Король-техночародей и его убийца

Гудбранд стоял возле забора вместе с другими оруженосцами и лениво жевал жухлый стебелек. Выглядел назгул расслабленным, помятым, был одет неряшливо, как и его соседи - в потертую куртку, небрежно накинутую поверх рубашки не первой (и не второй) свежести. Другими словами, для обывательского глаза назгул совершенно слился с толпой прислуги. Трибуны со зрителями находились на безопасном расстоянии от ристалища. Поэтому к забору, от которого открывался прекрасный вид на все поле, могли подойти только пажи и оруженосцы. Гудбранд нагло воспользовался «привилегированным» положением и протиснулся к самом переднему краю, откуда рыцарей было видно лучше всего. Зрители уже расселись на своих местах (некоторые на чужих). Гномы сновали по рядам, продавая напитки, закуски и сувениры (покупай, дорогой, только для тебя — платишь за три, получаешь два). Слуги, столпившиеся у забора, активно размахивали руками, чтобы поддержать хозяина, или кричали обидные слова в сторону противников. А кто-то, уже изрядно подогретый парами дешевого вина или гномьего самогона, выяснял отношения на кулаках с пажами из противоборствующего клана. Зачем дожидаться исхода господского боя, если можно побыстрее надраться, потерять половину зубов и предъявить их хозяину потом как вражеские трофеи? Рядом с Гудбрандом кто-то затеял драку. Назгул увернулся от чужого кулака и отступил в сторону, позволяя драчуну провалиться вперед. С усмешкой отвернулся, когда пьяный паж со всего маху влетел в огромного детину - слугу рыцаря кабаньей головой на шлеме, который пробирался "морской" походкой в шатер хозяина. Тут же паж получил оплеуху, от которой со стоном осел на землю, но за него вступился кто-то из свиты рыцаря-петуха, если судить по геральдическим меткам и петушьим гребням. Кабаний прислужник на пальцах показал, что он думает о петухах, и позвал кузнеца из своей команды… Дальше Гудбранд уже не смотрел — все его внимание было приковано к полю. Как раз первые рыцари выходили, чтобы выбрать себе противника. И пока что больше всего копий было в корзине рядом с гербом его команды. «И здесь Пендальф поднас… подсобил», — нахмурился назгул. После того как Гудбранд увидел все, что хотел, торчать одиноким дубом среди мелкотравчатых слуг смысла не было — он почувствовал что-то в нулевом поле. Кроме того, сработала ловушка, оставленная рядом с лагерем. Сигнал был слабым, словно зверь пробежал рядом или любопытная птица задела крылом тонкую сетку. Назгул оглянулся и, стараясь не привлекать к себе внимания, стал пробираться обратно, чтобы пройти свой шатер насквозь и как можно скорее проверить лагерь. Они не оставили там ничего важного, и все-таки дело дурно попахивало — как гномий нужник… Гудбранд, горбясь, активно работал локтями. По мере торжественного выхода рыцарей вокруг забора прибавилось слуг. Чтобы не выделяться из толпы, назгулу пришлось маскировать высокий рост. Он согнулся в три погибели, но так и не смог скрыть ни широких плеч, ни могучих ног, упирающихся в землю чуть в приседе, чтобы сделать хозяина ниже ростом. Светло-голубые глаза назгула зорко поглядывали по сторонам. Гудбранд как-то попросил Гортхаура сделать ему огненные очи, как у самого Гора, чтоб аж искры сыпались. «Легче легкого! — ответил на это Гор и показал на жерло вулкана. — Искупаешься в лаве три раза и будут у тебя огненные глаза. Если выживешь». От купания Гудбранд, поразмыслив, отказался, от огненных глаз тоже. Зато вчера Гудбранд выпивал со всеми слугами на равных и едва в приступе азарта не ввязался в спор, кто сможет выпить бочонок эля одним глотком. Только болезненный ментальный удар в лоб от папеньки Гора притормозил его, вместе с обещанием вдогонку устроить вместо двух горящих глаз один горящий зад. Сегодня неожиданную трезвость назгулу приходилось прятать за раскачивающейся походкой. Впрочем, он заранее натер веки солью, чтоб были красными и опухшими, и прятал острый ясный взгляд. Гудбранд почувствовал на себе чей-то чужой взгляд и стал припадать на обе ноги еще старательнее, а подбородком почти уткнулся в грудь и даже слюну разок пустил. Он почти дошел до невысокого заборчика, отгораживающего палатки рыцарей, и прислонился, вроде как передохнуть и поблевать. Тут же ощущение, что за ним следят, прошло, даже показушно блевать не пришлось. Назгул вздохнул, в этот раз по-настоящему. Так глупо попасться было бы очень некстати. Хорошо, что шпионами вечера занимался Кхамул, и теперь их ряды «значительно поредели», если верить донесению. Гудбранд усмехнулся шутке и осторожно, стараясь сохранять видимость «опьянения», отлепился от забора. Покачиваясь и все так же горбясь, он побрел в сторону нового шатра Айгена. Их выход был назначен в самом конце, когда основные участники должны были уже выйти на поле. Интересно, сколько в итоге будет копий в корзине с их гербом. «Почти все рыцари вызвали на бой Айгена и пацанов. Даже не знаю, на что они рассчитывают», — притворно-печально вздохнул в голове Феридир. Гудбранд и без этого вздоха понял, что старший братец сейчас пожалел вовсе не Айгена и принцев, а тех дураков, кто решил с ними связаться. Уж Айген им натянет глаз на зад, он и так совсем одичал без хорошей бабы. Со своего наблюдательного пункта, скорее всего, на какой-нибудь высоченной сосне, Феридир видел все как на ладони. Острое назгулье зрение и нулевое поле, что пробудило в лысом какое-то невероятное чутье на опасность, сделали из него идеального наблюдателя. Вот и следил Феридир за всеми операциями сверху. Чаще всего через оптический прицел — так удобнее было не просто сообщать об опасности братьям, но и устранять ее сразу. Гудбранд же в шутку предлагал Феридиру сверху еще и гадить на врагов, для пущего унижения, и обещал показать, как надо. Чрезмерно рыцарственный Айген, не понимавший шуток, на такое только глаза закатывал по-кхамуловски. «Я даже не хочу слышать про техническую составляющую процесса опорожнения. А если враг женщина?» — интересовался старший. «Ну можешь на нее помочиться. Типа пожалел и пометил. Только целься лучше», — влезал сам Кхамул, и все обычно ржали до первого дежурства вне очереди. «Расчет Гэндальфа прост! — Феридир недовольно рыкнул в нулевом поле. — Толпа быстро устанет пялиться на разноцветных рыцарей и их шлемы, украшенные валар-знает-чем, поэтому не обратит внимания на горстку воинов в старых и потрепанных доспехах». «Могут и вовсе принять за оруженосцев, которые на поле попали случайно». — подхватил его мысли Гудбранд. Оба назгула замолчали, суеверно не желая произносить вслух то, что так и просилось на язык. За них это сделал Гор. Его низкий глубокий голос неожиданно раздался в нулевом поле по закрытому каналу: «Если принцы вдруг «исчезнут», никто их не хватится. Искать тоже не будут. А дальше, как водится, в Вестнике Средиземья или в новостях Валинора, где-нибудь в конце новостной ленты, появится заметка в траурном ободке: «Трупы неопознанных бродяг были найдены посреди такого-то поля…». Это при условии, что вообще найдут, конечно. Могут и не найти… времена нынче суровые». «Да Айген еще на их похоронах лютню порвет! А ты, Отец, скорее простудишься, провожая Пендальфа, чем эта су…тулая серая псина сможет тебя переиграть!» — Гудбранд зло фыркнул и едва не выпрямился. Однако усилием воли заставил себя вновь согнуть уже порядком уставшие от такой нагрузки колени и сгорбился еще сильнее, продолжая ковылять в сторону их шатра. На третий день после пожара утро выдалось пасмурным. Небо заволокло тяжелыми серыми тучами, и хоть тепло еще держалось, воздух становился все холоднее, земля тоже остыла, и с самого утра над полем рваными клочьями висел серый туман. Гудбранд подумал, что истари и его шпионам с погодой повезло. «Ошибаешься, везение тут не при чем, — ответил на его мысли Владыка. — Воздушные элементали отлично управляются с погодой. Полагаю, без их вмешательства не обошлось. Но и это нам на руку. Кто бы мог подумать, что идея Кириона окажется не так уж плоха, да?.. А огня добавим, скучать точно не станешь». Гудбранд только плечами пожал. Стараниями Кириона и его «оруженосца» не далее как вчера на заборе ристалища появились «украшения». Дело в том, что Кирион, забрав с собой Минардила, долго петлял по новому палаточному городку, где расположились рыцари, пожелавшие остаться и участвовать в фестивале. А когда решил, что достаточно запутал следы (на самом деле ему просто надоело слушать нытье Минардила в нулевом поле), направился в сторону конюшен, где огляделся по сторонам и, прихватив изумленного принца за ворот, отвел в сторону одну из досок в стене — затем прошмыгнул внутрь. Растерянный Минардил оказался в самом центре навозной кучи, можно сказать, стал ее главным украшением. И словно этого было недостаточно, Кирион подтолкнул его к сену, лежавшему в беспорядке рядом, и всунул в руки вилы. — Поработай здесь немного, — бросил небрежно. — Сено сложи, навоз расчисти. Когда Минардил открыл рот, чтобы дерзко ответить, что, мол, тебе надо — сам и работай, не королевское это дело! — получил такой суровый взгляд, что даже Айген бы позавидовал. И одним этим взглядом Кирион умудрился дать понять, что если Минардил вот хоть звук издаст, то поедет домой, спеленутый по рукам и ногам, и позабудет о чудесах науки и техники. Поэтому принц, спасая лицо, вынужден был буркнуть под нос ругательство и приняться за работу. Кирион довольно кивнул и ушел, так ничего и не объяснив. Прошел час. Потом второй. Сено, небрежно сваленное в дальнем углу, все никак не кончалось, а вот терпение у Минардила закончилось уже очень давно. Однако, памятуя, как в прошлый раз за невыполненное задание ему пришлось расплачиваться длительным бегом, отлынивать от уборки принц не решился. Просто скривил морду и делал работу без всякого удовольствия, мысленно практикуясь в сквернословии, чтобы хоть как-то развлечь себя. И так увлекся, что пропустил момент, когда в помещении кто-то появился. Сначала Минардил подумал, что ему показалось, и никого кроме него, парочки лошадей и опостылевшего сена в сарае нет. Но из угла послышалось настойчивое покашливание, видимо, так этот «кто-то» привлекал к себе внимание. — Кто там? — Минардил вытер выступивший пот со лба, попутно размазав по лицу грязь. Спасибо, что не навоз. — Помоги мне… — прошамкал некто сгорбленный в старом тулупе и выполз на свет божий. Правда, разглядеть его Минардилу не удалось: грязные спутанные волосы опускались так низко, что закрывали лицо незнакомца. — Мне бы кто помог, — пробурчал Минардил, опираясь на вилы. — Чего тебе надобно, старче? — Я не успел развезти вино и воду для участников фестиваля, и теперь меня накажут двадцатью ударами кнута… — Старик, от которого разило конским навозом и лошадиным потом на несколько метров, подошел ближе, и Минардил вынужденно отступил. Даже сено, смешанное с навозом, так не смердело, как этот старик. — О, не пугайся, юноша, я так стар и слаб, что не смогу причинить тебе вреда… — Кажется, незнакомец не допускал и мысли, что причина, по которой от него шарахаются добрые люди, скрыта вовсе не в его виде, а в запахе. — Ты такой сильный, и по лицу вижу, что благородный, ты ж не оставишь старика на верную гибель, правда?.. Минардил вздохнул. Лесть — это, конечно, хорошо, но благовидный предлог, под которым можно оставить работу, — еще лучше. Немного пообщавшись с Айгеном и Кирионом, принц пришел к выводу, что оба воспитаны в духе старого рыцарства, а значит, помощь несчастному немощному калеке будет достойной причиной, почему он бросил порученное ему занятие. (Минардил уже придумал, как будет оправдываться, и проворачивал слова в голове, чтобы говорить складно). Тем временем старик подхватил принца под руку и с силой, весьма неожиданной для сгорбленного временем и болезнями человека, весьма живо поволок на выход. Там Минардила действительно ждала телега, груженая здоровенными бочками с водой и небольшими бочонками и кувшинами из толстой глины, судя по всему, с вином. Коня при телеге не было. — А где лошадь? — удивился Минардил. И тут же старец распрямился, накинул ему на шею хомут и крепким подж… ладно, пусть будет подзатыльником, направил к месту лошади. Затем громко и очень издевательски рассмеялся, причем голосом Кириона. — Ну что ж, попался, голубчик! Был бы хомут, а шея найдется! — сообщил король-пират, убирая грязной рукой с лица волосы и все так же скалясь. — А если б головой думал, а не спешил слинять, задал бы уточняющие вопросы! — Постой!.. — Ситуация требовала срочного вмешательства, по мнению Минардила, однако он опоздал. Потому что Кирион даже слушать его не стал, только пихнул рукой в спину, сгорбился обратно, тут же сделавшись вновь очень больным стариком с огромным уродливым горбом, который выпирал через одежду, как хребет Мглистых гор возвышается над Средиземьем. И король-пират, что-то шамкая себе под нос мерзким скрипучим голосом, припадая на обе ноги (как только он это делает?), поплелся рядом. Но не забывал при этом понукать Минардила, если тот вдруг останавливался, взаправду (а не понарошку!) мучаясь под тяжестью груженой повозки. Так они доковыляли до забора вокруг ристалища. Кирион остановился, сквозь волосы хитро блеснули его серо-зеленые глаза. Он, опираясь на едва живого Минардила, прошамкал: — Ну а теперь, юноша, давай-ка расставь бочки с водой по углам, да разнеси кувшины и бочонки с вином. Только смотри, не попробуй вина… Оно слишком… – из-под лохмотьев раздался сдавленный смешок, — крепкое, короче. И вообще не тебе предназначено! Минардил в ответ пожал плечами, распрямил спину и, слегка озадаченный, приступил к выполнению задания. По сравнению с киданием сена вилами и тяжелой телегой катить бочки и развешивать кувшины было просто подарком судьбы. Пить захотелось нестерпимо, и принц, убедившись, что Кирион куда-то опять пропал и за ним точно не смотрит, приоткрыл крышку кувшина, чтобы втихаря отпить вина. Однако внутри вдруг больно провернулось то самое «солнце», которое он разбудил во время тренировки и которое назгулы называли «нулевым полем» — словно предупреждало об опасности. И Минардил остановился, принюхался. Почувствовал от вина странный запах едва уловимой кислятины и отпивать не стал. Когда принц установил в углу бочку и набрал черпаком воды, нулевое поле молчало, и он напился. В голове кто-то одобрительно хмыкнул, край сознания обожгло чужим присутствием. Но ощущение, что за ним подглядывают, исчезло так же внезапно, как появилось. Последний кувшин был поставлен возле специального столика для участников, последняя бочка была надежно врыта в землю — так, чтобы не перевернуться, если кто-то наклонит ее сильнее, чем следовало, или сам навалится на борт (но если утонет — сам дурак). Минардил распрямил спину и поискал глазами своего мастера. Что удивительно, в этот раз Кирион обнаружился почти сразу. «Старик» придирчиво поправлял какие-то странные экраны, развешанные под трибунами. Минардил пожал плечами. Подумаешь, какое-то украшение. Вон, все в пестрых лентах, выглядит так, по-пи… по-эльфийски, в общем. Зачем они только… Но и об этом Минардил поразмыслить толком не успел, потому что старик повернулся к нему и помахал рукой, указывая в сторону оставленной ими телеги, и сам поковылял туда. Медленно-медленно. Минардил нехотя пошел обратно. Впрягаться вновь в телегу совсем не хотелось. Да и маскарад утомил его основательно. Интересно, чем там был занят Вардамир? Неожиданно рядом послышался знакомый голос. Кирион обратился к нему: — А вот теперь, дорогой мальчик, когда основные декорации для нашего представления подготовлены, мы с тобой можем потренироваться, чтобы завтра твое выступление запомнилось всем дамам. — Хитрые глаза вновь блеснули из-под слипшихся от грязи волос, заставив Минардила остановиться и покраснеть. Больше, чем подвигов и одобрения, ему действительно хотелось произвести впечатление на дам. А их на фестивале было более чем достаточно, и одна красивее другой, уж он знал в этом толк! — Так вот, — Кирион, оказывается, еще не закончил, — твое выступление не только дамы запомнят! Может, выйдет так, что о тебе менестрели песни слагать будут, и даже не хулительные! Минардил остановился и тут же получил тычок в спину. Телега дернулась. — Ай! — Синие глаза злобно уставились на Кириона: — Теперь-то за что?! — А ты не останавливайся на полдороге, не останавливайся, — прошамкал Кирион стариковским голосом и покосился в сторону. Мимо, кривя лица, проехали два разряженных в пух и прах рыцаря, которые даже не взглянули в их сторону. — Главное, мой мальчик, продолжать начатое, хе-хе… — А тренироваться мы вправду будем? — решил уточнить Минардил, продолжая при этом движение. Бок, в который больно ткнул Кирион, горел как ошпаренный. — Не сомневайся, — твердо произнес Кирион и действительно не обманул. Тренировка в остаток дня была такой утомительной, что Минардил с ностальгической тоской вспоминал, как возил воду вместо лошади, мечтая вновь оказаться впряженным в хомут, а не отбиваться от яростных и очень хитрых атак Кириона. Однако больше всего принц желал, чтобы Гудбранд перестал отпускать свои обидные замечания и хоть ненадолго заткнулся. Варьяжий назгул даже похвалу за удачно отбитый удар или ловкий выпад превращал в личное поражение Минардила. И басовито, нарочито громко смеялся, широко открывая рот и хитро поглядывая на Кириона. Минардил прямо нутром чуял: они там в нулевом поле насмехались над ним — наверняка уже не так беззлобно, как делали это вслух. Минардил злился, румянец вспыхивал на щеках, превращая его в «девицу», о чем ему тут же сообщали Кирион или Гудбранд. Удача в тот же миг отворачивалась от принца: он пропускал удары, получал затрещины и… очередную порцию шуток. Шедший по своим делам Гудбранд тоже припомнил обучение Минардила и усмехнулся. А потом как следует возблагодарил Владыку Гора и своих варьяжских божков, что наконец-то дополз до палатки. Вошел внутрь, с хрустом потянулся и выпрямил уже изрядно ноющие колени. «Владыка, на поле все готово», — рапортовал он и тут же мысленно позвал Феридира, чтобы уточнить, как там ристалище выглядит с высоты птичьего полета. «Нормально», — Феридир был немногословен. Значит, чувствует приближающуюся угрозу, но дает запас по времени. Гудбранд мысленно пожелал братцу удачи и вышел через полог на противоположной стороне шатра. А затем, не оглядываясь, припустил в сторону лесного лагеря назгулов. Когда среди деревьев увидел палатки, почти сразу же замер. Светлые брови нахмурились, голубые глаза потемнели: Гудбранд учуял чужаков. Прямо сейчас трое, нет, четверо незнакомых и уж точно непрошеных гостей хозяйничали у них в лагере. Был еще кто-то в лесу, но последнее присутствие ощущалось совсем слабо. «Ох, тыжбл… Балрог под хвост!» — выругался он под нос, едва удержавшись от трансляции любимого айгенова ругательства в нулевое поле. Судя по отпечатку личности, к ним забрели эльфы. Гудбранд сам с ними справится, ничего тревожить остальных. Айген и Кирион заняты мальчишками, Феридир отвечает за их отступление. А Кхамула Владыка отправил шпионить за шпионами. Значит, тылы прикрывать будет сам. Назгул осклабился, показав острые клыки, зверь внутри радостно заворочался, заурчал, чувствуя биение чужих сердец — пока еще такое ровное, мерное. Но ничего, ничего. Сейчас он им покажет и Мать всех чудовищ Йаванну, и где Кракен зимует, и задницу Балрога! Гудбранд старался ступать как можно аккуратнее и почти не дышал. Он отгородился от нулевого поля, как учил их Владыка. Правда, сам назгул теперь тоже не чувствовал чужое присутствие. Однако он справится с эльфами голыми руками, ведь всплеск энергии может привлечь внимание Пендальфа (посох ему в ж… жизнь!). Несмотря на промозглую погоду, Гудбранду стало жарко. Новое перерожденное тело, напитанное энергией огненного элементаля, требовало вступить в бой прямо сейчас, без промедления. Назгулу приходилось сдерживать себя. Ворваться на полянку, без сомнения, стало бы очень эффектным ходом. Но ведь эльфы пришли сюда не просто так: они что-то искали, причем безуспешно, а еще очень боялись чего-то. Или кого-то. Эмоции, которые Гудбранд, даже отключив себя от нулевого поля, все равно «слышал», были очень сильными. Больше всего там оказалось страха и недовольства. Гудбранд зашел к лагерю с подветренной стороны. Зверь внутри замер, приготовился к прыжку. Он быстро огляделся, благо место за огромным дубом, росшим у края их стоянки, открывало хороший обзор. Позади хрустнула ветка. И прежде чем Гудбранд успел оглянуться, огненный зверь внутри встрепенулся, клацнул зубами на все нулевое поле. Нужды таиться теперь не было. Его уже обнаружили те, кто прикрывал спины своим товарищам, пока эльфы, как жалкие воры, шарили в лагере назгулов. Один быстрый бросок. Кувырок назад. Удар. Еще один. Что-то теплое, так знакомо пахнувшее железом, ударило в лицо. Гудбранд и его огненный зверь ощерились в оскале. Нулевое поле вздрогнуло еще раз. В этот раз чужим, таким холодным вниманием. Но ощущение, что его раскрыли, тут же прошло. По голове прилетел легкий огненный подзатыльник, и послышалось недовольное ворчание Владыки: «Говорил же, не высовывайтесь! Но раз приперся некстати, уж постарайся, чтобы свидетелей не осталось…» Гудбранд от ментального удара чуть пошатнулся, но на ногах устоял. Эльф перед ним — темноволосый, с огромными, расширенными от ужаса серыми глазами — сухо сглотнул. Гудбранд отстраненно увидел, как резко дернулся острый кадык на длинной тонкой шее. Он знал, как именно выглядит со стороны — пугал и наслаждался этим. Его варварские синие татуировки будто ожили, шевелясь из-за перекатывающихся под кожей мышц, глаза светились по-волчьи, из рта, как будто теперь полного острых нечеловеческих клыков (отличная иллюзия!), облачками вырывалось горячее дыхание, а коса и борода воинственно топорщились. Гудбранд не столько разумом понял, сколько нутром почувствовал: те, кто пришли в лагерь, не ожидали встретить хозяев. Напротив — рассчитывали сделать все быстро и по-тихому. Приказ был — убить любого, кто их обнаружит, и любой ценой выполнить поручение серого истари. Пальцы сами сжались в кулак. Гудбранд, весь испачканный в брызгах чужой крови, с мерцающими на лице глазами, снова растянул губы в жутком оскале. Эльф открыл рот ответно, но звука так и не издал. Рука Гудбранда легко взлетела вперед, метясь в тот самый кадык. Раздался сухой хруст. Звездно-серые глаза эльфа застыли, а сам он как подкошенный упал перед Гудбрандом на колени, как будто признавая силу назгула и преклоняясь перед ним. Гудбранд, все еще улыбаясь, чуть наклонил голову, принимая эту покорность. Нулевое поле звенело от напряжения. Даже не издав и звука, эльф смог предупредить остальных об опасности: его предсмертный вой в нулевом поле был таким сильным, что остальные тоже услышали. И их господин услышал, поэтому сейчас вовсю искал виновника этой страшной и такой неожиданной смерти, чтобы обрушить на него всю мощь собственного нулевого поля. Но найти не мог: Гудбранд чувствовал, как вокруг собирается плотным коконом огненная энергия его отца, превращая в невидимку для всех остальных чувствительных к нулевому полю. Назгул, пользуясь тем, что враги замерли, ошарашенные и его неожиданным появлением, и смертью дозорных, быстро перешагнул тела, мысленно пересчитывая противников. Павших — двое, и еще пятеро тех, кто сейчас собрался в центре их лагеря, чтобы… «Чтобы что?» — спросил себя Гудбранд, разглядывая эльфов и подмечая недоуменные взгляды, которыми они обменивались, продолжая неумолимо двигаться вперед. Возле уха просвистел нож, но он легко поймал его и отправил обратно — прямо между глаз тому, кто пытался только что прикончить его. Остальные переглянулись. Гудбранд вновь отметил эту странность в их взглядах и внезапно понял, зачем пришли эльфы. Назгулье зрение, помноженное на звериное чутье, безошибочно сфокусировалось на маленькой коробочке в руках одного из эльфов — такой знакомой. Она мигала одиноким желтым индикатором, на котором назгул скорее угадал, чем увидел, установленный таймер. Пендальф серый, такой хитрый, такой расчетливый, решил разделаться с неугодными в лучших традициях своих хозяев. Сделать так, чтобы даже следа от них не осталось. Взрывчатки, которую увидел Гудбранд, хватило бы, чтобы сравнять с землей весь лагерь и лесок в придачу. А ведь наверняка в палатках есть и другие штучки с таймером. Очень по-валарски: у нас есть технологии, а вы склонитесь перед нами. — Вы, значит, не искали, — усмехнулся Гудбранд. Его шаги стали длиннее, движения размашистее. Теперь он размахивал руками в такт шагам. — Вы прятали! — резюмировал назгул и легко оттолкнулся от земли, помогая себе нулевым полем. Туда, где он только что стоял, воткнулась целая стайка метательных ножей. Тот, кто бросал, точно умел ими пользоваться, в отличие от погибшего эльфа. Ножи летели веером, покрывая как можно больше пространства. Зверь внутри назгула довольно заурчал: этот противник стоящий, его оставим на сладкое. Гудбранд прямо в полете умудрился перехватить нож. Когда ноги коснулись земли, и он смог поймать равновесие, крутанул нож в руке, пропуская между пальцев, и тут же выбросил обратно, целясь в горло эльфа, который стоял рядом с метателем ножей. Эльф вздрогнул, побледнел, губы окрасились кровью. Нож вошел туда, куда задумал Гудбранд. Эльф умер молча, глядя ему прямо в глаза. «Достойная смерть!» — назгул чуть кивнул и тут же вынужден был кувыркнуться вперед, забирая левее. Оставшиеся эльфы выхватили мечи и бросились на него со всех сторон. Они собрали волю в кулак и теперь двигались достаточно быстро, даже смогли окружить его. Один из оставшейся троицы — с ярко-рыжими волосами и веснушками, густо рассыпанными по щекам — принял два меча наизготовку. В воздухе замелькала смертоносными лопастями стальная мельница. Гудбранд вынужден был уйти вбок, прикрываясь руками. Он-то был безоружен. «Пока безоружен», — поправил сам себя, буквально напарываясь на меч противника. И в самый последний момент, когда чужой клинок едва не вошел ему в грудь, увернулся, позволив эльфу лишь пройтись по касательной. Пусть старая рубашонка оказалась разодрана, а грудь украсилась длинным уродливым порезом, какой останется до следующего стазиса не менее уродливым шрамом, но ведь противник не убил и даже не задел жизненно важных органов. Гудбранд прижал руку к груди, прошептал молитву, призывая Владыку, и враз почувствовал, как рука налилась невыносимым жаром. Кожа под ладонью и пальцами, зашипела, обугливаясь. Кровь остановилась. Эльфы переглянулись удивленно. В глазах одного мелькнула догадка и лицо его, обрамленное темными волосами, неестественно побледнело, даже губы стали прозрачными, почти синими. Белым облаком с них сорвался вздох: — Назгул! Гудбранд распрямился в полный рост. Нулевое поле всколыхнулось — он больше не прятался. Почувствовал, что Владыка накрыл его своим полем, как плащом, дав лишь короткую команду: «Пять минут». Гудбранд про себя поклонился Отцу и приготовился принести кровавую жертву — головы трех убийц, что пришли к ним тайком, нарушив все неписанные правила «честного» боя и свои же (об)писаные «Правила и законы Эльдар». Взрывчатка, как и все воспламеняющиеся химикаты, была под официальным запретом. Вот только запрет видимо действовал не для всех — только для неугодных. — Ведете себя как сволочи! — сплюнул Гудбранд. — И сдохнете так же. Я сказал. Темноволосый эльф попятился. Гудбранд слышал, как бьется его сердце: рвано и часто, почти на разрыв. Огненный зверь внутри сжался в комок. Назгул согнул ноги, готовясь к прыжку, и прикрыл на мгновение глаза. Пружина, сжатая внутри уже до предела, вздрогнула. Воздух разорвался, когда Гудбранд прыгнул. Черноволосый попытался закрыться от него. Вскинул меч, защищаясь. Пальцы рыжего сжались на рукоятях, ноги пришли в движение. В два прыжка эльф оказался за спиной, оба меча вновь засвистели. Только метатель остался на месте и наклонился, доставая с десяток коротких дротиков, похожих на длинные гвозди с очень тонким, острым, как спица, концом. Гудбранд видел чужие движения отчетливо — яснее ясного. Он велел зверю — бей. Первый удар принял черноволосый. Гудбранд перехватил руку с занесенным мечом, вывернул чужую кисть, и когда ослабевшие пальцы отпустили рукоять, просто отобрал меч, поворачивая оружие против хозяина. Легко, без всякого сопротивления, острие вошло в грудь. Глаза эльфа распахнулись. Гудбранд еще слышал его дыхание, когда рывком вынул меч и в одно движение направил его острием назад. Рыжий за его спиной как раз замахнулся, чтобы одним сильным ударом снести врагу голову. Помогая себе, вкладывая в этот удар всю силу, завел вторую руку с мечом за спину. И когда корпус его раскрутился обратно, он сам, со всей силы налетел на выставленный острым концом меч. Эльф охнул. Уставился на острие, что вошло по рукоять в живот. Он не думал, даже мысли не допускал, что кто-то может двигаться так быстро и что меч окажется там, где его быть не должно! Чужие эмоции за долю секунды разлились на все нулевое поле бурным потоком. Больше всего было обиды и запоздалого осознания случившегося. Рыжий отказывался верить, что так глупо погибнет. «Э, горе-воин, ты уже погиб!» — проводил его взглядом Гудбранд. И тут же все его внимание сосредоточилось на метателе дротиков. Вскинутый вперед кулак разжался отпуская на свободу с десяток длинных и очень острых игл. Но Гудбранд за несколько секунд до того упал на колено перед рыжим, выдернул меч у него из живота, серым вихрем пронесся у самой земли, чтобы оказаться перед метателем. Окровавленный меч в третий раз безошибочно нашел свою цель. Два удара. Первый остановил руку, занесенную палачом. Второй приговорил самого палача. Гудбранд, переводя дух, медленно поднялся. Эльфы — все трое — как подкошенные упали к его ногам практически одновременно, весь бой не занял и трех минут. Стало тихо. Кажется, даже маленькая речка, бежавшая неподалеку от лагеря, вдруг умолкла. Гудбранд проглотил горькую слюну. Сердце, только что отбивавшее яростный и такой напряженный ритм битвы, замедлилось. Жар отступил. «Убери здесь за собой», — практически сразу поступил приказ от Владыки. Гудбранд прислушался к нулевому полю: все было спокойно, словно в лагере и не случилось ничего. Несмотря на кажущееся спокойствие, он чувствовал как тяжело далось их Отцу это прикрытие. Поэтому молчал и держал в узде внутреннего зверя, требовавшего больше крови. «Вот еще что…» Владыка замолчал, дав Гудбранду передышку, и назгул устало прикрыл глаза, чтобы в очередной раз доказать свою безграничную преданность Гортхауру — в простой и очень искренней молитве. Гудбранд был лучшим в этом, опережая даже вечного отличника Айгена - потому что искренне наслаждался, что он сын кровавого огненного бога, что забирает чужие жизни и возносит хвалу своему Отцу, заряжая Гора тем самым энергией, исходящей от самого сердца, что мощнее тысячи искусственных сильмариллов, питавших энергостанции Средиземья, или жара огня Барад Дура, где Владыка обычно черпает свои силы. «Надень на них что-то из ваших вещей. И только потом все здесь уничтожь», — прежде чем Гудбранд спросил о том, что их подмена легко раскроется любой экспертизой, Гор отмахнулся. Однако вдруг пояснил, посчитав, что так будет быстрее и эффективнее, чем заставлять что-то сделать вслепую: — Даже если захотят сделать экспертизу, а они, дитя, не захотят, — в голове Гудбранда раздался сухой смешок, — не до того будет, они ничего не найдут. Ты же взял те образцы генетического материала, что я велел, правда? Вот и отлично. Надо ли говорить, что он ужасно похож на образцы генной инженерии, которую мы регулярно подбрасываем нашим валинорским друзьям? Так что по результатам экспертизы никто из высоких валинорских господ не будет удивлен исчезновению троих личных слуг Саурона — назгулов, а уж куда там собственная челядь пропала, думаю, их будет мало интересовать». Гудбранд кивнул. Материалы были надежно спрятаны в тайнике, который для них в лесу неподалеку устроил Кхамул. Так вот зачем нужно было тащить с собой все эти странные вещи… Что же. Все будет выглядеть так, будто страшный и ужасный Саурон отправил назгулов на доблестное побоище, а они перепились и устроили… развратное гулебище. Напились «сауроновки», вот кстати ее канистра ждет — не дождется своего часа. Натащили к себе в палатку пойманных в лесу эльфов, чтобы уестествить, невзирая на пол. Эльфы оказались диверсантами, но от немедленного опетушивания их это не спасло, а там и взрывчатка сработала. Гудбранд проверил — «коробочки» активировались удаленно, так что надо делать ноги. Стащил мертвецов в палатку, щедро полил все вокруг «сауроновкой», грохнул колбы с генетическими образцами и на всякий случай поджег. А потом, применив маневр Кхамула «развернулись и вперед», запел: Чёрный ворон, чёрный ворон, Что ты вьёшься надо мной? Ты добычи не дождёшься, Чёрный ворон, я не твой!