Король-техночародей и его убийца

5 марта 3019 Т. Э. Саруман побледнел и с неподдельным удивлением уставился сначала на Гудбранда, а потом на стазисный саркофаг позади него. Темноволосая женщина в саркофаге слабо пошевелилась, словно ощутив на себе взгляд волшебника. Гудбранд отвлекся, а Саруман тут же украдкой осенил себя охранным знаком, самым сильным, на который только был способен. Но возмущенное нулевое поле все равно передало его эмоции Гудбранду и Настадрену. Гудбранд резко повернулся, а Настадрен оторвался от пульта управления саркофагом и тоже посмотрел на Сарумана. Пауза затянулась. Волшебник неразборчиво пробурчал что-то себе в бороду, Настадрен, который сидел к нему близко, разобрал только «Пендальф… Балрог… отсохший член… Бездонная гкхм…» Вновь повисла нервная тишина, нарушаемая лишь монотонным гулом техники да пищанием датчиков, которые отслеживали показания жизнедеятельности женщины, заключенной в саркофаг, что казался хрустальным гробом всем присутствующим. Гудбранд повел плечом и, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, решил спросить что-нибудь нейтральное у Сарумана. Например, какая нынче погода стоит в затопленном Изенгарде, можно ли там плавать, или вода еще холодна, и вообще, давно ли волшебник был в Валиноре и какие там новости из Реввоенсовета? Но вместо этого, сам не понимая, отчего, произнес (наверное, на языке вертелось, уж больно всем назгулам любопытно было, вот и прорвалось коллективное бессознательное сквозь нулевое коллективное же поле): — Так вы, Саруман, говорите, знакомы с нуменорской царевной? — Царевной? — моргнул Саруман, и напряжение, разлитое в воздухе, стало не только давящим, а каким-то неловким, как будто в густой кисель воткнули гриб неприличной формы «Весёлка обыкновенная». — Ну да, — Гудбранд сдаваться не привык, и раз уж все равно сказал, решил идти до конца, — наша гостья же ходячий справочник по нуменорским королям и королевам, вон сами посмотрите, какой геном… — Я знаю какой у нее геном, Йаванна с ней постаралась, уж так постаралась, прямо как для себя делала, не то что в прошлый раз с генами Глорфиндела… — А что она делала с Глорфинделом? — насторожился Настадрен, и Саруман, понимая, что сболтнул лишнего, замолчал. — Да, действительно, а что там с Глорфинделом сделала мать всех чудовищ Йаванна, ум-м? — поинтересовался кто-то за спиной Сарумана, и волшебник непроизвольно весь сжался, враз уменьшившись в размере чуть ли не до хоббита, потому что вкрадчивый голос Владыки Гортхаура не предвещал ничего хорошего. — Ничего! — на последнем слоге голос Сарумана дал петуха. Старик откашлялся, согнулся так, что волосы закрыли лицо. На назгулов и Гортхаура, чья проекция застыла над палантиром, установленным на столе рядом с пультом управления, уставились черные глаза, недобро и нечестно мерцающие сквозь седые спутанные патлы. — Ну, на нет и суда нет, — подозрительно быстро согласился Гортхаур. Назгулы переглянулись, но вслух свои мысли высказывать не стали. Пусть Владыка дальше глумится, своим спокойнее будет. — Так что, как там наша царевна? — поинтересовался Гор. — Кстати, я так и не понял, вы ее куда поместили? Не знал бы, что Саруман заведует проектом, решил бы, что вы ее от меня прячете… — Что ты, Владыка, она… э-э-э, — Саруман замялся, действительно соображая в какой именно части Изгарных гор находится новая секретная лаборатория, поэтому за него ответил Гудбранд, причем в своей неповторимой манере. Назгул откашлялся и пропел: Там за речкой Моргулдуин Есть Изгарная гора, В ней глубокая нора; В той норе, во тьме печальной, Гроб качается хрустальный На цепях между столбов. Не видать ничьих следов Вкруг того пустого места; В том гробу твоя невеста… Проекция Гора на последних словах потемнела и дернулась, картинка пошла помехами. Саруман окончательно вжал голову в плечи, а Гудбранд тоскливо посмотрел на палантир, потому что тот покраснел, потом почернел, а потом пространство взорвалось громовым хохотом, от которого лампы дневного света (между прочим встроенные прямо в гору) потрескались и рассыпались искрами, как фейерверк. Проводку закоротило, и саркофаг отчаянно взвыл сиреной, загорелся всеми огоньками сразу и мигать еще стал, нервно и очень рвано. Прямо как глаз у Сарумана. Левый. Темноволосая женщина вздохнула печально и открыла глаза. Гортхаур перестал смеяться, Настадрен попытался переключить саркофаг на автономное питание, но было поздно. Та, кого назвали нуменорской царевной, окончательно пробудилась от стазиса, сверкнула серыми очами, и кожа ее в тот же миг приобрела голубоватой оттенок, а внутри саркофага завертелась настоящая буря. Саруман, уже просто согнувшись в три погибели, почти ползком, метнулся к ближайшему столу, чтобы спрятаться за ним. Гудбранд выхватил меч, Настадрен все так же безрезультатно пытался переключить саркофаг на автономное питание — напрасно. Ураган уже заполонил весь саркофаг, скрыв его обитательницу. Отключилось электричество, не выдержав перегрузки, и вся лаборатория погрузилась во тьму. Что-то звонко треснуло, а потом по полу послышался топот босых ног. Дверь лаборатории распахнулась, повинуясь чужой воле и в темный-претемный коридор выскочил кто-то невысокий и очень проворный. В кромешной темноте остались только назгулы и Саруман — всплеск энергии был такой силы, что обесточил весь стазисный блок, уничтожив и основной, и запасной источники питания. Над палантиром снова зажглась проекция Гора. Он хмыкнул и прямо со стола шагнул вниз. Огляделся по сторонам, а когда нашел взглядом всех участников «эксперимента» и убедился, что все более менее целы, прошипел: — Ну и где ваша мертвая царевна? Из коридора послышались вопли, и Гортхаур, зло сощурясь, широким шагом пересек лабораторию. Настадрен поднял опрокинутый стул, помог сесть на него Саруману и задумчиво произнес: «Ебушки-драконушки, похоже, царевна не мертвая, а очень даже живая!» — Угу, — мрачно согласился с ним старик. В коридоре опять послышались вопли и приглушенная ругань, а потом голос Владыки Гортхаура — сильный, низкий, басовитый, который приказывал кому-то немедленно отпустить, кажется, Кхамула и грозился посадить в этот раз не в гроб, а на цепь. — Но кто-то сейчас точно будет мертвым, — заметил Настадрен, многозначительно посмотрев на Сарумана, и протянул приунывшему волшебнику стакан с водой — простой водой, даже без слабительного и успокоительного, хоть соблазн был огромен. В коридоре раздался оглушительный грохот, истошно завопила женщина, но крик резко оборвался. В комнату влетел Гор в личине наемника Руссы, держа в руках брыкающийся сверток, сделанный из его собственной рубашки, и прямо с порога зарычал, обращаясь к назгулам: — Марш отсюда, данные по царевне собирать! Из свертка тут же показалась темноволосая голова, зубы щелкнули в опасной близости от уха Гортхаура, он поморщился и сильнее перехватил сверток. — И чтобы через час у меня был сводный отчет! — рыкнул он вслед мелькнувшим уже у двери спинам назгулов и пяткам Сарумана. Затем Гортхаур, лихо скинув с плеча извивающийся сверток, навалился на добычу всем телом, прижимая к стене и придерживая одной рукой, щелкнул когтями свободной руки. Тут же зашумел генератор, встроенный в стену, и Гор мысленно порадовался прозорливости Феридира — все крупные лаборатории имели третий генератор, «генератор ссудного дня», как его называл назгул-комендант (то есть либо день, когда придется возвращать ссуду, либо день, когда все ссут). Мощности такого генератора хватило бы даже на стазисный саркофаг — лет на семьдесят, не меньше. Вот только включить его мог либо сам Владыка, либо Феридир, у которого единственного были коды доступа по всему Минас-Моргулу и объектам критической инфраструктуры (у Айгена тоже были, но не самый полный вариант, поскольку Ангмарец удерживал в памяти всего тысячу кодов, может, чуть больше, а встроенный чип памяти, как у Феридира, был бесполезен, ибо коротил от каждого использования нулевого поля на полую мощность в бою; ну и стописят «анонимных» шуток про встроенный вибратор кое-кто пошутил еще два столетия назад). Гортхаур нарочито громко вздохнул, оглядывая разрушенную лабораторию. Лампочки наверху все еще красиво искрили, саркофаг был разбит, столы перевернуты, техника в большинстве своем уничтожена без возможности восстановления. — Сколько данных пропало… И вот что мне с тобой прикажешь делать? — обратился Гор к свертку. В ответ получил яростное шипение и скрежет зубов. Гортхаур поморщился. Ситуация ему совершенно не нравилась, ведь он планировал предстать перед гостьей во всей красе — в своем истинном обличии. А теперь придется опять натянуть маску Руссы, которую он с недавних пор терпеть не мог. Вот только Гвельвен, вопреки его ожиданиям, положительно реагировала исключительно на мерзкого Руссу — немытого и — о ужас! — с морщинами. Когда Гортхаур с перекошенным от гнева лицом выскочил в коридор, Гвельвен вела непринужденную беседу, прижав Кхамула одной рукой к стене так высоко, что он дрыгал ногами, не достающими до пола, а второй отбивалась от «неразлучников», при этом еще успевала отбрыкиваться от Айгена (справедливости ради, тот нападал вполсилы, так как боялся зашибить важный для Владыки объект, ну и в принципе был слишком рыцарь с женщинами, чем большинство ХХ-особей беззастенчиво пользовались, даже Эовин). Еще Гвельвен успевала орать что-то плохо понятное, но, очевидно, крайне непристойное, потому что нулевое поле содрогалось от ее ярости и смущения офигевших назгулов. Увидев Гортхаура, она посинела (не иначе от злости) и, яростно зарычав что-то, отправила такой заряд ненависти в нулевое поле, что все назгулы содрогнулись. Но стоило Гору перекинуться в Руссу, как Гвельвен застыла, от удивления открыв рот, и Владыка смог наконец прекратить неловкую сцену одним только взмахом руки. А на взбесившуюся «гостью» просто нацепил собственную рубашку, которая была ей весьма велика, поэтому рукава он смог завязать за спиной Гвельвен быстро, крепко и очень надежно. Вскинул на плечо, скрутив ноги, и терпеливо (даже не морщась!) сносил то, с каким остервенением она грызла в бессильной ярости его плечо, а один раз даже умудрилась цапнуть за ухо (прямо через рубашку и весьма болезненно), пока Гор нес Гвельвен обратно в лабораторию. Назгулы превратились в безмолвные статуи, даже «неразлучники», ибо опасались огрести, и только Айген глядел вслед Владыке с во-от таким пониманием. Итак, Гортхаур чуть ослабил хватку. Из рубашки сразу показалась всклокоченная черноволосая голова с синим лицом и двумя серыми глазами — настороженными, злыми, искрящимися холодным металлическим блеском. Далее последовал неконструктивный диалог, в ходе которого вновь пострадала одна научная лаборатория, одна личная ассистентка-урка профессора Сарумана, сам профессор тоже немного пострадал, но скорее ментально, а нечего было совать любопытный нос с бородой в приоткрытую дверь. Все-таки седовласые старцы погружены в науку (и чуть меньше в желание захватить мир и править им единолично), поэтому непривычны к голым женщинам с кожей бледно-голубого цвета, нарушающим покой лаборатории. Пострадала гордость назгулов, которых Гор отчитал в нулевом поле прямо во время неконструктивного диалога (прерываясь на ехидные замечания вслух) — за то, что четверо здоровенных лбов с тысячелетним опытом не смогли справиться с одной женщиной (и не принял в оправдание, что она высшее существо, созданное в ходе генных мутаций самой Йаванной при поддержке Сарумана и Пендальфа). Совсем чуть-чуть пострадала даже гордость Гора и гордыня самой Гвельвен. Ведь первый совершенно не ожидал, что Гвельвен окажется такой бойкой и изворотливой прямо сразу после выхода из стазиса, а вторая внезапно вспомнила, что рыжий Русса вроде как спас ее от Пендальфа и в целом, наверное, она должна испытывать некоторую благодарность. Испытывала Гвельвен тем временем все что угодно, и кое-что даже лишнее, но только не желание отблагодарить спасителя (разве только чем-то тяжелым). Возникла пауза, которой Саруман решил тут же воспользоваться. Он снова юркнул в лабораторию, переживая за результаты прошлых опытов и свою безопастность в дальнейшем, примирительно поднял руки вверх и изобразил на лице самую свою милую улыбку. Вышло скорее жутко, ведь растрепанный старик с хищным носом и кривой ухмылкой, обнажавшей острые редкие зубы, вызывал одно только желание — очень быстро уйти как можно дальше и сидеть как можно тише. Ну, или со всего размаху треснуть в лоб, чтоб уши отвалились. — Мне кажется, нам всем надо успокоиться… — начал было Саруман, но его прервал Гортхаур. — А ты, — черный коготь ткнулся Саруману в лоб и глаза старика съехались на переносицу, — срочно отправь Владыке Гортхауру все, что знаешь по экспериментам Йаванны. — И по Глорфинделу? — засопел старик, понимая, что в этот раз ему не отвертеться, а еще судорожно соображая, чего это Гортхаур сам не свой — нацепил маску и вообще говорит о себе в третьем лице. — А по нему в первую очередь, — как отрезал Гор и тут же убрал руку, прямо на лету поймал прыгнувшую на Сарумана Гвельвен, стиснул ее двумя руками и вновь замотал в рубашку и рукава за спиной снова связал покрепче, на три узла. Гвельвен завращала глазами и приготовилась заорать, открыла было рот и тут же сдулась — в широко раззявленную пасть Гортхаур воткнул бумажный кляп, сделанный по щелчку когтей из отчетов. Недостатка в бумаге не было — белые листки, испещренные знаками, формулами и какими-то надписями, валялись по всей лаборатории. Более конструктивный диалог случился спустя сутки и исключительно из любопытства Гвельвен. Ей просто надоело жевать кляпы, которые вырастали, едва она успевал дожевать предыдущий. Да и руки, связанные за спиной, тоже затекли. Еще тело пришло в себя настолько, что запросилось в сортир, хотя пока и не слишком настойчиво. Гор отославший Сарумана писать отчет, чинить урку и заказывать новое оборудование, сидел все это время напротив на перевернутом столе и внимательно смотрел на свою гостью. Все двадцать четыре часа. И очень удивлялся ее настойчивости и совершенной бессмысленности действий. Казалось, она жует кляпы уже из чистой вредности. Но он не мог не восхищаться ее упорству, про себя думая, что даже Телимат так последовательно бы не смог, а ведь тот был самым последовательным из «детей» Гора. Наконец Гвельвен окончательно утомилась и решила просто посидеть молча, перестала дергаться, ерзать и жевать кляп тоже перестала. Вот тогда Гор взмахнул рукой и освободил ее, развязав руки и убрав кляп. — Поговорим? — устало вздохнул он и потер лицо руками; очень хотелось окунуться в море лавы, чтобы набраться сил, борьба с Гвельвен утомила и его тоже. Гвельвен молчала, только разок зыркнула замутненным взглядом (Гортхаур заметил, что глаза ее теперь были словно подернуты голубой дымкой) и уставилась куда-то поверх его головы, удивленно и настороженно. Это привлекло его внимание, а еще позволило разглядеть пленницу как следует. — Ты не видишь меня. — констатировал он на вестроне и чуть тише добавил уже на мордорском наречии: — Как же ты из Изенгарда-то выбралась, мать твою Йаванну?! — Если уж на то пошло, — ответила ему в тон Гвельвен, причем тоже на мордорском наречии, — вместо обозначенной матери у меня были Саруман и Митрандир, и похоже, что ты, назвавший себя при нашей первой встрече Руссой, тоже поучаствовал. — Она горько усмехнулась и с издевкой спросила: — Тебя мне тоже считать своей матерью? Или сразу хозяином? Гор молчал, осмысляя то, что услышал, и наконец пришел к выводу, что, во-первых, Гвельвен так и не поняла, с кем имеет дело. Похоже, она по-прежнему ошибочно считает его рабом Саурона (то есть, собственно, самого себя). А во-вторых, после «пробуждения» испытывает некоторые трудности со зрением. И кстати ерзает странно. Поэтому Гор уточнил: — Что последнее ты помнишь? — То, как светловолосый мужчина с татуировками на щеках, посланный, видимо, по твоей просьбе, подобрал меня. Потом ничего не помню кроме тьмы и пустоты. — Ты знаешь, кто ты? — Нет. Предполагаю, что меня создали куклой, биороботом с интеллектом. Во мне есть чужая память, я вижу незнакомые лица, испытываю чужие эмоции. Мне кажется, я неудачный эксперимент, во всех смыслах: я не рождена, чтобы считать себя человеком или эльфом, или еще каким-нибудь существом. Я не создана волей Единого и не пробудилась, как первые эльфы. Меня создали, как чудовище какое-то, из разных частей. Но и биороботом назвать себя не могу, ведь я обладаю мышлением, волей, душой, если хочешь… — Гвельвен горько вздохнула, на ее лице мелькнула тень обиды, и туманно-серые глаза заблестели металлическим блеском, а губы растянулись в жесткой ухмылке: — Одно знаю точно. В нарушение всех планов Митрандира Единый вдохнул в меня искру жизни. Но кто я такая на самом деле — не знаю. Митрандир назвал меня Гвельвен, мне нравится это имя, я решила оставить его себе. — Как ты сбежала от Митрандира? Как выбралась из Изенгарда? — голос Гортхаура стал жестким, взгляд остановился, а зрачки вытянулись, превратились в тонкую вертикальную линию. Он ловил каждое слово, каждое движение пленницы. Рука, до этого спокойно лежавшая на колене, вздрогнула, на ней от напряжения проступили вены. Длинные пальцы ожили, отбивая рваный ритм с нечеловеческой скоростью. Гор больше не хмурился, только внимательно всматривался в лицо Гвельвен, а она все также отвечала ему ориентируясь на голос, только теперь, увлекшись беседой, меньше нервничала, даже руки дрожать перестали и голос стал громче, бодрее. — Саруман помог. — Она вновь горько усмехнулась, — Но и он, выходит, слуга твоего хозяина. Или тоже… его пленник? — Ты не пленница. — Кто же? — голос Гвельвен сочился недоверием. — Сам пока не знаю, — пожал плечами Гор, — но если и дальше будешь портить имущество или нападать на детишек, точно посажу на цепь. — Это сауроновы-то стражники детишки? — Гвельвен непроизвольно улыбнулась, и Гор тоже улыбнулся следом, забавляясь. — Ты вчера в коридоре четверых назгулов, включая Ангмарца, почти одолела, так что не стоит себя недооценивать, — пошутил Гор, а про себя подумал, что и ему недооценивать Гвельвен тоже не стоит. Женщина тряхнула головой, и темные волосы хвостом кометы разметались по плечам, а Гор отметил, что бледно-голубая кожа стала выглядеть совсем безжизненной, лишь светло-серые глаза серебряными звездами мерцали на бледном лице. Гвельвен, словно силы внезапно оставили ее, тихо спросила: — Что тебе нужно? И Гор, почуяв, что она почти сдалась, заговорил, подбирая слова так, чтобы не соврать, но и не напугать Гвельвен. На самом деле он сам впервые не знал, чего хочет. С одной стороны, перед ним было уникальное существо — это сколько экспериментов можно провести с полученным геномом, сколько исследований! Это же самой Йаванне утереть нос можно! К тому же Гвельвен, судя по тем образцам ее ДНК, что он успел изучить, обладала не меньшими талантами, чем какой-нибудь Майа, может быть даже с Гором в силе и интеллекте могла сравниться со временем. В нее были заложены уникальные знания и навыки, и при условии, что Гор сможет очаровать ее, Гвельвен могла бы стать прекрасной помощницей. Однако… перед ним была человеческая женщина, живая, пылкая и, как и все человеческие существа женского пола, абсолютно непредсказуемая. Даже эльфы были ему более понятны, чем люди. Остроухим достаточно было просто предложить тайное знание, а кому-то хватало и блестящих камней или нового вида металла, чтобы они тут же подписали любые бумаги и, очертя голову, бросились выполнять самое сложное поручение, лишь бы заполучить что-то особенное, такое, чему будут завидовать и восхищаться остальные, но превзойти точно не смогут. Память кольнула забытым чувством, отдаленно похожим на человеческую зависть. Да, Гвельвен могла стать ему помощником, каким для Моргота сначала был Эол, а потом вместо своего глупого отца стала нескладная, но очень талантливая Гветиль. Память, разворошенная непрошеным ветром по имени Гвельвен, шевельнулась сухими полуистлевшими листьями, поднимая из недр души воспоминания о прошлой, казалось бы забытой, но все так же вызывающей тоску, жизни. Эти воспоминания тончайшим ледяным стеклышком больно оцарапали душу. Было и еще кое-что. Гортхаур ощутил это как легкое прикосновение крыльев бабочки, но осознать до конца пока не мог. Долгое пребывание среди людей изменило его, он стал чувствовать новые эмоции. Вот и сейчас тоже было что-то очень далекое, только-только зарождающиеся в глубине его огненной души, ни на что не похожее чувство, которое из трепета крыльев бабочки могло стать настоящим ураганом. И это ощущалось не как любопытство, азарт естествоиспытателя или жажда открытия нового, доселе неизвестного. Гортхаур сам не понимал, что это, однако новое чувство, обещавшее что-то совсем особенное, очень манило его, и причиной, тут он был уверен, тоже служила Гвельвен. Пауза слишком затянулась, и Гвельвен заерзала на полу, на который плюхнулась после очередного круга по лаборатории. Гор отмер: — У тебя уникальный геном, просто чудо, волшебство какое-то… — с неподдельным восхищением произнес он. — Ты идеальна, понимаешь? Но несмотря на все твои достоинства, ты в одиночестве. — Гор сделал многозначительную паузу, прежде чем продолжить, — У тебя совершенно нет союзников, и если Пендальф или Йаванна захотят найти тебя, им не составит это труда, но я мог бы… — А тебе что с того? — Рот Гвельвен растянулся в жесткой усмешке. — Тоже вместо кого-то на трон посадишь, а потом замуж возьмешь, чтобы управлять сподручнее было? — Нет же, — поморщился Гор. — Я хотел бы раскрыть твою тайну. — А-а, понятно, — протянула Гвельвен. — Чтобы сделать себя таким же идеальным? Гор рассмеялся ее словам и хохотал так, что остатки лабораторного оборудования рухнули наземь, чудом никого их них не зацепив. Отсмеявшись, он утер выступившие слезы и сказал: — Мне-то зачем такое, я не Пендальф, мне и так хорошо. А вот задачи решать, о да, это мне нравится. Особенно принципиально нерешаемые. — И я буду твоей пленницей, пока не решишь, — в голосе Гвельвен послышалось отчаяние. — И потом? Просто избавишься от меня, так? Гор даже оторопел от таких обвинений и ответил не сразу, а когда смог подобрать челюсть с пола. — Нет, конечно! — сердито буркнул он и, чуть помолчав, добавил: — Слово даю, что отпущу. — Думал про себя при этом: «Если ты вообще уходить после всего захочешь… Еще просить будешь, чтобы позволил остаться в лаборатории…» Он хищно улыбнулся своим мыслям и так посмотрел на Гвельвен, что она, даже не видя, почувствовала его интерес и целую гамму непонятных, но очень ярких эмоций в нулевом поле. — Как верить тебе! — Гвельвен поднялась с пола и принялась нервно расхаживать, то и дело спотыкаясь об осколки техники, битое стекло и куски стен. — А ты попробуй, чем ты рискуешь? — Гор тоже поднялся и буквально вырос перед ней на очередном повороте. Гвельвен влетела в него, больно стукнувшись лбом в грудь. — Тебя из камня сделали? Жесткий какой, — прошипела она, потирая ушибленный лоб. — Жестокий, — с ухмылкой поправил Гор, — мое прозвище — «жестокий». — Что? — переспросила Гвельвен, упираясь кулаком в грудь своей досадной помехи в безрезультатной попытке сдвинуть Гора с места. И когда поняла, что не выйдет, попыталась обойти. Но он, угадывая каждое ее движение и перемещаясь с нечеловеческой быстротой, всегда оказывался на ее пути, закружив ее на месте так, что она топнула ногой и сердито произнесла: — Ладно. Довериться тебе. Допустим. Гор перехватил ее руку, занесенную для очередного удара, и аккуратно убрал, но так и не отпустил, только крепче сжал пальцы. Гвельвен после нескольких неудачных попыток вывернуться ощутила на себе внимательный взгляд и отвернулась, пряча смущение. — А твой господин… Как он на это посмотрит? — наконец выдавила она, и рука безвольно повисла в воздухе, удерживая только пальцами Гора. Гор ответил не сразу. Обдумывал, стоил ли сказать, что он и есть Саурон, или еще поиграться немного, уж больно забавной выходила эта игра, ему нравилось. А пока думал, сам не заметил, как пальцы переплелись, и вот он уже в раздумьях принялся барабанить по чужой прохладной руке. «Неизвестно, как поведет себя Гвельвен, узнай она, кто перед ней, — думал Гортхаур. — Вдруг испугается или заартачится, а то и вовсе захочет получить что-то от Саурона, то есть меня, например, в обмен на свою помощь». Гор усмехнулся. Да. У него только просят. Взамен никто ничего не предлагает. Наконец, смерив Гвельвен придирчивым взглядом, ответил: — Саурон разрешил мне говорить от его имени и заключить с тобой сделку. Ты побудешь здесь на правах гостьи, а потом, когда он получит все исходные данные о твоем происхождении и мутациях, будешь свободна. Но если сама по доброй воле решишь остаться, никто тебя не погонит прочь. Может, еще и вознаградят даже… Гвельвен подняла голову, пытаясь понять, что задумал человек перед ней. Но зрение все не хотело возвращаться, и она видела только высокую фигуру, подернутую золотистой дымкой, в центре которой рядом с сердцем бился настоящий живой огонь, сейчас небольшой и такой спокойный, но все равно яркий. Гвельвен, помня свою первую встречу с Руссой, знала, что этот обманчиво маленький огонек может превратиться в настоящий пожар и заполнить собой все пространство, в неистовстве сметая все на своем пути. — В чем подвох? Слепые глаза уставились прямо на Гора, и он, в отличии от прошлого раза, сумел выдержать взгляд, направленный в самую душу, после чего протянул ей открытую ладонь и произнес: — Отречешься от престола Гондора, который, замечу, по праву принадлежит прямому потомку Элендила Арагорну, и дашь клятву, что пока будешь в лаборатории, не причинишь никому вреда, только если будешь вынуждена защищать свою жизнь. — Слишком просто, обманешь ведь, — со вздохом сказала Гвельвен. Гор поймал ее руку, поднес к губам, но замер в нескольких миллиметрах, так и не коснувшись, и прошипел на мордорском наречии, весьма довольный собой: «Вот и чудненько, вот и договорились». А потом на вестроне добавил громче: — Туалет из коридора направо. И не вздумай ни с кем подраться по дороге! 9 марта 3019 Т. Э. Гортхаур сам не понял, как все случилось. Он-то очаровывать планировал, а не сам очаровываться. Начиналось все весьма безобидно — со слабых улыбок, когда уголки губ едва приподнимаются вверх в одном только намеке, обещании улыбки. Со взглядов, брошенных украдкой и вроде как между делом. С прикосновений, сначала мимолетных, случайных, когда за одним лабораторным столом в тесноте и постоянном вынужденном контакте топчутся трое. Первым был седовласый ворчливый старец. Опальный, но очень талантливый профессор С.А. Румянов (Саруман вынужден был сменить имя, но совсем отказаться от старого не согласился, все-таки столько трудов научных проделано, не пропадать же добру, вот и пришлось брать созвучный псевдоним). Теперь под пристальным наблюдением своего бывшего (и вероломно преданного) союзника он пытался выторговать себе свободу — где-то талантом, где-то информацией. Пока получалось не очень, уж больно много наделал разного, и особенно отличился, устроив восстание машин. Второй — высоченный и бессовестно рыжий огненный дух Владыка Гортхаур. Любопытный (зачеркнуто) Жестокий, с патологической склонностью к авантюрам, то и дело размахивающий руками от переполнявших его эмоций. А третий участник, точнее участница — Гвельвен — и вовсе была искусственно созданным существом, огнеупорным духом воздуха с кучей приятных и очень внезапных мутаций, встроенных в обычный геном человека (что выяснилось после внимательного изучения данных). Гвельвен, пребывая в лаборатории, с удивлением открывала новый для себя мир. Во-первых, она все никак не могла решить, кем себя считать. Вроде бы дух, прямо как Русса (его она после некоторого размышления решила отнести к слабым Майа огня), и даже носитель частички генома Валар, но по виду человеческая женщина, которая после стазиса очнулась и осознала себя свободной личностью с кучей разных возможностей, например, управления воздухом. Гвельвен была в восторге, и как жаль, что остальные обитатели лаборатории восторг этот не разделяли. Кроме управления воздухом, голосов нуменорских королей и королев в голове, всегда невовремя влезавших с непрошеными советами и своими древними знаниями, у Гвельвен была отличная память, быстрый и очень острый ум и по мелочи: умение левитировать предметы, быстро двигаться и становиться прозрачной во время опасности. Особенно ей нравилась возможность спокойно находиться рядом с Руссой в моменты вспышек его огненной ярости. С.А. Румянов, который, как выяснилось, тоже был духом огня, только слабее, от этих «вспышек на солнце» трясся и старался забраться в какой-нибудь темный (и жаростойкий) угол. Гвельвен же просто превращалась в воздух и без какого-то вреда пропускала огонь сквозь себя. Если Русса бесился совсем уж неистово, она даже позволяла себе сначала едко пошутить над ним, а когда он вконец выдыхался, гоняясь за ней (ни обжечь ее, ни поймать он не мог, сколько бы не старался), непременно подкрадывалась со спины и невесомо обнимала, склонив голову ему на плечо, и смотрела своим инфракрасным зрением, которое никак не хотелось возвращаться в норму, на огонь, бившийся у него в груди. Русса, как ни странно, в такие моменты стоял тихо, боясь пошевелиться. Сердце в груди Гвельвен сладко замирало, и она смотрела, смотрела, смотрела… Это могло длиться часами. Отмирали, как правило, оба, когда кто-нибудь осторожно заходил в лабораторию — не иначе проверить, есть ли выжившие. Во-вторых, в библиотеке лаборатории Гвельвен нашла информацию о Валар, в особенности много было про мать-всех-чудовищ Йаванну и ее любопытные эксперименты. Голоса давно канувших в лету королей и королев Нуменора с каждым днем становились все утомительнее, и Гвельвен научилась справляться и с ними. Оставалось найти причину такой тесной связи, природу которой не понимал никто, даже Русса. Кстати, самого Руссу Гвельвен в своей мысленной иерархии поставила выше первого впечатления — если не близким каком-нибудь слабенькому Валар, то как минимум почти ровней страшному-ужасному Саурону (который не показывался) или не менее жуткому в ее понимании Митрандиру. Ее невольный коллега С.А. Румянов только подтверждал эти выводы. Стоило старику засомневаться в расчетах, он обращался к Руссе, и прогнозы рыжего всегда были поразительно точны. На восхищенный вопрос Гвельвен: «как Русса это делает?» — С.А. Румянов изображал многозначительное лицо (которое Гвельвен видеть пока не могла, но ощущала в нулевом поле, что старик весь искрился какой-то тайной, которую хотел бы сказать, но не мог по какой-то очень серьезной причине), а сам Русса только отшучивался. Она чувствовала в рыжем глубокие знания и нераскрытую, но очень манящую загадку, ощущая их в нулевом поле как бездонное море лавы. Огненная суть Руссы прорывалась наружу при каждом удобном случае, пугая и интригуя Гвельвен. Но стоило Гвельвен задать вопрос о том, кто такой Русса, обитатели лаборатории уходили в глухую несознанку (как говорил Кхамул, чуть было не придушенный ей при первой встрече), а сам Русса тут же делал что-нибудь совсем неожиданное. Например, мог оказаться перед ней и начать щелкать когтями прямо у ее носа. Нулевое поле вокруг Гвельвен тут же шло огненной рябью, воздух становился жарким и сухим, одежда, электризуясь, потрескивала, а волосы натурально вставали дыбом. Однако хуже всего Гвельвен приходилось, когда Русса по какой-то ему только ведомой причине после оброненной ею совершенно невинной, но действительно искренней похвалы или комплимента останавливал на ней свой взгляд, тяжелый и очень пристальный, от которого шла такая волна неприкрытой опасности, что Гвельвен немедленно хотелось стать воздухом. Русса же, чувствуя страх, ловил ее пальцы, крепко сжимая горячей рукой. А иногда, если она сильно смущалась, крепко удерживал ее дрожащие пальцы, чуть касаясь сухими растрескавшимися губами, словно желая поставить ее в еще более неловкое положение. И Гвельвен, чувствуя горячее дыхание на ледяных пальцах, натурально задыхалась — от неловкости, от пристального внимания, которое она ощущала в нулевом поле как следящее за ней немигающее око, возникающее прямо из мутно-серой пелены, но больше всего от взгляда Руссы, который словно обнажал ее, заставляя чувствовать себя абсолютно беззащитной, если не сказать голой во всех смыслах. И вот, проводя столько времени вместе, иногда без сна, чаще всего без еды (Гвельвен открыла в себе скрытые ныне возможности организма и возрадовалась) и не отвлекаясь на всякие глупости, двое из этого трио стали чувствовать странную связь (здесь просится шутка про тайную страсть товарища С.А. Румянова, но оставим пошлости «неразлучникам»). Взгляды украдкой превратились в задумчивые, когда Гвельвен или Гор (в зависимости от того, кто кого разглядывал) подолгу и исподволь рассматривали друг друга, таясь и неимоверно смущаясь своего интереса, с ужасом про себя замирая, если объект пристального внимания вдруг поворачивал голову и подавался взглядом навстречу. Постепенно тихие вздохи, оброненные украдкой, становились все откровеннее, румянец окрашивал уже и щеки С.А. Румянова, потому что старый ученый не мог не чувствовать странную электрическую связь между Гором и Гвельвен, от которой пробки вылетали через раз, а сохранять данные приходилось каждые полчаса, просто для профилактики, и глаза теперь опускали вообще все. Назгулы так и вовсе отключили камеры в лаборатории, потому что все равно кроме помех, вызванных электромагнитным штормом неясного происхождения, ничего не было видно, как Минардил с Вардамиром ни старались подглядеть. Гор, питавшийся этим тайным обожанием, которое становилось еще слаще оттого, что Гвельвен сама себе в нем признаться страшилась, таял и млел. Его первородный огонь заходился в груди ярким пламенем, невидимый для всех, кроме Гвельвен. А она, видя «Руссу» инфракрасным зрением и осознавая, что это она причина таких температурных вспышек, когда огонь внутри того, кого она считала получеловеком по имени «Русса», заходился ярким пламенем и горел столь мощно от одного только ее взгляда или мысли, и втайне радуясь, что для нее и из-за нее так полыхает в груди Руссы, тоже млела и обожала его еще сильнее. Но Гор изменил бы себе, если бы не заглянул за горизонт, и его оптимизм сразу несколько поутих, уступив место сомнениям. Зрение постепенно возвращалось к Гвельвен, и она все чаще переключалась с инфракрасного поля на обычный человеческий глаз. Ну как обычный, с виду, может, и обыкновенный, но усиленный ее «идеальным геномом». Правда, пока выходило плохо, картинка все еще была мутной, но она, внимательно следуя инструкциям одного из назгулов — Настадрена, которого в отличие от остальных она ни капли не опасалась и даже уважала за спокойный нрав и рассудительность, настойчиво продолжала делать упражнения и ждала, что со дня на день «прозреет» и тогда сможет рассмотреть Руссу как следует и разгадать наконец его тайну… Дальше мысли ее пускались вскачь, тело наливалось жаром, а реликтовая память нуменорцев подкидывала образы один горячее другого, и так как Гвельвен не умела еще в полному мере пользоваться нулевым полем, от этих образов томилась не только она, но и Гор, связанный с ней заклятием, которое он сам же втихомолку на нее и наложил, чтобы удобнее было контролировать гостью. Потому и решился посмотреть за горизонт, уж больно образы были впечатляющими. Настолько, что даже ему, избегавшему лишнего внимания женщин, захотелось окунуться в этот омут с головой. «Лишь бы теперь не захлебнуться», — с опаской подумал он, анализируя полученные результаты. Все сходилось к одному: Гвельвен, прозрев, непременно расстраивалась (если сказать кратко и без кровавых подробностей), что вместо маски Руссы, которую носил Гортхаур, перед ней представал Владыка Гортхаур, он же Саурон в своем истинном обличии. То есть всегда юный, прекрасный и без следов усталости или (как выражалась Гвельвен) потрёпанности жизнью. «И чего ей так дался этот уродец, — каждый раз возмущался про себя Владыка Гортхаур, — ни кожи, ни рожи, выглядит как тряпка, вывешенная на заборе для отпугивания ворон, ни военных успехов или каких-либо научных достижений, смертный к тому же, вот чего человеческим женщинам надо, а?» В очередной раз прикидывая варианты явления для Гвельвен в истинном облике, Гор сидел в своем кабинете, изредка поглядывая на парящее над ним око, транслировавшее в прямом эфире картинку с камеры лаборатории, где Гвельвен, урка и С.А. Румянов в который раз и тоже безрезультатно, пытались сделать расчеты, но и они, как варианты явления Гора Гвельвен с благоприятным исходом для Гора, не желали сходиться. В кабинет постучали, и на пороге тут же возник Айген. — Отец, у меня тут… — начал было он, но был прерван нетерпеливым взмахом руки. — Они уже собрали войско и даже отогнали часть восставших машин от Гондора. Лориэн трижды подвергся нападению. — Гор пробежался когтями по подлокотнику и продолжил: — Трандуил при поддержке неразлучников и Гала при помощи армии дружественных и тщательно законспирированных орков одерживают сокрушительную победу над восставшими машинами. Гор посмотрел на Айгена: — Ангмар, благодаря вернувшемуся наследнику, выстроил несколько колец обороны и контур ПВО. Блуждающий взгляд Гора остановился на бумагах на столе: — Таша возглавила восстание рабов, сразу видно школу Кхамула, прибрала к рукам власть и предводителя повстанцев. Кстати, пусть не забудет прислать приглашение на свадьбу Феридиру, им надо будет торговые связи налаживать. А детей пусть на воспитание в Новый Мордор отправит, в конце концов Мордовии надо заново завоевывать себе имя в научных кругах, а тут такой отличный повод представился. Может и сейчас кого-то из своих отправить на курсы повышения квалификации. Гор опять поднял взгляд на Айгена и со вздохом произнес: — А вот в Валиноре скучно. Там у них очередной госпереворот. Троцкиана обвинили в государственной измене и на днях планируют казнить, Пендальф дорвался до власти, устранив примерно всех. Дальше, к сути переходи, — велел он и пристально посмотрел на Айгена. — у тебя есть еще что-то интересное. Личное. И Айген, смущенно потупив глаза, тихо произнес: — Со мной связался Глорфиндел. — И чего хочет твой милый ушастый друг? Ну, кроме Эовин? Айген покраснел, став вмиг пунцовым и даже с пурпурным отливом. Рыжая бровь Гора изогнулась в притворном удивлении: — Как, ты все еще не можешь завоевать руку и сердце нашей маленькой принцессы и опасаешься соперника? А я, грешным делом, думал вы с ней уладили этот маленький вопросик… — Это большая проблема, а не вопросик… — пробурчал себе под нос Айген, и Гор расхохотался так, что лампы на потолке и стенах задрожали. Айген с опаской покосился вверх, где прямо над ним треснул потолок, и на всякий случай надел шлем, но с места не сдвинулся. Гор же резко перестал смеяться и пробежался когтями по столу. — Что он сказал. Повтори слово в слово, — голос Гора стал низким и очень глухим. Айген поступил проще: позволил Гору заглянуть в воспоминания и показал все, что видел сам. Сегодня утром, когда Ангмарец просматривал сводки новостей и проверял данные по эвакуации всего и всех из Мордора в Новый Мордор — Мордовию, он почувствовал неприятный, но очень настойчивый укол в нулевом поле. Айген, старательно игнорируя «вызов», продолжал читать сводки. И только убедившись, что на территории старого Мордора остались только немногочисленные отряды, занимавшиеся минированием того, что вывезти нельзя, а оставлять жалко, и все живые существа, включая драконов, благополучно доставлены в Мордовию, где, судя по сводкам, активно осваиваются на новом месте, позволил наконец ушастому гаду достучаться до него. — Идиот! Ты тупой или просто кракен сожрал твои уши?! — сразу набросился на него Глорфиндел. — Думаешь, мне нравится эта богомерзкая связь с врагом? Да еще и с тем, кто постоянно транслирует свой похотливый интерес к женщине, которую я боготворю и к кому испытываю чистые и возвышенные… — Говори по делу или проваливай, — грубо оборвал его Айген, — а в высокопарных нотациях с Пендальфом иди соревнуйся. Глорфиндел послал в нулевое поле парочку забористых и очень злобных проклятий, но связь не оборвал и действительно сообщил важные новости. Когда эльф вернулся в Валинор, первым делом направился к Йаванне. Тяготясь непрошеной связью с давним врагом и в то же время изнывая от любви к Эовин, он искал исцеления и, догадываясь о тайных знаниях (и запрещенных опытах) Йаванны, рассчитывал: ее знаний хватит, чтобы освободить его от совместного нулевого поля с соперником, но больше всего жаждал избавиться от любви к Эовин, что сводила его с ума куда сильнее непрошеных мыслей Ангмарца. Глор, как старый, закаленный в интригах партийный работник, быстро выяснил расстановку сил и с удивлением обнаружил, что только Йаванна да еще Мандос решили остаться в Валиноре. Остальные Валар (и даже Манве!) а еще те, кто остался им верен, укрылись в корабле-крепости, страшась ареста и последующей расправы со стороны революционеров. И каково было удивление Глора (он столь впечатлился, что даже транслировал это Айгену в нулевое поле), что Йаванна, во-первых, в курсе проблем Глорфиндела, а во-вторых, хитро щурясь заявила — скоро все закончится. И так сверкнула глазами, с такой злостью рассмеялась, что Глора проняло до костей. Он даже решил непременно выяснить, что такое она там с Митрандиром на пару затеяла. В прошлый раз это закончилось восстанием машин, которое до сих пор подавить не могли объединенные силы людей и эльфов. Дальше Гортхаур не стал слушать рассказ Глора, просто промотал воспоминания Айгена до момента, где Айген искренне удивился и даже испытал нечто похожее на зависть, когда Глор показал раздобытые им лично секретные данные. Гортхаур и сам прекрасно знал, что Глорфиндел был одним из лучших ювелиров в Валиноре, но после того как над ним поработала Йаванна, одним ювелирным искусством не ограничивался. Она что-то сделала с его нейронами, и после стазиса Глорфиндел смог с той же ювелирной точностью, с какой создавал прекрасные украшения или оружие, взламывать чужую киберзащиту. Глорфиндел, не получив ответа напрямую, смог вскрыть систему безопасности Йаванны и с удивлением обнаружил, что целью был вовсе не Мордор. Нет, они его, конечно, разрушат, это и так было понятно. Пендальф каким-то образом вычислил, что Майа Троцкиан не просто кукла, а кукла со встроенным ИИ нового поколения (Гор, конечно догадывался кто помог, но с С.А. Румяновым он позже поговорит, и тут никакая смена фамилии вероломному старикану не поможет). А через коды доступа Троцкиана Пендальф получил доступ к донесениям шпионов Гортхаура. Конечно, там были не все данные, но даже того, что Пендальф увидел, было достаточно, чтобы сделать вывод: кольцо хоббиты до Ородруина не донесут — Гортхаур его поменяет на инактивированный сильмарил, который, конечно же, жахнет, но не так сильно, как планировал Пендальф. Ну и несомненно, ему не сложно было догадаться, что Гортхаур заберет обратно «свою прелесть» и уж точно с ней не расстанется. Вот тогда-то кольцо и у хоббитов и поменяли, подсунули им нечто такое, что могло разрушить телесную оболочку и в нужный момент развоплотить Гортхаура. Только активировать его Пендальф не стал. Вирус еще только предстояло выпустить в открытую дверцу — обращение ко внешней библиотеке на Валар-хабе. Гортхаур на этом моменте непроизвольно поднес руку к груди и сквозь тонкий черный шелк очередной «любимой рубашки» нащупал кольцо, подвешенное на цепочке. Айген проследил за ним быстрым взглядом и с ужасом замер, осознавая, что кольцо уже нашло адресата. Гортхаур снял кольцо и положил перед собой, пальцы с бешеной скоростью забарабанили по черной поверхности стола. Нет, ему, конечно же, было понятно, что «чудовищу Саурону» готовят развоплощение — он сам организовал доставку кольца в Мордор и лично помогал нерадивым хоббитам. Сегодня вот в очередной раз помог им незамеченными пересечь плато Горгорот. И все же Валар почти обманули его… Но почему он не смог разглядеть опасность? Прямо сейчас обращаясь к нулевому полю и рассматривая изменения в исходном коде, он видел, что новые настройки превратили кольцо в сильмарилл-бомбу чудовищной мощности. Вся Арда бы вздрогнула, получись все как задумали Пендальф и Йаванна. По сигналу извне кольцо было в состоянии разнести Мордор и еще окрестности на тысячу километров вокруг, а то и больше. Участь живых существ, населявших континент, включая Гондор и Рохан, интересовала Валар меньше всего, основной задачей было не просто развоплотить Гортхаура, а снести его крепость и истребить всех, кто с ним хоть каким-нибудь образом был связан, стереть с лица Средиземья, уничтожить даже воспоминания. Пальцы остановились, оборвав свою неистовую пляску. Гортхаур посмотрел на Айгена и прошипел: — Йаванна с Пендальфом уже загнали Валар в корабль-крепость. В самое ближайшее время их отправят в увлекательное путешествие. Убивать Йаванна своих «родственничков» не рискнула. Боится гнева Единого. И не напрасно. Айген сухо сглотнул. За отца он сильно переживал, прямо как за себя, и за участь Арды тоже, но больше всего его волновало то, что ему сообщил Глорфиндел про Эовин. Гортхаур, без слов ощущая его тревогу, лишь улыбнулся уголками губ. — Теперь что касается Пендальфа, — глаза Гортхаура стали золотыми, зрачок сузился, превратившись в тонкую полоску. — Он пока успокоен клятвой, которую ему дала принцесса Роханская, и пока она не свершит пророчество, злобный старик ее точно не тронет. Он планирует по-тихому разделаться с ней позже, просто отправив орлов, замаскированных под драконов и управляемых биороботами, одетыми как назгулы. Тут мать-всех-чудовищ опять постаралась и снабдила его целой эскадрильей. А все из-за того, что Эовин прилюдно посмела усомниться в его мудрости, оспаривала все, что он утверждал, задавала неудобные вопросы и вообще вела себя так, словно Мордор активно поддерживала. — Гортхаур сморгнул, и на Айгена посмотрели темные глаза, в которых огонь в этот раз искрился весельем: — Скажи-ка, дитя мое, а почему Глорфиндел с Пендальфом абсолютно уверены в том, что Эовин связана со мной, ум-м-м родственными узами, как будто бы я и вовсе ей отец родной? На этом месте нулевое поле передало Ангмарцу (и Гору, смотревшему сей увлекательный «фильм») искреннее недоумение Глорфиндела и, кажется, его настоящую уверенность, что Эовин действительно незаконнорожденная дочь Владыки Гортхаура. Правда, от кого не очень было понятно. Глор, как и Айген когда-то, сомневался, что родители Эовин могли изменять друг другу, столь сильной и глубокой была их привязанность. Айген опустил глаза, едва удерживая улыбку, Эовин все рассказала ему до того, как они в очередной раз поссорились и Айген так и не смог попросить у нее руки и сердца. Гортхаур, пользуясь возникшей паузой, переключил палантир перед ним на око. Глаза снова подернулись золотом. Око на башне моргнуло и стало медленно поворачиваться, сканируя пространство. Наконец остановилось и смотрело куда-то в направлении Гондора. — То есть мать ее Йаванна и Пендальф, кракен ему в пасть, Феанор на пути и Балроги в задницу, — прошипел Гортхаур одно из ругательств старшенького, и Айген покраснел, понимая, как именно он сквернословит. Гор же резюмировал: — Вот-вот прикончат Троцкиана, несогласных Валар отправят глубоко в космос, а Средиземье сравняют с землей, какой каламбур… и построят все заново по своему разумению… А ведь сначала только меня планировали прикончить… Как опрометч-ш-ш-иво-о-о… Последнее слово рассыпалось по кабинету глухим шепотом, от которого стены содрогнулись, а потолок пошел глубокими трещинами. Пространство вокруг Гора полыхнуло, и Айген порадовался, что надел шлем, потому что доспех жалобно запищал, сообщая, что температура «за бортом» приближается к 451 градусу по Фаренгейту и останавливаться на этом не собирается. На столе загорелись бумаги. Гор сам весь подернулся огненной пеленой. Стекла на окнах оплавились и прозрачными слезами медленно стекали вниз. Спустя пару мгновений все было охвачено огнем, но стоило Гортхауру щелкнуть когтями, как все исчезло, и Айген с Гором вновь оказались в убранном и просторном кабинете, где ничего (кроме подкопченного доспеха Ангмарца) не напоминало о пожаре. — Снимай, не бойся, — Гор кивнул Айгену на шлем и опять щелкнул когтями, наводя идеальный порядок на столе. Сожженные листы вновь стали девственно белыми, черные записи, сделанные мелким убористым почерком, стали проявляться на них после очередного щелчка. Гортхаур легко плюхнулся в кресло, рукой показывая и Айгену присесть, а когда тот замешкался, просто щелкнул когтями, и кресло ударило Ангмарца под колени, вынуждая с грохотом опуститься. — Вот и я не пойму, — голос Гора был сухим, как старые ветки в лесу в долгое засушливое лето, и каждое слово готово было устроить новый пожар. Айген непроизвольно потянулся к шлему, но Гор сощурился, и Айген замер, не смея двигаться, ведь Владыка явно был не в духе. Черные когти удлинились еще сильнее, и Гор забарабанил ими прямо по любимому столу из черной яшмы — гагата. Айген внутренне содрогнулся, Гортхаур не терпел царапин, а идеально гладкая поверхность гагата была его любимым детищем — когда-то давно он сам нашел камень и сам его шлифовал. Сколько раз Гор смотрелся в столешницу как в зеркало, используя как портал или центр управления оком, сколько раз этот импровизированный лед-экран транслировал ему судьбоносные кадры. А сейчас он нещадно лупил по абсолютно гладкой поверхности выпущенными черными когтями, нимало не заботясь, что останутся следы. — А что, твой ушастый друг после этого не выходил на связь? Айген отрицательно мотнул головой. — И тогда разговор у вас оборвался на самом интересном, да? В этот раз Айген утвердительно кивнул. Когти приняли обычную форму и со звоном воткнулись во все еще гладкую поверхность стола. — Какие будут указания, Владыка, — вкрадчиво спросил Айген, не спуская глаз с когтей, которые, кажется, сделали первый скол, и теперь Гор методично расковыривал камень до основания, — надо ли мне самому связаться с Глорфинделом? — Не ответит. Йаванна, похоже, отправила его в стазис, но не убила — планирует поправить мозги и опять пользоваться. Им мы позже займемся, а сейчас… — Гор на секунду замолчал, когти замерли над каменной крошкой, а потом опять опустились в гагат. Камень жалобно скрипнул, а Айген непроизвольно поморщился, — увези в Изенгард Гвельвен и Сарумана, их не будут искать там. Только проследи, чтобы в крепости Изенгард не осталось ни одного палантира. Скажи, что если старик в этот раз опять ошибется, ты спросишь у него за все сполна. Гор моргнул и вернулся в реальность, перевел тяжелый взгляд на Айгена. В зрачках Владыки бился настоящий пожар, а резко очерченные губы изогнулись в кривой хищной ухмылке, обнажая острые резцы. Айген внутренне содрогнулся. Вид Гора, который что-то задумал, кого угодно мог повергнуть в ужас. Черные когти с нечеловеческой скоростью отбили ритм, окончательно разбивая гагат в пыль, черты лица Владыки обострились, а взгляд стал совсем хищным, когда он прошипел-прорычал на черном наречии: — Вели Телимату отдать канал Кириона Леголасу. Я решил улучшить наш план. Скажи остальным, что новые инструкции получите десятого марта ночью. Вели вывести в активную фазу электромагнитные станции Мордовии и разошли всем, кто отвечает за сильмарилл-станции Средиземья, инструкции, как действовать при полном отключении. Сильмарилл-энергии может не быть в течение трех суток или дольше. Вижу, что всё Средиземье окажется обесточенным. Неразлучникам прикажи проверить все запасные генераторы на альтернативных источниках, даже если они хоббитов или гномов заставят педали динамо-машины крутить, но чтобы все ключевые станции смогли выдержать нагрузку. А Феридиру скажи, что пора запускать основной реактор Мордовии. Трандуил мне сердце вынет и сожрет прямо у вас на глазах, если я его подземелье без электричества оставлю… А он ванну принимает и весь в пене, которую не смыть! Око вздрогнуло за окном, и взгляд Гора вдруг стал тоскливым. Остановились и когти до этого отбивавшие рваный ритм на совершенно исцарапанном столе. Владыка со вздохом и даже с каким-то отчаянием в голосе попросил: — Слушай, а ты мог бы дать ориентировку на хоббитов, а? Чтобы они свободно могли ходить по всей территории Мордора. А еще лучше дай им кого-то потолковее в сопровождение. Только что эти два идиота приперлись в биолабораторию Сарумана с пауками и выпустили неутилизированные девайсы «А», «Н», «Джей» с криками: «Свободу А-н-джей Девайс». И вот прямо сейчас могут стать ужином, хотя я отправил туда орков, может, успеют. Это выше моих сил! Вероятность их идиотизма рассчитать невозможно, настолько хоббиты непредсказуемы…