Комментарий скрытый и видимый только для @Кхамул, @Настадрен, @Телимат, @Гудбранд, @Феридир, @Минардил, @Вардамир, @Кирион Балроги вы конченные. Пендальфа вам всем с отсохшим членом в глотке Феанора и Кракена в сильмариллах через дорогу. Дважды. Это все, что я имею сказать после того, как братцы-неразлучники вскрыли мой личный архив и нашли РУКОПИСНЫЕ! И неоконченные стихи. Это было ЛИЧНОЕ! Кто вообще додумался отсканировать это и выложить в общий доступ электронной библиотеки Минас Моргул?
Теперь Эовин требует, чтобы я читал ей стихи собственного сочинения постоянно! А на мои отговорки, что я писал ЭТО в минуты душевной тревоги, говорит, что если нужно, будет тревожить меня, так сказать, для усиления эффекта! Вот вы заварили эту кашу — теперь идите и убеждайте ее, что стихи — не мое, и вообще, у меня задачи другие! А НЕ ТО УСТРОЮ ВАМ ТАКОЙ РАЗНОС, ЧТО РАЗРУШЕНИЕ БАРАД ДУРА ПОКАЖЕТСЯ ЛЕГКОЙ ПРОГУЛКОЙ!!! Простите, капс застрял… В общем, к вечеру чтобы дали мне готовое решение, как это исправить. Эх, а я только порадовался, что Эовин, наконец, успокоилась и перестала меня изводить воспоминаниями о ее службе «оруженосцем» [печальный смайл]
Сегодня объявили родственникам Эовин о предполагаемой дате. Мои-то близкие давно в курсе. Спасибо, что хоть свечку не держали. (А если держали — я категорически отказываюсь знать об этом! Как говорит Владыка Гортхаур — что неизвестно, то и не причинит вреда!) Эомер, родной брат Эовин, перед вступлением на престол Рохана заканчивает годовое обучение у Гудбранда. Выбор наставника не очевиден, но могу отметить, что Эомер удивительно легко нашел с ним общий язык, а еще оказался куда выносливее, в особенности ментально, чем все ранее предполагали. Гудбранд даже удостоил его похвалы за достигнутые высокие результаты. И это было не в отношении количества употребленного за год алкоголя. После того как на нашей свадьбе напился даже Кракен, Владыка назначил всем отличившимся капельницы с реамберином, витамин С на глюкозе, группу витаминов В, клизмы с ромашкой, милдронат и реланиум. Ну а чтобы закрепить эффект на длительное время, наложил заклятие на Теодена. В общем, закодировал. И я очень сомневаюсь, что раскодироваться получится. В очередной раз сдержанно порадовался по этому поводу при Эовин (но от души проорался в нулевом поле, даже получил вполне ощутимый в реальности подзатыльник от Владыки. Кажется, он был чем-то занят. Точно не понял, но в поле присутствовал образ кольца. Возможно, нас в скором времени ожидают новые открытия. С нетерпением жду). Теоден не сдается, они с Саруманом периодически что-то там смешивают по ночам в личной башне Сарумана. Владыка отстроил копию Изенгарда в Восточной долине, вот только уруки и орки теперь под нашим полным контролем. Если вернуться к их опытам с барбитуратами, то судя по отчетам Настадрена, пока что у них ничего не получается. Показатели Теодена стабильно стерильны. Потому что мудрость Владыки и его сила в несколько раз выше, чем у Пендальфа с Саруманом вместе взятых. Что до Эомера, пить он перестал с нашей первой очной встречи в борщевике, которая произошла 24 октября 3018 Т. Э. * * * 24 октября 3018 Т. Э. Одно из устьев Энтавы В широких долинах Рохана вдоль полноводной реки Энтава и чуть более скромной Снежной, берущей свое начало из самого сердца Белых гор, было самое большое скопление борщевика. Когда-то Борщевик Мордорский рос между Гиблыми болотами и Андуином, а потом на крыльях ветра переправился через Великую реку и добрался до Энтовой купели, где постепенно разросся и прекрасно себя чувствовал. Легенда гласила, что много-много веков назад он был просто растением, посаженным Сауроном для прокормки своих тварей. Каких именно, не уточнялось. Но был неоспорим тот факт, что количество орков, по два-три раза за лето рыщущих в зарослях борщевика, с каждым годом все увеличивалось. Митрандир со свойственной ему настойчивостью продвигал мысль, что мерзкое порождение тени (Саурона) вредоносно — мало того, что активно размножается, мешая культурным растениям (каким именно, не суть важно), но еще и служит укрытием для орков, чтобы они могли шпионить за гражданами, а еще непременно нападать на всех, кто проходил мимо. Умалчивалось о том, что основные заросли борщевика почему-то всегда соседствовали с башнями, построенными мордорцами, причем на арендованной Сауроном за приличную сумму золотых у Рохана земле. В целом борщевику Мордорскому все эти оркско-людские забавы были интересны примерно так же, как песни и пляски коренных народов крайнего севера Восточной долины интересовали Валинор, то есть примерно никак, возможно, в Валиноре даже о таком и не слышали. Поэтому борщевик Мордорский тоже жил себе тихой и спокойной жизнью, пока однажды не случилось странное — количество борщевика перешло в качество, борщевик сумел адаптироваться, научил сам себя кооперироваться, а еще Саруман разбил какую-то склянку с синей жидкостью и очень ругался по этому поводу, и вот после всего этого борщевик в один прекрасный день, кажется, сразу после явления Сарумана и синей жидкости, осознал себя как коллективный разум. Первое время борщевик просто слушал. Например, голоса существ, которых он про себя определил как двуногов. Эти самые двуноги, называющие сами себя роханцы или рохирримы, испытывали странную тягу совершать распитие желтых напитков, пахнувших резко и остро перебродившими яблоками или пшеном, прямо в его зарослях. Еще были пчелы, крупные и медлительные, неторопливо и очень основательно перелетавшие от одного соцветия к другому в своем ежедневном труде. Когда пчел стало много, пришли орки. Их борщевик изучал с особенным любопытством, ведь они, хоть и подчинялись чужой воле и выполняли команды слаженно, были на пчел совсем не похожи. Других двуногов типа людей (роханцев или гондорцев), гномов, хоббитов или эльфов они тоже не напоминали, потому что своей воли не имели, а еще пахли железом и чем-то неуловимым, но весьма едким, напоминавшим запах горелой шерсти козла, провалявшегося в собственных выделениях с неделю, не меньше (такого козла борщевик тоже однажды понюхал, его кто-то с непонятными целями нарядил в серую шляпу и пустил погулять поблизости от Эдораса). Так борщевик познавал себя самого и окружающий мир. С помощью пчел, ветра и путешественников опылялся и захватывал новые территории, общаясь сам с собой в нулевом поле. И однажды пришел момент, когда борщевик понял, что пора явить себя миру и открыть страшную тайну: он (борщевик Мордорский) разумен и хочет участвовать во всех этих веселых играх, что устраивали двуноги (роханцы с орками) прямо посреди его зарослей. Как правило, игры начинались с желтой воды, той самой, остро-приторной и пахнувшей загнивающими фруктами, из сырого сарая или кислотой перебродившей пшеницы. Роханцы пили, с грохотом смыкая тяжелые жестяные фляги, расплескивая жидкость на землю, на борщевик и на свою одежду тоже. Затем, шел период громких речей и песен — борщевик к ним прислушивался, но не понимал восторгов. А вот тягучие и тоскливые многоголосные песни ему нравились. Он даже покачивался им в такт, смыкая над головой людей свои соцветия. Ну а уж после песен начиналось самое интересное. Приунывшие было роханцы вдруг пробуждались, голоса становились громче, крики яростнее, и наконец достигали высшей точки выражения эмоций, такой, что даже в нулевом поле тут и там возникали образы большой и шумной борьбы, которую все двуноги без исключения называли «битва» и при упоминании которой подбирались, делались мечтательными. И тогда шумной, гудящей толпой роханцы и вправду шли биться. Борщевик не раз видел такое, когда люди и орки или, реже, эльфы, люди и орки, иногда вообще без-разницы-кто и обязательно орки, хватали палки. Палок у двуногих существ было какое-то непростительно огромное количество. Были железные палки. Длинные деревянные палки с острыми железными наконечниками. Иногда двуноги брали в руки причудливо изогнутые палки и с помощью тугих ниток отправляли высоко вверх уменьшенные копии длинных палок. Но какие бы палки двуноги ни брали, итог был один — они лупили друг друга, пока половина тех или других не падала на землю, где лежала не шевелясь. Вот тогда становилось совсем тихо и страшно, а наутро появлялись костры. Борщевик от такого впадал в меланхолию, становился грустным и молчаливым. Даже пчелы в такие дни летали редко. Вот и сейчас был подобный день. Точнее, уже ночь, когда после недолгой, но очень жестокой битвы, что началась на закате, роханцы приехали во главе с высоким стариком в сером платье и в серой же остроконечной шляпе (так вот кого напоминал козел!). Они ринулись к башням, что стояли в степи между зарослями борщевика и небольшой заводью. Орки, охранявшие башни, сомкнули ряды и дали отпор нападавшим, но роханцы в этот раз были настроены особенно решительно. Их командир — молодой и высокий двуног с длинными светло-рыжими волосами, не менее роскошными, чем грива его рыжего коня, вскинул железную палку и, завопив что-то на своем двуного-роханском, смело бросился в бой (Борщевик понял неточно, но суть была примерно такая: «Барлог многочлен, два кракена и сильмарил, башни в зад Феанора, всем нападать, горлумы орки проклятые, старик Гендальф сказал, что там пусто, орки, смерть, нам почет и отвага!») Орки отступили под таким энергичным напором, а те, кто замешкался, были порублены на части, но их конечности все равно шевелились и даже пытались ползти по полю в сторону башни. Борщевик подумал: как жаль, что его отрубленные соцветия или ветки, сорванные двуногами, так не умеют, это было бы очень полезно. А потом предводитель роханцев с диким криком наконец прорвался к Башне и кинул в нее что-то дымящееся и очень вонючее. Раздался взрыв — борщевик вздрогнул от неожиданности. Башня полыхнула ярко и празднично синим огнем, и этот огонь, казалось, захватил все вокруг, однако горел недолго. Пламя погасло так же быстро, как вспыхнуло, и раздался оглушительный взрыв. * * * Айген гнал коня во весь опор. Дракона он отпустил почти сразу после разговора с Трандуилом, приказав возвращаться домой. В Дол Гулдур оставлять ящера было небезопасно, а на встречу с Арагорном, устроенную Трандуилом, он взять его не мог, уж больно эффект был бы сногсшибательным. В самом прямом смысле. Встреча, тем не менее, состоялась и даже закончилась на оптимистичной ноте: во-первых, оба собеседника произвели друг на друга приятное впечатление (Айген с уважением отметил пропущенный удар кольчужной перчаткой слева, от которого даже шлем съехал набок, Арагорн почтительно отозвался о приеме назгула, после которого едва не лишился меча и заодно кисти). А во-вторых, и Айген полагал это главным, разведчик сам понимал, что его отправили на верную смерть, но умирать при этом не планировал, зато намеревался добиться руки и сердца эльфийской принцессы, родственники которой были категорически против. И рассматривал для достижения поставленной цели разные средства, лишь бы не противоречили его совести и здравому смыслу. Это вызвало у Айгена нечто сродни симпатии, и разговор в конце как-то сам перешел в романтически-матримониальное русло. Но начиналось все, конечно, совсем невесело. Почти в самом начале у мужчин завязалась нешуточная перепалка, когда словесные уколы сразу же перешли в обмен более серьёзными аргументами в виде приемов фехтования. Спустя полчаса, четыре падения и по два пропущенных с каждой стороны сильных удара мечом, демонстрировавших всю серьезность намерений, оба собеседника осознали, что силы в принципе равны и меряться аргументами вообще-то занятие для слабаков, поэтому просто перешли в рукопашную. Изваляв друг друга в грязи и доказательствах собственного превосходства, два сильных независимых короля заскучали и снова перешли на мечи. К тому же полудохлики, простите, полурослики требовали постоянного внимания. Еще в самом начале встречи, едва увидев назгула в полной экипировке и в шлеме, они повалились без чувств прямо на землю, причем тот из них, который «кольценосец», умудрился упасть неподалеку от скалы, выступающей из земли. И лежали, постанывая, иногда приходя в себя, только чтобы увидеть бой, который продолжался, все не теряя накала страстей, — и падали вновь. «Кольценосец» с каждым падением все ближе и ближе заваливался головой к камню. Словно испытывая свою удачу и терпение Арагорна. Арагорн нервничал, злобно поглядывая то на полудохликов, которые действительно выглядели не очень, особенно тот, что нес кольцо, то на Айгена, наседавшего и активно доказывавшего свою позицию с помощью меча и удачных подножек (урок, преподанный Эовин, был принят на вооружение). В какой-то момент Арагорн просто не выдержал — «кольценосец» как раз уже достаточно близко подобрался к торчащему из земли куску горной породы и, взглянув прямо в глазницы шлему Айгена, громко и очень пронзительно взвизгнул, раскинул руки и начал заваливаться прямиком к своей погибели. Арагорн зло рыкнул, поднырнул под мечом Айгена и, на ходу крикнув: «Оставайся на месте, мы еще не закончили!», — бросился к «кольценосцу». Айген проводил его хмурым взглядом и пошел следом. Молча и терпеливо подождал пока разведчик разложил всех полуросликов в круг возле костра, подоткнул одеяла, с печальным вздохом проверил, что все они далеко от камней и острых предметов (особенно «кольценосец»). Наконец Арагорн повернулся к нему и, кивнув (Айген отметил, что жест был преисполнен не только чувства собственного достоинства, но и уважения к противнику), предложил уже просто поговорить. — Словами через рот, — уточнил Арагорн и в доказательство своих намерений первым убрал меч. Айген последовал его примеру и затем снял шлем. Несколько долгих минут мужчины молча смотрели друг на друга. Айген, призвав все свое терпение, просто позволял собеседнику привыкнуть к его внешности. Арагорн окинул его взглядом с ног до головы и с некоторым удивлением выдал: — Честно. Не ожидал. — Скелет или призрак? — хмурясь, спросил Айген. — Нет, думал, старше. Ответ поразил Айгена. Он и сам внимательнее присмотрелся к собеседнику, отмечая, что они, похоже, «ровесники» в рамках того, что у людей было принято называть «средний возраст», а еще — одной расы. Высокий рост, цвет и разрез глаз, характерные черты лица говорили о том, что у обоих предками были нуменорцы. — У меня есть для вас… — начал Айген, но был прерван. Арагорн смешно скуксился, словно хлебнул кислого пива, и как-то совсем запросто попросил: — Вот давай только на ты, и лучше чтоб сразу к делу. Пацанье сейчас как проснется, опять убиваться начнет. И остальные уже скоро должны подойти. Лишние вопросы мне ни к чему. Айген кивнул и, коротко изложив суть предложения Владыки, дал срок на раздумья — четыре дня. Арагорн спросил: — Как ты найдешь меня, чтоб получить ответ? — Как-то найду, — усмехнулся Айген — Шпионы? — Арагорн недобро смотрел исподлобья: — Те вороны, поди, или что-то еще? — И вороны, и что-то ещё, — не стал спорить назгул. — Четыре дня. — И даешь свое слово, что никто из них, — Арагорн кивнул в сторону сопящих полуросликов, — не пострадает? — За жизнь сына наместника не поручусь, остальные будут под нашим присмотром до окончания миссии. Айген уже собрался уходить, когда Арагорн спросил: — Осуждаешь? — Нет. Я бы тоже так сделал. Два нуменорца церемонно и несколько старомодно поклонились друг другу, а затем, довольные собой и результатами встречи, случившейся у Заверти, расстались. Следующий визит Айгену следовало нанести втайне от всех в Дол Гулдур, где по поручению Владыки он должен был оставить послания для Пендальфа. Конечной же точкой его путешествия был Изенгард. И вот, когда все дела, наконец, были завершены, Айген изо всех сил гнал коня домой, в Мордор, куду он страшился и в тоже время всем сердцем стремился попасть, гадая, как оставшиеся несколько дней обучения будет вести себя тщательно законспирированная под оруженосца принцесса Роханская, лгунья и прекрасная актриса, но еще и просто маленькая отчаянная девчонка с самыми зелеными на свете глазами. Погруженный в свои мысли, он сам не заметил, как пересек границу Рохана и черной стремительной стрелой ворвался в степь, а затем оказался рядом с арендованной Мордором территорией, на которой еще несколько дней назад стояли сильмарилл-башни, питавшие часть Лориэна и Лихолесье. Но, к своему удивлению, башен не обнаружил. Зато датчик, встроенный в легкий доспех, обнаружил свежий след сильмарилл-радиации: уже не смертельный, но все равно неприятный по воздействию на живые организмы. Айген включил сканер и как только убедился, что башни были разрушены до критического повреждения реактора и сильмарилл-энергия попала в воздух и почву, вызвал Гудбранда — назгула РХБЗ. Переключил камеру, демонстрируя последствия взрыва, скинул отчет, сформированный встроенным анализатором, и, отключив связь, понял: среди тишины поля, где то тут, то там встречались купы борщевика, кто-то протяжно стонет раненым зверем. Он спешился и пошел на призрачный голос, осторожно ступая между каменными обломками стен башен, грудами вывороченной земли, конечностями орков и посеченных каменной крошкой людских тел, пока у самой речной воды не увидел мужчину в доспехе с витым кованым узором, так хорошо ему знакомого по снимкам из архива роханской королевской семьи. Молодой мужчина лежал спиной к нему, и Айген наклонился, чтобы осмотреть раны. Неприятный холодок пробежал по затылку от предположения, что это Эомер, родной брат Эовин, но Айген не успел ничего рассмотреть толком — нулевое поле мягко колыхнулось, и кто-то неизвестный поздоровался с ним: «Приветствую тебя, двуног — хозяин двуного-орков и башен. Мы есть Борщевик и мы родились!» — радостно сообщил ему голос. Айген прислушался. Но вокруг не было никого, кроме него и несчастного роханца, над которым он склонился. «И ты дважды не прав, — Борщевик, кажется, обиделся: — Я, Борщевик, здесь. А еще здесь двуног, который очень-очень зол на тебя, потому что думает, что ты причина угасания других двуногов. — тут Борщевик перешел на доверительный шепот: — И я бы на твоем месте поостерегся…» В тот же момент нервно запищал встроенный датчик движения. Айген порадовался про себя, что не стал снимать шлем, и мысленно приказал вывести AR-картинку с углом 360 на вирт-экран, но сам головы даже не повернул, только подобрался, готовясь отразить нападение. Сзади неровной походкой, припадая на левую ногу, шипя и изрыгая проклятия, на него шел роханец в изорванной кольчуге и мятом шлеме. В другой раз Айген бы только посмеялся — так нелепо несчастный размахивал руками, словно цеплялся за воздух. Датчик сильмарилл-радиации упорно молчал: по крайней мере этот горе-воин не схватил смертельную дозу. Айген медленно повернулся, меч оставался в ножнах. Глухой шлем чернотой визора уставился на рохиррима, Айген знал что выглядит пугающе, иногда одного только вида его доспеха, даже как сейчас облегченного, было достаточно, чтобы заставить противника отступить. Но, похоже, не в этот раз. Парень настойчиво двигался ему навстречу, продолжая размахивать руками, только сквернословить стал больше. — Лучше остановись. — Измененный вокодером голос звучал низко и грубо. — Еще шаг и тогда… Айген не успел договорить — раненый, которого он принял за Эомера, опять застонал, в этот раз судорожно хватая ртом воздух. Тогда назгул, плюнув на все предосторожности, просто опустился к нему, осторожно просунув руку под туловище, развернул и быстро стал сканировать раны с помощью нулевого поля и электроники доспехов, пытаясь получить хоть какую-то информацию и оказать помощь. Второй рохиррим, не дойдя до Айгена буквально полшага, резко остановился, вглядываясь в раненного, а потом вскрикнул тонко, пронзительно и упал на колени рядом. Он хватался за плечи товарища, то встряхивая его, то обнимая. Айген поднялся и отступил на шаг — результат скрининга был неутешительный: рваная рана живота с многочисленными повреждениями внутренних органов, потеря крови. И даже если он успеет перевезти его к ближайшей сторожевой башне с минимальным набором средств экстренной помощи, доза сильмарилл-радиации, которую раненый разово получил, была слишком большой. Он умирал, и Айген просто смотрел на него, потому что уже ничего нельзя было сделать. Парень, скорчившийся над умирающим, содрал мятый шлем и поднял глаза — Айген непроизвольно вздрогнул. Опухшее справа лицо с расплывающейся вокруг глаза гематомой было ему слишком хорошо знакомо. Он ошибся, приняв смертельно раненного рохиррима за Эомера: нет, это был Теодред. Эомер сидел перед ним на коленях, скуля, и тряс Теодреда за плечи. Подняв пустой взгляд вверх, он смотрел сквозь назгула, губы шевелились беззвучно, а потом он просто попытался встать и потащил за собой двоюродного брата. Но Айген не позволил: сбил его с ног и, навалившись сверху, прохрипел: — Оставь! Ему уже не помочь. — Нет! — кричал Эомер, слабо вырываясь из железной хватки. А потом посмотрел на него расширенными от ужаса глазами и залепетал, проглатывая слова: — Ты же колдун? Маг! Точно, ты Ангмарец, говорят, у тебя шлем с короной! Помоги ему… Помоги, пожалуйста, у меня больше никого не осталось! Айген молча отпустил Эомера и стоял, нависая над ним черной горой. Эомер, цепляясь за доспех стоявшего перед ним назгула, сумел подняться и крикнул ему прямо в шлем: — Это все ваши башни! Вы — убийцы! И только тогда Айген сухо ответил: — Убийцы те, кто снабжает вас алкоголем и дурманящими веществами. А потом отправляет к башням, которые законно стоят на этой земле. Мы арендуем их. Вы за это получаете деньги. Эомер смотрел на него невидящим взглядом и только качал головой. Теодред издал протяжный стон и затих. Эомер повернулся к нему, заголосил жутко, отчаянно, но Айген не дал подойти, просто перехватил его, как скандалящую девку, за туловище и поволок за собой, уходя от разрушенных башен как можно дальше. Айген шел широким шагом, перепрыгивая ямы, оставленные взрывом, осторожно переступая или обходя тела роханцев, и говорил, чеканя каждое слово, словно хотел вдолбить смысл сказанного прямо в голову своего собеседника: — Земля, на которой стоят башни, не принадлежит вам. Вы ее отдали нам на семьсот лет. Ты не можешь этого не знать. Ты же знаешь? Айген остановился и тряхнул Эомера, тот в ответ только промычал что-то. — Отвечай, — голос, искаженный вокодером, прозвучал звериным рыком. — Я не понимаю, о чем ты говоришь, — Эомер пыхтел, пытаясь развернуться к Айгену лицом. Назгул просто поставил его на землю, но за плечи все равно держал. Встряхнул хорошенько. Спросил: — Так ты знаешь о том или нет? — Не знаю… — просипел Эомер, — Гэндальф говорит… — Гэндальф отправил тебя на смерть! — Голос назгула был полон ярости настолько, что Эомер непроизвольно отшатнулся. — А ты глупый наивный дурак, которого кормят дерьмом и заливают сверху сивухой. Жрешь это дерьмо и добавки еще просишь! — Но… Айген отметил про себя, что взгляд Эомера, кажется, стал более осмысленным, поэтому продолжил: — Мы заплатили вам деньги за эту землю. Сверх того вы получаете с нее в казну каждый год еще плату — за каждую башню и за энергию, что она дает Лихолесью и Лориэну. Чтобы эльфы и твой разлюбезный Пендальф, — дальше Эомер не разобрал, но там точно было про отсохший член какого-то Феанора в жопе Пендальфа и еще много членов в ушах, горле и ноздрях указанного волшебника, — могли нежиться в сухости и тепле, вкусно есть, сладко спать, а ты и твоя… в общем ты и твои сородичи жили бы среди крыс и пауков! А чтобы стали покладистее, вас годами по уши заливают алкоголем! И потом отправляют на убой! Станции не несут вреда, если их не разрушать! Айген слабо махнул рукой, отворачиваясь: — Но кому я это все говорю. Ты же пьян и к тому же непроходимо туп. — Ложь… — голос Эомера стал тихим. Он, может, и осознал, что ему говорит назгул, но поверить не мог. Хотя некоторые вопросы у него точно появились, и он решил выяснить ответы, как только сможет. Эомер притих, силы вдруг оставили его. Он плохо себя почувствовал: голова кружилась и мутило. Эомер покачнулся и стал заваливаться набок, прямо на орка, истыканного поломанными копьями. Айген увидел и ухватил за плечо, не дав напороться на острия. Прошипел: — Да что с тобой не так? — Вокруг назгула образовалось белёсое облачко, Эомер отстранённо подумал, что похолодало. — Склонность к суициду — это еще одна ваша фамильная черта после непроходимого упрямства, да? — Ты кого упрямым суи…сукиным сыном назвал? «Владыка, дай мне сил», — взмолился Айген и разок встряхнул Эомера. Тот дернул головой, вновь попытался вырваться из крепкой хватки, но только повис в воздухе и смешно болтал ногами. Наконец затих, обмякнув, словно из него вышел весь хмельной кураж, и заплакал. Отчаянно, безутешно и по-детски вытирая нос рукавом. — Все, все меня бросили. Все! Сначала отец. Теперь Теодред… И Эовин тоже! Она обещала! И бросила… Предатели и трусы! Предатели… бросили… — всхлипывал он, вновь делая попытку вырваться, и слезы ручьем текли по красному от натуги и плача лицу. Айген отпустил его, и Эомер безвольно опустился на землю. Айген же замер и стоял то сжимая, то разжимая рукоять меча. Эмоции мальчишки, который столько раз видел смерть, даже сам нес её, не задумываясь о последствиях и теперь только осознал весь ее ужас и неизбежность, вызвали в нём противоречивые чувства. Откуда-то из глубин души поднялись старые и покрытые вековым пеплом воспоминания. Но гораздо больше в его мыслях было свежей обиды, нанесенной его самолюбию, потому что и его Эовин бросила, можно сказать, предала, хоть рациональная часть и говорила ему, что как могла девушка его предать или бросить, если в отличие от Эомера, с ним её ничего и не связывало. Он позволил эмоциям взять верх ненадолго: выхватил меч и сделал несколько прямых широких ударов, раскромсав и без того поломанного урука, чтобы просто отпустить эмоции, а когда смог успокоиться, повернулся к лежавшему на земле Эомеру и спросил: — Что за девицу ты ищешь? Эомер не сразу услышал его, продолжая всхлипывать. Но Айген умел быть настойчивым. Подошел, ухватил парня за плечи и поставил перед собой, спросил еще раз: — Кого ты ищешь? Какую девицу? Имя? Отличительные черты? Эомер сфокусировал на нем взгляд и глупо моргнул, но смог все же собраться с силами и ответил: — Я ищу Эовин, девицу двадцати трех лет, мою родную сестру и принцессу Роханскую. Огненно-рыжая, зеленоглазая, несносная. Она удрала из дому около месяца назад. Такая, тощая и высокая, словно жердь. Пендальф говорит, что ушла в Мордор — пророчество исполнять. И там сгинула. Мозг Айгена быстро включился и заработал на полных оборотах. «Ладно, старый барлог, может ты и затеял убить этих детей, но в этот раз ты точно просчитался. Не на тех напал!» — Я могу узнать о ее местонахождении и подскажу тебе. Но взамен я тоже попрошу об услуге. Дашь ли ты слово, что сделаешь, то, что я прошу? Айген не мог не размышлять о том, что ждет его по возвращении. Он привык продумывать свои действия и рассчитывать последствия на многие шаги вперед. Месяц, отведенный Эовин в качестве оруженосца, вот-вот должен был подойти к концу. Это значит, что её следовало бы отправить обратно. Но она провела целый месяц среди мужчин без должного сопровождения и поэтому (в понимании Айгена, судившего категориями, в которых он был воспитан) обесчещена. Он, конечно же, попытается исправить положение, но, скорее всего, он безнадёжно уродлив и очень для нее стар, чтобы она согласилась стать ему женой. «Древнее дерьма кракена», — горько усмехнулся он про себя. Возможности того, что кто-то другой из назгулов мог бы просить ее руки и она бы дала согласие, он даже не допускал. Если сейчас он скажет Эомеру, что видел Эовин в другом месте, ему не поверят: Пендальф уж тут постарается очернить всех и вся, но… Но зерно сомнения все равно будет посеяно, и со временем вполне может дать свои всходы. Поэтому он воспользуется любой возможностью, чтобы защитить свою (и тут Айген грустно вздохнул) маленькую зеленоглазую лгунью. — Я скажу, кто уже месяц как приютил рыжеволосую девушку, называющую себя принцессой Роханской. Но взамен ты дашь слово, что не станешь, во-первых, пить до одурения, а во-вторых, выяснишь как на ваших землях оказались башни и куда из казны пропадают звонкие монеты, что Мордор платит за эту землю. Эомер молча кивнул. Взгляд его стал совсем осмысленным. И Айген, внимательно наблюдая за реакцией собеседника, благо шлем позволял делать это незаметно, рассказал «секрет»: — Девицу, что подходит под твое описание, видели у Короля лесных эльфов Лихолесья — Трандуила. Он спас ее из лап… пауков. Глаза Эомера стали круглыми от удивления, а Айген про себя удивился: что за чушь он сам несет, но отступать уже было поздно, поэтому продолжил сочинять душераздирающую историю на ходу: — Она храбро сражалась с ними одна, потому что шла в Мордор, но заблудилась, и Трандуил, покоренный ее отвагой, помог в бою — отбил ее у порождения тьмы, вылечил ее раны… Эомер охнул. Айген подумал, что про раны, похоже, он перестарался, но полет фантазии было уже не остановить: —… Вылечил ее раны, а узнав, что она принцесса, воздал должное не только ее храбрости, но и кротости и воспитанию… — Кротости? — Эомер, кажется, окончательно пришел в себя. — А ты точно уверен, что это Эовин? Ты, может, ошибся? — Да, кротости, не перебивай, — огрызнулся Айген, пытаясь не смеяться. — А узнав, что она древнего рода и на выданье, даже решил дать ей приданое, так впечатлился. — Ну дела-а-а, — протянул Эомер. — В общем, если будешь искать эту свою, как там ее? — Айген повернул голову в сторону Эомера и терпеливо ждал, когда тот ему подскажет имя. — Эовин. И она жива… — медленно произнёс Эомер. — Ты знаешь, где искать, — окончил предложение Айген и мысленно поздравил себя с успешной операцией по спасению чести принцессы. Айген, пользуясь тем, что шлем скрывает его лицо, пристально смотрел на Эомера. Тот смолк, и казалось, впал в крайне задумчивое состояние. «Ну, хотя бы не истерит больше», — подумал Айген и осторожно, бочком потащил роханца в сторону рыжего коня, одиноко пасущегося у границы, где заканчивался борщевик. Подсадил на коня и, с силой дав по крупу, отправил в сторону Рохана, про себя надеясь, что у парня хватит сил и ума добраться до дома без приключений. Судя по тому как тот ухватился за гриву, словно рожден был на конской спине, переживать за него не стоило. Айген проводил его долгим взглядом и осторожно нащупал в нулевом поле сознание того, кто назвал себя борщевиком. — Знаешь ли ты, Борщевик, кто посадил тебя в эту землю и тем дал тебе жизнь? — Нет, — почти сразу же последовал удивленный ответ. — Как непростительно, — Айген послал в поле осуждающий образ, — но ведь он твой создатель… Ты знаешь, что это значит? Борщевик сомневался, а еще, судя по волнам в нулевом поле, был смущен и напуган. Айген понял, что действовать надо прямо сейчас. — Это значит, что он — твой Владыка. Владыка Гортхаур, — с большим почтением заявил. — Вскоре он почтит тебя своим присутствием и озвучит свою волю. Поверь, такого мало кто удостоен. Так что жди. Айген прислушался — Борщевик Мордорский был впечатлен образами Владыки, которые Айген послал в нулевое поле. Да тут кто угодно бы впечатлился, потому что Гортхаур был представлен огромной фигурой, массивной и очень внушительной, в иссиня-черном доспехе, переливавшемся отблесками черноты, словно живой. В руке Владыка держал здоровенный меч. А вся фигура была объята пламенем, языки которого яркими всполохами взмывали вверх, делая фигуру еще более высокой, хотя к уже выдуманным трем с половиной метра, казалось, бы куда еще выше? Айген даже добавил огню ощущение такого жара, чтобы Борщевик прочувствовал превосходство и мощь Владыки. И Борщевик действительно ощутил все это и гудел в благоговейном восторге. Айген мысленно кивнул сам себе: кажется, он не только преуспел в делах, которые ему поручили, но и сделал что-то сверх, что могло быть полезно ему, а еще, очевидно, могло помочь планам Владыки в борьбе с Валар. Борщевик как союзник, да еще и вассал Гортхаура — это было весьма интригующе. Владыка такое любит. Он пронзительно свистнул, и из темноты появился его конь. Айген вскочил в седло и пустил коня с места в галоп.