомера. Вот он. Они, несомненно, родственники с «Эдвином», это и без анализа крови сказать можно. Тот же лоб, разрез глаз. Одинаково упрямо поджимают губы. Фотографий принцессы не было, она не выходила в свет, но Айген в архиве нашел старую, где вся семья в сборе, сделанную шпионом. Вот Теоден, который, говорят, сейчас совсем плох. Вот Теодред, по нему тоже есть свежие фотографии, а тут он совсем юнец, но уже задира и сорвиголова. Вот Эомер, опять хмурый. А вот и он. Точнее, она. Эдвин был Эовин. Нет, была только Эовин, а обаятельного смышленого бастарда, который плохо ел в детстве и мечтал посмотреть на драконов, не существовало вовсе. Зачем ему прямо лгали, он подумает потом. Выводы в любом случае ожидаются неутешительные. Однако сейчас он получил приказ, и он его выполнит. Айген механически оседлал дракона, провел рукой по черной лоснящейся шкуре, успокаивая взволнованного друга. Дракон, связанный с ним нулевым полем, поддался эмоциям своего хозяина и беспокойно хлопал крыльями. Пока они добирались до первой точки, Айген, сколько бы ни старался, не мог не возвращаться к событиям последних дней и разговорам, которые у него случились практически со всеми назгулами. Сначала был гнев. И видит Владыка, он отвел душу: немного отклонился от маршрута и позволил МиГу совершать такие головокружительные виражи, что дракон, спущенный с поводка, сам скоро утомился и опустился к самой воде попавшегося им по пути озера чтобы прямо на лету, широко раскрыв пасть, зачерпнуть воды и напиться. Гнев отступил, а Айген сделал неприятное для себя открытие: в нем говорили гордость и уязвленное самолюбие. Да его разыграли, жестоко и, очевидно, тщательно планируя каждый шаг. Но если опустить эмоции и подумать — он сам виноват. Вардамир прав, у него всегда была возможность проверить все лично, но он трусливо перекладывал ответственность на других. За что и поплатился. Хотел ли Гортхаур сказать ему, что нельзя полагаться на собратьев назгул? «Нет, — думал Айген, — все не то. Здесь что-то другое, что-то проще и скорее всего лежит на поверхности, оттого и так трудно понять, потому что я привык копать глубже». Четыре тысячи лет приличный срок. Время и новые возможности изменили мышление всех назгулов. Зависть, собственные интересы и склонность к интригам уступили место размеренной жизни, где каждый был на своем месте, а конкуренции просто не было. «Лишнее!» — хмыкнул Гортхаур и построил их жизнь так, что каждый отвечал за свой собственный участок. И лишь только Айген, негласно выбранный остальными, оказался в итоге ответственным за всех. Получалось, Владыка и братья просто напомнили ему, что он отклонился от прямых обязанностей, слишком поверил в собственную неуязвимость, стал неосторожным из-за своей самоуверенности и подпустил женщину слишком близко. Что ж, он заслужил. Но, Владыка свидетель, он исправится. Потом пришло отвращение к собственным поступкам. Айген вспомнил что говорил, что делал и с каким неприкрытым самодовольством распинал своих друзей за человеческие слабости, приводя себя в пример в качестве образца железной воли и холодного, расчетливого мышления. Он сам старательно отстранялся от друзей, подчеркивая свою исключительность. Они оставались людьми и наслаждались этим. Он же очерствел, сердце его едва не превратилось в камень, а душа высохла под палящим без устали солнцем чужих насмешек, превратилась в безжизненную пустыню, испещренную глубокими ранами неосторожных слов и поступков «глупых баб», которые за его непривычной внешностью не желали видеть скрытого потенциала. Айген физически, может, и не пострадал, но его самолюбие, гордость — вот они получили удар, от которого не смогли быстро оправится. Он ожесточился. Стал черствым и глупым. Слова Кириона о монашеском платье как маскировке с целью остаться в живых, а потом просьба Владыки дать второй шанс и смотреть глубже заиграли для Айгена новыми красками. И вот тогда пришла боль. Тупая. Тянущая. А кровь превратилась в яд, который с каждым новым ударом сердца разносил эту заразу по всему телу, отравляя его и даже на время лишая возможности здраво мыслить. Единственный человек, который Айгену стал дорог, да что там, Айген его, кажется, полюбил, чуть не поплатился за это своей жизнью. Айген точно мог сказать, что не причинил бы вреда «Эдвину», более того, он испугался не меньше, когда оцарапал «его». Но Владыка же нарочно чуть не прикончил принцессу, просто чтобы показать Айгену, что она для него значит. Жестокий урок. Но справедливый. Он заслужил его и должен понести наказание. Что до принцессы — проклятие никто не отменял, и ее следует забыть. Как можно скорее. Айген вздохнул: может, через тысячу лет и забудет, а пока «дрочить и каяться», как пошутил когда-то Гудбранд над Кхамулом. Вот только Кхамул не стал ждать, взял все в свои руки, Айген же все провалил, и теперь ему только выть от тоски и сносить насмешки товарищей. А еще, видимо, предстоит разговор с Владыкой, и последнего он страшился больше всего. Айген вздохнул, поворачивая дракона в сторону Дол Гулдура. Судя по входящему сообщению, Трандуил со свитой уже были на месте. Ничего, он сделает все как положено, остатки гордости у него еще есть. Ну а «Эдвин»… До конца срока обучения «оруженосца» осталось не так много. Есть сложившееся расписание, «Эдвин» с этой минуты — не его забота, назгулы без него справятся. Решить было проще, чем выполнить. Айген понял это, когда вернулся после с блеском выполненного для Владыки задания. Назгулы написали какую-то шутливую чушь в объяснительных, безропотно перераспределили обязанности по занятиям с «Эдвином». Но совсем избежать встреч с ним. с ней… не удавалось. И всякий раз, когда раскрытый «оруженосец» оказывался в опасной близости рядом, Айген натурально морозился. Просто запускал «холодильник» в теле, а темное грозовое облако над головой стало его бессменным спутником. Помогало плохо, но он был уверен: это лучше, чем ничего. И всячески оттягивал разговор с Эовин, ограничившись тем, что под благовидным предлогом (мол, очень работа нервная) попросил у Настадрена конскую дозу нейролептиков и не менее серьёзную порцию адреналина. Но все оказалось бесполезно: он слишком долго был с Эовин, подпустил ее слишком близко. Он узнал ее и… кажется, полюбил. Теперь чем больше он отдалялся, пытаясь забыть все, что было, тем сильнее его тянуло к девушке. Прекратить эти мучения он не решался, потому что даже себе было страшно признаться: то, что начиналось как минутная слабость, со временем превратилось в глубокую привязанность. Однажды Эовин застала его в библиотеке. Было уже глубоко за полночь, она засиделась, перечитывая в очередной раз Историю Средиземья, первую книгу, которую ей принес Айген со словами, что это его личный экземпляр, и которую она уже зачитала до дыр. Первое время, воровато оглядываясь по сторонам, Эовин принюхивалась к страницам, еще хранившим аромат Айгена — едва уловимый привкус металла и запах горьких трав, что собирали высоко в горах, где гулял северный ветер, арнику и горечавку, синюю, как глаза ее мастера. Эовин, увидев Айгена, радостно выкрикнула его имя, а он вздрогнул и посмотрел сквозь нее, ограничившись коротким кивком. Она спросила, как он себя чувствует, намекая на бессменное облако над его головой. Вместо ответа над ним пошел теплый снег, оставляя мокрые дорожки на лице, словно Айген плакал. Эовин провела рукой по его щеке со шрамом, стирая воду. Айген открыл было рот, собираясь сказать что-то, но потом вдруг тряхнул головой и убрал ее руку. — Слишком поздно, — сказал он, и Эовин вздрогнула, потому что от безразличия в его голосе и от того, ЧТО он сказал, внутри все оледенело. Айген, чувствуя неловкость, поправился: — Негоже вам оставаться одной здесь в столь позднее время. Я провожу. И вид у него был такой, что Эовин не решилась с ним спорить. Она медленно прошла вперед, но смотрела в зеркальные витрины, за которыми хранились книги, и поэтому видела, как её мастер Айген обхватил голову руками и стоял так, покачиваясь несколько секунд. А потом руки упали плетьми вниз, и он пошел за ней следом. Эовин шла, не оборачиваясь до самых своих покоев, и каждый миг ожидала, что он позовёт ее. Айген следовал на расстоянии вытянутой руки, ей даже казалось, что она слышит его дыхание, но он так и не окликнул её. Айген в ту ночь не уснул. Внутри него разгорелся такой пожарище, что просто искры из глаз и противно ныло в груди, а от этой мимолетной встречи и воспоминаний о совместных занятиях и прогулках с Эовин сердце рвалось на волю, гулко и болезненно ударяясь в клетку сдерживающих его ребер. Айгену хотело кричать в голос о своих чувствах. А разум, как загнанный зверь, когтями цепляясь за край обрыва, тщетно искал ответ на вопрос: как только смогла эта коварная девица, под видом «Эдвина» разбудить в нём такой шторм? Чем взяла? Тонкими запястьями? Отрастающими ресницами, что загибались у самой брови? Нежным и очень внимательным взглядом, который Айген ловил на себе всякий раз, когда что-то рассказывал, как он думал, «несносному сорванцу»? Звонким смехом? Не по годам серьезными беседами? Или невесомыми прикосновениями, когда мурашки размером с олифанта бежали по всему телу, а вены, что раньше размеренно несли холод, наполнялись огнем, когда изнутри что-то жгло, кололось, причиняя невыносимую боль, и Айгену становилось тяжело и страшно, но при этом хотелось петь от счастья. За что это все ему? Можно ли это исправить? Вначале назгулы, завидев снежную тучу над головой Айгена, беззлобно подшучивали и даже придумали что-то наподобие анекдота, который моментально разлетелся по всей крепости: «А чего это наш Айген теперь со снежной тучей над башкой, даже в помещении? — У Владыки спроси!» Однако время шло, и становилось лишь хуже. Айген, хоть и был все еще мастером для «оруженосца» (Владыка так и не позволил ему завершить обучение раньше срока), все чаще и все явнее избегал принцессу, придумывая задания, которые исключали даже призрачную возможность их встречи. Это тоже не осталось незамеченным. Теперь вместо тренировок на мечах Эовин упражнялась в стрельбе из лука с Кхамулом, научилась пользоваться абордажной саблей у Кириона и даже лихо кидала топорик под аккомпанемент гитары Гудбранда. Она бегала марафон между секретными башнями со шпилями с Вардамиром и Минардилом, изучала анатомию человека с Настадреном, научилась вести складской учет и без опасения справлялась с орками и уруками под чутким руководством Феридира, а Телимат научил ее азбуке Моргота, правда у нее почему-то лучше всего получалось отстукивать «СОС» и начало нового шлягера «Станниса Михельсона» «Плачет девочка на черном жеребце». Да, плакать у Эовин получалось вполне натурально, так ее задевало равнодушие Айгена. А ночные разговоры на философские темы ей пришлось вести с Сауроном, которого она теперь с первой попытки и без запинок называла Гортхаур. Но все это было совсем не то, чего Эовин жаждала, и никто из назгулов, и даже сам Гортхаур, не мог утолить ее желание видеть и слышать Айгена. «Разве может с ним кто-то сравниться», — каждый раз вздыхала она, а на душе скреблись зубастые Анунахи. «Ты никогда больше не сядешь рядом», — думала она, когда в столовой мимо нее проходил Айген. «Отпусти меня, горькая трава», — молила она, когда переворачивала страницы «Истории Средиземья». «Скажи, где ты, как мне тебя найти», — мысленно кричала она, когда Айген вместо ответа смотрел сквозь нее. Попытки Эовин вновь сблизиться с Айгеном натыкались на стену холодной вежливости и новое задание, которое выполнять надо было самостоятельно или с кем-то из других назгулов, с которыми в итоге у Эовин сложились добрые отношения. В один из таких дней, когда ей казалось, что хуже уже быть не может, Айген, всегда теперь подчеркнуто вежливый и холодный как моргульская сталь, накричал на нее, а потом просто выставил вон. Случилось это так. Эовин, законспектировав очередную книгу из списка, составленного им лично постучалась в его покои, загодя убедившись у Телимата о местонахождении кольца владельца с позывным «Ангмарец». Дверь подалась (еще бы, она была так настойчива, что использовала отмычку), и Эовин вошла в комнату. Все было как раньше: под ногами пол с картой, на котором она столько раз искала названия, а он стоял рядом и улыбался. Эовин подняла взгляд: Айген сидел в кресле, отвернувшись к окну. Над головой висела черная туча. Ей тогда показалось, что плечи Айгена подрагивали, словно он сильно замерз. — Мастер Айген, вам холодно? Принести одеяло и теплые носки? Я прикажу оркам включить отопление. И разжечь камин. И принести жаровню, — засуетилась Эовин. Ответом было громогласное и очень злое: «НЕ НАДО!» — и такой бешеный взгляд, от которого Эовин вся в слезах (жаль, не на черном жеребце) выскочила с воем: «Он не хочет меня больше видеть!» И так и не узнала, что Айген подскочил в попытке догнать ее, но замер в дверях, а потом повернулся к стене и стал биться в нее головой пока не проделал приличную вмятину. Когда Феридир наутро выговаривал ему по поводу порчи имущества, Айген посмотрел на него равнодушно и кивнул, соглашаясь. Феридир замолчал на полуслове и махнув рукой вышел. Вечером того дня Эовин решила, что так больше не может продолжаться, у нее всего один день в запасе, пока срок не истечет. И пошла за помощью. На первом этаже Северной башни горел свет и вкусно пахло едой. Эовин пошла на свет и угадала. Из помещения, откуда доносился божественный запах мяса, раздавались голоса назгулов. Эовин насчитала все восемь. Ожидаемо, что Айгена с ними не было. Он проводил теперь все свое время либо уезжая на далёкие рубежи, либо запираясь в своей комнате. Эовин робко зашла в помещение, напоминавшее что-то навроде замковой кухни: огромные печи, вот только все металлическое и блестит как зеркало. Высоченные шкафы до потолка, на полках — бутылки и посуда. Над столом вместо украшений вывешены металлические кухонные принадлежности. — Ну чего тебе? — Кхамул привычно показал белки глаз, когда закатил их. — Да ничего… собственно… — мялась в углу Эовин — Проходи, не стесняйся, — Феридир, как начальник всего хозяйства, всегда отличался радушием, даже бешеный взгляд Кхамула и ухмылки Вардамира и Минардила его ничуть не тронули. Эовин вошла и, набрав в легкие воздуха, выпалила как на духу: — Мастер Айген не хочет меня больше видеть! И вообще, мне кажется, он сильно болен! И все из-за меня! Он как меня видит, сразу бледнеет сильно, отвечает теперь только односложно и все время стискивает зубы, если я к нему прикасаюсь, как если бы ему было тошно, как дядюшке после новогодних праздников, когда они с Эомером и Теодредом допились до белых крыс и гоняли их по всему замку, а наутро оказалось, что гонялись за хлебом, скатившимся со стола! Всю мебель попортили! Кхамул посуровел: — Давай без этих твоих историй. По делу. Чего там у вас случилось? Айген и вправду себе места не находит. Все замолчали. Даже Эовин всхлипывать перестала, только смотрела с просыпающимся интересом. Кажется, она пришла по адресу: мужчины вдруг подобрались и многозначительно переглядывались друг с другом, — Похоже, все зашло слишком далеко, — нарушил тишину Кхамул. Настадрен почесал тыльной стороной скальпеля бороду и задумчиво отрезал кусок дымящегося мяса, выложенного на противень прямо посреди стола, запустил в рот, прожевал и изрёк: — Я все понять не мог, зачем ему нейролептики в таких количествах. И еще адреналин. Нейролептиками, значит, он душит желание, а адреналин нужен, чтобы подстегивать собственное нулевое поле. Так себе затея на самом деле. Он долго не протянет. Надо решать с этим, — он ткнул скальпелем в Эовин, — причем быстро. С чем надо было решать, Эовин так и не уточнила. Первым запищало кольцо Телимата. Потом мелодично заголосило кольцо Кхамула. Следующими с секундной задержкой друг за другом сработали кольца Вардамира и Минардила. А потом сработало вообще все. Женский голос над головой объявил, что на Минас-Моргул совершена атака с воздуха и Минардилу срочно надо пройти в башню управления, потому что вышки РЭБ пытаются вывести из строя вражеские орлы-истребители.