Король-техночародей и его убийца

Часть третья. Коллективное исполнение вальса

— Признай, тебе это нравится, — Блондин, вальяжно устроившись на поваленном дереве, поднес к губам флейту и заиграл. Нарочито медленная, тягучая мелодия, рождаемая его дыханием, срывалась с кончиков пальцев, растекалась томной волной, змеилась вокруг, заставляя щеки Эллилин гореть, а сердце трепетать. Она сдалась, не в силах больше противиться его призыву, и запела. Сначала тихо и очень осторожно, будто бы пробуя мелодию на вкус. А когда Блондин, хитро щурясь, как огромный лесной кот, заиграл быстрее, все ускоряя ритм, — запела в полный голос, что слился с флейтой в сладком экстазе. Мелодия, подхваченная порывистым мартовским ветром, поднялась вверх, растворяясь в прозрачном воздухе, наполненном ожиданием весны, новой жизни и любви. Русса поморщился и вскинул голову — посмотрел сначала на своего друга, потом на эльфийку и недовольно буркнул: — Вы вообще в курсе, что мы на войну приехали? Тут люди гибнут, — он многозначительно обвел взглядом Эллилин и сидевших рядом с ней эльфов, — и, между прочим, не все эльфы переживут этот бой… Но эльфы его не слушали. Созданные Единым свободными от ограничений, которые более всего давят на людей — от смерти и необходимости продолжения рода, они всегда были слишком эгоистичны, чтобы обращать внимание на «сущие мелочи». Русса зло усмехнулся: люди, несмотря на многочисленные недостатки, нравились ему куда больше. «Считаете себя бессмертными и свободными, вольными достичь всего, что существует в вашем воображении и желаниях… Ну, что ж, похмелье будет горьким», — подумал он про себя. Блондин, почувствовав его настроение, остановился, так и не доиграв до конца. Мелодия резко прервалась, и очарование момента было разрушено. Эльфы Ривенделла и Темнолесья, сидевшие вокруг них, зароптали, но блондин вскинул вверх руку и громко произнес: — Наш рыжий хмурый друг говорит дело: не стоит отвлекаться, тем более что мы с вами и правда не развлекаться приехали, а помочь братьям нашим меньшим, то есть людям! Русса хлопнул себя рукой по лбу и приложил максимум усилий, чтобы не рассмеяться в голос. «Скажи, ты вообще в курсе, — мысленно спросил он у Блондина, — что меньшими братьями люди зовут животных, у-м-м, я сейчас правильно понял твой посыл?» Блондин кинул на него насмешливый взгляд, но комментировать не стал. Вместо этого поднялся, убирая флейту за расписной пояс ручной работы (который нелепо смотрелся поверх мятой и потертой кирасы), и вдруг замер. Глаза его подернулись поволокой, взгляд затуманился. Он смотрел на эльфов, но видел что-то иное, словно мог прозревать сквозь пространство или даже время. Русса насторожился: длинные мозолистые пальцы крепко обхватили рукоять меча, он тоже прислушивался, но ничего необычного уловить так и не смог. Поэтому просто наблюдал за другом, пока остальные эльфы вернулись к своим делам, совершенно не удивившись чужому ступору. Для бессмертных было в порядке вещей забросить дело, если вдохновение потеряно, лет на десять. Впрочем, военного искусства это не касалось, ибо эльф, который в бою вдруг захочет поиграть на флейте или изваять чего-нибудь, лишится головы. Около часа назад отряд в составе двух потасканных наемников и кучки свежих эльфов, а также одной голосистой эльфийки уже отбил одну атаку и, окрыленный победой, осмелился сделать вылазку к противнику, где тоже имел некоторый успех, развить который не удалось. Однако Русса постоянно был начеку: в нулевом поле постоянно проскакивало что-то зловеще-тревожное и непредвиденное, доставляющее много беспокойства. Надо сказать, что они с Блондином выбрались в эту вылазку не столько от скуки или от нечего делать. Друг рыжего изнывал от приступов отцовской тревоги, и, честно говоря, Русса впервые разделял его чувства. Потому что в этот раз спираль событий завернулась так лихо и туго, что даже ему, привыкшему к превратностям, которые подкидывала судьба (чтобы не расслаблялся), временами становилось страшно. Отдельным пунктом в «тревожном списке» шел факт, что в этот раз Рыжий сам поучаствовал в роли Единого и выпустил на дорогу судьбы «Черного лося». Однако, несмотря на то что Рыжий всегда продумывал свои действия на несколько ходов вперед, неожиданностей избежать все же не удалось. И каждая новая вводная меняла ландшафт событий, приводя все, что изначально виделось четким и стройным планом, к неуправляемому хаосу. В какой-то момент Русса перестал бороться с судьбой и просто поплыл по течению. Тогда, к его удивлению, неожиданности перестали сыпаться как из рога изобилия, а прогнозы стали точнее. Прямо сейчас он ничего не чувствовал в нулевом поле, кроме собственного смутного беспокойства, однако, его друг, обладая каким-то странным нюхом на неожиданные события (Русса давно это заметил) выглядел как охотник, почуявший добычу. Русса подсел к нему и осторожно — так, чтобы другие не услышали, спросил: — Что ты вдруг увидел? Ум-м, поделишься? Блондин сосредоточенно ковырял острым кинжалом старую кору поваленного дерева, на котором сидели, и молчал. Русса сделал еще один заход: — Ну хоть намекни, если сказать не можешь. Блондин все так же молча убрал кинжал за пояс к флейте (и как только там все держалось? Не иначе как клеем «Момент»). Русса подумал, что так и не дождется ответа, и еще разок прислушался к нулевому полю, стараясь зацепить даже самые низкие всплески энергии, но Блондин, вдруг вздохнув тяжело и, как показалось Руссе, безнадежно, спросил: — Скажи, как далеко ты мог бы зайти ради спасения сына? Русса одарил Блондина внимательным взглядом и пожал плечами. Они оба замолчали, каждый думал о чем-то своем. Русса с содроганием вспоминал Дагорлад и, по-честному, без напускной бравады или лишнего и неуместного в данном случае оптимизма, страшился того, что случится через месяц. События были слишком непредсказуемыми, чтобы оценить риск, и его пугало именно это. По-настоящему, до внутренней дрожи, тяжелых ударов сердца, мокрых ладоней. Он думал, что слишком тесно и глубоко связал свою судьбу с людьми, поэтому сам в какой-то мере стал человеком, переняв их настроения и даже саму способность испытывать глубокие чувства. Блондин вновь вытащил кинжал и выглядел так, как будто ради единственного сына готов рискнуть собственной жизнью немедленно, пока вертел оружие в руках, то играя с весом и раскручивая кинжал на ребре ладони, то пропуская длинное острое лезвие между пальцев. Крутанув его в руке в очередной раз, он подкинул кинжал вверх и поймал за острие голой ладонью. Русса в неподдельном удивлении вскинул красную бровь и уставился на капельки крови, которые выступили на ладони Блондина и, сойдясь, медленной струйкой покатились по желобку, остановились на кончике кинжала. Прежде чем первая капля упала, Русса, подставляя открытую ладонь произнес: — Клятвы на крови самые крепкие. Какой клятвы от меня ты ждешь и что готов предложить взамен? — Если со мной что-то случится, будешь беречь моего мальчика как собственного! — Блондин улыбаясь раскрыл ладонь и кинжал полетел вниз. — Если умру, то заберешь себе что нашел в Темнолесье, все равно воспользоваться не сможешь. Русса поймал кинжал, и его ладонь окрасилась чужой кровью. Блондин перехватил его руку и сжал с усилием. Кровь Руссы, темнее и гуще, смешалась с алой кровью Блондина. Русса усмехнулся по-мальчишески задорно, в глазах мелькнули красные огоньки занимающегося пожара. — На кой ляд мне то, чем я не смогу воспользоваться, ум-м? Блондин только плечами пожал и раскрыл пальцы, отпуская. Рука Руссы вспыхнула ярко-алым огнем, едва не опалив руку Блондина. Это длилось всего лишь мгновение, и другие эльфы, занятые своими делами, даже не заметили. Русса провернул острие между пальцев, не менее ловко, чем ранее Блондин, и вернул абсолютно чистый кинжал своему другу. Блондин, натянуто улыбаясь, подхватил кинжал и, встав с места обратился к остальным: — Нам пора, ведь скоро сюда придут орки. Надо вернуться к воротам и встретить су… масшедшие машины достойно. Русса понял, что друг хотел сказать «встретить судьбу» (а вовсе не «сукины», хотя этот менее пафосный вариант понравился рыжему больше). Понял и то, что Блондин сам себе предсказал возможность собственной гибели. В груди Руссы, невидимо чужому глазу, все ярче разгоралось первородное пламя, дарованное ему в силу рождения. Судьба в очередной раз бросала вызов, он не мог не принять его. Чуть отстав от остальных, Русса дождался, когда с ним поравняется Эллилин, и обратился к ней вроде как между делом: — Знатная у тебя подвеска, эльфка. Подарок? — Да, — коротко отвечала она, пытаясь бочком обойти неожиданное двухметровое препятствие. — Не так скоро, — Русса усмехнулся и подхватил ее под руку. Эльфийка было дернулась, но он лишь схватил крепче, практически вдавив ее в свою подмышку. — Ты в своем уме? — Эллилин неподдельно нервничала, с тревогой поглядывая в сторону Блондина. — Ум-м, боишься, что ревновать будет, а сама носишь чужие подарки, — не отставал Русса, все больше замедляя шаг и пропуская вперед остальных эльфов. — Этот амулет передается от матери к дочери! — возмутилась Эллилин. — Что за чушь ты несешь! Сам своего друга ревнуешь! — Я несу возмездие во имя Рохана и погибель э-э-э, — Русса запнулся, а Эллилин от удивления открыла рот и даже остановилась, так была ошарашена бессмысленностью его слов, — и погибель его врагам, во! — наконец вспомнил Русса, и пока эльфийка стояла с приоткрытым ртом, пропустил всех эльфов вперед, а сам нагнулся к ней и зашипел в самое ухо на черном наречии, заставив ее взгляд помутнеть, а лицо приобрести совершенно идиотское выражение. — Не отрицай, он тебе нравится, и сильно нравится, у тебя к нему чу-у-вства, — шипел Русса, и от его слов в голове Эллилин рождались такие образы с Блондином в главной роли, что ее бросало то в жар, то в холод, — И ты ведь наверняка расстроиш-ш-шься, если он безвременно покинет этот мир, ум-м? Эллилин завороженно кивала головой, на глаза у нее даже слезы навернулись, когда она увидела как вражеские стрелы (штук двадцать сразу) воткнулись в широкую грудь Блондина, а потом уруки (не меньше пяти точно) страшные, с уродливыми мордами, кромсали его огромными мечами, а он смеялся им в лицо и плевал кровью, продолжая сражаться даже раненым (и истыканным стрелами), а потом… потом… она увидела как под ноги Блондину кто-то кинул шар, и тот вспыхнул ярким огнем, затем раздался оглушительный взрыв, и Блондина не стало. Эллилин остановилась, прижав руку к бурно вздымающейся груди и сделав пару мощных вздохов, затем ухватила Руссу за шиворот и прошипела (что характерно, тоже на черном наречии) ему прямо в лицо: — Говори, ч-что делать! Русса аккуратно отцепил ее руки и, склонившись совсем низко к ее уху, потребовал: — Как останешься одна, выброси подвеску, а Блондину скажи, что потеряла в битве, и если он сможет ее вернуть, ты ему… — ДАМ, я дам ему в награду все, что попросит, — очень твердо и уверенно сказала Эллилин. И глядя перед собой слепыми глазами, сорвала с груди подвеску и швырнула ее в сумрак, а потом быстрым и очень решительным шагом припустила вперед, туда, где во главе отряда шел Блондин, негласно выбранный эльфами в качестве лидера после первой же битвы: за острый ум, стратегическое мышление и воинские умения, оценить которые смогли все в полной мере, когда небольшой отряд эльфов под его предводительством разбил уруков и орков, превосходящих их раз в десять точно. Русса проследил за Эллилин настороженным взглядом и пристроился в хвосте отряда, прислушиваясь к чужому разговору, но ничего нового или интересного для себя не услышал, поэтому просто молча шел до самых западных ворот, где находилась канализация крепости Хорнбург, через которую импровизированный партизанский отряд эльфов и отправился на разведку, а заодно устроил вражескому войску проверку на прочность. Эльфы оказались прочнее. Сначала эльфы, рассаженные Блондином по веткам близлежащих деревьев, дырявили бочки с водой, пускали под откос обозы с провизией и с помощью пращи закидывали дрожжи в кусты, служившие восставшим биороботам сортирами. А когда к обеду из Изенгарда кто-то из старших и чуть более смышленых уруков додумался пригнать Ортханский огонь, стали развлекаться тем, что стреляли огненными стрелами прямо по бочкам с порохом. Тут уже Русса тоже не выдержал и примкнул ко всеобщему веселью. Бочки, как и оказавшиеся рядом с ним повозки, телеги, палатки и даже деревья радостно и шумно взрывались, горели черно-зеленым огнем, нещадно чадили, а в конце непременно занимались красно-оранжевыми всполохами, чем радовали глаз и создавали уютное тепло. К занимавшемуся костру подходили любопытные орки, где их методично с помощью стрел «деактивировали» эльфы, все также рассаженные по веткам. С дерева можно было не только метко и бесшумно попасть, но и помочиться на труп, что Русса предлагал эльфам уже раз пять, правда, примера отчего-то не подавал. И теперь усталые и довольные эльфы возвращались обратно, делясь впечатлениями и прямо на ходу сочиняя про себя байки. Наконец отряд благополучно дошел до коллекторов, где, перебравшись через стену, Блондин отправил всех отдыхать и велел собраться здесь же через пару часов. Но не все уруки были так глупы, как про них думали эльфы и даже Блондин, который, кстати, совсем не смотрел по сторонам, потому что все его внимание было приковано к Эллилин (вот что видение близкой смерти делает!). Всю дорогу она шла с ним рядом и даже не вырывалась из объятий, а только смотрела подозрительно влюбленным взглядом, и когда он вслух заметил, что у нее на шее нет амулета, улыбнулась, призывно облизывая губы, заглянула ему в глаза и прошептала: «В бою потеряла! Но если кто-то сможет вернуть мне мое сокровище, то я в долгу не останусь». Взгляд Блондина стал острым, хищным, а зрачок поменял цвет с голубого на золотой, но Эллилин испуганно моргнула, и наваждение исчезло. Тем более, что блондин приобнял ее крепче и с лукавой улыбкой спросил: «Значит, сокровище потеряла?» Эллилин кивнула, а он, все так же хитро улыбаясь, сощурился и азартно предложил: — У семейных реликвий нет стоимости, для владельца они бесценны… Думаю, будет справедливо, если тот, кто найдет твой амулет, сам назначит за него цену? Эльфийка, отчего-то уверенная, что найти ее амулет невозможно и она действительно потеряла его в бою, а вовсе не выкинула в лесу часом ранее, согласилась. В мыслях она усмехалась глупости Блондина и одновременно в красках (а также звуках и запахах) представляла, что он может попросить. Ну а Русса, довольный собой, наблюдал за оживлением, которое охватило Блондина, стоило только Эллилин сказать, что она потеряла сокровище и в обмен на него готова на многое. «Ну и тяга к сокровищам! Любопытно, кто же ты такой на самом деле, друг мой заклятый…» — подумал он и опять отстал от отряда, остановившись рядом с пустыми бочками, что стояли у самой стены. Дождался, когда небольшая площадь опустеет, и прислонился к стене, забарабанил длинными пальцами по холодному щербатому камню, заглядывая в нулевое поле. Введенная им переменная — амулет — дала ход новым событиям. Он отчетливо видел, как украшение было найдено поисковым отрядом орков и как эти самые орки шли за ними по пятам, ничем себя не проявляя, до самого коллектора, и теперь остановились и устанавливали маячки, чтобы к вечеру, когда с новыми обозом, доставят Ортханский огонь, напасть с тыла. Русса резко оборвал ритм и открыл глаза. Прошипел, усмехаясь: — Почти поймал! С каждым разом ты прячешься все лучше, — и рядом с ним от стены отделилась тень. Кто-то в темной одежде, с темной тряпкой, намотанной на лице так, что были видны только белки глаз, с достоинством поклонился, принимая похвалу. — Полагаю, Гудбранд и Феридир уже здесь? Его собеседник кивнул и стянул с головы тряпку — под ней обнаружился Кхамул, улыбающийся и довольный, как огромный змей, только что задушивший как минимум олифанта. — Да, Гудбранд успел вовремя. И Ангмарец тоже здесь, хоть ты и отослал его по делам в Восточную долину. — Ни секунды без оруженоски не может, да? — губы Руссы растянулись в недовольную линию, но глаза искрились весельем, и Кхамул, видя это, немного расслабился, отвернулся, тоже пряча улыбку. — Хорошо. — Русса кивнул сам себе, — Арагорна ты нашел? Кхамул коротко наклонил голову и, чуть задумавшись, добавил: — Я не смог бы найти сам. В Арвен, кажется, сильна кровь древних… Русса нетерпеливо взмахнул рукой, прерывая его: — Не стоит об этом, сделал и молодец, теперь о ваших задачах… — Русса замолчал и отправил Кхамулу в нулевое поле мысли-образы, а когда передал все, что хотел, велел напоследок: — Пусть Арагорн станет целью Гудбранда, а ты отвечаешь за Леголаса, и я лично спрошу с тебя. — А Блондин? — уточнил Кхамул. — Его оставь мне. Теперь иди. — Русса вскинул голову, прислушиваясь к едва различимым шорохам за стеной, а когда повернулся обратно, рядом кроме телеги и каменной стены ничего не было. Он довольно хмыкнул, едва удержавшись, чтобы не рассмеяться в голос, и тоже покинул площадь. Блондин ждал его возле погреба нетерпеливо пристукивая ногой, а завидев, нахмурился и сердито буркнул: — Я уж подумал, что ты решил сбежать, как только почуял опасность! — Я ничего не чуял, — усмехался Русса, — ни опасности, ни… сокровищ, — он заговорщицки подмигнул своему другу, а тот кинул на него быстрый настороженный взгляд, но сделал вид, что не расслышал. У западной стены, где были водосточные трубы, что-то с грохотом разорвалось, и Блондин на время позабыл обо всем, и про вековые обиды на Руссу, и про сокровище Эллилин, которое еще пару мгновений назад ему так хотелось найти — и не столько ради самого утерянного амулета, сколько ради награды. Мысль, что он сам мог назначить цену, то есть попросить взамен все, что пожелает, воодушевляла его. Блондин не в первый раз подумал: глуп тот, кто считает, что только материальные ценности имеют в этом мире значение. Есть нечто большее и куда более желанное для истинного ценителя сокровищ. Например, подаренный любимой женщиной поцелуй или данное другом слово могут значить куда больше всех сокровищ мира. Ну а в том, что амулет он так или иначе получит, Блондин был уверен — драконы всегда находят сокровища, это их дар и проклятие одновременно. Но раздался взрыв, и все мысли Блондина разлетелись в разные стороны, как крепостная стена, под которую сообразительные орки заложили взрывчатку — тот самый Ортханский огонь. Первым у стены оказался Арагорн, как и положено истинному королю. Рядом с ним тут же материализовался Гудбранд, в этот раз, замаскированный под дунэдайн (подумаешь, что куртка, наручи и поножи, уж не говоря про перчатки, сделаны из странной ткани, казалось, пожирающей любой свет, настолько тусклой и невзрачной, и сапоги из чешуйчатой кожи — какого, нафиг, дракона, что вы! А уж про меч или странный арбалет, пристегнутый к поясу, даже говорить не стоит, тоже мне невидаль, меч из мифрила или арбалет, плюющийся плазменными шарами — пить надо меньше! Вам все показалось!). В общем, Гудбранд был более чем подготовлен к «внезапной» атаке, тем более, что Кхамул в точности передал ему координаты предполагаемого взрыва, а Русса сегодня был как никогда точен в своих расчетах — видимо, общение с людьми сделало и его человечнее, и когда речь зашла о его единственном друге — Блондине, от души постарался и сделал все, чтобы один молодой эльф не остался круглым сиротой (ведь о матери Леголаса ничего не было известно). Поговаривали, что маменьку единственной дитятки Трандуил испепелил (ну или сожрал, тут народные слухи были богаты на разные вариации), следуя древней брачной традиции своего рода. Другие сплетничали, что Трандуил после памятной битвы при Дагорладе так сильно изменился, как будто его подменили, как если бы его личность, словно шкуру, надел кто-то другой. Разумеется, доказать хоть что-нибудь из многочисленных слухов никому еще не удалось, а особо болтливых Трандуил показательно карал. Читатель, особенно вдумчивый, наверняка помнит, что Трандуил даже не видел мать Леголаса на трезвую голову — так хорошо он в ту ночь погулял на празднике. А вот ребенка забрал не раздумывая. Свою кровь он почуял еще до того, как спустя девять месяцев и одну неделю, в темной, сырой и промозглой октябрьской ночи всадница прискакала к воротам его замка и оставила на земле корзину с сопящим младенцем. Но вернемся к крепостной стене, где Гудбранд тенью следовал за Арагорном, Кхамул за Леголасом, а для верности с самой высокой башни их прикрывал некто лысый в черном, но с красным, развевающимся на ветру шарфом и со снайперской винтовкой — между прочим, запрещенной Валар. Но кому до этого сейчас есть дело, если злобный Пендальф в погоне за властью устроил восстание биомашин, которые теперь штурмовали Хорнбург, грозясь перебить все население Эдораса и близлежащих деревень, укрывшееся в этой крепости. Так что Русса (то есть Владыка Гортхаур) разрешил назгулам в этот раз не церемониться и использовать запрещенное договором оружие. Во-первых, случай особенный. Во-вторых, Пендальф первый начал. Ну и в-третьих, Гору важно было посмотреть, смогут ли сгустки плазмы стать эффективным средством против восставших машин, так как по его подсчетам, в верности которых он ни капли не сомневался, в конце марта намечалась большая битва, в этот раз уже за Мордор, и опробовать оружие в боевых условиях казалось отличной идеей. Вот почему Феридир метко стрелял, прикрывая спины братьев. В общем гвалте и взрывах среди мелькающих людей, эльфов и орущих орков вперемежку с перекошенными мордами уруков, ярко-голубые плазменные шары оставались незамеченными, что весьма радовало Руссу. И рыжий так увлекся, что потерял из вида Блондина, а когда опомнился, выругался покруче Айгена — так что сам Айген в нулевом поле вздрогнул и чуть не попался на глаза Эовин, но успел вовремя прикрыться уруком, которому свернул шею (голыми руками и исключительно от неожиданности, не желая быть пойманным на месте). Эовин пробежала мимо, так и не увидев того, кто только что спас ее от неминуемой гибели. Русса нашел Блондина взглядом и ругнулся еще раз. В этот раз вздрогнули все назгулы, а Феридир вообще целую очередь выпустил из винтовки, так велик был гнев Руссы. Тем временем Блондин, видимо, решив, что бессмертен (вообще Русса вначале подумал, что Блондин крайне ох… мелел и ссу… с ума сошел, и только потом уже — что его друг по какой-то причине счел себя неуязвимым), кинулся в самую гущу событий. Там, в пылу битвы, среди отходов и бьющих в небо фонтанов из поломанных канализационных труб, смешались роханцы, ополченцы из разных племен и эльфы. Арагорн с горящими глазами, забравшись на стену, вещал что-то о справедливом суде Единого и призывал всех к последнему бою. Гном из королевского рода Дурина яростно размахивал топором, тщетно пытаясь зацепить как можно больше орков. Леголас азартно орал гному: «Уже тридцать два, неудачник!» А мимо Блондина со скоростью ветра пронеслись два подозрительно знакомых человека: один — вылитый змей, а второй, почему-то полуголый, размахивая топором и сверкая телом, расписанным татуировками — такими живописными, что увидишь раз и ни с кем не перепутаешь. Пока Блондин соображал, чтобы это все значило, и откуда здесь взялись назгулы, где-то под ним раздался очередной взрыв, и его как тряпичную куклу подбросило в воздух вместе с каменной кладкой, людьми, эльфами и орками. Прямо в полете он сгруппировался и, свернувшись клубком, камнем полетел вниз — туда, где среди расколотых стен и покореженных труб поднимался огонь — ярко-красный, вздымавший свои огненные стрелы в черноту ночи, пытаясь достать до самого неба, на котором не было видно ни одной звезды, готовый поглотить все вокруг: защитников, нападавших, крепостную стену и потом весь мир. В глазах Руссы отразились всполохи огня: он собрался, призывая внутренние ресурсы, взывая к Единому, и пожелал от всего своего огненного сердца, чтобы время остановилось, чтобы в этот раз он все успел. Слишком глубокой была рана, которую оставил ему Дагорлад, когда он сам едва не развоплотился, и только промыслом Единого не лишился своих детей. В той битве ему во всем не хватало времени, каждый раз буквально пары ударов сердца, и он дорого заплатил за свою нерасторопность: озверевши эльфы, растеряв всю свою «внутреннюю красоту», показали истинное лицо (оно оказалось ничуть не лучше, чем у боевых орков или уруков) и терзали его «детей», едва не убив самого младшего — Телимата. От нахлынувших воспоминаний глаза Руссы полыхнули огнем, вся фигура подернулась зыбким маревом, и пальцы левой руки сами сложились, собирая на кончиках пальцев его единственное желание — в этот раз успеть везде. Сквозь искаженное человеческое лицо проступили очертания истинного облика Владыки Гортхаура. Когти с глухим звуком сомкнулись… и все вокруг остановилось! Остановились воодушевленные Арагорном роханцы с открытыми ртами, из которых так и не вырвалось ни звука, и с занесенными мечами. Плазменный шар, запущенный метким выстрелом Феридира, замер в воздухе в паре метров от своей цели — колеса тарана, который приволокли орки, чтобы сделать дыру в стене еще больше и окончательно уничтожить защитников крепости. Замер меч Арагорна — он сам так и не успел завершить удар, защищая Эллилин, и голова урука все еще была у того на плечах. Застыла Эллилин, которая еще в лесу после разговора с Руссой поняла, кто такой Блондин на самом деле, заглянула в свое сердце и решила, что готова на многое, чтобы помочь тому, кого вдруг полюбила, даже если это ее собственный противный король. Она как раз бежала к Блондину, но вынуждена была остановиться, отражая атаку на молодого светловолосого эльфа. Тетива на луке этого самого эльфа — Леголаса — натянулась, но стрела так и не отправилась в свой полет, чтобы попасть в глаз огромному уруку. А Блондин прямо над ними замер в воздухе, раскинув руки широко и свободно, словно собирался взмахнуть ими, как крыльями. Огонь успел только лизнуть его плащ, но пока не добрался до него самого. И в этом замершем мире раскаленным докрасна углем, яркой искрой, алым отблеском занимающейся зари метался Русса. Он побежал вдоль стены, подхватил веревку, по которой карабкались нападавшие орки, и тряхнул ее так, что они посыпались вниз перезрелыми плодами. Добежал до Кхамула и один край этой веревки обвязал вокруг него. Побежал дальше, теперь к Гудбранду, и закрепил второй край веревки на нем после чего продолжил свое стремительное движение и без тени сомнения спрыгнул вниз, в самый центр пожара — где безжалостное пламя распростерло свои огненные объятия и приготовилось пожрать очередную жертву — Блондина, а заодно испепелить и всех, кто был на крепостной стене. Русса краем глаза увидел, как орки над ним дернулись, он глянул наверх — время, отпущенное ему, закончилось, и все вокруг тут же пришло в движение. Раздались крики, завыли орки, засвистели стрелы. Голова урука слетела с плеч, а Эллилин, спасенная Арагорном, успела помочь Леголасу, снаряд Феридира и стрела Леголаса поразили цель. Раздался новый взрыв, и Кхамул по инерции дернулся, ища выход. Стена под ним пришла в движение и на глазах начала разваливаться. Опустив глаза, он с удивлением обнаружил на себе веревку и тут же дернул, проверяя, привязана ли она. А когда увидел — да, привязана, вот только каким-то чудом к Гудбранду, и тот стоит на неповрежденном участке стены — тут же черной тенью метнулся в сторону от взрыва, загребая за собой Эллилин и Леголаса, оказавшихся рядом. Они полетели в черноту ночи. Навстречу им с противоположного края стены, по случайности не поврежденной взрывом, побежал Гудбранд, прямо на ходу накидывая свободный край веревки на остов кладки, показавшийся ему достаточно крепким. Веревка дернулась, и Гудбранд, чертыхаясь на чем Мордор держится, успел упереться ногами в остов и не позволил опрокинуть себя следом в темноту, куда только что спрыгнул Кхамул вместе с отчаянной эльфийкой (Гудбранд видел, как она сражалась, и оценил) и Леголасом. Арагорн, очень вовремя пробегая рядом, вцепился Гудбранду в плечи и со всей силы потянул на себя, не позволяя слететь со стены. Вместе они смогли остановить падение, а потом поднять Кхамула и его «пассажиров» — перепуганную эльфийку и крайне удивленного Леголаса, который, даже болтаясь над пропастью, умудрился послать несколько стрел и попасть в орков внизу, а когда вылез и почувствовал под ногами твердую почву, первое что сделал — нашел глазами гнома Гимли и проорал ему: «ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ, ВЫКУСИ, БОРОДА!» Русса, невозмутимо стоя в самом центре огня, сжал кулаки и открыл рот, делая глубокий вдох, вбирая в себя пламя. И оно, послушное его воле, действительно сникло, опало. Вся его фигура снова подернулась зыбким маревом, поплыла в волнах нестерпимого жара, а Блондин оглянулся по сторонам, высмотрел невредимого Леголаса и только тогда соизволил глянуть вниз, где в самом эпицентре взрыва, с удивлением обнаружил не пожар вовсе, а одинокую фигуру, черную, огромную, заслонявшую собой весь обзор, из груди которой вырывался настоящий огонь, яркими всполохами перекидываясь на рыжие волосы, причудливо вздымавшиеся вверх, словно языки пламени на ветру. Блондин, падая, изумленно смотрел вниз, потеряв над собой всякий контроль и тогда сквозь его лицо на мгновение проступила настоящая драконья морда с золотой чешуей, длинной и узкой, красиво переливающейся в свете затухавшего пожара. Русса как раз в этот момент задрал голову вверх, от увиденного поперхнулся огнем и от неожиданности со щелчком захлопнул рот. Унявшийся было пожар, больше никем не сдерживаемый, полыхнул с новой силой. Блондин приземлился на ноги рядом с Руссой и пробормотал, пряча истинное лицо: «Как неловко-то вышло…» Ну а Русса, снова посмотрев на своего друга оценивающим взглядом, сделал вывод, что, похоже, спасать кое-кого и не надо было, зря только оба нервничали. Поэтому велел пламени полыхнуть со всей силы (уж огненному элементалю драконьего племени огонь точно не повредит) и, ухватив Блондина за шиворот, потащил к темнеющей дыре, пока на них стена не обрушилась. Они вывались наружу и остановились прямо перед отрядом орков — две зловещие и очень внушительные по размеру фигуры, все еще объятые пламенем и нещадно чадящие гарью. Орки тоже замерли, с пробудившимся в механических мозгах ужасом всматриваясь в черных призраков. Русса и Блондин переглянулись и, недобро скалясь друг другу, вскинули мечи наизготовку. Сверху раздался зычный голос Арагорна, вновь призывающий роханцев и эльфов не терять веру в победу и еще что-то там про рассвет, в который непременно придет Митрандир. Два огненных рыцаря — черный и белый (на самом деле оба были ярко-алыми от окружавшего их пламени) не пожелали слушать пафосные речи (тем более о противном Пендальфе, и чего он так простому народу нравится) — просто бросились в самую гущу битвы. Восставшие машины были быстрее любого человека — механизм безотказно сработал и в этот раз. Едва из пролома в стене появились две антромофорные фигуры, объятые огнем, они тут же были идентифицированы как враги и приговорены к уничтожению заложенной программой. Встроенный искусственный интеллект гибридного тролля, который был слеплен наполовину из живого организма, а на вторую — из электроники, за доли секунд проанализировал сигнал от внешних датчиков и отправил соответствующую команду руке, которая вскинулась вверх, занося боевой молот, но удар так и не завершила. Человек, может, и был бы обречен на верную гибель от руки меха-тролля, потому что двигался медленно и соображал в разы хуже, чем самый простой искусственный интеллект. А вот настоящий огненный дух, по силе сопоставимый с Валар, и древний дракон — элементаль огня и металлов, к тому же редкой, почти исчезнувшей породы Золотых, точно были покруче, чем самый продвинутый тролль, даже с последним обновлением всех трех ядер процессора. Дракон злобно зыркнул, одновременно с тем как рука тролля пошла вверх, набрал в грудь воздуха и утробно зарычал, извергая из себя пламя. Тролль сгорел почти сразу, даже пепла от него не осталось — так король-дракон был разъярен происходящим, а еще самую чуточку расстроен, что ему пришлось раскрыть свою истинную природу хитрому духу огня, которого он хоть и считал за «друга», все же не без оснований опасался, совершенно справедливо полагая, что, выдав свою тайну, будет теперь уязвим. Поэтому срочно требовалось сделать что-то такое, что вернуло бы их к паритету и он снова смог бы чувствовать себя если не в безопасности, то хотя бы на равных. И это уже второй раз за последние полгода! В общем, несчастный тролль и два десятка орков пали невинной жертвой бессильной ярости дракона. Рыжему тоже досталось, но так как он был огненным элементалем, то не пострадал, только вынужден был перекинуться в свой настоящий облик: Русса пошел трещинами, словно был глиняным горшком и из него, как из потрескавшейся скорлупы, вырвался наружу огненный силуэт, разрастаясь на глазах и покрываясь черной броней из тусклого, необычно темного металла, который отливал багровым цветом, словно доспехи были покрыты запекшейся кровью. На голове огненного духа выросла огромная шипастая корона, сделав его не просто большим — пугающе огромным. Он медленно отвел руку, закованную в перчатку, в сторону и со скрежетом сжал кулак, который тут же полыхнул ярким пламенем — настоящие черные когти проступили сквозь металл перчатки и сомкнулись, высекая искры. Прямо из пламени на глазах изумленных орков с одной стороны, людей и эльфов на стене — с другой, соткалась рукоять булавы из такого же черного и тусклого металла, как и доспех. Огромный черный рыцарь, объятый пламенем, тут же крепко сжал ее, и движением, неуловимым для человеческого глаза, но заметным для ИИ восставших машин, одновременно с движением руки вверх сделал шаг в сторону нападавших. Его удары — тяжелые, размашистые — сразили еще несколько десятков орков, чья скорость реакции была чуть хуже товарищей и они, вместо того чтобы броситься врассыпную, остались на месте и тупо глазели как огромная черная тень, полыхавшая по контуру настоящим огнем, взметнулась и в один огромный шаг оказалась рядом, чтобы обрушить на них всю свою огненную мощь. Саурон скосил желтый глаз, исподтишка наблюдая за золотым драконом. Тот все еще был, очевидно, не в духе. К праотцам отправились еще трое троллей новой неизвестной модификации, оснащенные крупнокалиберным оружием, и дюжина обычных рядовых орков. Саурон хмыкнул и почувствовал странное давление слева. Чутье не подвело — прямо на него, скрываясь в тени разрушенных стен (если странные, порывистые движения, напоминающие походку перебравшего забулдыги в придорожной таверне, можно было засчитать за попытку в скрытность) стремительно двигался Олог-хай тоже новой модели, еще и в доспехе, очень напоминавшем назгулий, но сделанном куда более топорно, и за собой он вел с десяток уруков и не менее пятидесяти орков. Олог-хай, почувствовав, что его обнаружили, чуть замедлил ход и замигал глазами, явно передавая что-то остальным машинам. Сигнал был незнакомым, и Саурон чуть склонил голову прислушиваясь: встроенный в шлем ИИ сигнал перехватил, но расшифровать быстро не смог — по экрану бежали незнакомые значки, и канал тоже был на неизвестной частоте, с таким он еще не встречался. «Звездочет, — обратился Саурон к Телимату по интеркому, его низкий голос вибрировал от предвкушения чего-то нового, и в тоже время в интонациях прослеживалось раздражение, что рассчитать новую вводную он не смог и теперь столкнулся с чем-то незнакомым и непредвиденным, — отследи передающий центр наших новых друзей, да и расшифровать тоже было бы неплохо…» Предательский выстрел из плазменной пушки последовал со спины, и Саурон пропустил бы его, если бы не дракон. Золотая молния пронзила пространство, напоследок огрызнувшись огненным плевком себе под ноги. Испепеляя зазевавшихся орков и сметая все на своем пути, дракон бросился вбок. За спиной Черного властелина разлилось настоящее золото: ослепительное, жаркое, нестерпимо сверкающее настолько, что все живые, кто находился рядом, вынуждены были зажмуриться или отвернуться. Даже Саурон, охнув, закрылся рукой, и тут же что-то большое и очень мощное, дыша жаром, уперлось ему в спину, схватило за плечо и потянуло за собой, в нулевом поле зарычал знакомый баритон, не терпящий возражений: — Давай-ка обратно в Руссу перекидывайся, там Гэндальф прибыл, еще его нам не хватало для полного счастья! И Саурон послушно перекинулся, даже не спросив у своего друга-дракона, откуда тут взяться вездесущему старику (с двойной «с»), и не привиделось ли это в пылу битвы. Теперь посреди поля, спина к спине, стояли двое рыцарей в опаленных доспехах, перепачканные сажей, как трубочисты. Они ошалело смотрели, как прямо на них несутся машины. Саурон повел плечом, словно поправляя тяжелые доспехи, и прямо из воздуха на лице соткался черный глухой шлем, увенчанный шипастой короной, на открытые участки кожи с тихим шелестом наполз тусклый металл. Вместо булавы в руке появился меч. Сквозь черный визор на бегущую орду, не отрываясь, смотрели два глаза — желтые, немигающие, словно два куска янтаря, готовящиеся поглотить несчастных мух. Стоявший к нему спиной на задних лапах дракон тоже принял человеческий облик и небрежным движением откинул плащ, освобождая руки. Вскинул мечи наизготовку и, блестя золотыми глазами, злыми и голодными не меньше, чем у его товарища, криво усмехнулся. Первых нападавших каждый из них встретил с широкой и искренней улыбкой, как дорогих гостей, чей приход так приятен радушному хозяину. Грязно-белый плащ взметнулся крылом хищной птицы, весело пропела сталь свою смертельную песню, рассекая воздух и с шипением вгрызаясь в синтетическую плоть врагов, на бледное лицо Блондина брызнула черная кровь. Олог-хай, пропустив свой отряд вперед, приостановился, с опаской наблюдая за рыжим, но его это не спасло. Рыжий призрак смерти, пусть и без бледного коня, так же как и Беловолосый призрак войны даже не вспотели, пока разделывались с первой партией нападавших (вообще должность Войны раньше была за Айгеном, но наш печальный рыцарь был занят прямо сейчас, прикрывая за…мечательную во всех отношениях девушку). Русса, на ходу рассекая мечом очередного орка, в два широких размашистых шага, разбежался, набирая скорость, а потом прыгнул, по кошачьи упруго и неимоверно высоко, взметнувшись пожаром над головами противника. И уже на подлете к Олог-хаю собрался в изящном пируэте, словно позволяя троллю полюбоваться на свою смерть, и замерев над его головой на один удар сердца, размашисто рубанул, снося тому голову одним махом. Дальше все пошло быстро. Машины, потеряв головной центр управления, просто метались по полю, представляя собой легкую добычу. А когда Рыжий и Блондин, наконец утолили свою ярость и жажду крови и остановились, переглядываясь желто-золотыми лучами, от которых у рядом стоявших роханцев и даже орков в глазах от страха потемнело, раздался взрыв — и рыцари исчезли, окутанные темным туманом. Так родилась легенда о великом подвиге двух неизвестных витязей, что пали героической смертью в битве при Хорнбурге, ценой собственных жизней остановив вероломное нападение врагов на коллектор и сточные трубы. Арагорн лично рассказывал об этом подвиге, скромно умалчивая о собственных заслугах (за него старался народ — в песнях, сагах и героических балладах). А еще эти два очень героических рыцаря обучили искусственный интеллект вражеских машин бояться, но об этом как-нибудь в другой раз. Мы же с вами, дорогой читатель, точно знаем, что ни Блондин, ни Русса не пострадали, в отличие от сотни-другой орков и пары десятков уруков, которых эти двое положили, переполненные полученным зарядом бодрости (согласитесь, не каждый день драконы видят Майа за работой, а Майа последний раз видели живых разумных драконов около десяти тысячелетий назад, причем в другой галактике, и давно считали их вымершей расой). Хорошенько порезвившись на территории противника и внеся вклад в общую победу над восставшими машинами, наши друзья чуть не спалились второй раз. На рассвете на помощь роханцам действительно прибыл Пендальф, весь в белом, сияющий и как обычно с высокопарными речами, что он всех спасет вот прямо сейчас. Русса и Блондин, завидев знакомую фигуру в плаще, переглянулись и рысцой, стараясь не попадаться ему на глаза (все больше огородами), пробрались обратно в крепость, где затаившись среди развалин, наконец, смогли спокойно поговорить. — Что планируешь теперь делать? — перешел в наступление Блондин, сверкая голубыми глазами, сквозь которые через раз проступало золото настоящего драконьего глаза с узким черным зрачком. — Да ничего, — отмахнулся Русса. — Зря ты так психовал, вон, даже моя клятва тебе не понадобилась. — Это не ответ! — возмутился Блондин, едва удерживая лицо, так нервы сдавали. — Мне надо понимать перспективы! — Ум-м, в таком случае у тебя есть мое слово, что я не воспользуюсь знанием во вред тебе или твоему сыну, к тому же он теперь вроде как мой крестник, или как там это у людей называется. Считай, породнились, — Русса церемонно поклонился, а Блондин замер и пялился на него, пытаясь прочитать хоть что-нибудь по бесстрастному лицу. — И ничего не попросишь взамен? — спросил он недоверчиво щурясь. — Отчего же… — Русса обезоруживающе улыбнулся и протянул раскрытую ладонь. — Вот тебе моя рука и моя дружба, и еще просьба помочь с Ангмарцем… и другими тоже. И отдать Леголаса на обучение к нам, а то знаешь, староваты мы с тобой за ним скакать, пусть, что ли, сам всему научится — целее будет… Блондин с осторожностью принял руку, но сжал сильно, скрепляя так уговор. — Тебя интересуют интриги и дворцовые перевороты? — уточнил он. — Я в этом плох, ты же знаешь, а вот ты… — улыбка Руссы стала лукавой. — И потом, не можешь победить… — Возглавь, — усмехнулся Блондин, затем ощерился: — А Леголаса зачем тебе на обучение? В назгулы не отпущу, даже не предлагай! Русса сделал сложное лицо и церемонно проговорил: — Я же объяснил тебе все, — он поднял горящий взгляд, и золотые зрачки встретились с огненными, но в этой битве не могло быть победителя, ибо силы равны. Поэтому Русса опять расплылся в обезоруживающей улыбке, позволяя королю-дракону сканировать его в нулевом поле и всем видом показывая, что нет ни подвоха, ни двойного дна у его намерений. Он вновь протянул руку: — На каникулы можешь забирать Леголаса к себе. Но обучение пусть пройдет по полной. Согласись, умея все то, что назгулы, твой парень целее будет! — Хорошо, — неожиданно согласился Блондин, — но на каникулы он будет приезжать с тем белобрысым назгулом, с которым они так лихо дрались в горах, и ты лично прикажешь своему сыну, как его там… — Телимат, — подсказал Русса. — Пусть будет Телимат, — кивнул Блондин, — так вот, ты накажешь ему лично, чтобы он следил за моим мальчиком и охранял его! Постоянно! На том наши друзья и сошлись, и каждый считал себя победителем, а вовсе не проигравшим. Однако оставалось еще одно дело, о котором Блондин тут же сообщил Руссе: раз уж им обоим удалось выжить, не мог бы Русса помочь ему найти одно сокровище? Блондин был уверен, что оно где-то в лесу, но Русса пообещал, что сделает подвеску ничуть не хуже прежней и что Эллилин точно останется довольна, а шастать по лесу и крепости в опасной близости от Пендальфа — затея весьма поганая. Чтобы не привлекать внимания, они решили разделиться и покинуть крепость по одному, а потом встретиться в условленном месте. Блондин уехал первым, а Русса щелкнул пальцами, соткал себе из воздуха плащ и неспешным шагом направился в сторону основной башни, где, никем не замеченный прошел мимо залов, наполненных взбудораженными людьми, миновал оружейную и спустился в подвал. Там у ничем не примечательной двери его ждал Кхамул, который отступил на шаг, почтительно пропуская вперед высокую фигуру, закутанную в плащ. — Сколько у меня времени? — поинтересовался Русса и стянул капюшон, принимая свой истинный облик Майа огня — Гортхаура. Кхамул уставился на кольцо, выводя план здания и снимая показания с датчиков движения, прошипел на черном наречии: — Не более десяти минут в сокровищнице, а кузницу мы с Гудбрандом освободили от посторонних, и вы можете там оставаться хоть до первых петухов. Гортхаур кивнул и, улыбаясь, переспросил: — И как рано поют петухи в Рохане? — А когда надо? — деловито уточнил Кхамул и тут же предложил: — Если очень надо, могут вообще не пропеть. — Это лишнее, — Гор едва сдерживался, чтобы не засмеяться в голос, и только последствия в виде рухнувших от его смеха стен остановили его безудержное веселье. В груди у него клокотало пламя, а в крови разгорался огонь, он весь был наполнен предчувствием приключения (и открытий!), и это было лучшим средством для поддержания духа огня — лучше сна, чужого обожания, достижений фармацевтической промышленности и даже лучше огня Барад Дура. Гортхаур побродил немного по весьма скромного размера сокровищнице и остановился перед единственным запертым сундуком — едва посмотрел на замок, как тот глухо щелкнул в тишине. Гор взмахнул рукой, и крышка, скрипя, открылась, показав россыпь разных монет, какие-то украшения, корону и пару кубков, что лежали на самом верху. Гортхаур запустил руку с черными когтями вглубь и, пошарив немного, ухватил за тонкую ножку и вытащил наверх серый и невзрачный кубок. Покрутил его в руках, придирчиво разглядывая со всех сторон, а потом и вовсе прикусил край и задумчиво пожевал, пробуя на вкус. Судя по улыбке, которая заиграла на резко очерченных губах, он остался доволен. Затем походил еще немного между сундуками и наконец остановился перед одним, но не стал открывать крышку, а стащил с гвоздя над ней не то сбрую, не то странное нашейное украшение, усыпанное крупными полудрагоценными камнями, среди которых нашелся и нужный ему камень — бечет (агат), ровно такой же, как был в украшении Эллилин. Гор тут же отковырял черным когтем подходящий по размеру камень и в сопровождении Кхамула покинул сокровищницу незамеченным. С кузней все было еще проще. После тяжелой битвы все были заняты, разгребая завалы, помогая раненым или просто переводя дух. Поэтому никто не обратил внимания, что в старой кузне у северной крепостной стены всю ночь горел огонь, а Гортхаур, обливаясь потом от стоявшего в кузне невыносимого даже для него жара, разделся по пояс, нацепил толстый кожаный фартук, сначала измельчил кубок и какие-то металлы в порошок, затем долго перемешивал их с чем-то, после чего плавил, ковал, и основательно перековывал, вновь измельчал, смешивал и так пока, наконец, не остался доволен тем, что создал. С первыми петухами в кузню попытался войти Кхамул и сразу же отступил, не сумев стерпеть жара. Гор вскинул на него взгляд и взмахом руки отпустил. Когда солнце взошло, кузня оказалась пустой и даже печь остыла, исчезла зола, а инструменты были разложены по своим местам, словно и не было там никого.

Часть четвертая. Медленный придворный танец

После битвы при Хонбурге, когда основные силы армии никому не подконтрольных биороботов были разбиты, дороги стали наводняться людьми, что стремились уйти как можно дальше от войны. Все только и обсуждали новости, что не за горами финальная схватка между объединенными войсками людей и эльфов, под знамена которых встали Гондор, Рохан, и, говорят, даже сам Митрандир (ставший нынче не просто волшебником, а целым белым магом), и силами зла под предводительством самого Саурона. Поговаривали, что была и третья сила — те самые восставшие биороботы, которые вообще действовали сами по себе, но кто-то усиленно распускал слухи, что они тоже под властью Саурона. Простым людям это было безразлично, поэтому большинство тех, кто не участвовал в войне (на любой стороне), просто собрали свой нехитрый скарб и двинулись на юг и восток, как можно дальше от основного поля битвы, ведь своя рубашка, как известно, ближе к телу. А эти ваши волшебники, доблестные рыцари, потерянные короли (про одного такого тоже поговаривали, намекая на возвращение истинного повелителя Гондора) и силы зла сами как-нибудь между собой разберутся. Вот и тракт, ведущий из Хельмовой пади на юг и юго-восток, из пустого и очень опасного для одинокого путника всего за пару дней превратился в оживленный, по которому каждый день проходили сотни людей (но по-прежнему очень опасный — или затопчут, или ограбят). Поэтому никто не обратил внимания на затерявшихся в этом потоке двух, судя по мечам на поясе, воинов, которые, лениво перебрасываясь колкими фразами, неспешно двигались между повозок, пеших и конных путников всех видов, сортов и мастей. Блондин в поношенном сером плаще и мятой кирасе с филигранным рисунком явно эльфийской работы остановился напротив таверны с новенькой надписью на синдарине, гласившей: «Одинокий приют», и несколько раз перечитав название, зашелся громким смехом, чем привлек к себе внимание товарища. Всадник в черном плаще тоже остановился, из-под глубокого капюшона, скрывавшего его лицо, раздался тихий смешок, и низкий глубокий голос спросил: — Они что, даже перевести не в состоянии нормально? Какой еще одинокий приют? Блондин отсмеялся и, хитро скосив глаза на черный капюшон, предложил: — А давай зайдем? Рука черного всадника, затянутая в черную перчатку, отбила рваный ритм прямо по шее облезлого и по виду страдающего от голода серо-белого коня. Черный вскинул голову в сторону своего собеседника и все с тем же смешком уточнил: — Так вот в чем было дело. У тебя там встреча. Блондин отвернулся, пряча улыбку. Теперь из-под капюшона раздался театральный вздох: — Ну что ж, я понимаю, зачем тебе это нужно, но мне-то… — Не набивай себе цену, — отвечал ему блондин, направляя коня прямо к воротам, — и не устраивай сцен. Уж если тебе и вправду того не хотелось бы, я даже за все сокровища мира не смог бы затащить тебя сюда, — фыркнул, — значит, и тебе там что-то нужно… Черный всадник откинул капюшон, под которым оказался рыжеволосый мужчина, потрёпанный богатой на приключения жизнью, что отражалось в глубоких складках у рта и читалось в морщинах вокруг живых и неестественно молодых глаз, которые очень выделялись на обветренном и грубом лице. Он остановился на мгновение, словно прислушиваясь, а потом пришпорил коня, догоняя своего спутника. В таверну они вошли вместе. «Одинокий приют» встретил их запахами оструганных досок и свежего пива, готовящегося мяса и тихими разговорами посетителей, сидевших за новенькими столами, которые украшали разноцветные скатерти. После гула толпы и шума повозок, когда наши путники даже друг друга иной раз не слышали, приятная атмосфера, располагающая к отдыху, показалась им обоим глотком кристально чистой воды, о чем блондин тут же сообщил своему товарищу. — Как здорово, что все так устроилось, да? И что кое-кто имеет удивительный дар убеждения, — блондин поиграл темными прямыми бровями, — это ж надо было, чтобы бандиты так легко и так дружно воспылали любовью к ближнему и отказались от своего притона, простите, приюта в пользу сиротки и ее матушки, да? — Ничуть не сложнее, чем найти в старой таверне бумаги на землю и нотариуса, а еще мешок с золотом, — в тон ему отвечал рыжий, не поворачивая головы, — только ты зря со мной тут болтаешь, тебя ждут за дальним столиком справа, и карман потайной проверь… Блондин, бросив короткий взгляд в спину своего товарища, умудрившегося оказаться впереди, хотя только что был рядом, похлопал по нагрудному карману и улыбнулся, нащупав там аккуратную коробочку. «Ты сделал подвеску? — удивление блондина в нулевом поле было искренним и почти граничило с обожанием, отчего рыжий на мгновение натурально просиял и, кажется, даже стал сильно моложе, а может, просто солнце в окно так светило, — я могу предположить где ты раздобыл бечет, но металл… она ведь говорила про палладиум!» «Не только ты владеешь редким даром, — скромно кивнул рыжий, — только мой талант не искать сокровища, а создавать их. Однако ты заставляешь даму ждать…» Упрашивать блондина не пришлось. Он, прижимая руку к карману, словно опасался, что убери сейчас, и коробочка исчезнет, направился к столику у окна, где сидела Эллилин, размашистым, можно сказать, победным шагом. Солнце вновь выглянуло из-за туч и сунуло лучи в окна, отчего светлые волосы красотки, распущенные по плечам, вспыхнули золотым облаком… Розовые губы эльфийки изогнулись в улыбке, когда она, хитро поглядывая на блондина, спросила, уверенная в своей победе: — Ну, кто-то признает сегодня своё поражение и сдастся на милость победителя? Блондин с тяжелым вздохом сел напротив и, поймав ее руку, галантно поднес к губам, но так и не поцеловал. Внимательные голубые глаза блестели азартом на бледном осунувшемся лице столь ярко и вызывающе, что улыбка на губах его собеседницы дрогнула, и это не укрылось от блондина. Еще раз вздохнув, он наклонил голову и едва различимо произнес: — На милость победителя я бы не рассчитывал… Он развернул ее ладонь и накрыл второй рукой. Прохладный метал приятно остудил разгоряченную его прикосновением кожу, и лицо эльфийки изменилось. Не веря себе, она отняла руку и раскрыла сжатые блондином пальцы. На ладони лежала ее утерянная подвеска или настолько похожая копия, что даже она не могла распознать замену сразу. Эллилин опустила глаза, губы сжались в плотную линию. А потом она, золотой молнией метнувшись через маленький столик, ухватила блондина за грудки и поцеловала. Жадно, жарко, чувственно. Так, что блондин, перехвативший было ее запястья в попытке высвободиться, ослабил свою хватку и застонал, сам не веря, что смог одержать победу над этой неистовой воительницей. Рыжий, стоял к ним спиной у стойки и, очевидно, не мог видеть происходящего, но отчего-то именно в этот момент улыбнулся и мысленно пожелал блондину побольше сил, затем подхватил свой заказ и направился в отгороженную ширмой самую темную часть зала, где рядом с очагом сидел высокий темноволосый мужчина в плаще с глубоким капюшоном, сейчас небрежно откинутым на плечи, и задумчиво курил трубку. Рыжий поставил на стол два стакана, кувшин с молодым, терпко и сладко пахнувшим домашним вином и, ногой отодвинув себе стул, присел напротив. — Знал ли ты, Арагорн, что наш милый-милый друг Митрандир не просто готовил тебе замену, а, похоже, сам метил в короли, — без лишних предисловий начал разговор рыжий. Арагорн пожал плечами, все также задумчиво покуривая трубку. — Что-то поменялось с тех пор? — уточнил он, хотя уже знал ответ. — У нас с тобой ничего не поменялось, — от улыбки рыжего кровь стыла в жилах, и Арагорн мысленно поздравил себя, что умеет выбирать не только друзей и союзников, но и сторониться опасных врагов. Рыжий же продолжая улыбаться, сладким, как борщевичный мед, голосом продолжил: — А вот Митрандира ждут сюрпризы, и один другого будет неожиданнее!