Король-техночародей и его убийца

Эовин никак не могла успокоиться, а еще согреться. Айген был так холоден при прощании, он кинул поверх ее головы буквально ледяной взгляд, от которого у нее даже дыханье перехватило. Теперь ее не оставляло ощущение, что призраки никогда не оставят её в покое. И несмотря на то что она в Минас Моргул, казалось бы, в полной безопасности, мертвецы все равно прячутся где-то за спиной. Они ждут, когда она потеряет бдительность, чтобы напасть — подло, украдкой — и утащить ее в темные воды Гиблых топей. Пытаясь согреться, Эовин долго стояла под горячими струями воды в душе, но вода, которая раньше легко смывала ее тревоги, в этот раз облегчения не принесла. Наоборот, стоило ей закрыть глаза, как тут же являлись бледные тени воинов с зиявшими ранами, обезображенными лицами, тянувшие к ней прозрачные руки в попытке поймать. Чтобы прогнать видения, она обычно жмурилась и трясла головой, сделала так и в этот раз: капли полетели во все стороны. Затем, тяжело вздохнув, вышла из душа. Досуха, до красноты растерлась большим пушистым полотенцем, натянула на самый нос капюшон домашней туники, мягкие штаны, и даже носки нацепила, так хотелось ощущения тепла и безопасности. Ее новые апартаменты были почти такими же, как старые, только стол с другой стороны от кровати и зеркало во всю стену на стене. Она, кутаясь в тунику, бросила взгляд в это зеркало и… закричала. — Ну-ка умолкни! — велел ей Гортхаур в отражении и переступил узорную раму: — Я даже еще ничего не успел сделать! Эовин со стуком закрыла рот. Гор одобрительно хмыкнул и, гордо прошествовав мимо, остановился посреди комнаты. Сегодня он был в форме цитадели, только абсолютно черной, без украшений и знаков различия. Ткань будто поглощала неяркий свет ночника, а черный воротник, совсем как у Айгена, упирался в горло. И волосы сегодня были у Гора в косе, причем волосок к волоску, идеально. Эовин давно заметила, что вид Гора отражает его настроение… — Ну и долго мне тебя ждать? — перебил ее мысли он, нетерпеливо пристукнув ногой. — У меня времени совсем нет, а ты так сильно переживаешь, что это мешает работать, так что давай, спрашивай! — Почему вы вообще меня… э-э-э… чувствуете? — удивилась Эовин. — Потому что кто-то же должен был за тобой присматривать весь этот месяц, неужели тебе непонятно? — Гортхаур постучал черным острым ногтем по своему кольцу, словно показывая, что его очень ждут более важные дела, — Ну, ты же другое хотела спросить? Вот и спрашивай, у тебя десять минут. Время пошло! — Кто были те люди и эльфы? Призраки, что в воде? Почему так ненавидят вас? Они же даже уйти не могут, привязаны к этому месту своей ненавистью! Там все пропитано злобой, это чудовищно… — Эовин остановилась, собираясь с мыслями. — Невозможно ТАК ненавидеть, настолько ожесточённо и яростно! Яд просто разлит в воздухе, в воде, в этих призраках, там же буквально отравлено все! — Как бы тебе сказать… — Гор задумался, а потом, видимо, что-то решив, оказался за ее спиной, хотя только что нависал над ней, заглядывая в глаза. Он накрыл ее лицо горячими ладонями и прошипел в ухо. — Я лучше покажу… *** Солнце стояло в зените, когда Гортхаур отдал приказ выдвигаться и одним из первых выехал верхом на огромном черном коне из Черных врат Мораннона. Палило нещадно, словно светило задумало встать на сторону противников и испепелить их заранее. Копыта лошадей, кованые сапоги воинов и лапы орков подняли такую пыль на дороге, что нечем было дышать, и чернильные тени полудня скрылись в этих серых вихрях. Из ощетинившихся деревянными кольями-клыками врат (железные тут поставить просто не успели) медленно выползала, как сказал Гудбранд, Змея битвы. Гортхаур (нет, сегодня — Саурон) был ее жалом, огненным и безжалостным. Клыками ее были лучшие воины Айгена и Гудбранда, глазами — растерянный и взволнованный Телимат, чьи доспехи сияли, словно эльфийские, пусть и чернотой, а телом Змеи стала река орков. Феридир и Настадрен остались отражать атаку на Барад Дур. Ну, как отражать… сделать вид, что отражают, а потом взорвать все надземные постройки к морготовой матери, постаравшись погрести под ними как можно больше нападавших и оставить убедительные свидетельства, что подземное «гнездо» Барад Дура тоже обрушилось. Сам же Мордор — опустелый, безжизненный, запыленный и кое-где заминированный — был оставлен на разграбление без сожалений. И земля словно обещала уходящим защитникам поглотить как можно больше тех, кто посмеет ее потревожить. Кирион и братцы-неразлучники уехали первыми еще ночью — получили приказ соорудить временные флеши и растянуть батарею передвижной артиллерии по флангам и центру. Уехал и Кхамул — его засадной полк должен был в решающий момент переломить ход сражения. Кирион займет позицию справа, Минардил — левый фланг, а за Вардамиром останется центр. Эти три небольшие батареи легких плазменных пушек, нарушающие договор об ограничении вооружений и технологий по духу, а не по букве, были одним из тайных козырей Гора. Тайных, но мелких. В нулевом поле Гор чувствовал всех назгулов — и тех, что рядом, и тех, что далеко. Ему не нужны были кольца, ведь он вложил в назгулов частичку своей плоти и духа. Вот Феридир в шлеме с полукруглым куполом и широким назатыльником, он проверяет заложенные в Барад Дуре мины, задумчиво поглаживая золотое кольцо-печатку в виде монеты с крестом и надписью: «Хочешь мира — сражайся благородно, хочешь славы — сражайся без надежды». А вот Настадрен, ради такого важного дня он выбрал чешуйчатые доспехи назгула с традиционным харадским остроконечным шлемом, на который намотал тюрбан. И на груди у Настадрена его сигна — змея, роняющая яд в чашу. Айген едет чуть позади Гора, по правую руку. Он один из немногих конных здесь, на дороге. Поверх его шипастых черных доспехов и шлема с короной — черный плащ с глубоким капюшоном, чтоб доспехи не перегревались на солнце. Айген задумчив и спокоен. Он был рожден, чтобы сражаться, это его долг и призвание. Он знает, что, скорее всего, следующего стазиса не будет (у них даже капсул для стазиса не хватит всем после той диверсии), а уж пророчество враги найдут как исполнить. Но душа его спокойна — он сделает все, что может, и даже больше, не уронит чести, не посрамит Владыку. За ним урук тащит штандарт — черный, с серебряной буквой «А», поперечную черту которой заменяет обнаженный меч. Гудбранд, едущий позади слева, зол и весел одновременно. Предвкушение битвы кипит в его жилах, словно лава в жерле вулкана, что готова вот-вот пролиться на головы беззащитных. Он собирается унести как можно больше врагов с собой, чтобы вымостить их телами дорогу к смерти и прочь из Арды. Его назгулий доспех имитирует варьяжский, а поверх Гудбранд надел обруч-гривну из золота с подвесками, и каждая подвеска — история о его подвигах. Над ним тоже реет черный стяг, где рука держит меч, и над мечом корона конунгов. Гудбранд едет на свидание со смертью и очень торопится, давно не виделся. Но ни уверенности, ни предвкушения нет у Телимата… Телимат волновался. Хоть он и не был самым младшим из назгулов, его перерождение состоялось последним. Он едва-едва привык к мысли, что все в его жизни будет теперь по-другому, как ему предстояло новое испытание — участие в столь масштабной битве. А ведь он, в отличие от остальных назгулов, вообще никогда не сражался. Разве охоту или турнир можно считать боем? И сейчас, находясь в толпе среди орков и незнакомых ему людей, а также горстки примкнувших к Мордору эльфов, составлявших войско Владыки, Телимат испытывал смешанные чувства. Сомневался, был растерян, чувствовал раздражение от назойливого шума и голосов, что окружали его и мешали сосредоточиться, но в то же время был внутренне собран и очень спокоен, как это бывает в момент истины, когда ощущается неизбежность происходящего и приходит странное понимание, что от тебя уже ничего не зависит. Воображаемая монета, на сторонах которой вместо орла и решки его жизнь и смерть, уже брошена безразличной рукой судьбы, и ему остается только взирать, как она, блеснув в лучах солнца, упала и раскручивается на столе, и вот-вот остановится, не оставив выбора, только смириться и подчиниться вердикту. Но его конь хорошо обучен, его доспехи сияют всполохами тьмы, и осанку он держит королевскую, словно на турнире, и его собственный штандарт, который Телимат выбрал сам — три серебряные звезды на черном поле — тоже тащат за ним. Путь занял час или около того. Дорога вилась от Мораннона вправо и уходила вниз, от черных гор до болотистых низин на правобережье Андуина. Почему-то именно их выбрала вражеская армия, чтобы дать бой. Возможно, надеялись рассечь мордорцев, прижать к реке и перебить. А возможно, эльфам просто нравились цветы, в изобилии растущие в низине Нэндальф. Как бы там ни было, Гор надеялся отвести основной удар от Барад Дура, поэтому сам вывел армию навстречу гибели. В нулевом поле появилось нечто чужеродное. Вот они — «смотрящие» от Валар. Митрандир и незнакомые «синие» маги. Даже вечно укуренного Радагаста притащили. Они не полезут драться — будут воздействовать на Гортхаура издалека, через нулевое поле, надеясь сковать силы, сломать волю, выбить дух из тела, чтоб разорвать связь с плотью. Сам же Гор будет вынужден сражаться как во плоти с ордами «воинов за свет и добро», так и в нулевом «мире». Что же, посмотрим, чья возьмет и у кого в мозгу взорвется кровь и потечет из глаз. Из глаз — это смешно, подумал Гор, вспомнив собственный штандарт — багровое око на черном фоне — и рассмеялся так, что вздрогнули даже свои. Затем скомандовал остановиться. Если в горах утренний туман давно рассеялся, то в низине его редкие клочья рваным грязно-серым одеялом стелились под ногами вражеского войска. Небольшие передовые отряды орков проходили мимо Гора и спускались вниз по склону, откуда уже слышны были первые звуки стрельбы — отряды Кириона, Минардила и Вардамира с ночи заняли свои позиции и вяло огрызались, предоставляя оркам возможность дойти до заданного программой места без лишних потерь. Внезапно позади Гора запел Гудбранд — низко, зычно, и вокодер его шлема вместе с ветром донесли песню до врагов, а передатчик — до друзей, что далеко. Против всех — выбор сильных. Слабым — цепи и плеть. Раз на плечи взвалили, То нести и терпеть. Песня была старой, ее Гудбранд придумал давно, но пел редко, только перед боем. Следующий куплет вдруг поддержал Айген, голос которого был ниже и громче после столетий командования армиями без микрофона. И над мертвой долиной Будет ворон кружить Мы ведь целую вечность Не собираемся жить Последним строкам куплета подпевали и Кирион, и братья, и простые воины. Гор усмехнулся снова — сам он молчал, но дал команду оркам, и те низко загудели, имитируя мелодию. Песня ширилась, крепла, гремела и летела вперед. Они смеялись в лицо врагам. Битвы полную чашу Нам испить допьяна Много пустых обещаний Только правда одна. А в конце вступил даже Телимат: сначала неуверенно, а потом все смелее затянув: И над мертвой долиной Будет ворон кружить Это все будет после, А сейчас будем жить. Отзвенела последняя нота, словно бы отразившись от гор на горизонте и вернувшись к водам реки, блестевшей вдали по левую руку. Солнце, перевалившее за полдень, перестало поджаривать армии и бледно-желтым пятном едва выделялось на сером небе. На горизонте появились тучи. Далеко впереди слышался рокот барабанов противника, иногда ветер доносил звук эльфийского рожка, топот ног, металлический лязг доспехов и оружия, принятого на изготовку. Копья — тысячи и тысячи острых наконечников, поднятых высоко вверх — тусклыми зубьями щерились из низины, где расположилось союзное войско эльфов и людей под предводительством Гил Галада. Внезапно запели эльфы — красиво, мелодично, протяжно и без слов. Мелодия была чарующей и печальной, они словно заранее оплакивали всех, кто сегодня падет, и пророчили печальную участь Мордору. Но погребальную магию разбил Айген, пробормотавший в динамик шлема: — Словно пидора хоронят. И Гор захохотал. А вслед за ним и назгулы, и люди, и примкнувшие к ним эльфы, и даже орки заухали и затопали. Наваждение развеялось. Телимат невидящими глазами смотрел на поле грядущей битвы, где сейчас, насколько хватало взгляда, разворачивались силы противника. Их же войско, громко названное «бесчисленной Армией Мордора», составляло едва ли четверть от тех полчищ, что бодрым маршем выстраивались по всему Дагорладу. В глубине души как острой бритвой резанула неприятная мысль: смогут ли они выстоять, не самоубийство ли это — принять бой, когда можно было спрятаться и переждать бурю? «Их всегда больше, — со смешком прозвучал в его голове голос Гортхаура, — Как если бы мы были столь грозным противником, что для победы необходимо призвать всех, кто в состоянии держать в руках оружие. Тем не менее, как видишь, мы каждый раз остаемся живы. Прятаться бесполезно. Нас бы нашли и все равно уничтожили. Оборона на собственном поле дает больше шансов на выживание». Гортхаур обернулся и ободряюще улыбнулся. Телимат смутился, что Владыка почувствовал его страх, не смог выдержать взгляд Гора и почти сразу отвернулся. Решил, что Гор теперь наверняка плохо о нем думает, мол, слаб или бестолков. — Давай, — скомандовал Гор Айгену и тут же принял на себя первый незримый удар совета магов. Слабовато, прощупывают его. Айген поднял руку, и над полем возникла как будто из ниоткуда заметная туча, которая выбросила туманные щупальца и опустилась на поле. Туман продержится недолго, но помешает нарядным разодетым полкам союза разворачиваться, а эльфам — стрелять. Затем Айген дал знак своим, чтобы шли за ним. Воинов главного назгула набралось-то всего пару отрядов, до трехсот человек. Гортхаур вместо напутствия велел Айгену не соваться на поле, пока не будет сигнала от артиллерии, и пожелал удачи. Еще раз напомнил, что их цель не победа, им тут не победить — их цель выжить и оттянуть силы врага от Мордора, не дать разрушить скрытый под Барад Дуром бункер, где прямо сейчас Феридир с Настадреном тоже готовились к обороне. Айген еще раз вскинул руку, прощаясь, и вместе со своими людьми — лучшими воинами и орками Мордора, сосредоточенно, не стремясь сохранить красивый порядок на марше, спустился в низину и исчез в тумане. Это очень контрастировало с показным выпендрежем противника, который только что едва ли не танцевал перед ними танец победы, причем заранее и с гордо поднятой головой. А Гортхаур долго смотрел вслед отряду, пока последний орк не скрылся в низине, и только тогда повернулся к Телимату и Гудбранду. Жестом велел подъехать ближе, отдал короткий приказ Гудбранду следовать за копейщиками Айгена, но не своевольничать и, как бы ни было тяжело Айгену и его отряду, в бой не вступать, пока не будет приказа. Гудбранд все также молча кивнул и повел за собой уруков, огромных и неповоротливых с виду, и вооруженных тяжелыми длинными мечами и алебардами. Телимат хотел было поехать за ним следом: он все еще считался оруженосцем Гудбранда и решил, что в битве тоже будет следовать за своим мастером. Однако Гортхаур остановил его, поймав коня за поводья. — Твой срок обучения подошел к концу, — произнес он и так строго посмотрел, что Телимат захотел сжаться и лишь усилием воли заставил себя прямо сидеть в седле. Гортхаур все смотрел на него, а он не знал, что ответить и просто кивнул, ожидая дальнейших распоряжений. — Остаешься здесь. — Гор отвернулся и указал рукой перед собой, туда, где в обманчивой близости и тающем на глазах тумане выстроилась рота эльфов в посеребренных доспехах и крылатых шлемах. Их командир, словно почувствовав, что за ними наблюдают, повернул коня и посмотрел в их сторону. — это Амдир. Твоя задача следить за тылом и докладывать нам, здесь самое удачное для этого место. А еще, — Гор вновь повернулся к Телимату, не спуская с него внимательных глаз, — сделать все, чтобы Амдир не смог подойти к тебе на расстояние броска копья. Задача ясна? Телимат слабо кивнул, не понимая, как он сможет следить за всей битвой и что ему делать здесь одному, но ослушаться или переспросить не решился, Гор еще раз окинул его долгим взглядом и отвернулся, надевая шлем, настолько же уродливый, насколько его лицо Майа было красивым. Гортхаур знал, что они проиграют. Знал, что Барад Дур будет разрушен. Оставалась небольшая надежда, что эльфы не смогут добраться до корней гор, туда, где в бункере сейчас готовился принимать раненых Настадрен. Ему оставили горстку медикоорков, остальных же пришлось перепрошить под военные нужды. Феридир прямо сейчас укреплял внешний периметр, однако Гор прекрасно понимал, что не выстоять им и не удержать башню. Придется оставить все то, что они с таким трудом строили все эти сотни лет. Код кольца-единицы будет украден хакерами: кольцо уже подало ему сигнал, что киберзащита сломана, а все архивы заражены или уничтожены без возможности восстановления. Но также Гортхаур знал, они восстановят все и поднимутся вновь из пепла, если бы не одно но. Сколько бы раз он ни смотрел за горизонт событий, сколько бы раз ни менял возможные вводные и делал расчеты, исход был один — проигрыш, с той или иной степенью увечий для остальных, но всегда, абсолютно всегда, точно и неизменно битва заканчивалась гибелью Телимата. Это было константой, которую Гор изменить был не в силах. Но все равно бросил вызов судьбе. И даже сейчас вступив в бой, он рисковал собой, другими назгулами, Барад Дуром, все поставил на карту с одной только целью — изменить вероятность, наводнить поле событий новыми данными и всё же сделать так, что несмотря на их глобальное поражение, он сможет выиграть в малом — Телимат будет жив. Зачем Гор делал это, он и сам понимал не до конца. Просто чувствовал в нулевом поле волнение, что-то далекое и очень важное, что зависело напрямую от жизни маленького смешного человечка, совсем недавно обращенного им. Рассеянный юноша, что все свободное время пялился в небо, сторонился шумных компаний и смог найти общий язык вовсе не с ровесниками — Минардилом и Вардамиром — а со старым пройдохой и матёрым уголовником Феридиром, чем поразил абсолютно всех, включая Гора. Именно этот мальчик, что прямо сейчас не смог выдержать его взгляд и отвернулся, стыдясь своего страха, смог бы в дальнейшем сделать что-то такое, что поможет им всем, возможно, даже спасет, поэтому Гортхаур так отчаянно хотел сохранить ему жизнь. А еще он проигрывать не привык, и каждый раз вырывал в смертельной схватке у судьбы то, что иным казалось бы невозможным. Гортхаур надел шлем и всем сердцем попросил у Единого просто дать им всем шанс, а уж он постарается превратить призрачную вероятность в настоящую победу. — Начали, — скомандовал в интерком голосом Владыки, и все сразу пришло в движение. Справа и слева от пригорка, на котором стояли Владыка и Телимат, сухим пронзительным треском заговорила мордорская артиллерия. Огненные трассы плазменных залпов пронзили небо, чтобы затем смертоносным дождем пролиться на головы эльфов и людей в лощине. Грохот слился с криками ужаса и мольбой, но это было только начало. Едва умолкали пушки правого ряда, как слева им отвечала батарея Минардила, а затем раздавались залпы уже центральных орудий, из-под холма, где они стояли. «Потом назовут это черным чародейством», — усмехнулся про себя Гор. Все вокруг заволокло едким дымом. Телимат больше не видел расчет орков на другом краю лощины. Он вообще ничего не видел, только слышал слова молитвы и стоны раненых, прерываемые лязгом и громоподобными ударами доспехов, сталкивающихся в битве, звоном оружия и короткими приказами. Перед ним мелькнуло что-то большое и чёрное, и он отскочил, уступая дорогу. Шлем сам перешел на режим тепловизора, выдавая на вирт-экран данные с внешних камер и датчиков, от которых с непривычки рябило в глазах. Интерком пискнул, и одновременно заговорили все разом, передавая данные, перебивая друг друга, прямо на ходу корректируя приказы для орков. — Так нельзя! Вы только всех путаете! ОСТАНОВИТЕСЬ! — Телимат едва смог перекричать остальных. Но его услышали и голоса смолкли. Наступила тревожная тишина, и Телимат, набравшись смелости, произнёс: — Кто-то один должен собирать данные и корректировать всех. Я могу. Только надо чтоб Айген дал мне доступы к датчикам и камерам остальных. И пока все молчали, переваривая услышанное, ему ответил Гор: — Я дал доступы. Делай, что считаешь нужным. Телимат, пораженный тем что к нему не просто прислушались, а сам Владыка позволил сделать то, что он считал правильным, невольно охнул, чем тут же вызвал смешки Минардила и Вардамира. — Ну давай, братец, — усмехнулся Минардил — покажи нам куда бить, а то тут темно, как у Барлога в жопе! — Везде-то ты успел побывать, — огрызнулся Телимат, — тебе, может, и не видно, зато Айген, который прямо сейчас смотрит на тебя, видит куда больше. И видит, что с тыла к тебе подходит отряд эльфов, корректирую данные. Не зевай. В эфире опять воцарилась тишина, которую в этот раз нарушил Айген: — Телимат, передавай сводные данные еще и Кхамулу, а то он у нас нервный, может раньше времени выскочить. — Я не нервный, я заботливый, это разное — ответил Кхамул под дружный смех остальных. Гор мысленно послал всем, кроме Телимата, вкрадчивый образ легкого подзатыльника, и велел заткнуться. Ответом были смешки, за которыми последовала еще одна порция виртуальных подзатыльников. Но Гор почувствовал: напряжение немного спало, назгулы собрались и только что стали единой командой, включив наконец в свои ряды Телимата. Гортхаур мысленно заглянул за горизонт событий и с удивлением понял: что-то изменилось, и впервые шансы на выживание, всех назгулов без исключения стали немного выше. По плану, составленному перед битвой, основной удар должен был принять на себя Айген, как самый лучший боец. И хотя любой стройный план сражения в реальности не работает как должно, Айген смог продержаться почти двадцать минут, хотя Гор не рассчитывал и на восемь. Когда эльфы уничтожили орков и воинов Ангмарца, всех до одного, и свалили его с коня, просто взяв численностью, нулевое поле молчало: все ощущения Айген замкнул в себе. Эльфы копьями удерживали его на земле, нанося удары мечами и мешая друг другу. Кто-то сломал ему руку, просто разрубив доспех в плечевом сочленении, но нулевое поле молчало. Они буквально рвали его на части и наносили удары не щадя, сбили шлем, сломав скулу и разорвав щеку. Айген плюнул им в лица кровью и осколками зубов, продолжая сопротивляться. Он посылал изощренные проклятия, подкрепляя их грозой и штормом, а некоторых врагов просто испепелил молниями. И нулевое поле молчало. Только когда сознание Айгена стало ослабевать, превратившись в тонкую нить, едва уловимую в нулевом поле, Гор, метавшийся по равнине Дагорлада, оттягивая внимание на себя и уворачиваясь от атак магов, позволил Гудбранду уйти со своего участка и помочь Айгену. Гудбранд почти сразу откликнулся, только идти больше не мог. Окровавленная культя вместо ноги — вот цена, что он заплатил, удерживая свой участок. Он остановил кровь усилием воли, наложил жгут и обмотал обрубок ноги куском золотого эльфийского плаща. Багряное здорово смотрелось на золоте, надо написать об этом сагу. Но Гудбранд устал. потерял много крови. Шлем, разрубленный в нескольких местах, больше мешал, чем мог бы ему помочь. Он переключил интерком и датчики на резервные, в кирасе, стянул шлем и выбросил. Полной грудью вдохнул воздух, пропитанный гарью и пылью, с наслаждением слушая звуки битвы: звон металла, крики людей, яростное рычание уруков и орков. Кое-как, на коленях смог доковылять до одного из уруков, что еще шевелился, взгромоздился тому на спину и приказал ползти в точку, которую указал Телимат на смарт-назг. Урук полз довольно шустро, цепляясь черными истертыми ладонями, на которых теперь не хватало пальцев, а Гудбранд обращался к Айгену в нулевом поле, но тот больше не отвечал. Гудбранд злился, смеялся, требовал: мол, подожди, ты в Вальгаллу обещал без меня ни ногой. А еще угрожал, что если Айген обманет, то он и на том свете Ангмарца найдет и взыщет в полной мере за нарушенное слово. — Ну и где ты? — неожиданно ответил ему интерком хриплым стоном, в котором едва узнавался голос Айгена. — Нас с тобой, поди, заждались уже. Поторопись… Связь пропала, а Гудбранд привстал со своей «лошадки» поднял глаза и увидел Айгена: тоже без шлема, с окровавленным лицом, на котором целыми остались только глаза — ярко синие в черноте глазниц. Главный назгул стоял, и даже прямо, хотя у него не было руки, и доспех весь в дырах. Вокруг были буквально горы трупов, большинство обожженные или в странных фиолетовых кровоподтеках. — Сам от себя не ожидал, — хохотнул Айген шепеляво, указывая подбородком на поверженных врагов. — Молнией, со злости. — Айген смотрел с насмешкой, порванный рот, ставший не черным, а бордовым от запекшейся крови, кривился в подобии улыбки. — Чего в нулевом поле молчишь, брат? — Гудбранд закатил глаза недовольно. — Чтоб не мешать здоровым, — едва передвигая ноги, Айген подошел и протянул ту руку, которая еще оставалась у него («просто» сломанную в двух местах и без куска мяса из плеча), помог Гудбранду подняться на целую ногу. — Я сдержал слово! — весело сказал Айген. — Теперь прощай! — Э, нет, какой прощай, — Гудбранд захохотал. — Ты бабу тут видишь? И я нет. Значит, выживешь. Так что просто проводи меня в Вальгаллу. Я тебе там присмотрю местечко. — Я им в штаны не лез, — Айген скривился. — Хоть одна баба да найдется… — Рано себя хороните, рано. — В голове у обоих назгулов строго прозвучал голос Гора: — Вот вам задача на смекалку. Двое ходят, двое смотрят, двое машут руками, но только один водит и показывает. Гудбранд догадался первым и, пока Айген стоял, качаясь и растерянно моргая, уцепился за доспех товарища. Велел: — У тебя перевязь, вижу, цела. Ну-ка, привяжи меня к себе! — Это еще зачем? — удивился Айген, но, с трудом сгибая поломанную руку, содрал ремень с пояса и отдал Гудбранду. — Сам привязывайся. Пальцы не гнутся. — А мы с тобой теперь одно на двоих! — рассмеялся Гудбранд, пристегивая себя к спине Айгена. — И кстати, у нас там с тыла гости пожаловали, наверняка пидоры! Глянь-ка, с твоей стороны нет? Так они и держали оборону какое-то время, да уже раз двадцать попрощались друг с другом и остальными, не забыв вновь отпустить шутку, что Гудбранд-таки попадет в Вальгаллу и отведет его туда, как и положено, белокурая «дева». Однако конные орки Кхамула разрушили их план. Засадной полк влетел в окруживших парочку назгулов эльфов, сметая все на своем пути. Их подхватили на свободного коня, потерявшего всадника, чтобы волочь в сторону низины, на обильно политый кровью и усеянный павшими воинами клочок земли, выбранный Гортхауром в качестве общей точки сбора. И даже по дороге, истекающие кровью, имея на двоих только руки Гудбранда и возможность держаться на ногах благодаря Айгену, они продолжали лупить врагов. А когда Гудбранд потерял сознание, Айген все еще пытался отвешивать встречным эльфам пинки, на ходу выкрикивая, что это им от двоих назгулов сразу. Гортхаур позволил своей сути выйти за пределы нулевого поля. Его тело звенело от напряжения, грозясь в любой момент просто рассыпаться, не выдержав непосильной нагрузки. Он понимал, что это истощит, если не развоплотит его, и точно сделает уязвимей, но прямо сейчас было необходимо оттянуть как можно больше войск на себя. Гортхаур нетерпеливо взмахнул рукой, отбросив на несколько метров эльфов, подбиравшихся к нему сзади. Поломанными игрушками они беззвучно рассыпались по вытоптанной земле и больше не поднялись. Гортхаур прикрыл глаза и прислушался. Гил Галад отдавал распоряжения, но они были запоздалыми. Артиллерия Кириона и «неразлучников» уничтожила четверть основного войска, пока эльфы Элронда добрались до Кириона и заставили замолчать перегретые и фактически бесполезные теперь пушки. Но, прежде чем Элронд взял высоту, Кирион, получивший тяжелое ранение в спину и лишь от того лишенный возможности противостоять противнику, отошёл под прикрытием орков Кхамула, и теперь огонек его личности, так же как огоньки Айгена и Гудбранда, стремительно приближался к низине в точку, которую им указал Гор. Гортхаур, не открывая глаз, глубоко вздохнул, Гил Галад и Элронд были заняты охраной Элендила и его сыновей и находились назгулов слишком далеко, потому не представляли опасности. Гораздо больше его занимали Орофер и Амдир, они жаждали власти и славы, а еще имели к нему личные счеты. Что ж, он даст им такую возможность. Гортхаур открыл глаза, мысленно велел коню подойти, вскочил в седло и черной стрелой пустился через поле, туда, где спорили Орофер и Амдир, тщетно пытаясь выяснить кто из них вправе занять место Гил Галада, пока тот занят поиском и уничтожением кольца-единицы в кибернетическом пространстве. Ведь кто-то должен командовать на реальном поле битвы. Всадник в черном, отливавшем багряным, доспехе, ураганом сметая все на своем пути, догнал Кхамула и остатки его войска и повел за собой, расчищая дорогу. Они пролетели мимо Телимата все также стоявшего на пригорке, где Гор оставил его. Судя по тому, что земля была усеяна трупами, а Телимат лишился коня, он тоже не избежал битвы, но пока что выходил победителем. Кхамул про себя тихо порадовался, что мальчишка не только оказался гораздо крепче физически, но и сильнее духом, чем все они думали, а еще весьма сообразительным. Телимат сделал большое дело, став на время сражения их глазами и ушами, координируя действия, и почти не ошибался. Владыка всего несколько раз вмешивался, чтобы поправить его указания. Гортхаур мысленно приказал Кхамулу уйти вправо, а сам проследовал вперед. Кхамул повиновался и буквально через несколько метров нашел порубленных орков с отметкой Минардила. Король рун так резко дернул коня, что тот встал на дыбы, едва не свалив всадника. В отличие от Кириона, до последнего орка поливавшего войска врагов огнем, отряды Минардила и Вардамира давно были разбиты, почти одновременно с отрядом Айгена. Но парни все равно были в эфире, получая данные от Телимата, который вел их к точке сбора, а сейчас они вдруг пропали. Телимат нервничал. Кхамул, обладая способностями, которые превосходили остальных назгулов, чувствовал в нулевом поле его неподдельный страх за жизнь ребят, хотя знал — в реальности они так и не сумели поладить. Минардил и Вардамир постоянно разыгрывали Телимата, иногда очень жестоко, но непременно заканчивая шутками по поводу излишне привлекательной внешности или тонкой душевной организации. Но сейчас, оставив обиды, он искал их, не мог найти и искренне беспокоился, как если бы они враз стали ему родными братьями. Притихший канал связи вдруг взорвался голосом Телимата: — Кхамул, справа! Они справа, Вардамир почти без сигнала, не страшно, это барахлит датчик, но Минардил… Не уверен, но… Пожалуйста, Кхамул, быстрее, очень слабый сигнал, — и вирт-экран вывел точку, указав место, где уже стоял Кхамул. Кхамул спешился, потянулся к уху коня и зашептал что-то, успокаивая, но при этом осматривая местность. Впереди небольшой отряд эльфов развернулся и устремился прямо на него. Кхамул стоял, не двигаясь с места, все также успокаивающе трепля коня за холку. Когда первый эльф оказался на расстоянии броска копья, Кхамул приподнял забрало и, смешно сложив губы трубочкой беззвучно свистнул. Сначала несильно, а потом зажал своему коню уши и раскрыл рот так, словно кричал со всей силы. Эльфы по инерции продолжали двигаться вперед, замахиваясь мечами или выставив окровавленные копья, а Кхамул беззвучно кричал, все сильнее разевая рот. А потом все остановилось, и стало невыносимо тихо. Вокруг Кхамула пространство стало кристально чистым и пошло белыми кругами, словно кто-то кинул в прозрачную воду озера тяжелый булыжник. Эльфы, столкнувшиеся с таким кругом первыми, растаяли. Остальным повезло меньше: беззвучная волна просто рвала их на части, сминая доспех как бумагу, не оставляя даже шанса спастись. Все закончилось через несколько ударов сердца. Кхамул остался стоять один посреди голого поля. А потом на расстоянии нескольких сот метров увидел мальчишек. Он вскочил на коня, понимая, что не успеет, и ударил его каблуками по ребрам со всей силы, словно это могло помочь. Минардил и Вардамир стояли спиной друг к другу. Их простые черные доспехи резко контрастировали с раззолоченной броней, изукрашенной гравировкой, чеканкой, насечками и драгоценными камнями, а непокрытые головы братьев среди высоких крылатых шлемов врагов делали их совсем мальчишками на вид. Эльф в золотом доспехе и белом плаще вскинул руку, и копейщики ударили разом. На глазах Кхамула Мнардила, пытавшегося отбиваться, подняли вверх на остриях, как букашку, и, протащив пару метров, бросили об землю, где он затих и лежал без движения. Вардамиру повезло чуть больше: он смог отбить несколько копий и сначала стоял, опираясь на сломанное древко. А потом, припав на одно колено, вяло сопротивлялся, пока и его не смяли, пригвоздив копьем, воткнутым в грудь, к земле. Кхамул был обессилен, второй раз он не смог бы крикнуть ультразвучно, потому просто скакал во весь опор, а когда влетел в толпу эльфов, явно не ожидавших его появления, просто себя отпустил. Не было у него больше противника. Ни людей для него не было, ни эльфов. Было зло — древнее, первобытное, полное желчи и ненависти ко всему живому. И Кхамул позволил себе это зло уничтожить. — ПРЕКРАТИ. — Из кровавой пелены его вывел голос Владыки, прозвучавший в голове раскатом грома. Кхамул замер с занесенным мечом и оглянулся растеряно моргая, всего лишь пытаясь понять, где он и что произошло. В радиусе нескольких метров не было никого живого, а вокруг него лежали посеченные воины. Мертвую тишину нарушал размеренный гул шлема, а на вирт-экране бледным огоньком мерцал сигнал показателей Минардила и чуть более четкий — Вардамира. Кхамул убрал меч в ножны и поспешил к назгулам: он должен успеть отвезти их в ту точку, что указал Владыка. Телимат сосредоточено смотрел на тающие показатели жизнедеятельности назгулов. Шлем только мешал. Маленький вирт-экран просто не вмещал в себя все данные. Телимат отключил его и быстро перенастроил смарт-назг, сделав кольцо полноценной мобильной станцией, на которую смог направить не только данные с камер всех назгулов и Гортхаура, но и все данные с датчиков, и даже с мордорских видеокамер и палантиров, что еще не успели сбить враги. Буквально на ходу написал программу, которая сортировала данные и выдавала ему результат. Первый тревожный сигнал поступил с датчика Айгена, следующим был Гудбранд, дальше Кирион, Минардил, Вардамир. То, как взорвался Барад Дур, Телимат видел сам: кинулся проверять данные с камер и увидел, как в коридоре, пылавшем не хуже печи, бежал Настадрен, волоча за собой Феридира, обгоревшего до черноты, с облезающей, пузырящейся коркой вместо кожи, но, судя по датчикам, еще живого, боровшегося за жизнь, но готового сдаться. Потом они оба нырнули в лифт, и спустя несколько минут раздался новый взрыв. Языки пламени жадно облизнули видеокамеру, и все почернело, а данные с датчиков Настадрена и Феридира пропали. Он был настолько потрясен увиденным, что перестал замечать творящееся вокруг. И пришел в себя, только когда на чистых рефлексах увернулся от копья, метившего ему в грудь, отчего не сумел удержать равновесие и упал с камня, где сидел, да еще и крепко приложился затылком. Высокие всадники, несколько десятков, поднимались на холм, размахивая мечами, потрясая копьями, подбадривая друг друга громкими выкриками. Судя по сложному узору на броне золотом по серебру и выбивавшимся из-под шлемов волосам, все они были эльфами. Телимат сначала подумал, что это опять небольшой отряд, коих было уже два и чьи атаки он в одиночку сумел отбить ценой рваной раны на правом бедре и расколотого шлема. Но в этот раз все было иначе. Его боялись. Всадники остановились от него за несколько метров, пропустили вперед эльфа в доспехе, сияющем так, что глазам было больно, и знакомом крылатом шлеме. Гортхаур в начале битвы приказал ему держаться от эльфа по имени Амдир на расстоянии броска копья, и что же? Вот копье, вот Амдир, а сам Телимат пеший, сидит себе на земле и даже без шлема. Прости, Владыка, я опять подвел тебя. Всадник остановился, рассматривая Телимата с каким-то особенным, высокомерным интересом, наконец приказал: — Поднимись. Не пристало мне убивать сидящего. Впрочем, все равно скажут, что сдох как трус. Пока твои назгулы проливали за тебя кровь, ты, жалкое порождение тьмы, отсиживался здесь. — Амдир презрительно скривил рот и сплюнул в сторону Телимата. Телимат молчал, судорожно соображая, что происходит. Его, кажется, приняли за Владыку — это его-то, самого слабого и едва ли не самого низкорослого. Может, доспех поспособствовал, у Владыки латы были похожи черным блеском. Телимат вспомнил, как выравнивались и гасли одна за другой тонкие ниточки пульса его названных братьев на экране. А затем молча поднялся на ноги и, пристально глядя в глаза Амдира под крылатым шлемом, медленно достал меч Встал, как учил Гудбранд: постарался дышать ровно, мысленно прикинул варианты атаки и, выставив правую ногу вперед, замер. Он был готов. Вот только, похоже, они будут сражаться конными против него пешего, без щита и без шлема, потому что боятся. Телимат чувствовал их ненависть, что разливалась прямо в воздухе, минуя нулевое поле, а еще страх — удушливый, тошнотворный, едва ли не граничащий с суеверным ужасом. Странная злость и азарт овладели им. Ему, в отличие от эльфов, не было страшно. Он впервые за все время, начиная от перерождения, перестал сомневаться в правильности происходящего и почувствовал себя легко и свободно. О, Владыка, я буду достоин тебя! — Приступайте. — Амдир махнул рукой и пропустил всадников из своей свиты вперед. — Только до конца не убивайте, я хотел бы заглянуть ему прямо в глаза, когда буду рубить голову. Не каждый день убиваешь Майа. Где-то далеко, у самой вязкой кромки болот, Гор вскинул голову, почуяв отчаянную и обреченную решимость Телимата. Нулевое поле вздрогнуло: это натянулась струна человеческой жизни перед тем, как лопнуть. Гор схватил за поводья эльфийского коня, что стоял в двух шагах, как вкопанный, потеряв всадника, и вскочил в седло. Но он не успевал, тут даже Вала Мелькор не успел бы. Всадники в эту минуту уже окружили Телимата и приготовились атаковать копьями. Однако он напал первым: десять лет тренировок не прошли зря, и раньше ему недоставало лишь решимости, но вот и она пришла в последний час. Движения Телимата были быстрыми, даже эльфийский острый взор едва мог уловить их, а удары — скупыми и точными. Первые два всадника упали почти одновременно — он ударил мечом перед собой, метя в ноги коней, и мысленно попросил прощения у животных. Время замедлилось: Гудбранд говорил, что так бывает в правильном бою. И пока всадники, словно увязшие в сладком сиропе мухи, медленно летели вниз, Телимат одним широким ударом снес им головы. Еще трое врагов оставались сзади, но Телимат, почуяв движение, отклонился с нечеловеческой быстротой, и копье пролетело над ним, всего лишь срезав прядь взметнувшихся волос. Светлые, как самый лучший шелк, волосы еще только опускались на землю, обильно политую алым, когда еще трое эльфов отправились к праотцам в чертоги Мандоса: всего-то два прямых, сильных удара в грудь, и один короткий по шее. Телимат крутанулся на месте, гася инерцию, и опустился на одно колено, но не смог удержаться и коснулся свободной рукой земли, не выронив меча. Поднял глаза на Амдира: эльфийский князь выглядел изумленным, разозленным и уж точно больше не улыбался. Амдир поднял сжатую в кулак руку вверх, и на холм стали подниматься эльфы: мечники и копейщики, Телимат насчитал больше пятидесяти и слабо удивился: почему не лучники? Его совсем легко расстрелять в упор, хватит одного попадания в глаз. — Вас всегда больше… — усмехнулся он, впервые заговорив с противником. Амдир в наступившей вдруг тишине вместо ответа опустил руку, приказывая атаковать. Телимат на один удар сердца закрыл глаза и мысленно обратился к Гору: «Прости, я подвел тебя…» И, улыбаясь одними губами, закончил фразу: «Отец». Они бросились на него сворой голодных собак, растеряв все свои хваленые благородство и красоту. Их оскаленные рты казались ему перекошенными пастями, их глаза сверкали ненавистью, а голоса слились для него в дикий вой. Он отбивался от них, сколько мог, но его кололи и кромсали мечами, жалили острыми наконечниками копий, били кулаками, ногами, рвали ему волосы и кричали: «Сдавайся, тварь! На колени!» Но он все равно им не сдался. Телимат и сам не знал, почему еще жив, почему еще в силах поднимать свой меч. Он где-то потерял латные перчатки, один из наколенников. Боль красной пеленой заволокла глаза, огненными волнами расходилась по телу, он превратился в сплошной фейерверк боли, и при каждой новой атаке только думал: «Еще немного… Скоро кончится…» Кто-то ударил его по ногам, перерубив доспех и задев сухожилия. Телимат упал и последним напряжением сил повернулся на спину: хотел посмотреть на небо в последний раз. Не было видно неба и звезд, только ненавидящие его глаза раскаленными угольями сверкали в сумерках, но враги отворачивались, не в силах сдержать его взгляда. Кто-то крикнул: «Не убивать!» — и его потащили за волосы, оставляя на грязной, вытоптанной земле с запекшейся кровью, свежий ярко-красный след. Телимата бросили к ногам Амдира. Тот — золотоволосый, горделивый — успел снять шлем и снова с усмешкой смотрел на него, поверженного. Но в уголках глаз и губ все равно прятался страх, и тень бесчестия стояла за спиной эльфийского князя. А на поле стремительно темнело, словно не ранний вечер едва вступил в свои права, а уж к полуночи было. — Да рассеется тень над Средиземьем! — провозгласил Амдир, выхватывая длинный и тонкий меч, сияющий словно полнолунный луч. — Но сначала кольцо… «Кольцо?..» — Телимат, пытавшийся повернуть голову, чтоб увидеть в последний миг что-то кроме грязи и кованых сапог, слабо удивился. А в следующую секунду меч отсек его руку с кольцом назгула, но лезвие натолкнулось на наруч и со странным звоном сломалось. — О, проклятье морготово! — бросил гневно Амдир. — Даже на пороге развоплощения не угомонишься! Подобрать кольцо! Дайте мне другой меч! Чёрный всадник на белом коне не летел через поле, он просто сминал пространство. Как в легендах, в которых сказано, что взвился конь выше темного леса, прыгнул дальше синего моря и одним скачком оказался на другой стороне. Так и всадник, что начал свой путь в черном доспехе, за один прыжок оказался посередине поля битвы и выхватил у оруженосца Гил Галада его именной штандарт. А затем вновь прыгнул и, уже в золотых доспехах с узнаваемым ярко-синим рисунком, оказался рядом с пригорком, где над поверженным Телиматом, поставив сапог на его грудь, склонился Амдир. — Господин, срочное донесение, срочное, от Гил Галада! — вскрикнул гонец Амдир, недовольный, повернул голову, но, завидев знакомый темно-синий штандарт, усеянный серебряными звездами, подавил в себе раздражение, просто буркнув под нос, что невовремя. Телимат отвернул голову: сил больше не было. Но вдруг почувствовал, словно кто-то знакомый склонился над ним и, невесомо проведя рукой по лбу, забрал боль, а еще придал сил. Телимат блаженно прикрыл глаза и провалился в глубокий сон. Гонец, размахивая руками, спешился и побежал к Амдиру. Тот ждал, нетерпеливо поглядывая на Телимата, который вдруг обмяк и, кажется, даже уже не дышал. — Что там? Говори! — приказал Амдир, вглядываясь в незнакомое лицо эльфа, вовсе не похожего на оруженосца Гил Галада — Мой король просил передать вам… — гонец растеряно остановился, — он просил сказать только вам. Могу ли я подойти ближе и передать радостную новость вам лично, без лишних ушей? Амдир глянув на Телимата, который вдруг протяжно вздохнул, нетерпеливо махнул рукой, мол, давай, и гонец тут же подбежал к нему и склонился к его уху. — Он просил передать, что … — Нежный голос незнакомого эльфа вдруг стал жестким и требовательным, не молил больше, а читал приговор, причем делал это на черном наречии: — Ты так жаждал славы, возрождения былого могущества, так мечтал о великом подвиге, что я, Саурон, с удовольствием, помогу тебе в этом! И пока Амдир пытался понять, что это значит, в нулевом пространстве произошло странное. И Амдир это почувствовал. Где-то на другом конце поля четыре волшебника тоже почувствовали изменения и четко увидели тень врага — Саурона, что стоял на пригорке, переодетый эльфом, в сияющем доспехе и крылатом шлеме, он смотрел на них и смеялся в голос. Волшебники не сговариваясь ударили: прицельно, слаженно, беспощадно. Амдир вздрогнул, принимая удар на себя, и рассыпался пылью прямо на глазах воинов, не оставив после себя даже пепла. А гонец, что стоял с ним рядом, вспыхнул ослепительным ярко-красным пламенем, доспех его почернел, увеличился, и сам он стал на полметра выше. Возвышаясь над всеми, истинный Саурон расхохотался, и его торжествующий смех прокатился звуком сошедшей лавины, а все те, кто пришел с Амдиром, попадали, зажимая кровоточащие уши, хватаясь руками за ослепшие глаза, а потом и вовсе умолкли и с земли уже не поднялись. Огромная черная фигура, закованная в металл, оглядела дымящееся поле битвы багровыми угольями глаз. Врагов по-прежнему было много, но всех их охватила паника после смерти Амдира. Потеряв больше половины, войска Последнего союза бежали к реке. Гортхаур усмехнулся: такого варианта даже он предсказать не мог. И все благодаря Телимату. Он наклонился и бережно, как ребенка, взял израненного светловолосого юношу на руки. Его «дети» выжили, он сам не развоплотился. Будет и другой день, когда победа и удача останутся на их стороне. *** Эовин плакала, тихо и неостановимо. Она словно сама побывала на поле боя, хоть Владыка Гор был милосерден и ощущениями назгулов с ней не делился. — Твои десять минут кончились, — со смешком сказал Гор, который сейчас выглядел куда добрее, и даже из косы выбились первые прядки. — И теперь ты знаешь, что именно случилось на болотах и почему, например, у Айгена прямо пунктик на безопасности тех, кто ему дорог. Так что иди спать и знай, что никакие мертвецы тебе не грозят. — Я не усну, — робко воспротивилась Эовин, которую ноги уже несли к постели. — Уснешь, и только попробуй увидеть во сне какую-то дрянь! — Гор погрозил ей пальцем и исчез тем же путем, что и явился — в зеркале. * * * Рыцарь в тяжелом доспехе из тусклого черного метала, отливавшего в лунном свете не серебром, а запекшейся кровью, легким шагом шел вдоль кромки Мертвых топей. Ни на поясе, ни в руках, ни за спиной не было у него никакого оружия. Разве что простой холщовый мешок на плече, что иногда шевелился или издавал тихий стон, если владелец, прыгая через кочку, слишком сильно ударял его об острые шипы, выступавшие из наслоенных друг на друга пластин, закрывавших все тело, словно доспех был сделан из чешуи настоящего дракона, или сам неизвестный рыцарь был драконом, ради шутки решившим стать человеком на какое-то время. Несмотря на глухую ночь и туман, плотным сизым ковром застилавший все вокруг, над Мертвыми топями было светло — огоньки болотных мотыльков с говорящим названием «могильники» поднимались вверх, словно неприкаянные души, обреченные кружиться на месте, где остались лежать их тела. Рыцарь подошел к кромке болота, опустил мешок вниз и, не развязывая, легонько ткнул острым носком железного сапога. Голос, искаженный вокодером шлема, и оттого глухой и низкий, спросил: — Мог бы ты, любезный, позвать своего товарища, потому что сам он, похоже, не очень радушный хозяин и от нас с тобой прячется? Мешок забурчал в ответ что-то неразборчивое, затем вовсе стих на мгновение. Однако, когда рыцарь хотел вновь пнуть его, в этот раз размахнувшись сильнее, сидящий в мешке засвистел, очень тоненько и противно, словно там был комар, призывающий самку, просто очень крупный. Рыцарь отступил назад, где к самому краю болота жался редкий кустарник со спутанными колючими ветками, и присел, согнувшись, к самой земле, так что разглядеть его стало почти невозможно — словно черный большой камень оказался среди болот по чудесной прихоти судьбы. Мешок продолжал свистеть и слабо шевелиться, но вокруг было по-прежнему тихо. Свистун утих, и тогда странный звук неожиданно пронесся над гладью топей. Заунывный, вибрирующий, он был печален как предсмертный вздох и так же жуток. Казалось, он исходил прямо из сердца болот. Мешок дернулся от этого звука и замер, зато трясина напротив них качнулась, забурлила, и что-то большое, темное, жуткое стремительно понеслось в сторону берега, прямо к мешку и притворившемуся камнем не то рыцарю, не то дракону. Рыцарь чуть шевельнулся в такт вибрирующей земле и приподнял голову в чёрном глухом шлеме, чтобы открыть себе больший обзор. В его руке прямо из воздуха появилась булава, такая же черная и тусклая, как его доспех. Он медленно приподнял ее, чтобы рукоять удобно легла в латную перчатку. Бурление замерло от них в нескольких метрах. Мешок отчаянно задёргался, а тот, кто был в нем, взвыл горько и натужно. И вот тогда рыцарь вытянулся во весь свой немалый рост (казалось, ставший еще больше с момента, как он поднялся с земли), заслонив своей тенью и мешок, и участок болота, где из воды медленно поднималось жуткое Нечто. Из глубины воды вслед за тварью тянулись призраки с разорванными телами, побитые лица, лишенные человеческих черт, беззубо скалились или страшно смотрели на рыцаря пустыми глазницами. — Ну, здравствуй, — поприветствовал Нечто рыцарь и крепче перехватил булаву. Тварь повернула к нему плоскую голову, похожую на болотный холмик, и разом открыла глаза: все десять пар, расположенных где придётся, а еще раззявила пасть, захлебываясь мутной водой и тиной, и продемонстрировала кривые, острые как кинжалы зубы, натыканные в пасти в несколько плотных рядов. — Ты бы хоть щетку для чистки использовал, это просто неуважение какое-то, жрать кого-то такими гнилыми зубами! — недовольно прокомментировал рыцарь раззявленную перед ним пасть и, легко прыгнув на ближайшую кочку, оттолкнулся, а в самой высокой точке полета размахнулся что было силы и ударил чудище по макушке. Нечто взревело от боли и словно взорвалось — во все стороны вместе с брызгами полетели комья гнилой травы, тина, шлемы, части доспехов и кости, поднятые тварью с самого дна. Щупальца — длинные, узкие и покрытые ярко-зеленой слизью — взвились вверх и едва не достали рыцаря. Но он словно сам стал призраком: окрасился алым и, сложив пылающие адским огнем пальцы свободной руки в замысловатый знак, ударил огненной магией. Чудище в тот же миг вспыхнуло и завизжало, забилось от невыносимой боли, что причинял ей огонь, исходящий из самого центра открытой ладони рыцаря в горящих доспехах. Одно щупальце все же смогло дотянуться и ударило, сбив рыцаря с ног, ухватило за голень и потащило в болото, подняв вверх фонтан грязи. — Да ты совсем потерял совесть, — прошипел рыцарь себе под нос и прямо латной перчаткой, из которой выскочили вдруг настоящие когти, перерубил осклизлый отросток, затем брезгливо отбросил с ноги то, что осталось и билось теперь, сведенное предсмертным спазмом. — Единый, как такая дрянь вообще могла прийти тебе в голову! Рыцарь, продолжая сокрушаться себе в шлем, нащупал под ногами неровное дно, благо, что Нечто не смогло уволочь его далеко от берега, и осторожно поднял голову над водой. Но его встретила звенящая тишина. Лишь круги расходились на месте, где только что визжало Нечто, размахивая обожженными до черноты щупальцами. «Ладно, — подумал он, — хочешь играть в прятки, изволь». И разрешил сознанию проявиться в нулевом поле: сначала чуть-чуть, а затем, когда почувствовал, что на его огненный след из темноты понеслось озлобленное Нечто, проявил себя во всей сияющей красоте, подобающей Майа огня. Совсем рядом ядовитой отравой разлилась ненависть, которую испытывало Нечто. Гортхаур, а это был он, давно чувствовал, что в Мертвых топях завелось что-то мерзкое и со временем разрослось, питаясь своей и чужой злобой. Это место было насквозь пропитано смертью со времен битвы при Дагорладе. А еще переполнено болью и злобой, оставшихся от тех, кто принял здесь смерть от назгулов и небольшой горстки храбрецов, рискнувших выйти с ними плечом к плечу на бой с войском Последнего союза, которое превосходило их не менее чем в четыре раза. Этот отчаянный жест вызвал у союзных войск такой приступ бессильной злобы, что вся их ненависть разлилась в воздухе, а затем еще и преумножилась, поглощая негодующие души тех, кто пал здесь в честном бою, и оттого их злость была еще ярче, а отчаяние — еще горше. Оказалось, что горстка защитников Мордора, поначалу казавшаяся легкой добычей, оставила гнить в полях больше половины войска союзников. Досада, злость и ожесточение, помноженные на высвободившуюся энергию нулевого поля (одних только эльфов тут положили немерено), сконцентрировались в одной точке и породили ту саму тварь — мерзкое Нечто, что так долго пытался найти Гортхаур и не мог, потому что оно научилось хорошо прятаться. А там и болота поглотили косточки воинов, наползая на равнины Дагорлада, и Нечто все росло, таясь. Однако благодаря Эовин Нечто, влекомое голодом, забыло про свой страх. Слишком сладок был запах души назгула, слишком желанен. Нечто потеряло не только страх, но и осторожность, и этим воспользовался Гортхаур. Выманил тварь и теперь, стоя по грудь в темной липкой болотной воде, терпеливо ждал, когда Нечто вконец потеряет рассудок и бросится на него, чтобы сожрать. Гор почувствовал в нулевом поле давление одновременно с движением возле груди — запищал датчик движения, и осклизлое щупальце ухватило его за бедро, обвилось, змеёй, поднимаясь все выше, захватывая грудь, руки, и наконец добралось до самого шлема. Он не шевелился, позволяя ухватить себя как можно крепче. Нечто рывком выскочило над водой, с чавканьем подняв фонтан брызг и выбрасывая на поверхность вновь поднятые с самого дна остатки доспехов, землю и тину, яростно хлюпая зубастой смердящей пастью, и вот только тогда он позволил своему духу выйти за пределы нулевого поля. Все началось с маленькой искры в самом центре его сознания, что постепенно разгоралась, пока ослепительно-рыжим драконьим пламенем не вырвалась на волю, выжигая все у себя на пути, сметая границы нулевого поля и разливаясь жидким, жаждущим жертвы, настоящим огнем уже в реальном мире. Чудище зашипело и ослабило хватку, в тщетной попытке избавиться от черной фигурки рыцаря и тем спастись. Но было поздно — огонь, исходящий из сердца черного рыцаря, разлился вокруг, захватывая все больше пространства. Вода забурлила: огромные пузыри поднимались к поверхности, словно внизу под топями неожиданно разверзся вулкан или кто-то из шалости развел огромный костер и теперь так нагрел болото, что оно закипело. Нечто горело, визжа и сжимаясь в конвульсиях, вода бурлила, а Гортхаур наконец смог выбраться из вонючих объятий и, стоя по грудь в воде, молча ждал, когда все будет закончено. Наконец Нечто, превратившись в черный обгоревший клубок, с шипением рухнуло в кипящую воду. Гортхаур церемонно поклонился, и произнес: — Премного благодарен, за столь ум-м горячий прием. Правда, не ожидал. От приглашения нанести ответный визит, пожалуй, воздержусь. — И направился из остывающей воды на берег. Подошел к мешку, лежавшему безвольно и тихо там, где он его и оставил. Легонечко ткнул ногой, намеренно сделав надрез острым краем носка сапога, и отвернулся. В тот же миг из мешка выскочил, сверкнув лысиной и голыми ребрами, Горлум и, визжа, бросился наутек. Глупое существо думало, что вырвалось на свободу, и даже не подозревало, что в третьей четверти ягодицы оставлен маленький маячок, и теперь Горлум будет находиться под постоянным наблюдением спецслужб Мордора как ценный спящий агент, внедренный по предложению Кхамула в террористическую группу «Братство кольца». Гортахаур развел руки в стороны, рассматривая поврежденный доспех, который весь был в мелкую дырочку, с неудовольствием отметил, что промок до нитки, воняет тиной, и вообще в таком виде шляться даже по Мертвым топям — это занятие, недостойное гордого духа Огня (Трандуил увидит — опять издеваться будет, что Гортхаур за собой не следит и похож на Балрога). И уж тем более недостойно стоять в грязном виде перед очами десятка местных водяных майа и одной престарелой нежити. Потому без всякого сожаления Гор скинул с себя доспех, обувь, стянул мокрую тунику, следом брюки и все, что под ними было, и в таком виде с разбега нырнул в прокипяченную и от того очищенную теперь от заразы воду Мертвых топей. Где бултыхался, чувствуя в нулевом поле восхищенные взгляды и образы разнообразных желаний, которые так неосторожно транслировали местные майа, любуясь духом огня. В особенности зрительницы поражались, что он действовал в нарушение всех законов природы — где это видано, чтобы Майа огня с удовольствием плавал, да еще так ловко. Гортхаур нырнул и проплыл под водой, позволяя течению смыть тину и грязь с лица и волос. Вынырнул, разметав волосы по водной глади, чем привел даже старую нежить в восторг, а несколько русалок в состояние, близкое к эмоциональному шоку. Сделал пару кругов, демонстрируя хорошо развитую мускулатуру спины, плеч и торса. И разок даже сорвал бурные овации, когда отдыхая, перевернулся на спину, широко расставив в стороны длинные могучие руки. А потом просто вышел и повернулся к зрительницам лицом, позволяя рассмотреть себя в полной мере. В этот раз эйфорию, кажется, словили сразу все десять русалок. В трезвом уме осталась только болотная нежить, которая была подслеповата и к тому же стара, чтобы быть столь впечатлительной, но стоит отметить, что даже у нее кровь пошла носом. Внешний вид Гора все же был впечатляющим. — Да он лучше, чем Трандуил! — громкий шепот одной из майа подхватил ветер и донес до слуха Гора, когда он надевал свежепостиранную и просушенную с помощью магии огня одежду. — Дамы, вы только ему это не говорите, — усмехнулся Гор, и майя замерли, с ужасом понимая, что их только что обнаружили. — Мы с ним все же ум-м друзья, а друзьям не пристало ссориться по таким пустякам… И Гортхаур, отрубив нулевое поле, расхохотался в голос, потому что эмоции и бурные восторги разгоряченных майа о том, как дерутся обнаженные Гортхаур и Трандуил, в попытке выяснить, кто же прекраснее телом и сильнее физически, ярким цветным фейерверком взорвали нулевое пространство.