Свобода есть реальная власть делать определённые вещи. Поэтому требование свободы – это требование власти Джон Дьюи.
Затуманенная лиловый маревом девственная заря опрометчиво и стыдливо являлась жестокому миру непорочной красотой зрелого лета, соблазнительно обнажая душу искусительных небес, что затрагивали сердце унылыми переливами какой-то невыносимой тоски. Рассеянный над плодородной землёй пепельный свет, изящно проходящий сквозь тучи тонкими струями лёгкого дымка, заботливым поцелуем касался хрупкой поверхности молодых листочков, словно боясь нанести ущерб их податливым телам, и превращался в единый световой поток, обливая травянистую почву золотыми водами спасительного тепла. Только-только воздвигнутый на небесную сферу королевский венец воспылал алым огнём над самым горизонтом, дерзко подмигивая своим подчинённым с высоты птичьего полёта, и с каждым мгновением неуловимо разрастался в округлых боках, так что вскоре солнечная корона накрыла своей тенью почти все владения диких степей. Разряжённые слои далёких лучей в какой-то строгой периодичности ложились на шероховатые поверхности представших перед ними существ и словно стремились оставить на их нетронутых телах свой неповторимый узор, препятствуя вездесущей тени разрушить эти планы и помочь невинному созданию избежать своей участи. Новая пора зрелости ожившей природы снова ознаменовала отрадное пробуждение неожиданным потеплением, по давно устоявшимся законам, смешанным с частичкой прекрасного, сменяя времена года в нерушимой последовательности, будто бы следовала чей-то высшей воле, капризную прихоть которой ни в коем случае нельзя было нарушить. Тонкая рукоять кинжала приятно холодила кожу грубых ладоней, привычным ощущением прилегая к руке своей рельефной гранью, но от долгого отсутствия практики в этих тихих местах, где не наблюдалось совершенно никакой опасности, каждый богато выделенный узор холодного оружия с незнакомым неудобством впивался в плоть, безжалостно напоминая подрасслабившимуся воину о необходимости хоть иногда вспоминать про своего старого товарища и уделять ему заслуженное внимание. Наблюдая за тем, как стройное лезвие оставляет глубокие борозды на твёрдых стволах деревьев, зоркий глаз придирчиво оценивал выгравированный на сухой коре броский символ, что был хорошо узнаваем издалека и теперь уж точно мог бы послужить надёжным ориентиром, если вдруг Бали-бей и его юная спутница заплутают в лесу промеж извилистых тропинок, которые каждый из них лицезрел в первый раз в своей жизни. Удостоверившись, что своеобразная отметина видна с большого расстояния, предусмотрительный воин тут же нагнал ушедшую чуть вперёд Ракиту, не желая ни на миг упускать из виду её гибкую фигуру, словно притаившаяся где-то невидимая угроза могла в любой момент наброситься на неё со спины. Девушку, казалось, ничто не волновало сильнее целебных трав, за которыми она так ревностно охотилась на протяжении их традиционной прогулки. На этот раз двое молодых людей, увлечённых каждый своим желанием, но при этом видевших нечто особенно приятное и важное в том, чтобы проводить это время друг с другом, забрели в неизведанную ими рощу совсем рядом с местной рекой, углубляясь всё дальше по протоптанным животными дорожкам, и теперь с интересом изучали представшие их взорам новые владения, гуляя вдоль берега или наоборот поднимаясь выше русла реки, чтобы насладиться запахами свежей зелени и ароматом незабвенной свободы. Красноликое лето уже вовсю вступило в свои права, окончательно сменив собой весну, так что они могли пропадать вдали от села хоть с самого рассвета, наслаждаясь общим одиночеством. Ветер окутывал их бархатным шумом, заглушая пружинистые шаги, осевшая на листьях роса пропитывала одежду, беззвучно скатываясь с гладкой поверхности прямо на плечи проходивших под деревьями странников, а неуправляемые потоки косых лучей то и дело грозились ослепить зоркое зрение, словно не желая, чтобы эти малоизвестные территории стали видны чужому взгляду. Для Ракиты эти ежедневные прогулки представляли особую ценность: только здесь, вдали от запретов матушки и постоянных страхов за свою жизнь она могла целиком и полностью посвятить себя целительству. Ни одна из этих вылазок, которые они проворачивали вместе за последние полгода знакомства, не обходилась без того, чтобы не набрать полную сумку различных трав и лекарственных растений, широко используемых юной врачевательницей в её любимом деле. Бали-бей не высказывал ничего против и даже наоборот получал тайное удовольствие, когда Ракита нагибалась к очередному цветку, а ему предоставлялся безупречный шанс понаблюдать за ней, достоверно запомнить взглядом плавность её движений, ещё раз полюбоваться в бесцеремонной манере стройностью её объёмного тела, пока девушка и не подозревала об этом мнимом вторжении. Невинная и доверчивая, она беспечно выставляла напоказ все скрытые прелести своей притягательной внешности и даже не догадывалась, что своей неосторожностью привлекает к себе внимание ненасытного, но заботливого хищника, который никогда не вцепится в свою жертву без её позволения. Так и продолжалась эта мнимая хитрая игра, не ведающая своего конца; дикий зверь ходил по кругу, принаравливаясь к поведению своей добычи, а безмятежная лань охотно заискивала с ним, не боясь напороться нежным телом на острые зубы и когти, нацеленные прямо на неё. Холодная и необычайно суровая зима прошла довольно тяжело и оставила неизгладимые впечатления у изумлённого Бали-бея, не привыкшего на родине к таким жёстким погодным условиям и почти смертельным морозам, сковывающим полноводные реки ледяными цепями и оплетающим стволы деревьев крепкими лозами узорчатого инея. Эти перемены он пережил с трудом, но благодаря Нуркан, уже успевшей приспособиться к непредсказуемому климату этих земель, ему удалось выдержать лютый натиск немилосердных холодов и с нетерпением дождаться новой весны, второй по счёту, которую ему предстояло провести в кругу Степных Орлов. На это время ему пришлось забыть о встречах с Ракитой, поскольку девушка совсем перестала появляться на улице с наступлением зимы, и он только и мог, что тоскливо смотреть издалека на её занесённый снегом домик и гадать, видят ли её прекрасные лазурные глаза его синеватую тень на белых дорогах или же они любуются пейзажем? Невыносимое ожидание их новой встречи сводило Бали-бея с ума, но он мужественно терпел и не противился прихотям судьбы, что будто нарочно хотела испытать его на прочность. Казалось, до прихода долгожданной оттепели минула целая вечность, но покорность послушного воина была вознаграждена: с первыми лучами весеннего солнца Ракита снова осчастливила его своим визитом, так что отныне они стали видеться чаще, всё реже встречаясь при свете дня и предпочитая утренней поре тёмное и более надёжное время тёплой ночи, что могла скрыть их от посторонних глаз. В этих встречах Бали-бей видел своё спасение от скуки и постоянной ответственности, и как же ему нравилось общаться с этой простой русской девушкой, воспринимавшей его как равного себе, не знающей и не горящей желанием узнать его прошлое, видевшей в нём обыкновенного Игниса и не отказывающей ему в своём дружелюбии. Он не заметил, как начал привязываться к ней, как начинал задыхаться от неведомой тяжести, если хоть один день проходил без неё, как начинал волноваться, если она не приходила и не имела возможности отправить ему весточку. Он стал зависим от неё, словно вся его жизненная энергия была заключена в её девечьем теле, он страдал без неё и с радостью уходил от реальности, как только судьба снова сводила их вместе. Совместными усилиями они прокладывали себе дорогу в новые места, Бали-бей показывал ей свои тайны, она же делилась с ним своими, и им было хорошо двоём. Каждый день они уходили всё дальше от села Вольное, но рядом друг с другом они чувствовали себя в безопасности и совершенно ничего не страшились, потому их сердца были полны безусловного доверия. — Игнис, иди сюда, посмотри! — раздался откуда-то совсем близко звонкий голос воодушевлённой Ракиты, и Бали-бей молнией ментулся на звук её родных интонаций, ловко лавируя между стволов деревьев, растущих в неопределённом порядке. Девушка стояла возле какой-то песчаной тропы и указывала вниз, на свежие углубления в песчаной почве. — Чьи это следы? Оказавшись рядом со своей подругой, Бали-бей молча склонился над находкой, внимательно изучая глубокий отпечаток чьей-то мощной ноги, судя по своеобразной форме его пальцев, явно принадлежащей парнокопытному. Слывущий опытным охотником воин сразу распознал в знакомых ему следах твёрдую благородную поступь ветверогого лося, что проходил этой тропой совсем недавно, аккурат прошлым днём, и мгновенно смекнул по обломанным рядом листьям папоротника, что цепочка его копыт спускается прямо к реке. — Это лось, — задумчиво отозвался Бали-бей, бережно скользнув сухими пальцами по рельефным ямкам в земле и с удовлетворением ощутив знакомое приятное покалывание в нервных окончаниях. — Проходил здесь пару дней назад. Возможно, искал воду или переправу через реку. Потрясённая Ракита благоговейно замолчала, затаив дыхание, видимо, пыталась представить себе это великолепное животное во всей его красе, на что Бали-бей лишь обречённо покачал головой. Ему ли не знать, что любое представление меркнет по сравнению с тем, что видишь в реальности! Ни слухи, ни чужие описания и чувства никогда не смогут передать той полноты ощущений, какие испытывает каждый, кому посчастливилось столкнуться с диким зверем лицом к лицу и остаться в живых. Однако наивная девушка, похоже, этого не понимала, и воин не винил её за излишний энтузиазм. Словно пытаясь таким способом подбодрить её, он сошёл с места, продираясь сквозь кусты, и по веренице массивных следов смог повторить пройденный лосем путь, стараясь при этом не нарушить их величественную неприкосновенность. Ракита послушно семенила позади него, точь-в-точь повторяя его осторожный шаг, и двоём они замерли у самой кромки воды, устремив задумчивые взгляды на свои зыбкие отражения. — Он перешёл реку, — подтвердил одну из своих догадок Бали-бей, кивком указав на продолжение отпечатков, которые тянулись вглубь леса на другом берегу, но теперь были приправлены скопившейся в них влагой. — Видишь капли воды? Скоро они высохнут, а следы заметёт ветер, и тогда лося никто больше не сможет найти. — Не хотелось бы встретиться лицом к лицу с этим великаном, — поёжилась Ракита, передёрнув плечами. — Ты когда-нибудь видел его в живую? — Пару раз на охоте, — улыбнулся воин, многозначительно подмигнув целительнице, чьи глаза теперь лучились восхищением. — Но это было давно. Очень давно. "— Что это за страшный рёв? — Оленьий рёв. Он страдает. — Что с ним? Он ранен? Или он умирает? — Почти умирает. У него ломка. — Что у него? Что такое ломка? — Ему очень больно от того, что он не может удовлетворить своё желание. Тебе известно, как олени относятся к мухоморам? Они их едят, получают от этого неповторимое удовольствие, но, когда его действие заканчивается, они готовы перерыть весь лес в поисках этого гриба. Если олень долго не получает свою дозу яда, его начинает ломать от боли, он свирепеет и поднимает дикий рёв на всю рощу. Только лишь новая порция мухомора способна заглушить его страдания. — Это ужасно. Ему можно помочь? — Нет. Он будет мучиться до тех пор, пока не найдёт спасение. Или не попадётся нам на глаза и не станет жертвой наших смертоносных стрел". — Идём, — наконец произнёс Бали-бей, встряхнувшись и делая несколько шагов вдоль берега реки. — Ты иди, а мне нужно кое-что сделать, — сверкнула глазами Ракита, пряча смущённый взгляд. Её рука по локоть окунулась в сумку на её плече и начала с шуршанием рыться в лежащих там травах, словно пытаясь что-то нащупать. Бали-бей не сдвинулся с места, заинтересованно наблюдая за ней, и тогда девушка поспешила успокоить его мягким взором. — Я догоню. — Что ты хочешь сделать? — чуть ли не требовательно спросил Бали-бей, склонив голову на бок. — Я могу чем-то помочь? — О, нет, не стоит, — любезно отказалась Ракита и наконец вынула из сумки ловко сплетённый чьей-то умелой рукой изящный венок из жёлтых, как маленькие пушистые солнышки, одуванчиков, скромный, но до умиления очаровательный, источающий травянистый аромат свежей зелени. Воин не смог скрыть своего удивления и, видимо, его эмоции отразилось на лице, поскольку целительница безобидно усмехнулся, словно забавляясь его реакцией. — Это венок из одуванчиков. Я сама его сделала. Прелестный, не правда ли? — Но зачем он тебе? — не удержался от вопроса Бали-бей, в глубине души надеясь, что не совершает какую-нибудь глупость. Но Ракита и не думала потешаться над ним, казалось, чужое любопытство её только радовало. — Сегодня особенный день, — загадочно улыбнулась целительница, таинственно понизив голос. — Сегодня все незамужние девушки гадают на любовь, пуская по реке сплетённый из полевых трав венок, чтобы узнать, какая их ждёт судьба. Говорят, что если венок девушки подберёт мужчина, а потом поцелует её, то они станут парой. В эту ночь также будут прыжки через костёр. Девушки перепрыгивают через кострище со своими избранниками, и считается, что удачно прыгнувшая пара скоро поженится. Окончательно загнанный в угол собственной растерянностью Бали-бей ничего не ответил и только молча отдалился от девушки на некоторое расстояние, скрывшись за густыми зарослями камыша, чтобы не смущать её юное верующее сердце своим беспардонным присутствием. Он уходил всё дальше и дальше, огибая извилистые выступы речного берега, пока наконец стройная фигура Ракиты не скрылась из виду, затерявшись где-то между стволов сплочённых деревьев. Только тогда воин остановился и ради любопытства кинул быстрый взгляд на воду, следуя подсознательным стремлениям своего сердца, словно какая-то непреодолимая сила потянула его туда, где он надеялся разглядеть отпущенный целительницей венок. И на этот раз ожидания его не обманули: душистое плетение из трав проворно и легко перекатывалось по рябистым волнам совсем рядом с берегом и могло бы уплыть ещё дальше, если бы не наткнулось на подводные заросли камышей, прибитое на мелководье силой неукротимого течения. Неудержимое желание взыграло в жилах Бали-бея, стоило ему уронить взор на манящий его венок, и прежде, чем вполне ожидаемый вопрос успел коснуться краешка его здравого сознания, он резвой прытью спустился к воде и бережно, с тихим трепетом в цепких пальцах подобрал плетение из реки, стряхивая с него лишнюю влагу. Воспользовавшись предоставленным ему шансом разглядеть кропотливую работу Ракиты поближе, бей с неподдельным восхищением принялся изучать хитрые узлы в ворохе одуванчиков, иногда склоняясь над ними и окунаясь носом в их бархатные головки, чтобы вобрать в себя как можно больше их целебного благоухания. "Говорят, что если венок девушки подберёт мужчина, а потом поцелует её, то они станут парой". Лёгкая задумчивость снизошла на Бали-бея, сопровождая его заботливые движения различными мыслями, но ярче всех среди них выделялась одна, особенно цепляющая и животрепещущая, требующая немедленного обдумывания. Кажется, впервые с тех пор, как он появился в этих местах, его задело собственное осознание о том, как мало он на самом деле знает о Раките и её удивительном народе. Их традиции, праздники и порой странные и необъяснимые ритуалы будоражили его воображение, заставляли сгорать от любопытства и желания оказаться среди них. У него началась новая жизнь, а он впустую прозябает её в услужении у какого-то мятажника вместо того, чтобы сбросить с себя бремя ответственности и обязательств, забыть о войнах, долгах и смертях и наконец стать свободным. Судьба словно подкинула ему шанс, послав однажды Ракиту, так почему бы не извлечь урок из этого наставления и не ступить на новый путь, который он на этот раз выберет сам? Зачем ему рисковать жизнью ради чужих людей, зачем напрасно проливать кровь, зачем скрываться и тайно любить, когда у него есть Ракита? Опустив полный нежности взгляд на мокрый от воды венок, Бали-бей молча поклялся себе взять власть над собственным будущим в свои руки, и теперь он точно был уверен, что этот выбор будет самым правильным.***
Весна 1516 года, Семендире Заря уходила, на смену ей в мир вторгался радостный день, а на склоне праздневств и веселья загорался мягкий закат. Желанной дрожью и шорохом ветра в гибкой траве отзывалась на это уставшая от солнечных лучей нагретая земля, тени одна за другой скапливались в укромных уголках тихой заводи, лишая чистую гладь реки её зеркального сияния, наполняя её недоступную глубину матовой тьмой. Качались в такт порывистым дуновениям стройные ивы, роняя на поверхность зыбких вод сорванные листочки, и их тонкие ветви едва касались острыми кончиками вечно бегущего куда-то, непокорного и дерзкого Дуная, словно боясь нарушить мнимую гармонию его течения. Далёкие звуки прилежащих городов, надоевшее за весь день пение птиц, встревавшие непозволительно громко голоса местных зверей на фоне благославенного молчания и умиротворённого одиночества этого одичавшего места казались всё более туманными, ненастоящими, навеянными воображением, отторгнутыми от неприкосновенного мира внутри кокона тишины. Они таяли, меркли по сравнению с музыкой жизни, неповторимым плеском могучих вод, и даже небрежно рассыпанные по бархатной синевато-розовой ткани горизонта первые звёзды виделись парящими в бездонной пустоте, навеки теряющимися в глубине лилового океана, что раскинулся от края до края небесного купола и словно стремился проглотить в себя чужие взгляды. Совсем близко подбиралась ночь, однако никто уже её не боялся. Её ждали, ждали с нетерпением, потому что лишь после тьмы может проснуться неугасающий свет. Свежий воздух, наполненный студённой чистотой журчащей реки, успокаивал, охлаждал кисти рук, робко касался губ и ресниц, словно дыхание перед поцелуем. Греющее в груди несравненное наслаждение, змеящееся по ровному телу уютным расслаблением, плескалось в охваченном мечтами сердце молодого воина, усыпляя в нём любое напряжение, и неумолимо заполняло его сознание приятным забвением, так необходимым после долгого и плодотворного дня, пролетевшего сродни целой вечности. Была отложена в сторону толстая книга, написанная на иностранном языке, был сброшен на гладкие камни дорожный кафтан, неприятно сковывающий широкие движения, были забыты ноющие спазмы в натруженных мышцах, сведённых напряжением во время тренировочного поединка и боевых построений, где всегда с особой строгостью следили за правильностью безупречной осанки. Обычно неприступные и воинственные глаза, не привыкшие разговаривать чувствами, сейчас без тени смущения ласкали млеющим взглядом полноводные просторы необъятного Дуная, бескорыстно отдавая ему всю свою нежность. Между ними словно зародилась непреодолимая связь, неподвластная ни времени, ни чужим прихотям, и лишь внутреннее противостояние внушало отдыхающиму на берегу реки Бали некую боязнь и тревогу, что кто-нибудь обязательно отыщет его в этом укромном уголке природы, нарушит его гордое одиночество, вынудит отвлечься от безнадёжного любования, бесцеремонно разрушив устоявшиеся чары желанного наваждения. Ему так хотелось спустя столько времени наконец-то остаться наедине со своими мыслями, что он непременно бы нагрубил в приступе раздражения любому, кто позволил бы себе такую неслыханную роскошь. Хрупкий покой, окруживший Бали плотной завесой блаженного молчания, непоправимо треснул по швам и раскололся без шансов на возрождение, не выдержав столь дерзкого и своевольного вторжения в свои владения. Требовательная сила, не приемлющая сопротивления, грубым рывком выдернула юного воина из бесплодных мечтаний, жестоко швыряя его разум в реальную действительность, и заставила его пошевелиться на предчувствие чей-то посторонней близости, что неминуемо должна была его настигнуть. Словно в ответ на его досадные ожидания, совсем скоро его чуткого уха коснулся чужой расслабленный вздох, потревожив кожу на его щеке тёплым дыханием, и вслед за этими маленькими неудобствами сбоку от него прозвучал беззаботный голос, окончательно уничтожив все его представления: — Какое тихое и спокойное место, — почти шёпотом проронила Нуркан в пустоту, отклоняясь назад и опираясь на землю двумя руками. Бали скосил глаза, привлечённый её движением, и вовремя подавил приступ неоправданного раздражения, вспомнив, что сам не выразил сопротивления, когда сестра вдруг решила составить ему компанию. Расположившаяся подле него тонкая девушка, облачённая в неподобающего вида мужскую одежду, сейчас меньше всего походила на будущую госпожу, какой её все предпочитали видеть, скорее на бесстрашную воительницу, совсем маленькую и юную, с красивыми, лоснящимися чернотой длинными волосами, которые она любила носить заплетёнными в тугой пучок на затылке, но уже с характером, с твёрдыми намерениями, независимая и гордая. Не такая, как все её сверстрицы. — Мне так здесь нравится! Никаких тебе правил и ограничений, никто не говорит, как нужно себя вести. А самое главное, матушка не носится за тобой по пятам, пытаясь научить тебя вышиванию. — Знаешь, сколько раз я приходил сюда в надежде заглушить свою боль и утешить встревоженную душу? — внезапно отозвался Бали приглушённым голосом, похожим на томный звон сквозного ветра. — Я и сам не помню, как часто искал приют у этих непокорных вод вдали от чужих глаз. Теперь и ты понимаешь, почему я искал спасения именно в этом месте. Они замолчали, но каждый из них будто подсознательно понимал, о чём неизбежно пойдёт речь в этом разговоре, и это понимание тяжёлой тучей недосказанности и постыдной скрытности повисло между ними, покалывая кожу напряжением. Однако оно не угнетало, а напротив представлялось единственным поводом к тому, чтобы наконец покончить с этим, уничтожить всякие тайны и недоверие в их отношениях. Бали жаждил больше всего на свете воспользоваться этой возможностью, но, к своему смущению, не знал, с чего начать. К счастью, его мучения вскоре были прерваны смелым вмешательством Нуркан, решившей взять инициативу в свои руки. — Знаю, ты расстроен и сердишься, — примирительно и с глубоким пониманием проговорила Нуркан, опуская руку ему на плечо в ободряющем жесте. Лишь ей одной Бали мог позволить нечто подобное, лишь её одну он посвящал в свои беды и печали, только она, самое родное и близкое ему существо на свете, могла по-настоящему его понять. Поэтому он не стал сопротивляться и мысленно вознёс ей тёплую благодарность за то, что она даже не пыталась смотреть на него с жалостью. — Но этим ты не добьёшься справедливости. Такие чувства, как обида и гнев, могут привести тебя к совершению ошибок. — Само моё существование, видимо, считается ошибкой, — невесело усмехнулся Бали, с невыносимой иронией царапнув Нуркан язвительным взглядом. — Абсолютно никто не желает воспринимать меня всерьёз. Отец мне не доверяет, мать трясётся надо мной и даже оружие в руки взять не даёт, даже Ахмед и то находит повод посмеяться над моими неудачами! Один шехзаде верит в меня, он единственный разглядел во мне большее, дал мне надежду, согласился дать мне шанс. Почему другие не могут смотреть на меня его глазами? — Наверное, шехзаде очень хорош собой, — мечтательно протянула Нуркан, возводя глаза к небу и будто бы не слушая своего брата. — Как жаль, что мне так и не удалось с ним встретиться. Какой он? Такой, каким я его себе представляла? — Он великолепен, сестра, — с тихим благоговением в голосе вздохнул молодой воин, стараясь сдержать весь поток возвышенных эмоций, преследующий каждое его воспоминание о шехзаде Сулеймане. — Истинный наследник, будущий правитель своих земель. Уже сейчас он смотрит на своих подчинённых взглядом настоящего повелителя, одно его слово способно возбудить в груди жаркий трепет. Мне не хватит и дня, чтобы рассказать тебе обо всём. Его стоит увидеть своими глазами. Казалось, Нуркан была готова прямо сейчас вернуться во дворец и во что бы то не стало отыскать шехзаде, лишь бы только убедиться в правдивости искусительных описаний Бали, на которые он на этот раз не поскупился, желая быть полностью откровенным со своей сестрой. Её глаза зажглись почти безумным нетерпением, и воин внутренне посочувствовал маленькой госпоже, прекрасно понимая, что она сейчас чувствует. Чувствовал бы он то же самое, если бы оказался на её месте? — Я вижу, как ты пытаешься произвести на него впечатление, — с чувством заметила Нуркан, шутливо хлопнув брата по худому плечу, отчего он неожиданно покачнулся. — Раньше никакая сила не могла заставить тебя сесть за учебники, а теперь, я смотрю, ты каждую ночь читаешь эту занудную книгу на своей любимой латыни. — Это всего лишь испанский, — буркнул Бали, поддев носком сапога ветхий корешок и оттолкнув старый том ещё дальше от себя, так что тот с шуршанием проскользил по пыльной земле. — Думаешь, мне так уж хочется всем этим заниматься? Будь моя воля, я бы сбежал от этого подальше, наслаждался бы свободой и ничем никому не был бы обязан. Однако я понимаю, что без влияния шехзаде, а в будущем — нашего повелителя, свободы добиться не получиться. Без его благосклонности и признания я никто. Вот почему мне так важно склонить его на свою сторону. Я потерплю, я буду честно служить ему и исполнять все его приказы, а когда придёт время, получу за это достойную награду. Такую, какую захочу. — Я смотрю, ты всё продумал, — с долей уважения прищурилась Нуркан, уже не выглядевшая такой расслабленной и непринуждённой. Видимо, нескромные рассуждения брата повергли её в растерянность, но она не стала ни в чём его упрекать, чем немало его насторажила. — Дай Аллах исполниться твоим хитроумным планам. Но помни, что отец на стороне Ахмеда, он его видит своим последователем и постарается всеми силами приблизить его к шехзаде. Ты можешь добиться расположения наследника, но без благословения отца тебе никуда не попасть. Подумай об этом. — Перед отцом я уж точно не стану присмыкаться, — презрительно фыркнул Бали, отвернувшись. — Он считает меня ничтожеством, и его мнение не изменить. Если бы я только знал, в чём причина... Мелкий песок посыпался на него сверху, мгновенно затерявшись в складках свободной рубашки, воздух рядом с ним небрежно всколыхнулся, изорванный чужими резкими движениями: Нуркан внезапно встала, одним рывком, а ему хотелось просидеть так всю ночь, только бы не возвращаться во дворец, в эту клетку с золотыми прутьями, где чтят многовековые законы. Под испытующим взглядом Бали сестра медленно приблизилась к краю реки, на ходу разминая затёкшие мышцы, но затем неожиданно развернулась в его сторону и игриво подняла ногой тучу брызг, в один момент пропитавших тонкую ткань одежды прохладной влагой. Сыграв на возбудившихся инстинктах, воин успел кое-как защитить лицо, но промокшую насквозь рубашку уже нельзя было спасти: быстро втягивая в себя воду, она неприятно липла к телу и до дрожи холодила чувствительную кожу, сковывая конечности цепким ознобом. Полностью довольная своей выходкой Нуркан заливисто рассмеялась, показывая длинную шею, однако возмездие не заставило себя долго ждать: Бали с азартом подорвался с места, стремительно настигая свою невнимательную жертву, и совсем скоро уже будущая госпожа с визгом убегала от него по мелководью, пока воин со злорадной ухмылкой на губах обрызгивал её в ответ. Дунай взволновался, спокойные воды пришли в движение, потревоженные сумасшедшими играми двух детей, закатное солнце приломляло взлетающие в пустоту капли всеми цветами радуги, прозрачный воздух наполнился звенящим смехом и громкими криками, вознося до небес чужую неподдельную радость. Брат и сестра, беззаботные и раскрепощённые, свободные от правил и родительского контроля, без устали носились друг за другом вдоль дикого побережья, не взирая на вечернюю прохладу и эхо приближающейся ночи, не взирая на то, что им двоим давно уже пора было возвращаться домой. Забывшие обо всём, оказавшиеся в раю, наслаждающиеся последними мгновениями уходящего детства. Мокрые и замёрзшие, но такие счастливые.