Король-техночародей и его убийца

Утренняя заря вызолотила пики Черных гор. Начинался новый день октября. В глубине Мордора осень уже вступила в свои права, разукрасив леса и дубравы яркими цветами. Но весь запад и север, а также отроги Черных и Изгарных гор, выжженные в результате парочки сотен больших и малых войн, не могли похвастаться красотой пейзажа. Порыжевшие пятна травы между скал, груды искореженного камня и металла, кое-какой кустарник, а дальше до самого Ородруина пустынное плато Горгорот под сеткой асфальтовых шоссе. И только закат да рассвет преображали эту землю, напоминая, какой она была когда-то. Айген потер глаза, в которые будто песком сыпануло, — бессонница давала о себе знать, притупляла концентрацию. Но он, вернувшись с рейда по болотам, не мог успокоиться, отчего снова прибегнул к маске ледяного короля. Кажется, это обидело Эовин еще сильнее, чем его предыдущие вспышки ярости, хотя он был отменно вежлив, испросил разрешения извлечь ее из доспехов и проводил до спальни. А сам до утра метался по комнате, пытаясь понять, что, балрог побери, случилось на болотах, и как ему теперь запереть Эовин, чтоб с ней не случилось чего похуже. Когда Эовин упала со спины дракона в болотную воду, Айген не испугался. Что может случиться с человеком в доспехах назгула за минуту? Но в следующий же миг зеленый значок, что она жива, просто исчез с вирт экрана его шлема (исчез, а не сменился на желтый или алый). И связь с ней не устанавливалась. Айген пытался до нее докричаться, призвал нулевое поле — без толку. Она словно бы пропала навсегда из их мира. Разумеется, в попытках связаться Айген не стоял на месте. Он воспользовался тросом, отдав второй конец Кхамулу и его парням, и спрыгнул вслед за ней в коричневую жижу, велев за ним не лезть, но тащить, когда он подергает за трос. В воде было пусто по первым ощущениям — никого живого. Электроника, направленная вовне, немедленно начала глючить, ну хоть системы жизнеобеспечения работали. Айген нырнул и смог нащупать тонущую под тяжестью доспехов Эовин вслепую, затем дернул за трос и их вытащили. Но в момент, когда они уже были у самой поверхности, Айген почуял в нулевом поле нечто странное. Нечто нехорошее — злобное, голодное и древнее, сразу спрятавшееся за своим щитом безмолвия от взгляда назгула. Что-то жило в этих болотах и едва не сожрало Эовин. Айген уверился в этом, когда она начала говорить что-то сумбурное про мертвецов в воде. Какие, к балрогу, мертвецы? Они истлели сотню раз за время, прошедшее с той битвы. Но говорить нормально сам Айген не мог. Гнев клокотал в нем — на самого себя, взявшего Эовин ночью в опасный рейд. Больше он таким дураком не будет. И с ней говорить бесполезно, запреты лишь провоцируют их нарушать. Поэтому Айген молчал. Нужно было написать донесение Гору, но Айген сначала дождался результатов от Настадрена, которому, если была возможность, доверяли допросы, где нужны были специальные препараты. Кхамул, как спец по биологии нелюдей, помог разговорить тварь, напавшую на них в болотах. Тварь оказалась Горлумом, постоянно лепетала что-то про «прелесть», и пока Кхамул пытался понять, как задавать вопросы, Владыка явился лично, забрал эту вонючую гадость и куда-то ушел. Так что ночь прошла в бесплодных и сумбурных размышлениях и бесконечной проверке маячка, встроенного в браслет Эовин, который она не снимала даже на ночь. Маячок показывал, что Эовин у себя в комнате и тоже не спит — ходит туда-сюда. Должно быть, испугалась, а он — заместитель бога здесь — не уберег. К утру, когда первые солнечные лучи разукрасили мрачный Мордор, маячок Эовин угомонился и остановился, а Айген принял одно из самых трудных решений в своей жизни. Девушка ему не принадлежит. Более того, она твердо и четко отказалась ему принадлежать, недвусмысленно отказалась и от прав на него. Он не может ее запереть, как бы ему ни хотелось. Значит, он будет оберегать ее, насколько возможно, станет ее хранителем, пока она не выберет… «Своего избранника», — правильно было бы сказать. Но думать об этом было горько, поэтому Айген сам себя поправил. Пусть выберет свой путь, а он утешит свою гордость тем, что даст ей возможность выбора и отойдет в сторону, когда нужно. Если нужно. Вечерней холодности Эовин ему не простила — ждала не в коридоре, а на улице — сидела прямо на ступенях крыльца на заднем дворе крепости, где они обычно бегали, и как будто нехотя кивнула на его церемонное приветствие. Айген, увидев ее покрасневшие от бессонной ночи глаза, запоздало подумал, что он снова дурак: она ведь тоже испугалась. Нужно было как-то утешить, но подходящий момент ушел. — Думаю, сегодня можно отложить пробежку, — предложил на пробу он. — Я чувствую твою усталость. — Свою чувствуй, — огрызнулась Эовин. Потом снова глянула на него и поправилась, удивительно напоминая сейчас лже-Эдвина: — В смысле все в порядке и нечего отклоняться от расписания, я отлично себя чувствую! Спорим? — Нет, прости, — Айген слегка поклонился, но, похоже, это разозлило Эовин еще больше. Она молча встала и побежала по кругу. — Нужно мышцы разогреть, — напомнил Айген, не двигаясь с места, но Эовин сделала вид, будто не слышит его. Усталость чувствовалась в каждом ее движении, в том, как она слегка забирала вправо, когда начинала терять концентрацию, но встряхивалась и упорно пыталась бежать вперед. Айген уже хотел прекратить это жалостливое зрелище, когда Эовин споткнулась и подвернула правую ногу, да так, что ее щиколотка почти коснулась земли. Айген сорвался с места, сделав невозможный по скорости рывок для обычного человека, и успел подхватить Эовин до того, как она пропахала носом каменную кладку двора. Замер, случайно уткнувшись лицом в ее пушистый затылок. О Владыка, она пахла солнцем и счастьем… — Маленькая лгунья, зачем ты меня мучаешь? — тихо прошептал Айген на черном наречии, понимая, что Эовин тоже замерла в его руках, а странная пауза затянулась сверх всяких приличий. — Отпусти меня, — проворчала Эовин, пряча взгляд. — Сама пойду. У меня ничего не болит. — Ты маленькая лгунья, — сказал Айген уже на вестроне, куда менее нежно. — И подвернула ногу. — Маленькая? — вдруг возмутилась Эовин. — Какая я тебе маленькая?! У нас я ростом с мужчину, да и возраст у меня к двадцати четырем годам, еще чуточку подождать, и буду перестарок. А ну отпусти! — Это ты серьезно сейчас? — уточнил Айген, который решил, что она над ним смеется. — Насчет отпустить? Конечно! — Эовин брыкнулась травмированной ногой и застонала. — Нет, насчет перестарка и роста? — Айген не сдавался, он чувствовал, что его вот-вот осенит. — Может, какому-то нуменорцу я и по пояс, — Эовин язвила, — да только нумернорцев теперь маловато осталось, все больше в легендах или в великих подвигах. А я вся в папеньку, даже Эомера догнала. Мне дядюшка при визитах женихов всерьез советовал пореже со скамьи вставать и говорить тонким голосом! И под платье рубашек побольше надевать, чтоб круглее казаться! Пацаном была бы лучше, а так товар-то залежалый! Может, я и лгунья, но не маленькая! Отпусти! Айген стоял, без труда удерживая эту рассерженную кошку, и пытался быстро составить список контраргументов, вот только слова совсем не шли на ум. Вдруг кольцо ожило и проговорило на весь двор голосом Гора: — Через час отправляетесь в Харад. Оба. Свяжитесь с Кирионом. Принцесса так удивилась, что перестала пинать Айгена по ребрам здоровой ногой и спросила: — А Харад — это куда? — Но как же я возьму Эовин в Харад, если она подвернула ногу и женщина там может появиться на улице только в сопровождении родственника мужского пола либо мужа? — вопросил Айген вслух, а затем продублировал в нулевое поле, но Владыка не ответил, поскольку такие мелочи явно были недостойны его внимания. Тогда Айген взглянул на притихшую Эовин: — Может быть, ты не хочешь в Харад? — А это где? — спросила она. — Я путаю Харад и Кханд. — Это на юге. Там довольно жарко, очень строгие правила насчёт женщин, а кроме лошадей и быков в качестве скота разводят верблюдов и олифантов. — Верблядов?! — поразилась Эовин, вызвав смешок у Айгена. — Очень хочу! — Сначала посмотрим, что с твоей ногой, — охладил её пыл Айген. — Клянусь, если б не прямой приказ Владыки, сидеть бы тебе в цитадели! Эовин сочла за лучшее промолчать, так ей, видно, хотелось куда-то поехать — может даже потому, что его компания надоела, просто в отличие от её родных он не пьёт и не требует от неё замужества. Айген понёс её в медблок, уточнив, там ли Настадрен. Медиконазгул оказался на месте. — Ну что, принцесса, показывай ногу, — по-доброму улыбнулся он, когда Айген усадил Эовин на скамью и встал столбом, скрестив руки, как памятник неодобрению авантюр. Настадрен стащил с Эовин обувь и носок, ощупал сустав и спросил: — Часто такое? — Бывает, — пожала плечами Эовин. — Даже не очень болит. Надо вправить и туго обмотать. — Я тебя не учу глазки строить, а ты меня не учи лечить, — засмеялся Настадрен и потянул ступню чуть вбок и на себя. Раздался тихий щелчок, и Эовин заулыбалась. — Все, типа. Дайте бинт, я сама. У меня такое бывает… — Сиди пока, — Настадрен встал и сунул Айгену банку. — намажь ей голеностоп, раз не ушёл. А ты, Эовин, попробуй сцепить пальцы рук в замок сзади, причём левую через верх, а правую через низ. Ага, вот так. А наоборот, чтоб правая поверх? А теперь растопырь пальцы любой руки и отогни их максимально от ладони назад. Ого, ничего себе. Ты в штанах же, выпрями ногу… да не эту, здоровую! Так вот, выпрями её и сидя подними прямую, как будто хочешь коснуться коленом носа… что, коснулась, серьёзно? Да у тебя увеличенная подвижность суставов! — Что это значит? — прервал его Айген, который все это время послушно растирал маленькую ступню Эовин и чуть не получил пяткой в нос три минуты назад. — У нее очень подвижные суставы, — пояснил Настадрен. — Вывихи будут частыми, но не слишком болезненными. Зато при должной тренировке она сможет хоть узлом завязаться, хоть из любых оков освободиться. Так, заболтался я. Вот тебе эластичный бинт, зафиксируй ей голеностоп, и все на этом. Три дня так походит и помажется, и все пройдёт. Я ушёл, у меня срочные дела! Айген поднял глаза, испытывая острое дежавю: он опустился на колено, чтоб удобнее было оказывать первую помощь, и ему хотелось продлить этот момент простого прикосновения, когда Эовин не злится и не кидается на него. Хотя куда больше боли он опасался обидных, злых слов: они ранили гораздо сильнее. Однако Эовин нашла, чем его удивить, и на этот раз: — Я не хочу сегодня ругаться, — вдруг сказала. Айген недоверчиво поднял бровь, но она уточнила: — И вообще не хочу, просто так получается, но сегодня особенно не хочу. Гор… В смысле, Владыка Гор показал мне прошлое. То, что случилось на болотах, когда там было поле битвы. Я видела, что случилось со всеми вами. Что сделали с тобой. Это же ужасно! И там были предки рохиррим, о Единый! Ужасно… Ей пришлось замолчать, чтобы стереть слезы. Айген же, как и всегда, услышал только последнее слово и зацепился за него. Очень аккуратно и тщательно обматывая ее ступню эластичным бинтом, Айген думал, что она видела его поверженным и не то что раненным, а почти что расчлененным, да еще и воочию наблюдала пропасть лет между ними. Что же, лучше сразу, чем мучиться… Но Эовин еще не закончила: — Я прошу у тебя прощения за моих предков! — сказала звенящим голосом она, как только смогла справиться со слезами. — Я принимаю прощение, но на самом деле это не твоя и не их вина. Всего лишь бой, в который они должны были вступить, повинуясь заключенному союзу, — ответил он, осторожно подбирая слова. Чтоб занять чем-то руки, одел ей на ногу ботинок, зашнуровал. — Это не бой, это бойня! — возразила Эовин возмущенно. — Ну тогда считай, что вроде как искупила их действия своими, когда пожелала избавить меня от проклятья, — Айген попытался криво улыбнуться. Утешать плачущих женщин он тоже не умел, особенно если плакали из-за него. — Знаешь, за все годы, что прошли с битвы при Форносте и объявления моего пророчества, ко мне иногда пытались попасть те, кто мог считаться «немужем», но никто из них в процессе не передумывал. Эовин опять собралась возражать. «Вот неугомонная, — подумал Айген. — Что проказит, что кается с одинаковым пылом. Интересно, что еще она будет делать столь страстно…» — и едва удержал неуместную ухмылку. Вместо этого предложил: — Давай лучше подумаем, как исполнить приказ Владыки? В Харад женщине без сопровождения и с открытым лицом нельзя. В глубине души Айген надеялся, что Эовин предложит ему изобразить ее мужа, и, как благородный рыцарь, он не станет отказывать. Но из гордости не стал предлагать этот вариант сам. Эовин, конечно, захотела большей свободы. — А я не женщина, — заявила, краснея. — Я оруженосец Эдвин, двадцать три года, здрассьте. Пришел посмотреть на драконов! И Айген все-таки захохотал, вспоминая их первое знакомство. Засмеялась и Эовин. — Могу надеть все те штуки, которые дурили даже тебя, — добавила. — Нет, не надо. Достаточно формы моргульской цитадели и волосы в хвост. А ощупывать тебя я никому не позволю, — Айген встал и протянул ей руку. — Опирайся. Попробуем пройтись до дежурного дракона. Если сможешь наступать на ногу и не страдать, полетим в порт. Ну а нет — не обессудь, останешься дома учить спряжения глаголов в черном наречии. — Я, конечно люблю черное наречие, особенно в твоем исполнении, — Эовин вдруг кинула на него совершенно взрослый и недвусмысленный взгляд, — но путешествия в твоей компании я люблю больше. И пошла, почти не кривясь и не припадая на ногу. Только по чрезмерно выпрямленной спине можно было понять, что дело не чисто. Айген коротко вздохнул. Его железная решимость выставить границы по линии «мастер-ученик», не вовлекаться, не прикасаться, не надеяться каждый день ржавела и осыпалась все больше. Когда это волшебное время закончится, он первый горько пожалеет. С другой стороны… Он осторожно потянул Эовин за руку, останавливая. И спросил, стараясь выглядеть спокойным: — Могу ли я просить дозволения отнести вас, принцесса, до дракона? Обещаю, никаких глаголов. Просто чтоб не перетрудить ногу, и в Хараде можно было погулять. Эовин хотела отказать, это было видно по ее лицу, она почти сказала «нет»… Но вдруг покраснела и прошептала: «Да». Айген же аккуратно подхватил ее на руки, вспоминая, как делал это смелее и грубее, полагая оруженосца мальчиком, даже как-то на плечо закинул. Ему будет что вспомнить следующую тысячу лет. Однако пока Айген нес Эовин на руках к дежурному дракону, она взяла и просто… заснула. Как в первый день знакомства — крепко, будто ребенок, устроив голову на его плече. У Айгена защемило сердце. Пока он раздумывал, что делать, с ним связался Кирион и сообщил, что выход в Харад откладывается на пару часов, и можно не спешить. Поэтому Айген отнес Эовин обратно в ее комнату (у него был доступ, как у главы концерна, ко всем помещениям), устроил на кровати, снял с нее обувь, написал записку от руки, что вылет откладывается, и попросил в записке же подождать его здесь либо на этаже в коридоре, когда Эовин проснется. Сам Айген сделал заказ в столовую — подумал, что надо взять с собой еды, ведь в отличие от него у Эовин отличный аппетит. Часть еды приказал доставить ей прямо в комнату. Затем пошел переодеться, поскольку Харад формально был нейтральным, и расхаживать там в мордорской форме не стоило. Он собирался сделать это на борту корабля, но можно и заранее, раз время некуда девать. Айген не мог припомнить такой ситуации, как до перерождения, так и после, чтобы ему приходилось задумываться над тем, что надеть. В прошлой жизни был ряд правил, как дозволяется ходить королю, и некоторые исключения, например, для похода, битвы, болезни. В бытность же назгулом Айген выбрал черное с серебром. Однако пару раз Владыка просил его выглядеть сообразно высокому званию, и с тех пор кое-что осталось. Орки принесли его старые костюмы, поскольку новые погибли вместе с комнатой и большей частью личных вещей. Теперь Айгену есть из чего выбрать, пусть и по моде тысячелетней давности. Айген старательно избегал простой мысли, зачем он вообще думает дважды о нарядах. Хотя ответ лежал на поверхности — ему хотелось нравиться Эовин. Возможно, будь тут Владыка Гор, он со своей обычной усмешкой сообщил бы Айгену, что желание нравиться и украшать себя нормально и присуще как женщинам, так и мужчинам, как эльфам, так и людям, и даже Валар и Майар не свободны от этой страсти. Однако Айген привык держать свои чувства при себе и вопроса в нулевое поле не задал. Достаточно того, что он срывался за этот месяц с небольшим чаще, чем за предыдущие сто лет, нужно взять себя в руки. Итак, одежда. Штаны можно оставить от мордорской формы, на них знаков различия нет. Тяжелые ботинки лучше сменить на мягкие сапоги, которые хорошо держат голеностоп и отводят влагу, самое то бегать по пескам в дневной жаре или ночной прохладе. Поскольку это Харад — на одежду там смотрят пристально, стоит выбрать самые лучшие ткани, чтобы к Айгену с Эовин лишний раз не приставали местные стражники. Значит, нужна недлинная камиза из белого тонкого шелка. Правда, такая есть только с серебряной вышивкой по подолу и рукавам, ну ничего, пойдет. Сверху — котта из плотного черного шелка, длиной до колен, и тоже с вышивкой «черное на черном». Внутренний слой котты на самом деле синтетический, он регулирует тепло- и влагоотведение. Следующий предмет — красно-черная куртка с высоким воротником, внутрь вшиты тонкие пластины брони. И уже поверх Айген надел укороченную черную кожаную кирасу (тоже с броней внутри), черные наплечники и наручи с чеканным рисунком. Последним предметом был пояс из двух полос шелка — красной и черной. Пояс следовало несколько раз обмотать вокруг талии и пропустить концы спереди через широкую круглую узорную пряжку, которая еще и дополнительно к эстетической функции защищала живот. Айген закончил и хмуро глянул в зеркало на всю стену. «Надо бы причесаться», — подумал он, вспоминая, как здорово смотрелись и держались косы, заплетенные рукой Эовин. Лучше его внешность не стала, скорей уж наоборот. Однако он, по крайней мере, выглядел достаточно благородно, чтоб соответствовать статусу главного назгула и короля над королями. Открыв дверь в коридор, Айген увидел, что Эовин уже ждет его там и тоже переоделась под оруженосца, даже стала выглядеть худее, и связала волосы в хвост. — Я прочла записку, поела и готова, — сказала она, улыбаясь беспечно. — Не боишься? — спросил Айген. — После случая на болотах? — С вами, мастер, я ничего не боюсь. Драконий навоз был пострашнее болот, однако ж вы и там меня спасли! — Эовин улыбнулась еще шире, но глаза были настороженными. Видимо, ждала подвоха с последующей отсидкой под замком. — Я обещал тебе награду за скалолазанье, — Айген перевел тему. — Но то, что я заказывал, еще не готово. Хочешь попросить что-то еще? Только, пожалуйста, помни, что сейчас у Владыки много дел, в которых я ему помогаю, и если ты потребуешь чего-то… — За что ты меня так? — хмуро спросила Эовин. Айген сбился, остановился, завращал глазами, не в силах выразить, что он имел в виду одной короткой фразой. — Ничего мне не надо, — припечатала принцесса. — Мы куда-то собирались вроде. Тогда Айген встал перед ней на колено прямо в коридоре и попросил прощения за неосторожные и необдуманные слова. Добавил, что никогда не думал о ней плохо, но в ее присутствии не всегда справляется с чувствами и дурно формулирует предложения. Поэтому не могла бы она просто сказать, чего ей хочется, чтоб было приятно. Вот тут Эовин опять покраснела. «Не чего, а кого. Тебя мне хочется, — подумала она с некоторой тоской. — И чтоб навсегда, а всякие черно-белые предубеждения и кое-чья гордость чтоб заткнулись наконец». — Встань, пожалуйста, — попросила; Айген сразу подчинился. — Вообще-то есть одна вещь, которую можешь мне дать только ты, и это не потребует от тебя практически ничего, — сказала, внимательно следя за реакцией. Его брови вздрогнули и округлились, но он молчал, так глядя на нее, будто все его внимание принадлежало только ей. — Твои волосы, — наконец проговорила Эовин, показывая на него. Дождалась, когда брови Айгена уедут по привычному маршруту вверх, и пояснила: — Немного, прядь или две. Я сплету из них тетиву для лука. — А… ты умеешь? — спросил Айген первое, что пришло в голову. Просьба Эовин опять поставила его в тупик, но руки уже вынимали короткий меч из ножен (он взял их два) и протягивали ей рукоятью вперед. — Погоди, — Эовин замахала руками. — Я ниже тебя, и мне лучше, чтоб ты сел. Так Айген, сам себе не веря, пригласил принцессу в свою спальню и послушно сел на стул рядом с зеркалом (в его прошлой комнате зеркала вообще не было, а здесь он не озаботился его снять, не до того было с его неугомонной «оруженоской»). — Мастер, а теперь не шевелись, — попросила Эовин чуть охрипшим голосом. — Я буду очень аккуратна, но вдруг пророчество сработает… Айген кивнул и глубоко вздохнул, прежде чем замереть в каменной неподвижности. Эовин покрутилась на месте, заметила брошенный гребень, которым он пытался причесаться каких-то десять минут назад и прихватила его. А затем собрала его волосы и стала их причесывать. Айген хотел спросить, зачем ей это, но вопрос умер на губах. Ему было слишком хорошо. Он только что получил доказательство (очередное, о Владыка!), что Эовин нравится к нему прикасаться — он видел ее взволнованное, сосредоточенное и радостное лицо, пока она осторожно разбирала его белобрысые лохмы, расчесывая каждую прядь. Потом осторожно отделила сколько-то волос, взялась за меч и не менее осторожно срезала их. Айген выдохнул — если она не хочет навредить и не злится, ее странная магия на него не действует, и поэтому никаких случайных падений и порезов не будет. — Косы заплести? — спросила преувеличенно спокойно, возвращая ему меч. Прядь волос же свернула кольцом и спрятала во внутренний карман куртки. Айген привстал, вкладывая короткий меч в ножны, и кивнул, не доверяя голосу. Тогда чудесный сон продолжился: она снова плела ему косы, иногда касаясь его головы, лица едва ли не с лаской. И ему хотелось, чтоб это длилось маленькую вечность. Еще Айген думал, что, возможно, Эовин согласилась бы с ним лечь. Она явно склонна к экспериментам и открыла для себя целый новый мир за пределами старого прогнившего дворца. Вот только самому Айгену этого мало. Он не хочет быть для нее просто «учителем», чтобы, вдоволь наигравшись, она оставила его. Он жаждет всего и сразу: страсти, верности, общения. Раньше он бы удовлетворился любовницей, которой он не противен, но сейчас он считал бесчестием опуститься до такого, причем в первую очередь для себя. Бесчестен тот мужчина, что пользуется юностью, неопытностью, восторженностью юной девушки и не подкрепляет это брачными клятвами. Все или ничего… — Одну, три или пять? — перебила его мысли Эовин. — Ну, кос в смысле. — Давай пять, так удобнее шлем надевать, — сказал Айген и соврал. Пять кос плести было дольше. Спросил, чтобы развеять опасную тишину: — Ты действительно сделаешь тетиву для лука? — Я, может, и лгунья, — проворчала Эовин, — но в таком врать не стала бы. Да, сделаю и покажу результат. — Разве тетивы не из жил делают? — спросил он, немного ожидая подвоха и сам не зная, какого и почему. — Да из чего угодно, хоть из пеньки и ремней, — Эовин отмахнулась. — Но вот эльфы делают из собственных волос, а у тебя волосы даже лучше, чем у эльфа. Я не ученая, объяснить не могу, зато на ощупь определю. Волосы очень крепкие, гладкие, веревка тоже хорошая получится, отвечаю! Но еще и чуточку тянутся, и если намокнут — не порвутся. Только сплести аккуратно, я правда умею. — Это же сложнее, чем вышивать, — удивился Айген. — Шить, вышивать, щипать корпию — это разрешенные для женщины вещи, в особенности для принцессы, — Эовин закатила глаза (Айген видел в отражении), причем очень знакомо, явно скопировала это у Кхамула. — А вот плести тетивы, делать кожаную сбрую — это ужас-ужас-ужас. Я уж молчу про стрелять из этого самого лука. — Но шить ты умеешь? — тут Айген кое-что понял про Эовин. — Умею, — вздохнула она. — Да и вышивать тоже. Ну, не люблю просто… Сидишь, как дура, в платье, и вышиваешь цветочки, или как Гил Галад Саурона побеждал, или лики Валар, которые явно иначе выглядят, чем их дозволено изображать. Скука смертная. Я однажды расшивала гобелен в наказание, так я там такого мелкими деталями навышивала со злости, у-у-у. Грима потом этот гобелен втюхал гномам как процент по кредитам, а они через пару месяцев, когда разглядели все срамные детали и надписи, со скандалом вернули, но я была кремень, дескать, я не я и корова не моя, сами навышивали втихаря и с больной головы на здоровую валят. Зато с тех пор от меня с вышивкой гобеленов совсем отстали. Айген рассмеялся, снова легко и по-мальчишески, а как отсмеялся, заметил: — До моего перерождения женщины Ангмара вышивали своим мужчинам боевые знамена и штандарты. Гобелены тоже, конечно, но знамена с личными гербами и сигнами были почетнее. — Знаме-ена… — протянула Эовин, враз став серьезной, как будто что-то вспомнила. — А твое знамя с буквой «А», да? И меч-перекладина? — Малый штандарт, да, — поправил ее Айген. — А большой — с драконом, который распростер крылья под буквой «А», и вверху корона. И еще куча деталей, которые я и сам теперь не помню. Я так и не заказал себе большой штандарт после перерождения. — А в библиотеке картинка найдется? — самым невинным голосом спросила Эовин, явно что-то замыслив. — Да, в одном из справочников по геральдике, — Айген глянул на нее с подозрением. Эовин как раз закончила плести последнюю, пятую косу. — Могу и больше кос заплести, но времени надо полдня, — сказала. — Зато потом держаться будет месяц. — Благодарю за твой труд. Но теперь нам к дракону, чтобы не опоздать, — Айген встал и церемонно поклонился. – У тебя без преувеличения золотые руки, но ты это старательно скрываешь. Эовин покраснела и, повинуясь его приглашающему жесту, вышла в коридор. Айген же шел следом и думал, что принцесса куда воспитаннее, чем пытается казаться, и что женившийся на ней будет счастливейшим существом, если она его полюбит. Знал бы он, что Эовин уже планирует расшить ему большой штандарт в подарок — ужасно бы удивился. Недолгий, но запоминающийся полет на драконе Айген превратил в небольшой урок. Взял анунаха, посадил Эовин вперед, сам пристегнул и, устроившись сзади, рассказывал, как править крылатым ящером. На драконе сидеть впереди было даже безопаснее, а вот сзади можно было и вылететь на крутом вираже. Но гораздо больше вопроса безопасности Айгена вдохновляла сама поездка — он склонялся над Эовин (всадник сзади всегда сидит выше, чтоб не попасть стрелой или пулей в переднего), держа свои руки на ее ладонях и объясняя, чем отличается управление драконом от езды на коне. Наконец-то его волосы им не мешали, и Айген все время находился от Эовин на расстоянии поцелуя, а она внимала ему всем своим существом и даже ни разу не заспорила: Айген научился ценить такие моменты, бережно хранил их в памяти и перебирал, будто драгоценности, в минуты сомнений. До замаскированного причала в устье Андуина они долетели за каких-то пару часов. Там их ждала неприметная шхуна Кириона, чтобы отвезти в Харад. И Айген порадовался, что Эовин не устремилась по сходням вперед него: наоборот, будто вернулась к роли оруженосца — и двигалась иначе, и вела себя прилично, даже почтительно. Дракона Айген отпустил обратно в Минас Моргул, только прихватил с собой мешок с вещами и едой. Уже на борту Айген обнялся с Кирионом, выглядевшим как настоящий пират: в волосы вплетены бусы, на голове шелковый черный платок, длинными концами которого можно скрыть лицо, а одежда будто набрана из трофеев. «Эдвину» Кирион тоже вежливо кивнул без всяких поклонов, но от Айгена не укрылся его взгляд: довольно восторженный и типично мужской, как у него самого. Волк волка издали чует. — О, брат, да ты приоделся, я на тебе красное лет восемьсот не видел, — без всякой задней мысли сказал Кирион, сдавая Айгена с потрохами. Правда, Эовин никак не отреагировала: она вообще, казалось, куда сильнее интересовалась парусами, пушками, абордажными крючьями и всем тем, чем девушке интересоваться не положено. Айген хотел пригласить ее в каюту поужинать, она давно не ела, но пока он формулировал приглашение, Эовин убежала смотреть, как поднимают якорь. Еще одним неприятным открытием стало то, как спокойно и запросто Эовин общается с Кирионом. Без вульгарности и панибратства, но с какими-то только ей и Кириону известными шутками. «Ну конечно. Они же ее легенду месяц поддерживали, спелись. Наверняка с остальными то же самое», — Айгену стало горько. Он чувствовал себя как человек, который проглотил целиком замороженную рыбину. И с ужасом понимал, что ревнует, хотя никто не дал ему ни малейшего повода, что дополнительно приносило ощущение собственного безнадежного идиотизма. Пока отчалили, пока вышли из устья реки — солнце закатилось. Ужинали втроем в капитанской каюте, и Эовин расспрашивала Кириона о его штандарте, а Айген молча на них пялился. — У меня коронованный рогатый скелет на черном поле, в одной руке копье, пронзающее алое сердце, а в другой песочные часы, — охотно рассказывал Кирион. — Ой, а что это значит? — изумлялась Эовин. — Честно говоря, я присочинил всякого, чтоб было пострашнее, — Кирион в замешательстве поскреб затылок. — Это потом уже придумали, что флаг означает смерть и пощады никому не будет. — Сердце лишнее, — вдруг заявила нахально Эовин. Кирион с ухмылкой поиграл бровями, мол, продолжай. Она развила свою мысль: — Алое сердце сейчас символ любви, а до этого было символом… гм… — тут она покосилась на Айгена и покраснела, — в общем, дамского филея. Задницы. Ох, я сказала слово «задница» в компании мужчин и меня не убило молнией валарской. Честно, я это в библиотеке вашей прочла, там книга про символику есть. В общем, какой-то такой флаг. Со странными намеками, во! Тут засмеялся даже Айген, почувствовавший себя чуточку отомщенным: пусть он и не красивый пиратский принц, но по крайней мере у него на знамени не задница с торчащим копьем изображена. Кирион же не слишком обиделся: наоборот, явно выдохнул, что Айген перестал сидеть с мрачным видом, и дальше разговор пошел свободнее. Кирион рассказывал Эовин про обычаи Харада, куда они плыли, Айген иногда комментировал: он тоже регулярно бывал в Хараде по делам Мордора. Эовин слушала, задавала вопросы, успевала есть и в итоге задремала чуть ли не на полуслове. Едва не упала лицом в тарелку, проснулась и сонно извинилась. Мужчины отдали ей каюту, пожелали спокойной ночи и вышли на палубу. — Будешь? — Кирион вытащил флягу. — Давай, — Айгену хотелось чего-то такого, дающего по мозгам, чего с ним не случалось пару тысяч лет точно. — Только нас же не возьмет. — Ром на «Сауроновке», — Кирион подмигнул. Они выпили, причем Айген, как старший, отпил первым. Горячая волна пронеслась по телу, от горла и вниз. — Не смотри на меня так больше, Ангмарец, — Кирион вдруг поднял руки с флягой. — Никто на твое не посягнет. А даже если б мы хотели, у нас нет шансов. — Я даже комментировать это не буду, — Айген сел и привалился спиной к фальшборту. — Слишком хороший вечер, чтоб припоминать вам ваши дурацкие розыгрыши и не менее дурацкие объяснительные. — Имей в виду, — Кирион слегка расслабился, сел рядом, снова протянул флягу; Айген взял. — Она сладкое очень любит. Я в прошлый раз привез пахлаву и щербет, так на ура пошло. — Буду иметь в виду, — Айген прикрыл глаза, вспоминая, как Эовин касалась его волос. — Спасибо.