Король-техночародей и его убийца

Еще во времена своей недолгой службы оруженосцем Эовин подмечала за Айгеном интересные мелочи. В основном потому, что смотрела только на него, так цветок смотрит на солнце (и пусть Айген больше похож на ясный месяц, не порти сравнение, о въедливый читатель — для Эовин Айген был и солнцем, и луной, и звездами, и бурей). Так вот — при всем показном равнодушии к собственной внешности и язвительности в отношении «разодевшихся хуже пидоров» остальных назгулов, Айген весьма тщательно относился к выбору одежды. Во-первых, только черное, строгое. Привычка в любое время суток пребывать в отглаженной мордорской форме и начищенных ботинках, видимо, выработалась за столетия. Во-вторых, в отличие от Кхамула или того же Телимата, Кириона, король-чародей использовал минимум украшательств, его погоны и нашивки, насечки на доспехах были из серебра или платины (что такое платина, Айген оруженосцу объяснил). Даже парадная корона его напоминала скорее оружие, и вместо зубцов шипы на ней были стальные с серебрением. А в-третьих, Айгену ужасно понравились косы, что умел плести «Эдвин безродный». Эовин только потом поняла, почему — они завершали его облик, превращая сердитое лохматое умертвие в воина и придавая строгости. Однажды Эовин сама видела, как корона превратилась в оружие. И после этого крепко задумалась над тем, что в умелых руках, пожалуй, даже салфетка может стать орудием возмездия, что уж там сравнивать с вещами потяжелее. В тот памятный день она, еще в образе «Эдвина безродного» верхом на Черныше (позже отжатом у Айгена за килограмм моркови коне) сопровождала своего «господина» для переговоров со шпионами из Ангмара. Земли хоть и были северными, однако страсти там кипели не хуже чем в каком-нибудь жарком Кханде или Хараде. Стоял погожий день, осень только-только вступала в свои права. Мастер Айген был при параде: идеально сидящая черная форма, плащ и, конечно же, корона. Владыка настаивал, чтобы назгулы во время встреч со шпионами от аристократии непременно подчеркивали свой статус. Айген поджимал губы, но венец исправно надевал. Они были где-то на середине своего пути, когда из редких кустов вначале послышались дикие крики, а потом прямо на дорогу, вздымая клубы пыли, разбрасывая поломанные ветки и листья, прицепившиеся к доспехам, высыпали одичавшие биомашины. Айген чуть сбавил ход, натянув поводья, и властным движением остановил оруженосца. Бросил короткое: «Я сам». А дальше Эовин, не успев даже глазом моргнуть, оказалась позади него и вынуждена была лишь наблюдать. Надо сказать, что с удовольствием и даже мысленно прикидывая, что там болтали Телимат и неразлучники — дескать, как мужчина ведет себя в битве, таков он и в постели… но оставим Эовин наедине с ее приятными мыслями и вернёмся к Айгену. Противник в количестве семи единиц был им взвешен, измерен и признан негодным. То есть не представляющим опасности — даже для горе-оруженосца. И все-таки, защищая мальчишку, Айген знаком велел ему остановиться, пришпорил коня, чтобы оказать впереди, и прямо на ходу оценил расстановку сил. Голыми руками, еще и со спины лошади, орков валить неудобно. Меч пачкать жалко. Можно было достать противника нулевым полем… Однако (тут Айген чуть скосил глаза на мальчишку) хотелось выпендриться. Показать себя во всей красе, получить очередную порцию восхищения. И да, как ему было ни стыдно в этом признаться, именно перед Эдвином Айгену постоянно хотелось предстать в лучшем свете. Айген, не сбавляя темпа, приближался к противнику, потянулся назад, за плечо, чтобы удобнее было достать до меча… и рукой задел корону. «О!» — подумал Айген «Жратва!» — подумали биомашины, с удовольствием разглядывая двух всадников Айген влетел вихрем в толпу орков. Двоих сразу стоптал лошадью, и они вяло шевелись где-то в пыли, а их переломанные конечности шустро расползались в стороны согласно заложенной в них программе. «Пять», — на автомате пересчитал Айген оставшихся. Он легко соскользнул с лошади, рассчитав так, чтобы оказаться ровно в центре сбившихся в кучу орков. Рука сомкнулась на короне. Один из орков, что стоял ближе всех, повернул голову. Глазницы зажглись удивлением. Но пока биомозг выстраивал цепочку: враг сзади — бей или беги, Айген почувствовал на себе восхищенный взгляд оруженосца и ухмыльнулся, криво и в то же время удивительно радостно (вот сейчас он покажет, КАК может лихо разделаться с биомашинами). Венец удобно лег в руку, и бледные пальцы сомкнулись чуть сильнее, чем следовало, а от нахлынувших эмоций лед красивой коркой, потрескивая и искрясь на солнце, побежал по окружности, наползая на шипы. «Минус один». Удар острия пришелся в глазницу, вырубая биомашину. Орк дернулся внизу и затих, но Айгену было все равно. Его движения, острые, точные, были неостановимыми для каких-то там орков. Шипы входили в грубую твердую кожу как раскаленный нож в масло, а усиленные нулевым полем удары жалили противника без устали. Спустя пару мгновений все было кончено. Айген в оседающих клубах пыли и тишине один стоял в центре импровизированного поля боя и, не отрываясь, смотрел в зеленые глаза своего оруженосца. С таким восхищением на Айгена, казалось, не глядел в ответ никто и никогда. Но прежде чем Айген осознал, что это как-то нездорово попахивает, голос обаятельного мальчишки разбил магию момента: — Мастер, я чуть не об. об… — Испугался? — хмыкнул Айген. — Ну, можно сказать и так, — хихикнула Эовин, которая хотела воспользоваться любимым словом Эомера, выражавшим наивысшую степень восхищения. — А не жалко корону-то… красивая и вся испачкалась… Айген глянул на покрытый льдом и биологическими жидкостями венец. Под его взглядом ледяная корка еще раз затянула корону, а потом осыпалась инеем с зубьев, что засияли как новенькие. — Если побрякушку нельзя использовать как оружие, то на Балрога такая побрякушка нужна, — пафосно заявил, надевая венец обратно. — А как убить браслетом или кольцом? Ожерельем? — немедленно пристал оруженосец. — Ожерельем удушить, браслетом дать в висок, а кольцо засунуть в ж… эээ… глотку, пусть подавится, — Айген подмигнул мальчишке и снова вскочил в седло. А уж когда оруженосца допустили до волос мастера, Эовин приложила все свое умение и фантазию, чтобы Айген выглядел всем на зависть. — Твоя коса стала толще моей, — под общий хохот сказал как-то Гудбранд, созерцая очередное творение «оруженосца» утром в столовой. — Возьми у Эдвина пару уроков плетения, — ответил Айген, недоумевающий, чего все ржут. Нет, понятно, что все сведется к «прикладной фаллометрии», как называл это Гор, но поводы всякий раз Айгена изумляли. Наверное, потому что он был первым среди равных, а еще самым высоким и самым главным, и оттого желания помериться толщиной чего угодно не испытывал. — Это почему Айген такой злой был, — вдруг вступил Кхамул. — Потому что волосы зад щекотали и бесили. А теперь не щекочут! — Поэтому у меня осталось гораздо больше сил, чтобы вникнуть в ваши отчеты, — Айген закатил глаза, копируя самого Кхамула. — И ту чушь, которую ты написал кровью на шкуре убитой кобылицы, будешь нормально переписывать в мордорской системе электронного документооборота! — Она глючная, — Кхамул презрительно фыркнул. — А шкура воняет, — парировал Айген. — Так что, кроме отчета, с тебя письменная задача с перечислением багов в системе для разработчика. И только попробуй не написать, а ты, Телимат, не прочитать. — А ты, Айген, только попробуй не поправить, как ответственный за архитектуру инженер, — Гор появился в столовой совершенно неожиданно, впрочем, как обычно, и досыпал начальственных люлей всем, кто попался под руку, чтоб никому не было обидно. Эовин, присутствовавшая при разговоре, одновременно трепетала, что ее вотпрямщас сдадут с потрохами, и старалась не смеяться, поскольку благодушные подколы назгулов ей очень нравились. А еще успевала восхищаться Айгеном в его педантичности и занудстве. Ее мастер очень любил порядок, устав и чистоту. И совершенно при этом был не чужд роскоши и удовольствий, просто его запросы от обычных мужчин отличались, а его понимание роскоши было почти эльфийским — в смысле, все стильно и ничего лишнего. Айген специально ничего не коллекционировал — как сам признался, слишком часто Мордор ровняли с землей. Но в его просторных покоях были несколько личных вещей, не имевших никакой практической пользы. Например, иллюстрированные сборники рыцарских баллад, в основном печальных (все умерли, даже не поцеловавшись), которые Айген не доверил даже библиотеке, хотя оруженосцу прочесть, не вынося из комнаты, разрешил. Эовин прочла три раза подряд и все картинки просмотрела, особенно те, где были прекрасные и печальные или воинственные девы. Но никаких пометок, типа «самая красивая», на полях не нашла, а жаль. Еще в его комнате была мозаика с драконом, распростершим крылья в небе (то есть на потолке) и выдыхающим пламя. Не оказалось зеркала, зато поглядеть на свое отражение можно было на лезвиях небольшой стихийной коллекции клинков — мечей, кинжалов. За личным оружием Айген ухаживал сам, и глядя, как ласково, будто женщины, он касается лезвия, перед тем как заточить, Эовин ощущала жар Барад Дура (и вела себя в эти моменты как дура — странно, что Айген не прогонял «несносного мальчишку»). Потому что, допущенная поприсутствовать при священнодействии — заточке меча то бишь, Эовин натурально засмотрелась на обнаженного по пояс мастера, чьи сильные руки с легкостью перемещали тяжеленный меч поперек точильного круга, попыталась скрыть нездоровый для мальчишки интерес за книгой рыцарских баллад… споткнулась об угол ковра (да, представляете, в покоях Айгена даже был кхандский шелковый ковер всех оттенков серого перламутра) и упала — чудом не раскроив голову об этот самый меч, прямо на мастера. Айген поймал, конечно. И Эовин, умудрившаяся треснуть его своей глупой башкой в скулу, на миг ощутила, насколько сильны его руки, какой он теплый и твердый, пока не включил эту свою научную магию… — Голодный обморок или зачитался? — с ухмылкой спросил Айген, поднимаясь и ставя обалдевшего от чего-то мальчишку на ноги. Как ни странно, он не рассердился, хотя братьям устраивал трепку и за меньшее. Наверняка парень замечтался о прекрасных девах и ратных подвигах за балладами, Айген и сам такой… был. — Покушать бы неплохо, — пробурчал красный, как вареный рак, мальчишка, который отчаянно стеснялся своей неуклюжести. — Сейчас закажу, — Айген ободряюще улыбнулся ему. Может, и зря он чрезмерно мягок, но раньше ему попадались куда более крепкие бойцы без комплекса неполноценности из-за рождения и воспитания. Так что Айген на этот раз будет не таким суровым, как обычно, и пусть назгулы дальше офигевают, Владыка сказал: «Социализация» — значит, социализация! Любопытно, что когда раскрылась истинная природа Эовин, роли слегка поменялись, и уже Айген нервничал и чудил при «ученице» и перестал ходить полураздетым. Только после свадьбы, когда она получила все права на своего короля, Эовин смогла вновь сидеть рядом, не опасаясь, что коснется Айгена — а его рука холодна как лед. Именно поэтому любую их совместную свободную минуту она от мужа не отлипала, как будто снова переигрывая все ситуации, когда была оруженосцем-пацаном. А их — неловких и горячих, во вторую неделю выдалось столько, что даже Айген потерял сон. Вот например, в душе Эовин с Айгеном все-таки столкнулась. Для омовений после тренировок она сразу присмотрела себе маленькую душевую поодаль от оживленных коридоров, всего на два распылителя, здесь даже камер не предусматривалось, только датчик-сенсор «Свой-чужой», а еще не было зеркал. Потому что не хотелось Эовин в отражении пересчитывать торчащие ребра и багровеющие синяки. Кто ж знал, что Айген посещает ту же душевую, когда не хочет идти грязным до своих апартаментов?! Эовин так задумалась, прокручивая в голове свои ошибки на тренировке, что не обратила внимания на шум воды. Дернула дверь кабинки на себя — и обомлела. Айген — голый!!! — стоял к ней боком в клубах пара, прикрытый лишь собственными волосами, как плащом. — Ы-ы-ы… — жалко проблеяла Эовин, отшатываясь и захлопывая кабинку, а потом пятясь назад и едва ли не задницей нащупывая внешнюю дверь. К сожалению, сенсор открытия не желал срабатывать на задницу, и Эовин заколотила по нему ладонью. — Эдвин, ты в норме? — услышавший возню Айген выглянул — голым!!! — Я подвинусь. Или подожди немного… — Не, я пойду, — пробормотала Эовин, старательно глядя на бледное плечо с тонкой линией старого шрама, все в капельках воды, и стараясь не уезжать взглядом ни вверх, ни вниз. — Опять меня в чем-то подозреваешь? — устало уточнил Айген. — Нет, я это… комплексую! — нашлась Эовин, как раз недавно узнавшая новое слово. — Не у всех ваще-то по колено… — Что по колено? — брови Айгена привычно поехали вверх. Насчет этого оруженосец ему даже для нуменорца польстил. — Волосы! Волосы по колено! Волосы достоинство и гордость роханца и мужчины! А у меня не растут нормально! — выкрикивала Эовин, пока открывшаяся дверь не спасла ее от дальнейшего позора. «И тут фаллометрия», — фыркнул Айген, глядя улепетывающему оруженосцу вслед. В последующие дни он не упоминал об инциденте, чтоб не смущать мальчишку. Оруженосец по первости так жался, что Айген заподозрил в нем пидора. Уже продумал, что скажет так, сурово-успокаивающе: мол, парень, бывает, вылечим, не ссы! И пытался осторожно выяснить, не спрашивая прямо, можно ли исправить ориентацию физическими нагрузками и таблетками. Хотя Настадрен, кажется, намеренно отказывался понимать его топорные намеки навроде: «У меня есть друг, а у друга оруженосец — пидор». К Владыке с глупыми вопросами Айген лезть пока не рисковал. Однако понаблюдав за подопечным в первые недели, Айген немного расслабился. У пацана, при всем тесном контакте, включая байк и неловкое столкновение в душе, не возникло эрекции. Как мужчина Айген его не интересовал, слава Единому и Владыке! А вот как наставник… Айген не страдал склерозом (его клетки мозга регулярно обновлялись) и помнил, как по первости от него разбегались неразлучники, да и Кирион норовил слинять. Однако рыжий Эдвин ходил за Айгеном хвостом, невзирая на изнуряющие тренировки и угрозы порки, навоза и таблицы умножения. Которую, кстати, быстро выучил — всего за вечер. Еще Айгену очень нравилось, когда новый оруженосец разделял его увлечения по-настоящему, например, страсть к книгам. Эдвин обращался с книгами аккуратно, даже трепетно, не загибал странички, не рисовал похабные картинки, как скучающий Минардил (за что братец получил хорошую трепку пару тысяч лет назад и угрозу вырвать руки и засунуть их в задницу, и пусть Владыка так и пришивает). Гор, помнится, тогда очень смеялся, но идею забраковал. Взамен предложил заплывы провинившихся по кругу на скорость в яме с драконьим навозом. После этого младшее поколение уяснило, что библиотека — это храм, и там не то что книги портить, а даже дышать через раз рекомендуется. В общем, к исходу второй недели Айген с изумлением понял, что балует мальчишку. Нет, спуску он ему не давал в тренировках и в обучении, собственных дел не бросал (Владыка бы ему «бросил», ага), но в свободное время старался Эдвина навестить лишний раз и приносил подарки. Совсем небольшие, навроде нового кинжала, пояса с подсумками, солнечных очков. Эдвин каждый раз реагировал одинаково: замирал, хлопая ресницами, и с искренним удивлением спрашивал: «Это правда мне? А за что?» Приходилось выдумывать, что за успехи в учении или вовсе по делу. Но мальчишка явно был не то что не избалован вниманием, а, похоже, верил, что обязан заслужить такие дорогие подарки (которые для Айгена стоили не больше прошлогодних листьев, в богатом на металлы и технологии Мордоре и не такое водилось). Когда выяснилось, что пригрел Айген на груди женщину (бабой он даже мысленно назвать Эовин не мог и не хотел), то жестоко страдал Айген не только от уязвленной гордости, но и от осознания, что обаятельного пацана, жадно ловившего каждое его слово, не существовало, все тлен и притворство. Каково же было удивление Айгена, когда выяснилось, что Эовин не притворялась нисколечко в своей жажде знаний и интересе к одному злому уродливому назгулу. И после нескольких ярких ссор, когда оба согласились «по-прежнему», Айген понял, что девушка может быть такой же увлеченной, сообразительной и искренней, как парень. И, возможно, ему просто не везло после перерождения. Стесняться Эовин при нем почти перестала. Переживала, конечно, из-за неудач в обучении, но уже так не тряслась, как раньше, и не шарахалась от Айгена — наоборот, тянулась к нему еще сильнее. Но при этом через раз спорила, через два — не подчинялась. Задиралась, насмешничала, обижалась — в общем отрывалась, как могла, после вынужденных мучений «выгонит — не выгонит». Выгнать Айген ее не мог. Не хотел — но и не мог же. Приходилось терпеть и смирять гордыню. Хотя с гордыней было еще ничего, терпимо, а вот плоть… Айгену приходилось тяжко. Если раньше тело хоть как-то удавалось держать в узде мыслями, что перед ним пятнадцатилетний пацан (от них обычно все падало), то теперь точное и несомненное знание, что перед ним юная, но совершеннолетняя девушка (помноженное на буквально выжженный в памяти полуобнаженный облик сражающейся Эовин), заставляло нервные окончания пылать без всяких прикосновений, а в нулевом поле Айген мог устроить второе затопление Нуменора — такой силы страсти бушевали в его душе. И ведь он хотел не просто соития тел, нет. Он жаждал любви — той самой, из рыцарских баллад, от которой влюбленный может умереть, а мертвец — ожить. Однако и плоть его оказалась весьма настойчивой. Каждую ночь Айгену снилось, что обычная тренировка заканчивается сорванной одеждой и яростными поцелуями, и каждый день он вынужден был устраивать себе ледяные ванны (отжимания, полеты на драконе в стратосфере), чтоб не коснуться Эовин без уважения. Короче говоря, когда Эовин вернула себе свою настоящую личность, а Айген смог это пережить, и Минас Моргул не рухнул, и Владыка Гор разрешил ей остаться и еще поучиться плохому, при этом ехидно приговаривал, что запретил приводить баб, а Эовин пришла сама — так вот, получив Айгена под запретом уестествления, Эовин взялась за иные соблазны. Ей хотелось видеть Айгена в других цветах, и она начала его убеждать попробовать синее, красное, зеленое. Здорово помогло то, что весь прежний гардероб Айгена, пошитый на заказ, сгинул после налета орлов, а всего двух оставшихся комплектов индивидуальной формы под его рост не хватало даже на неделю. Первой ласточкой, или скорее дырой в бастионе упрямства, стала поездка в Харад, где Айген был не только в черном, а еще и в красном. Эовин не стеснялась хвалить, и Айген действительно стал появляться в черном, но с красными деталями — поясом, рубашкой, коттой. Однако развить успех на другие цвета не получалось. Воспоминания о том, как Айген одной короной раскидал целый отряд орков, прямо как легендарный роханский герой Эосон, который сделал то же самое лошадиной челюстью, будоражили Эовин, не давая спокойно спать ночами. Поэтому она решила — не хочет надевать другие цвета, значит, атакуем упрямца с тылов. — А скажи, ты используешь свои волосы как оружие? — спросила она самым невинным тоном через пару дней, пока в очередной раз переплетала Айгену косы. Тот совсем расслабился под ее легкими прикосновениями и даже не сразу понял вопрос. — Эээ… ну однажды удушил нападающего собственными волосами. Это считается? — уточнил, высоко поднимая брови. Эовин, борясь с желанием прикоснуться губами к вертикальной черточке между белых бровей Айгена, отрицательно качнула головой. — Нет, просто у тебя очень крепкие волосы, ни у кого из назгулов таких нет, — в доказательство она легонько подергала за свежезаплетенную косу. — Это да, ничем их не проймешь, отрастают, — Айген все еще не понимал, к чему его ученица клонит, но не забывал наслаждаться ее прикосновениями, аж сидеть было неудобно и руки чесались вернуть ласку стократ. — Смотри, — Эовин вытряхнула из рукава скальпель, какие она десятками таскала у доброго Настадрена. — Делаем раз, — всунула скальпель лезвием вниз в косу Айгена, — делаем два, — закрепила каким-то хитрым узлом. — И маскируем! — отбежала на минутку к ящику, где были свалены драгоценности на парадные выходы, вытянула первую попавшуюся цепочку с мелкими бриллиантами и тоже в три движения вплела ее в косу, чтобы лезвие скальпеля казалось украшением. — Я знаю, что ты мне сейчас скажешь, — Эовин положила ладонь на губы Айгена, и тот забыл, как именно хотел спорить. — Что по-пидорски, да? А вот и нет! Твои косы выдержат вес лезвий, и если в движении хлестнуть ими как следует, противник без глаз или носа останется. — Я хотел сказать, что это нерационально, — нашелся Айген, рот которого Эовин освободила. — Зато красиво, — она мечтательно вздохнула, снова вспомнив эпизод с короной. — А иногда надо именно красиво, чтоб все померли от восторга или, на худой конец, от зависти! С тех пор Эовин повадилась придумывать обоснования для всего — усложненного плетения кос, мужских украшений, любых других цветов кроме черного (на красном кровь не видна и подчиненные не запаникуют, синий геральдический носить полагается по статусу, зеленый… эээ… мастер, покажем эльфопидорам, что это не их цвет!) — и так далее и тому подобное. Недоумевающий Айген спросил у Гора, зачем она это делает. — Ну вот представь, что вы стоите друг напротив друга голые, а уестествляться нельзя, вот что ты сделаешь? — ответил вопросом Гор. Айген подумал, пытаясь не лыбиться по-идиотски, и честно ответил: — Наделаю льда, чтобы охладиться! — Ну вот это ее способ охладиться, — Гор похлопал старшего по плечу. — Терпи и радуйся, что дело до коричневых штанов и причин их носить не дошло!