Честь для всех одна Лаберий.
Сквозившие через ветвистые кроны деревьев клочья изорванного ветром солнечного света радужной мозаикой покрывали пыльную поверхность каменистой дороги, изящно приломляя посторонние тени и заставляя их ослепительно темнеть на фоне сплошного сияния лучезарных потоков. Чётко оформленные углы бесплотных силуэтов рассыпались по земле в причудливом беспорядке, складываясь в какой-то единый законечный узор, и медленно переползали из одной мёртвой точки в другую, повторяя бесконечный путь полудённого солнца, что сейчас властно взирал с высоты небосклона на ровные ряды низких домов, скопившихся посреди леса в молчаливом окружении многовековых деревьев. Подобно суровым стражам, они огибали всю просторную площадь небольшого поселения, защищая прочные деревянные постройки от сокрушительной силы ветра, и в их изогнутых ветвях постепенно скапливался прохладный полумрак, создавая надёжное укрытие для многоголосых птиц, так и наровивших пронзить мнимую тишину своими звонкими песнями. Изрядно потрёпанное полотно прежнего безмолвия охотно пропускало в свои владения всевозможные звуки, среди которых наиболее явно и столь же желанно рождались высокие ноты детского смеха, томные басы мужских голосов, смешанных с ритмичным цоканьем лошадиных копыт, и мелодичными разговорами работающих женщин, так умело и ловко управляющих прямолинейным течением своей красочной речи. Суетливое оживление, царившее на торговой площади с присущим ему столпотворением простого народа, сопровождалось одним сплошным гулом непроходимой толпы и по ревностному желанию каждого его участника плавно перетекало из одного конца длинного переулка в другой, удовлетворяя индивидуальные потребности крикливых торговцев, жаждущих привлечь к своему товару как можно больше покупателей. Воздух трещал и угрожающе сгущался под натиском смешанных друг с другом потоков чужого дыхания, выходящее наружу тепло наполняло скудное пространство знойным жаром, дребезжа где-то над землёй и бурно поднимаясь ввысь вместе с сыпучей пылью, а ласковые завихрения летнего ветра ничуть не разбавляли терпкую духоту своей робкой свежестью, лишь донося до чуткого обоняния посторонние запахи раздражающих благовоний. Привлекающие бесценное внимание очаровательной простотой и щемящим уютом миниатюрные домики, выстроенные вдоль широких дорог без чёткой последовательности, невольно притягивали завороженный взгляд своим непорочным существованием и вынуждали в немом восхищении останавливаться на малейших мелких деталях их утончённого образа, будь то узкие окна с рельефной резьбой или невзрачная тусклость выцветших оттенков древесины, пережившей суровую влагу толстых снегов и неумолимые удары осенних дождей. Щекотливые ласки капризного ветерка беспрепятственно врезались в упругое тело поджарого воина, расползаясь по рельефу натренированных мышц мягкими путами упоительной прохлады, и будоражили ослабленные в приступе опасной беспечности инстинкты всё новыми наплывами внезапной дрожи, словно нарочно стремясь напомнить упрямому бею о необходимости соблюдать осторожность. Кажется, уже много лет он не позволял себе подобной роскоши, уже давно не чувствовал этой головокружительной свободы, когда его окружали приветливые, открытые к общению люди, которые не знают его и не стремятся узнать, считая своим долгом лишь поприветствовать чужестранца уважительным кивком, выражая ему тем самым своё умеренное почтение. Аура неверных, до краёв заполненная благородством и верностью своим идеалам, беспрепятственно проникла в поверженное сердце Бали-бея, заставляя его всё больше проникаться этим новым для него миром со своими тайнами и загадками, традициями и правилами, что находили своё безупречное отражение в каждом элементе их простых нарядов, в каждом перезвоне певучего голоса, в безграничном богатстве их неповторимого и такого мелодичного языка. С головой окунувшись в представшую перед ним культуру православного народа, воин словно ощущал себя неотвратимой частью одного целого, призванный разузнать все его секреты, понять, что вынуждает его опьянённую восторгом душу замирать от восхищения каждый раз, когда чуткого уха касается протяжная песня искренней молитвы, слышной откуда-то издалека. Беспечные гулянья по просторам маленького поселения захватили его душу непреодолимым желанием обойти как можно больше владений, окружённых степными ландшафтами, и ради этой желанной возможности он был готов потратить всё своё время с рассвета до заката, лишь бы чувствовать на языке этот неповторимый вкус настоящей воли, рвать цепи и тугие оковы, что прежде удерживали его прикованным к одному месту. Давно позабытые когда-то в юности желания овладели им с новой силой, возбуждали в нём призрак прошлого, тень его собственной души, прежде беззаветно влюблённой в волю и независимость. Если бы он знал тогда, при каких обстоятельствах ему доведётся обрести это неуловимое счастье, он бы не стал препятствовать ничему, что вынудило его искать пристанище в этом спокойном, раздольном месте. Пусть лучше все считают его мёртвым, пусть лучше забудят навсегда его имя, чем вновь лишат обретённых вдали от дома богатств. Пусть только дадут насладиться свободой, пусть позволят распробовать жизнь, от которой так ревностно отграждали его все эти годы. «Жизнь ради государства. Жизнь во имя святого долга». Резкий звук бесцеремонно отвлёк увлечённого ленивой прогулкой Бали-бея от праздных размышлений, вынудив его по старой схеме насторожиться, поверхностно напрягая слух. Инстинкты сами собой воспрянули внутри него, оценивая поступающую к нему информацию, внутреннее чутьё обострилось, внимая каждому шороху в глубине лесной чащи, стремясь уловить неприсущие монотонной тишине странные возгласы снова. Усыплённый где-то на задворках его души опытный воин тут же восстал под гнётом обманчиво безмятежного спокойствия и взял управление его податливым сознанием в свои руки, подстрекая его к не до конца обдуманным действиям. Когда неизвестный и будоражущий скрытой в нём тревогой звук повторился, волосы на затылке Бали-бея встали дыбом: он ясно различил голоса. Несколько мужских басов, нагло и издевательски смеющихся наперебой друг другу, а среди них – тонкий, полный ужаса, страха и отчаянной мольбы женский возглас, переливающийся истерическими протяжными хрипами и вонзающийся в заледеневшее сердце бея острыми иглами беспощадного холода. Он оцепенел, чувствуя, как его рубашка, поддуваемая ветром, липнет к его спине, сковывая движения, а тело покрывается колючим ознобом несмотря на ласку и упоительное тепло необычайно жаркого для осени дня. Пронзительные крики переходили в стоны, распугивая в округе притаившихся на деревьях птиц, мужской тембр становился всё громче, и от одного его эха у воина перехватывало дыхание, хотя большую часть слов, встревавших во время грубого смеха, ему никак не удавалось разобрать. В тот же миг Бали-бея словно окатило ледяной водой, и он сорвался с места, точно непреступное пламя вдруг вспыхнуло в его груди, растопив лёд, и всеми силами потянуло его туда, в сторону чужих голосов, неумолимо приближая к неизведанной цели. Оглушающий грохот горячей крови в ушах помешал сосредоточиться на высоких частотах невыносимых звуков борьбы, чьим напряжением, казалось, пропитался весь спёртый воздух, но это чувство неизвестности только подгоняло его вперёд, не давая обращать внимание на мелкие царапины, что начинали алеть и кровоточить в тех местах, где острые ветви кустов и деревьев царапили открытую кожу рук и шеи. Словно объятый неистовым гневом зверь, он прорывался через чащу, едва касаясь ногами земли, и, когда сквозь листву его зоркий глаз распознал впереди массивные человеческие фигуры, без предупреждения обрушился на них подобно урагану, вырастая перед ними будто из ниоткуда и одним точным ударом отталкивая одного из них от зажатой в его руках миниатюрной девушки, чьи расширенные от ужаса глаза были полны слёз. Их было двое, и один из них тут же выхватил из-за пояса заострённый, сияющий кинжал, как только его утонувший в растерянности и слепой ярости взгляд остановился на Бали-бее. Воин напрягся, приготовившись к неравной схватке, и краем сознания упрекнул себя за то, что не счёл нужным отправиться в незнакомые места с оружием, хотя прежде не замечал за собой подобной рассеянности. Его взор застилала пелена хладнокровной решительности, тогда как его противники изнемогали от ненависти, явно недовольные тем, что им помешали. Первый, широкоплечий и высокий, с искажённым от боли и гнева лицом, уже оправился после сокрушительного нападения и теперь выпрямился во весь свой рост, угрожающе сжимая руки в кулаки. На месте удара, прямо под рассечённой скулой, стремительно расплывался набухающий кровоподтёк, что только придавало ему зловещей ожесточённости, словно он был готов разорвать бея в клочья одним своим безумным взглядом. Второй казался более спокойным и уравновешенным, но, будучи вооружённым, представлял не меньше опасности, чем его дружок, а его поддёрнутые непреступным льдом глаза пронзали душу мрачной решимостью. Позади себя Бали-бей отдалённо различал шумное дыхание и тихие всхлипы спрятавшейся за его спиной девушки и почти физически ощущал, как впиваются ему в спину обжигающие холодом искры её неподдельного страха, смешанного с ничтожной надеждой на спасение. Он ни разу не взглянул на ту, которую ему пришлось спасти, но мысленно был рядом с её дрожащим существом, даже приблизительно не представляя себе выдающиеся особенности её внешности. Как бы велико ни было желание обернуться, терзающее воина искушение было безвозвратно потеряно, стоило одному из противников ринуться в бой с явной жаждой свежей крови. Безупречная реакция воина, отработанная за многие годы усиленной практики, и тут сыграла ему на руку, позволив уловить молнеиносное движение вооружённого мужчины прежде, чем лезвие кинжала зловеще блеснуло в лучах солнца над его головой. Резко уклонившись в сторону, Бали-бей со всей силы обрушил на него тяжёлый кулак, не давая ему перестроиться, и с мрачным наслаждением ощутил, как мощная челюсть соперника уходит из-под его руки под неестественным углом, а сам нападающий окончательно теряет ориентацию в пространстве, в одно мгновение оказываясь на земле. На помощь ему пришёл его безоружный товарищ, внезапно оказываясь перед Бали-беем и с неистовой скоростью начиная осыпать его размашистыми ударами. С хладнокровной яростью на лице воин один за другим отражал нападения, блокируя чужие атаки чёткими приёмами, до мелочей соблюдая отточенную правильность своих движений, но всё же немного уступая противнику по силе. Всего несколько таких схваток бею оказалось достаточно, чтобы почувствовать тупую боль в натруженных мышцах и неприятную влагу на разгорячённом теле, из-за которой лёгкая ткань рубашки повисла на плечах мёртвым грузом. До него отчётливо доносились сдавленные вздохи загнанной в угол девушки, сопровождающие каждый удар, и в какой-то момент один из них оборвался и перешёл в порывистый крик: предупреждение об опасности. Какая-то прояснённая часть его сознания с запоздалой обречённостью ощутила неумолимое приближение невидимой угрозы, однако задрожавшие в напряжении инстинкты не успели предупредить его в тот роковой момент, когда сзади на него подлейшим образом обрушился вражеский кинжал, глубоко задев незащищённое плечо. Хриплый стон ярости ударился в грудную клетку режущей болью, по телу сокрушительной волной пробежала колкая дрожь, насыщая каждую мышцу непозволительной слабостью. С долей давно позабытого удовлетворения, смешанного с неоправданным желанием увидеть первую каплю пролитой крови, Бали-бей словно в тумане почувствовал, как смертоносное лезвие чужого оружия впивается ему в плоть, с треском разрывая хрупкую ткань одежды и упругие нити сухожилий, а вслед за нарастающей пульсацией на поверхности проступает нечто тёплое и вязкое, обволакивающее область лопатки липкой влагой. Воину не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что противник всё-таки смог достать его плечо острием кинжала, воспользовавшись своим наглым преимуществом, а его товарищ улучил подходящий момент и ударил бея кулаком в грудь, вышибив весь воздух из лёгких. Перед глазами всколыхнулся кровавый туман, горло обожгло горьким привкусом тяжёлого металла, ноющая боль словно нарочно растягивала свои мучения, распространяя своё влияние на сведённые напряжением мышцы раненой руки, лишая её всякой подвижности. Слабость внезапно окатила его существо непреодолимой усталостью, едва не вынуждая сдасться на милость убийцам, но раздавшийся откуда-то сзади умоляющий возглас девушки, вдруг прозвучавший в его голове непонятными словами на неизведанном языке, словно выдернул его из опасного забытья, позволив вновь взять себя в руки и взглянуть на ситуацию под другим углом. Каждое движение противников слилось для него в одно большое замедленное действие, словно он был тем, кто наблюдал за этим со стороны. Вот мужчина с кинжалом предпринимает вторую попытку убийства, но в последний момент промахивается, и оружие пронзает воздух, издавая пронзительный свист. В затянутых свирепостью глазах промелькнула растерянность, и воин навалился на него здоровым плечом, одновременном этим выворачтвая ему запястье. Цепкие пальцы сомкнулись на резной рукояти чужого оружия, и кинжал взметнулся острым концом вверх, оказавшись в его руке. Превозмогая боль в истерзанном плече, Бали-бей выпрямился и смело встретил источающие растерянность взгляды двух мужчин, отступавших от него в нескрываемом недоумении. Ему даже не потребовалось нападать снова: противники явно не намеревались продолжить схватку, а встретившись ещё раз с подёрнутым гневом взор воина, и вовсе приняли согласованное решение поскорее убраться с глаз, пока их не настигла расплата за содеянное. Торжествующе вскинув голову и настороженно сощурившись, Бали-бей с ледяным спокойствием наблюдал, как двое в спешке скрываются в тени могучих деревьев, трусливо сбегая с места преступления и оставляя его одного посреди диких степей, в чьих неприкосновенных владениях вновь воцарилась неприступная тишина. Или почти одного. Тяжёлое дыхание за спиной напомнило воину о причинах, по которым он добровольно рискнул своей жизнью, вступив в неравную битву с самой смертью. Он будто очнулся ото сна и теперь неподвижно замер на одном месте, восстанавливая дыхание и прислушиваясь к равномерному стуку своего сердца, охваченного затухающей яростью. Ему не хотелось признаваться самому себе в том, что он до последнего оттягивает момент, когда будет вынужден обернуться и посмотреть в глаза этой несчастной. Вскоре её неуравновешенные вздохи выровнились, сливаясь с шёпотом ветра в листве, и только тогда он осмелился развернуться к ней лицом, заглушая саднящую боль в плече. Вдоль позвоночника стрельнула безудержная дрожь, слабость как по велению отступила, стоило ему разглядеть перед собой вжавшуюся в ствол дерева девушку, по-прежнему трепещущую от пережитого ужаса, но смотревшую на него уже без всякого страха и даже с нарастающим интересом. Застывшее выражение паники на её бледном лице, не лишённом румянного оттенка на впалых щеках, постепенно сменилось неподобающим любопытством и каким-то отдалённым любованием, словно она разглядывала его, как диковинного зверя. Большие оленьи глаза лучились насыщенной голубизной, пронзая его душу завороженным умиротворением, и смотрели прямо на него без тени смущения или тревоги, будто необычайно подозрительный вид незнакомца её нисколько не напрягал. Бали-бей бесшумно усмехнулся, не дрогнув, когда представил, каким увидела его обворожительная незнакомка, впервые бросив на него свой пронизывающий взор: статный, высокий воин с непроницаемыми тёмными глазами, выбивающимися из-под нетрадиционного головного убора жёсткими прядями отросших волос, доходящих ему почти до плечей, гордой осанкой, присущей всем людям, полностью посвятившим себя военному делу, острыми чертами сдержанного лица, облачённый в испачканную кровью исподнюю рубашку, чьи закатанные рукава открывали вид на покрытые свежими шрамами от ожогов предплечья, разгорячённый славной битвой боец, который в кратчайшее время разделался с двумя противниками, не имея при себе оружия. Он не знал, какие мысли посетили эту девушку при взгляде на него, и воспользовался их взаимным молчанием, чтобы рассмотреть её поближе. Молодая, лицом ещё напоминавшая несмышлённого ребёнка, умеренного телосложения, в котором, несмотря на всю его миниатюрность, уже прослеживались черты взрослой женщины, только-только переступившей порог детства и юности. Прилежно зачёсанные назад светлые волосы, отливавшие нежной золотинкой, были заплетены в тугую косу, перевязанную красной лентой, и спускались чуть ниже поясницы, ближе к концам приобретая более тёмный оттенок насыщенной охры. Под традиционным ярко-алым сарафаном, струившимся вдоль её ног до самой земли, на плечах проглядывала белая блузка, чьи широкие рукава закрывали ей запястья и были украшены по шву красной выточкой, придавая её незамысловатому образу ещё больше какой-то скрытой важности. Несколько пуговиц сверху оказались разорваны, напоминая, что ей пришлось пережить совсем недавно, и открывали взгляду белую грудь, к которой так и тянулось внимание. Из-под неброской юбки, подвязанной широким поясом на гибкой талии, виднелись кожаные сапоги бордового цвета на невысоком каблуке, который, впрочем, всё равно не прибавлял ей роста и девушка по-прежнему едва доставала Бали-бею до плеча. Словно зачарованный какой-то неведомой силой воин всё смотрел и смотрел на девушку, уже успевшую отстраниться от дерева, и никак не мог заставить себя отвернуться. То ли её непорочная простота завладела его интересом, то ли его сознание ещё не до конца прояснилось после битвы, но он не сразу заметил, что она приблизилась к нему на несколько бесшумных шагов, не сводя глаз с его раны. – Ты ранен, – негромко обронила она сиплым голосом, но при этом тон её звучал почти бесстрастно и как-то твёрдо, словно вид чужого кровоточащего плеча её нисколько не пугал. Бали-бей снова понимал её речь и теперь внутренне поразился её спокойствию, хотя точно знал, что девушкам не полагается так смотреть на кровь. Они должны боятся, отводить взгляд, испытывать ужас и отвращение при виде таких ран, но эта даже не изменилась в лице, будто видела подобное не в первый раз. – Я могу помочь. Девушка оттянула тканевый ремень на своём плече, что прятался в складках её одежды, и Бали-бей заметил широкую сумку, свисавшую сбоку от своей хозяйки и выглядевшую достаточно потрёпанной, но при этом надёжной. Воин неприметно прищурился, догадавшись, что там, вероятно, она что-то прятала. Что-то, что могло вылечить его рану? «– Как бы поступила твоя мать, если бы узнала об этом? – Она бы обработала рану и дала какую-нибудь мазь, чтобы уменьшить боль. – Она бы поступила правильно. Но подобная трепетность воспитывает в моих воинах излишнюю мнительность. Перевяжи её и походи так несколько дней. Раны должны заживать без всяких мазей». – Уходи, – вместо ответа коротнул Бали-бей, и на удивление его голос прозвучал холодно и сдержанно. Словно опасаясь, что девушка не послушается, он встал к ней полубоком, скрывая вид на раненое плечо, и смерил её тяжёлым взглядом. Тёплая кровь пропитала ткань рубашки, её удушающий аромат отравлял лёгкие, возбуждая в памяти непрошенные воспоминания. Он почти не чувствовал уничтожающей боли, словно та превратилась в эхо прошлого. – Здесь небезопасно. Где-то в глубине души Бали-бей ожидал, что девушка воспротивиться и попытается навязать ему свою помощь, но излучающая тепло и безопасность незнакомка лишь коротко кивнула и поспешила выполнить его повеление, будто боялся ненароком разозлить. Вскоре мелькающий красным пятном среди деревьев яркий сарафан затерялся в сплошном мареве распустившейся зелени, и в этот момент что-то тяжёлое и порывистое толкнулось в груди воина, побуждая его сойти с места. Невыносимое предчувствие поселилось на задворках его сознания, не давая отвести взгляд от удаляющейся спины юной незнакомки, и спустя ничтожную долю мгновения оно быстро переросло в непреодолимое желание убедиться, что она сможет благополучно добраться до дома. Словно одержимый голодом зверь, воин бросился вперёд, так что раненое плечо немедленно отомстило за резкое движение, и скрылся в зарослях, растущих вдоль протоптанной тропинки, ловко петляя промеж стволов и ветвей густых кустарников. Несмотря на усилившуюся боль, что прожгла повреждённую плоть до самых костей, Бали-бей всё с тем же присущим ему изяществом передвигался по лесной чаще, хотя на сей раз его манёвры выходили менее проворными и бесшумными, выдавая его среди абсолютного безмолвия. Вероятно, от полного разоблачения его спасало лишь то, что девушка не обладала столь острым слухом: он подобрался к ней настолько близко, что мог бы коснуться краёв её юбки вытянутой рукой, а она всё с той же беспечностью шагала через степь, уверенно сворачивая на более просторную дорогу, ведущую к людским поселениям. Теперь Бали-бею пришлось затаиться, чтобы не привлечь чужое внимание, но маячищий перед глазами в такт лёгким шагам объёмный силуэт девушки пленил его взгляд и уводил всё дальше и дальше, где ему ещё не приходилось бывать. Вот девушка поровнялась с опрятным на вид невысоким домом, чьи стены и покатая крыша приломляли солнечный свет, и скрылась за хлипкой калиткой, от которой просторный двор огибала низкая ограда с прорехами меж брёвен. Лицевая сторона дома выглядела неброско, но при этом утончённо и со вкусом, одна пара окон, смотревших в глубину чащи, подмигивала Бали-бею заманчивой полутьмой, не позволяя разглядеть внутреннее убранство жилища с такого расстояния. Пригнувшись к земле, воин подобрался и настороженно понюхал воздух, стараясь уловить неповторимый аромат девушки, словно волк, учуявший свою самку. Ветер донёс до него едва заметное благоухания свежей мяты и каких-то терпких трав, но больше ему не удалось ничего распознать, как бы сильно он не напрягал своё обоняние: скрипучая дверь дома бесшумно притворилась за хозяйкой, скрывая её от посторонних глаз в темноте прихожей.***
Ранняя весна 1516 года, Семендире В очередной раз увернувшись от чужого оружия в самый последний момент, когда лезвие уже готовилось опуститься на открытую шею, Бали грациозным лёгким движением, напоминавшим искусный танец, переместился противнику за спину, даже не думая о том, чтобы скрывать дерзкое торжество в сверкающих азартом глазах. Вдоль ровного позвоночника, заведомо поддерживающего привыкшую к правильной осанке спину в идеальном положении, в который раз за эту схватку пробежала дрожь наслаждения, как только мышцы с удовольствием напряглись и так же покорно расслабились, давая натренированному телу на секунду передохнуть. Губы молодого воина растянулись в широкой победной ухмылке: уж очень ему нравилось играть со смертью в такие напряжённые моменты. Сначала нарочно расслабляться, подпуская соперника непозволительно близко к себе, а потом за долю секунды до рокового удара проворно уворачиваться в сторону от его оружия, словно преследуя цель раздразнить его и окончательно вывести из себя. Подобная тактика работала безотказно – уже через несколько комбинаций традиционных атак оппонент приходил в безумную ярость и вовсе переставал церемониться с наглым юнцом напротив, тогда как тот лишь получал несметное удовольствие от этого развлечения. Бесшумно и неуловимо, словно тень опасного хищника, Бали уклонялся от чужих нападений, кружась по всей поляне, и в небрежном изяществе отражал всё новые и новые удары, прикидывая про себя, когда же у соперника кончаться силы и всю свою энергию от растратит на бессмысленную беготню по траве в попытках добраться до него. Он уже слышал тяжёлое прерывистое дыхание, видел слабость в руках, крепко сжимающих саблю, но всё медлил и терпеливо выжидал, хотя внутри всё трепетало от желания поскорее урвать себе законную победу. В тот самый миг, который противник использовал для того, чтобы занести саблю над своей головой, Бали остановился и решительно прищурился, приправив насмешливую улыбку хищным оскалом: сейчас самое время. Новый рывок – и вот он смотрит в чужой затылок, а противник неуклюже пытается обернуться, справляясь с секундным замешательством. Ещё один выпад – их плечи соприкоснулись, но подвергнутый в замешательство молниеносными передвижениями воина партнёр по-прежнему не может сориентироваться, допуская величайшую на поле боя ошибку: теряет концентрацию. Резкий взмах сабли – и тонкая грань оружия со всей силы опускается ему под колени, нанося сокрушительный удар по сухожилиям. Его ноги подогнулись, и бывший конкурент завалился вперёд, упираясь руками в молодую траву. Оказавшись безоружным и поверженным, он даже не попытался встать, видимо, сразу признав своё поражение. Бали навис над ним со злорадной усмешкой, победно вздёрнув подбородок, и приставил конец сабли к согнутой шее стоявшей перед ним на коленях Нуркан, не касаясь открытой кожи под воротом рубашки. Наконец сестра оторвала глаза от земли и устремила на него пронзающий недовольством и досадой взгляд, от которого юному воину вдруг стало смешно. Запрокинув голову, он заливисто рассмеялся, наслаждаясь тем, с какой скоростью выражение усталости на её лице сменилось гримасой забавного негодования. – Это нечестно! – запальчиво воскликнула Нуркан высоким голосом и неловко упёрлась ладонями в промёрзшую почву, с трудом поднимаясь на ноги и оттряхивая одежду от приставших к ней травинок. – Ты опять победил, а я даже не успела использовать свой новый приём! – Прости, сестра, – невозмутимо отозвался Бали, вальяжно откинув корпус назад в демонстрации откровенной небрежности к её словам. Он знал, что Нуркан не сможет долго обижаться на него, поэтому любил иногда специально позлить её ради невинного веселья. – Тебе надо быть быстрее, если хочешь застать меня врасплох. Признаться честно, я и не знал, что ты питаешь такую сильную слабость к двойным переходам. – Не смешно! – Нуркан в сердцах топнула ногой и уязвлённо отвернулась, из-за чего несколько длинных прядей, выбившихся из её высокой причёски, беспорядочно упали ей на лоб. – Это просто нелепая случайность! Давай ещё раз. Я докажу тебе, что ничем не хуже тебя! За пылкой речью Нуркан скрывались самые обычные капризы, так что Бали совсем не удивился, обнаружив, что напускная маска её злости дала трещину, выпустив наружу невольную улыбку. Она явно была полна решимости взять реванш, но больше, чем выиграть в этой битве, ей хотелось как можно дольше подержать оружие в руках, и воин знал об этом лучше неё самой, поэтому не препятствовал. В отличие от других, видевших в сестре лишь будущую госпожу с непокорным нравом и влиятельными амбициями, Бали всегда относился к ней, как к равной самому себе, и не давал ей спуску даже в тренировочных поединках. У многих, особенно у Айнишах Султан, необъяснимая тяга Нуркан к сражениям и всему острому и опасному, вызывала волнения и изумления, каждый, кто заставал юную дочь госпожи в неподобающем для девушки наряде или с саблей в руках, приходил в растерянность и возмущение, но не спешил докладывать об этом султанше, ссылаясь на её молодой возраст. Нуркан без сомнений была ничем не похожа на будущую госпожу. Вместо праздников и роскошных платьев она интересовалась историческими документами и разнообразными видами орудий, сильнее, чем прогулки по саду и традиционное вышивание, её привлекали политика и истории о великих сражениях, с недопустимым для девушки рвением она увлекалась верховой ездой, стреляла из лука наравне с другими воинами и терпеть не могла, когда кто-то пытался ею командовать. Поэтому Бали всегда давал сестре право выбора и никогда не стремился защищать её без позволения. Он считался с её силой и независимостью и никогда не ущемлял её ни в чём, чего нельзя сказать о матери, всем сердцем жаждущей поскорее выдать свою единственную дочь замуж за достойного супруга. Вонзив конец сабли в землю, Бали задрал подол свободной рубашки, чтобы хоть как-то охладить тело. В воздухе отчётливо застыла студённая прохлада, напоминавшая о том, что весна только-только готовилась прийти на смену зиме и солнце ещё не успело как следует пригреть землю. Тем не менее, кое-где уже распускались первые цветы и травы, хотя на фоне голых деревьев они казались неуместно яркими и броскими, придавая потонувшему в безмолвии саду признаки жизни. Морозная свежесть беспрепятственно проникала в открытые лёгкие воина и будоражила всё его существо изнутри неконтролируемой дрожью, в очередной раз напоминая, что настоящие тёплые деньки наступят ещё не скоро. За его спиной величественно и гордо высился молчаливый дворец, накрывая клочок земли под террасой угрожающей тенью, и окружавшие его со всех сторон каменные стены, за которыми стоял город и царила полная свобода, словно защищали Бали от неведомой опасности, отчего тому постоянно казалось, будто каждый его шаг чётко отслеживался чьим-то пристальным взглядом. Как же ему хотелось на волю! Где-то в другом конце парка его ровесники самоотверженно упражнялись в стрельбе из лука, а он предпочёл этому скучному занятию тренировочный поединок с сестрой, демонстративно отдавая предпочтение такому оружию, которое всегда в состоянии нанести точный удар. Когда солнце поникнет, склонив золотую голову в сторону заката, они отправятся сюда, чтобы наработать давно заученные им приёмы. Все будут его искать, но его уже здесь не будет: ворота дворца распахнутся перед ним, позволив никем незамеченным спуститься к берегам Дуная. Там, на краю горизонта, влюблённого в необъятные простоты родных краёв воина ждал его собственный, скрытый от других мир, лишённый правил и законов, мир, в котором он уединялся каждый день под покровом лиловых сумерек, чтобы хоть на несколько мгновений ощутить себя независимым. С каждым годом преступное желание Бали всё возрастало, окрылённое волей сердце рвалось ещё дальше, так что скоро он планировал предпринять попытку добраться в своих странствиях до соседнего города. Всё лучше, чем безвылазно сидеть в четырёх стенах, не имея ни малейшего понятия, что творится за их пределами. – Я ждала тебя гораздо раньше, – с долей неуловимого лукавства призналась Нуркан, плотнее запахивая на груди меховой жилет, накинутый на плечи поверх белой рубашки. В отличие от брата, она терпеть не могла промозглую погоду. – Неужели Ваше Независимое Величество наконец соизволило посетить скучнейший в мире урок истории? – Разве у меня был выбор? – усмехнулся Бали, копируя самодовольную улыбку сестры. Не сговариваясь, они одновременно подняли сабли, готовясь продолжить поединок. – Яхъя-бей убьёт меня, если узнает, какую роскошь я себе позволяю в таком-то возрасте. – Ты поступил правильно, – внезапно посерьёзнела Нуркан и первой замахнулась оружием на Бали, сосредоточенно нахмурившись. Её взгляд приобрёл остранённое выражение решительности. – Пора бы уже позврослеть. К тому же, сегодня не самое подходящее время для непослушания. Коротко рассмеявшись, Бали ушёл в сторону от чужого удара и в свою очередь сделал выпад, намереваясь обезвредить сестру прямым колющим ударом, но та каким-то образом предугадала его намерения. – Что ты имеешь в виду? – Как, ты не знаешь? – искренне изумилась Нуркан, бросив на него удивлённый взгляд. Их сабли сцепились друг с другом, но сестра толкнула брата назад ногой в живот, так что у Бали вышибло весь воздух. Он собирался отчитать противницу за столь подлый приём, но любопытство пересилило закипающее возмущение. Словно нарочно растягивая его мучения, Нуркан двинулась в обход, и Бали невольно начал повторять её движения шаг в шаг, из-за чего получилось, что они ходят покругу, как бы выбирая момент для нападения. – Сегодня важный день. Мы должны вести себя подобающе и по возможности не нарываться на неприятности. – Что за повод? Неожиданно Нуркан рванулась вперёд, попытавшись достать брата лезвием сабли, но тот без труда увернулся, отступая ещё дальше к краю поляны. Призрачная туча на миг заслонила собой солнце, и сад накрыла приятная полутьма, позволяя уставшему зрению отдохнуть от слепящих в глаза лучей. Бали глубоко вздохнул и на этот раз остался на месте, пристально наблюдая за Нуркан, по-охотничьи кружившей напротив него, словно готовившийся к последнему прыжку хищник. Она тяжело дышала, то и дело встряхивая ведущей рукой, и у воина самого уже сбилось дыхание, особенно после последнего удара. – Сам шехзаде Сулейман Хазретлери почтит своим присутствием наш санджак этим днём, – с нескрываемым благоговением поделилась с ним Нуркан и на мгновение, кажется, забыла о сражении. – Матушка просила меня приглядеть за тобой, чтобы ты не наделал глупостей. Ты знаешь, этот визит очень важен для нас, особенно для отца. – С чего вдруг такая честь? – полунасмешливым тоном ухмыльнулся Бали, не совсем разделяя охватившее сестру почти трепетное волнение по этому поводу. О единственном в империи наследнике, храбром и справедливом шехзаде Сулеймане, он слышал немало как хорошего, так и плохого, но ещё никогда ему не доводилось видеть его собственными глазами, и сейчас звук этого имени оставил лёгкий неприятный осадок в его душе. Это было нечто, похожее на тревогу или мрачное предчувствие, а может нетерпение Нуркан незаметно передалось и ему, но внешне он остался совершенно спокойным и равнодушным к этой новости. – Тебе что-нибудь известно? – Разумеется, нет, – раздражённо рявкнула сестра, и так огорчённая тем, что вынуждена держаться в стороне от всего этого. Затем она вдруг мечтательно возвела глаза к небу, и взгляд её приобрёл неведомые прежде оттенки туманной загадочности. – Но как было бы хорошо познакомиться с ним, ты согласен? Говорят, он очень хорош собой, мыдрый и справедливый, совсем не похожий на своего жестокого отца. Внезапный прилив досады ударил Бали в голову, так что он не смог сдержаться и лишь пренебрежительно фыркнул, привлекая внимание Нуркан. Тело под рубашкой начало показывать от возмущения, хотя обсуждение шехзаде само по себе его нисколько не интересовало. – Ты и правда в это веришь? – скептически бросил он, всем своим видом демонстрируя явное отторжение. – Истина может быть далека от реальности. Народ во всех концах прославляет его как подготовленного к трону мудрого правителя, уже пророчит ему великое будущее на престоле, а ведь он совсем недавно получил в управление свой первый санджак. Да он всего на пару лет старше меня! – Вообще-то на целых шесть, – попытался тактично поправить его Нуркан, но распылённый накатившим на него негодованием Бали метнул на неё резкий взгляд: – Откуда такая осведомлённость? – Я просто хочу сказать, что ты тоже делаешь слишком поспешные выводы, – примирительно улыбнулась сестра, оставив без внимания его прямолинейный вопрос. – По одним слухам судить сложно, но если нам вдруг повезёт и мы удостоимся чести увидеть наследника своими глазами или даже заговорить с ним, вся правда предстанет перед нами во всём своём великолепии. Я считаю, что шехзаде может оказаться хорошо образованным и рассудительный человеком, а ты просто испугался. – Испугался?! – Бали едва не поперхнулся и вытаращил на Нуркан совершенно оскорблённый взгляд, почувствовав, как внутри всколыхнулась волна возмущения. Возобновившееся было сражение закончилось, даже не начавшись, и теперь брат и сестра использовали заточенные сабли исключительно для того, чтобы убедительно ими жестикулировать. – Да как ты смеешь обвинять меня в подобном! Чего я, по-твоему, мог испугаться? – Перемен, – коротко отозвалась Нуркан, не дрогнув. В отливающих сталью глазах холодная уверенность смешалась с пугающей суровостью, что мгновенно придало её молодому лицу какой-то ранней зрелости. – Ты боишься, что с появлением здесь, пусть и не надолго, шехзаде Сулеймана в нашей жизни что-то непременно поменяется. Ведь властные особы никогда не приезжают просто так, верно? Но, уверяю тебя, твои подозрения беспочвены. Постарайся дать шехзаде шанс. В конце концов, столь важные знакомства ещё никому не навредили. С этими словами Нуркан ободряюще подмигнула брату и мгновенно встала в боевую стойку, показывая, что ещё способна сражаться. Бали потребовалось несколько секунд, чтобы окончательно прийти в себя и сбросить с плеч надоедливую пелену раздумий, после чего он охотно принял вызов сестры, как никогда желая развеяться после такого тяжёлого разговора. Что бы кто ни думал о шехзаде, он не горел желанием пересекаться с ним даже взглядом, поскольку хорошо знал, чем чревато чрезмерное желание обратить на себя чужое внимание, особенно, когда оно принадлежит самому наследнику. Для кого-то это означало успех, светлое будущее и высокие чины, предвещающие своему обладателю несметные богатства и признание, но для него, Бали, это означало потерять всё и остаться ни с чем. Он, рождённый свободным и независимым, не хотел лишаться всех радостей вольной и беззаботной жизни только ради того, чтобы заслужить чужое одобрение. Ему нравилось убегать по вечерам из дворца, прогуливать ненавистную историю, прятаться в саду от докучавших ему ровесников и наслаждаться тем, что каждый его вздох не отмерен одним только словом. Кто в здравом уме захочет променять эти настоящие богатства на власть и тысячи золотых? Раздражённо встряхнувшись, юный воин ринулся в бой, но на этот раз тело подводило его, отказываясь слушаться, так что уже после первого удара он отпрянул на несколько шагов от Нуркан, восстанавливая дыхание и разминая сведённые напряжением мышцы ведущей руки. Он не спускал сосредоточенного взгляда со своей противницы, вновь окунаясь в жаркую атмосферу битвы, пристально следил за каждым её шагом, отгородившись от остального мира, и не замечал, что всё это время с высоты господской террасы за ним внимательно и неустанно наблюдали. Пронзительные голубые глаза уже тогда приметили его среди всех, с интересом провожали властным взглядом малейшее его движение, словно оценивая правильность боевой техники, и по мере того, как подбородок чуть дёргался вверх-вниз в знак одобрения, на губах постепенно появлялась лёгкая удовлетворённая улыбка, пробежавшая по лицу тихой, незыблемой тенью потаённого торжества.