Ничто не сплачивает больше, чем общий враг. Сью Джонсон «Обними меня крепче. 7 диалогов для любви на всю жизнь».
Земля под копытами быстроногого жеребца неумолимо дрожала и вибрировала от каждого нового толчка, ночной ветер упругими струями встречного воздуха хлестал по лицу, открытой шее и мощной груди, выжимая слёзы из глаз, запутывался в волосах резвыми порывами и бестрепетно пробивался к разгорячённой коже через прилипшую к телу одежду, сковывая мышцы неуместным ознобом, и рябило перед немигающим взором от проносящихся мимо с несмылемой скоростью стволов деревьев, и сердце всё сильнее сжималось от страха, охваченное бесконтрольной паникой, хотя высокие коренастые силуэты беспощадных воинов, чьи безупречно соблюдённые тонкости боевой техники в каждом движении Бали-бей мог узнать даже издалека, неизбежно приближались и вырастали по мере того, как расстояние между ними становилось всё меньше и меньше. Беспрестанно и отчаянно подгоняя пятнистого скакуна, мускулистые бока которого ритмично сокращались в такт его молниеносному галопу, воин всеми возможными и известными ему способами старался заставить покорное животное бежать ещё быстрее, так, чтобы едва не взлетать над окутанными тьмой лесными владениями, и вскоре вырвался настолько далеко вперёд, что обошёл Совку и теперь нёсся, не разбирая дороги, прямо вдоль берега озера, разбрызгивая мокрый песок на мелководье и приподнимаясь в седле, словно таким образом мог вынудить порядком утомлённого коня прибавить темп. Кровь в неистовой силой пульсировала в висках, заглушая все остальные звуки тяжёлым грохотом, всё тело уже сводило от долгого пребывания в седле, и Бали-бею показалось, что минула целая вечность прежде, чем нескончаемые ряды деревьев на его пути наконец расступились и позволили ему в кратчайшее время преодолеть пустынное пространство на берегу озера, на краю которого несколько хорошо обученных и вооружённых воинов окружили беспомощную Ракиту, чьи испуганные крики уже отчётливо различались в дрожащем от скопившегося в нём чужого страха воздухе, подстрекая его снова и снова хлестать жеребца поводьями по длинной шее, чтобы тот и не думал останавливаться. От мускулистой спины загнанного скакуна поднимался удушливый жар, редкая шерсть поблёскивала в свете луны бусинками пота, широкие ноздри раздувались, рождая из мощной груди надсадные хрипы, однако он покорно слушался своего нового хозяина, стремясь как можно быстрее доставить изнемогающего от тревоги воина к его возлюбленной. Где-то позади него с таким же рвением мчался Совка, и по характерному звону, раздавшимуся внезапно посреди напряжённого молчания, Бали-бей догадался, что друг обнажил оружие, готовясь выступить на защиту несчастной девушки. Осознание того, что он идёт в этот неравный бой не один, удивительным образом придало ему сил, и он порывисто пригнулся к шее жеребца, подгоняемый лишь одной сумасшедшей мыслью, не поддающейся сомнению или тщательному обдумыванию: только бы успеть, только бы не оказалось слишком поздно. Насторожившиеся подозрительными звуками, напоминающими постороннее присутсвие какой-либо угрозы, воины вдруг разом обернулись в сторону приближающихся Бали-бея и Совки, привлечённые их боевыми криками, но не успели даже опомниться, как оба всадника безжалостным вихрем обрушились на противников, сметая одного за другим если не силой острозаточенного клинка, то неуловимой скоростью разогнавшихся жеребцов, без всяких усилий подминавших под себя упавшие им под копыта хрупкие человеческие тела, которые они с лёгкостью втаптывали в песок, оставляя на них уродливые рваные раны. Однако общее замешательство врагов не продлилось долго, и совсем скоро некоторые из них всё же опомнились и вступили в бой, хотя противостоять двум воинам верхом на конях едва ли представлялось возможным при всей их отменной выучке и жёсткой традиционной закалке, делающей любого из них достойным противником. Если на Совку присущая им изящная ловкость, опасно сочитавшаяся с немыслимой скоростью, безупречная чёткость и правильность в каждом отработанном выпаде и изворотливая гибкость, с какой облачённые в одинаковую алую форму фигуры бесшумно передвигались по открытой местности, избегая встречного нападения, могли произвести неизгладимое впечатление, то Бали-бею, как одному из членов этого корпуса, выросшему бок о бок с этими искусными воинами в такой же суровой дисциплине, абсолютно каждое движение в технике янычар было до боли знакомо, так что иной раз его мышцы тоскливо сокращались, невольно порываясь повторить привычные манёвры, так прочно и самозабвенно вживленные в его память. Отчасти именно поэтому любое столкновение бывшего османского бея с его вчерашним товарищем, а ныне — его заклятым врагом, неизбежно заканчивалось сокрушительным поражением для последнего, поскольку будучи в седле, хоть и безоружным, Бали-бей имел некое преимущество, на чём к тому же сказывался его многолетний военный опыт, явно не прошедший для него впустую. Уничтожая одного за другим своих соперников, воин испытал даже какое-то потустороннее чувство привычного восторга, отдалённо напоминающего опьяняющий азарт славной битвы, однако получать непорочное удовлетворение от вынужденного противостояния со своими бывшими братьями по оружию он не мог. Скорее его одолевало смешанное чувство сожаления и обречённого понимания, что по-другому просто не получится, и оттого хотелось, чтобы этот бой поскорее закончился, пока вся его глубоко преданная своему прошлому сущность решительно не восстала против такого предательства. Прокляная себя за собственную жестокость и ощущая ненавистное ему отвращение к своим действиям, Бали-бей старался лишний раз не встречать с воинами взглядами, опасаясь, что кто-то особенно близкий мог его узнать, а потому воспользовался первым подвернувшимся случаем и подскочил к оцепеневшей в немом ужасе Раките, чьи расширенные от неподдельного страха глаза затравленно метались из стороны в сторону, искажённое испугом лицо мертвенно побледнело, а маленькие плечи безудержно дрожали от невидимых слёз и пережитого потрясения, и вся она как будто сьёжилась, мгновенно сделавшись такой хрупкой, жалкой и беззащитной, что Бали-бей многократно пожалел о своём самонадеянном решении оставить её одну. Только воин вознамерился успокоить или хоть как-то ободрить едва живую девушку, теперь смотрящую на него с откровенным страхом своим несколько остекленевшим взглядом, как неожиданно с той стороны леса, откуда они с Совкой совсем недавно прибыли ей напомощь, одна за другой выросли на фоне чёрных деревьев новые точённые фигуры вооружённых воинов верхом на конях, что стремительно и под оглушительные яростные крики мчались прямо на них, за ничтожные доли секунды минуя границу степной зоны, где начиналась открытая всем ветром пустошь, ограждённая с одного бока равнодушно спокойным озером. На горизонте показалась целая толпа разъярённых янычар, чьи глаза угрожающе сверкали в темноте жаждой славной битвы, так что уже после десятка Бали-бей сбился со счёта, в оцепенении наблюдая, как кроваво-алая масса подвижных силуэтов наводняет пустынное пространство, а из-под копыт их верных скакунов летят столбы мокрого песка и дорожной пыли. От большого количества бегущих ног земля под ним покачнулась и всколыхнулась усиливающейся вибрацией, пронзительные голоса становились всё громче, но Бали-бей не стал дожидаться, когда они подберутся совсем близко, и молча схватил Ракиту за запястье, бесцеремонно затащив в село позади себя. Видимо, целительница была настолько сильно одержима страхом, что даже не стала сопротивляться, и лишь отчаянно вцепилась ослабевшими пальцами в его расправленные плечи, прильнув трясущимся телом к его осанистой спине. Убедившись, что девушка позаботилась о своей безопасности, воин переглянулся с Совкой, молчаливо распознавшим его намерения по одному решительному взгляду, и со всей скоростью бросился в протиположную сторону от преследователей, оставив позади себя залитое кровью и мёртвыми телами поле брани. Так быстро, как только позволял ему обременённый двумя седоками скакун, Бали-бей галопом летел сквозь чащу, не обращая внимания на ветви деревьев, хлеставшие его по глазам, и почему-то всё время возвращался к мысли о том, как этим воинам удалось так скоро напасть на их след, однако пугающий ответ приходил на ум сам собой, заставляя его сердце безнадёжно замирать в груди и ледяным камнем падать куда-то вниз, разбиваясь на тысячи стеклянных осколков невыносимой скорби. Раз янычары с такой лёгкостью пробрались через лес и уже достигли местоположения своих жертв, значит, оборона Нуркан и Волчьего Следа была прорвана, значит, никто больше не мог их остановить, а это наводило лишь на осознание того, что они проиграли, и его сестра, возможно, лежит сейчас где-то в степи и умирает от полученных ран, а он даже не может вернуться к ней и хоть чем-то помочь. Тремор чужих копыт и пробирающие до озноба вопли набирали силу, ударяясь Бали-бею в затылок, и над ухом тут же прозвучал тихий всхлип напуганной Ракиты, что вынудило воина свистящей стрелой пуститься вперёд, петляя и изворачиваясь среди растительности как можно более сложными ломанными фигурами, чтобы сбить преследователей с толку и утомить беспрерывной погоней. Однако совсем скоро ему стало ясно, что подобная тактика действует затратно прежде всего для него самого, поэтому он на бегу обернулся к Совке, перехватив его увлечённый погоней взгляд и молчаливо попросив поддержки. Молодой целитель, казалось, понял его с полуслова, поскольку незамедлительно кивнул и резко сменил направление, уводя воина за собой в непроходимые дебри, где было совсем мало тронутых тропинок и поломанных зарослей кустов. Остановились они лишь тогда, когда дорогу им преградил высокий массивный дуб с уходящими далеко в небеса толстыми ветвями и вздыбленными над землёй кривыми дугами вывороченных корней, под которыми образовалась довольно просторная яма, идеально подходящая на роль временного убежища. — Все мы здесь не поместимся, — мгновенно сделал вывод Бали-бей, окидывая просвет между корнями оценивающим взглядом, и перевёл его на Совку, едва сдерживаясь, чтобы не поторопить его с ответом. — Вы полезайте туда, — приказал он и возвёл глаза к небу, словно что-то про себя прикидывая. — А я спрячусь на дереве. Пустим коней в свободный галоп, чтобы отвлечь внимание. Быстрее, у нас мало времени! Проворно спешившись, Бали-бей подсадил Ракиту, помогая ей спуститься, и первым делом позаботился о том, чтобы она благополучно забралась под дерево, исчезая в непроглядной темноте, что царила в углублении корней подобно раскрытой пасти какого-нибудь рычащего зверя. Если девушка и была в глубине души против этой не самой удачной затеи, то ещё не совсем оправилась после всех произошедших с ней ужасов, чтобы спорить, и воин испытал невероятное облегчение от того, что его избранница наконец-то оказалась в безопасности. Когда он выпрямился и поискал глазами Совку, оказалось, что юркий юноша, не уступавший по своей грации умелым хорькам-древолазам, уже взметнулся пёстрой молнией на нижнюю ветку, с завораживающей ловкостью преодолевая подъём за подъёмом и поднимаясь всё выше к уютному укрытию среди желтоватой листвы. Поняв, что за опытного воина не стоит переживать, Бали-бей приблизился к оставленным жеребцам и со всей силы, на какую только был способен по отношению к животным, ударил их ладонью по натруженным бокам, из-за чего оба скакуна пронзительно взревели, вставая на дыбы, и припустили дальше по лесу, распространяя за собой кружащуюся воронку потревоженной пыли. Всем сердцем надеясь на то, что эти вопли отвлекут на себя внимание приближающихся янычар, воин в последний момент успел сползти в беспросветную дыру между корнями, проехавшись спиной по рыхлой земле, и затаился под покровом густого мрака рядом с Ракитой, которая мгновенно прижалась к нему всем телом, повиснув у него на плече. В нос сразу ударил запах влажной почвы, глаза и рот наполнились хрустящим песком, однако Бали-бей был слишком одержим целью спрятаться от неприятелей, чтобы заострять внимание на подобных мелочах. Съёжившись под надёжной защитой извилистых ветвей, сквозь которые просачивалось чистое ночное сияние и был виден краешек лесной дороги, затаивший дыхание воин крепко обхватил руками Ракиту, невольно заражаясь исходящим от неё исступленным трепетом, и невольно обратил взгляд наверх, с трудом уговаривая сердце не биться с такой неукротимой быстротой, словно его гулкие стенания в стиснутой тайным страхом груди с лёгкостью могли расслышать оставшиеся снаружи янычары, если им придёт в голову подойти немного ближе. Вскоре над головами раздались чьи-то неразборчивые голоса, а затем совсем рядом с просветом степенным шагом прошествовали стройные ноги чужого коня, сталкивая по неосторожности мелкие камни, которые с шелестом скатывались в яму, неподвижно замирая подле Бали-бея. Он вскинул голову, испытав непродолимый всплеск слепой паники, сковавшей внутренности цепким холодом, и постарался дышать как можно реже и незаметнее, вознося отчаянные молитвы Аллаху, чтобы он увёл ненасытных хищников прочь от его укрытия и не дал им что-либо заподозрить. Всего через несколько мгновений, показавшихся погружённому в странное забвение воину целой вечностью, янычары наконец оставили бесцельные попытки напасть на след своей жертвы и двинулись дальше, вновь оглашая лес гулким топотом множества копыт, отчётливо подсказавшим ему, что опасность миновала, по крайней мере, на какое-то время. Однако он ещё долго не мог заставить себя сдвинуться с места, прислушиваясь к эху удаляющегося перестука лошадиного бега, и только тогда с удивлением обнаружил, что до сих пор боялся вздохнуть, отчего теперь разум одолело внезапное головокружение. Не в силах поверить в своё спасение, воин с облегчением закрыл глаза, стараясь не слишком явно демонстрировать расслабление на глазах по-прежнему дрожащей Ракиты, и нервным движением провёл языком по пересохшим губам, до боли в ушах вслушиваясь в снизошедшую откуда-то с неба обманчивую тишину, но всё погрузилось в пугающее молчание, а последнее напоминание о властвующей здесь когда-то угрозе безвременно растаяло в пустоте, оставшись лишь неприятным осадком свинцовой тяжести в груди встревоженного Бали-бея. Больше всего на свете ему хотелось убежать, убежать как можно дальше отсюда, не взирая на понятия чести и доблести, но, вопреки его надеждам, он прекрасно понимал, что ему ещё предстоит вернуться по своим горячим следам в это адское пламя разгорающейся вражды, хотя бы для того, чтобы вновь отыскать Нуркан и оказать ей необходимую помощь. Чем сильнее он углублялся мыслями в разворачивающиеся перед ним страшные события, тем яснее представала перед внутренним взором неутешительная картина их неизбежного исхода, который, вероятно, уже был для него предрешён и пока что оставался незримым и недоступным, внушающим совершенно новое мрачное чувство, какое испытывает загнанный в ловушку раненый волк, обречённый на позорную смерть от клыков и когтей своих собственных бывших товарищей.***
Кровь с удвоенной силой пульсировала где-то в налитых непонятной тяжестью висках, заглушая все остальные звуки неприятным шумом, что давил на чувствительный слух откуда-то изнутри, всё тело ныло и стонало от колких судорог, вот уже довольно долгое время прибывая в не самом удобном положении, а к незащищённой коже воровато проскальзывал исходящий от сырой земли влажный холод, так что вдоль согнутого позвоночника беспрерывно поднимался беззастенчивый озноб. Несмотря на то, что янычары уже давно покинули необъятные владения Вольной степи, оставив после себя немало беспорядков и разрушений, Бали-бей ещё нескоро смог заставить себя сдвинуться с места и хоть как-то изменить болезненную позу, словно боялся, что один из воинов непременно остался там, снаружи, поджидая ничего не подозревающую жертву в какой-нибудь подлой засаде. В лёгких, казалось, осели частички мелкой пыли, что забивалась в нос при каждом новом вдохе, горло невыносимо саднило от попавшего в рот сухого песка, однако он упрямо терпел и старался сохранять присущее ему хладнокровие, пока рядом с ним находится Ракита, которая по-прежнему неистово цеплялась за его плечо и безудержно дрожала всем своим стройным телом, словно никак не могла поверить в то, что ещё жива. Не зная, как утешить до смерти напуганную девушку, чьи глаза до сих пор были влажными от сдерживаемых слёз, Бали-бей крепко прижимал её к себе, поглаживая рукой по вздрагивающему плечу, и время от времени прикасался губами к её чуть влажному лбу, будто через этот невесомый поцелуй мог вселить в неё покой и умиротворение. Ещё никогда ему не приходилось испытывать подобную беспомощность рядом со своей возлюбленной, и теперь, наблюдая за её страданиями и отчётливо понимая, что ничего не может сделать, он едва не задыхался от скорбной безысходности и сожаления, всё сильнее начиная презирать себя за столь явную слабость, совершенно не приемлимую для бывалого воина. Казалось, в свете последних событий хуже быть не может, однако к неутихающей тревоге за целительницу, кроме жадного нетерпения, примешивалось также тошнотворное чувство паники, почти лишающее его разума, и без того одержимого ужасными мыслями о судьбе Нуркан. Когда он уже всерьёз начал беспокоиться, что от немыслимого страха за сестру у него запросто может помутиться рассудок, из груди едва не вырвался горестный вопль подавленного внутри отчаяния, чего он никак не мог демонстрировать на глазах у Ракиты. Приходилось и дальше притворяться сдержанным и решительным, к чему воину было не привыкать, и всё же непреодолимое, но почти неощутимое облегчение дало о себе знать, как только над самым ухом он расслышал столь желанный и близкий ему голос целительницы, одно слабое звучание которого позволило ему с наслаждением вздохнуть, словно невидимые челюсти, стиснувшие ему грудь, наконец разжались, а сознание несколько прояснилось, самозабвенно откликаясь на спасительный и успокаивающий зов родного существа, единственный, что остался последним напоминанием о некогда мирной и счастливой жизни. — Они ушли? — пролепетала Ракита, опасливо выпрямляя шею, и с надеждой обратила на Бали-бея выжидающий взгляд, и тот даже зажмурился от небывалого блаженства. Оказывается, он уже успел забыть, что в жизни существуют какие-то иные звуки, кроме звона стальных сабель и топота лошадиных копыт. — Ушли, — так же тихо отозвался воин и поморщился оттого, насколько жалко и надтреснуто раздался его голос после длительного молчания. — Но мы всё ещё в опасности. Нужно уходить, и как можно быстрее. — Кто эти люди, Игнис? — чуть не плача, проскулила Ракита, судорожно вцепившись в его рубашку на плече и отчаянно пытаясь заглянуть ему в глаза. — Что им нужно? Почему они преследовали нас? — Я обязательно тебе всё объясню, но чуть позже, — пообещал Бали-бей, не удостоив возлюбленную взглядом, и тут же ощутил, как от самого затылка его захлестнула жаркая волна стыда, как нарочно вгоняя его в досадное чувство вины и словно преследуя негласную цель подвергнуть его невносимым мукам уязвлённой совести. Ему не составило труда воплотить в реальность очередную правдоподобную ложь, с такой лёгкостью обласканную его языком, однако впервые всё его существо решительно воспротивилось подобной низости, настойчиво убеждая погрязшего в собственной лжи воина в том, что данному обещанию не суждено будет сбытья, поскольку в таком случае его ожидает лишь один исход: презрение и отчуждение Ракиты с риском потерять её навсегда. С трудом отгоняя раздражающий рой противоречивых мыслей, требующих от него немедленного признания, он усиленно подавил внутри всплеск секундного сожаления и обратился к целительнице, наконец переводя на неё твёрдый взор: — Сейчас нам нужно выбраться отсюда. Если Ракита и заподозрила что-то, что от неё намеренно скрывали, то оказалась слишком уставшей, чтобы продолжать расспросы или сопротивляться, поэтому покорно последовала за выбирающимся на свободу Бали-беем, не произнеся больше ни звука. Совка уже ждал их снаружи, уверенно стоя ногами на твёрдой земле, и коротко кивнул в ответ на вопросительный взгляд воина, не сумевшего изменить своим инстинктам. Прежде, чем приблизиться к другу, он настороженно огляделся, прощупывая каждый уголок лесной чащи цепким взглядом, и только потом, удостоверившись в отсутствии какой-либо угрозы, позволил себе несколько перевести дух и расслабить сведённые напряжением плечи. Ракита увязалась за ним, исподлобья уставившись на незнакомого юношу затравленным взором, и предпочла остаться за спиной Бали-бея, словно испытывая неловкость под его пристальным изучающим взглядом. Измотанного сознания воина внезапно коснулась до смешного обыденная и непринуждённая мысль, что этих двоих надо бы из вежливости представить друг другу, однако на данный момент его больше заботила судьба Нуркан, по сравнению с неподдельным волнением за которую любая другая проблема казалась ничтожной и недостойной даже капли его внимания. — Эирин и Волчьий След остались там совсем одни, — первым нарушил молчание Бали-бей, смеряя Совку расчётливым взглядом. — Мы должны вернуться за ними. — Кто такая Эирин? — неожиданно громко встряла в разговор Ракита, не давая Совке даже рта раскрыть. Одинаково изумлённые и растерянные взгляды одновременно уставились на мгновенно оживившуюся девушку, отчего та смущённо потупилась, видимо, только сейчас осознав свою оплошность. — Наша подруга, — коротко бросил Бали-бей, не желая признавать, что неподдельный интерес девушки к незнакомой ей обладательницы женского имени немало позабавил и даже несколько растрогал его, так что он испытал новую волну облегчения, убедившись, что Ракита уже начинает приходить в себя. — Поторопимся. Тернистый путь от озера до чащи леса, где в первый раз были обнаружены янычары, показался Бали-бею бесконечно долгим и вечным, словно с каждым шагом, который должен был приближать его к заветной цели, наоборот отталкивал его всё дальше от Нуркан, возбуждая внутри новый вихрь неугасающего волнения. Невероятным усилием воли ему стоило сохранять завидное спокойствие и только излишне стремительный бег выдавал его неподдельную тревогу, прослеживающуюся и в его дёрганных движениях, и в напряжённой осанке. Стоило прочно укоренившимся в голове представлениям вновь зацепиться за чувствительные струны его взбудораженной души, как лишающий всякой отваги страх накатывал с прежней силой, вынуждая слишком разыгравшееся воображение рисовать перед внутренним взором самые ужасные картины их новой встречи, ни в одной из которых Нуркан не предстала перед ним живой и невредимой. Сам не свой от нарастающей паники Бали-бей и не заметил, как вырвался вперёд, оставив Ракиту и Совку далеко позади, и совсем скоро уже на всей доступной ему скорости продирался сквозь хитросплетения кустов и деревьев, не обращая внимания ни на острую боль в боку, немедленно настигнувшую его в качестве расплаты за сбитое дыхание, ни на саднящие спазмы в обожённых студённым ветром лёгких, ни на ноющее недомогание в перетруженных мышцах, значительно замедляющее их бешеную работу. Только оказавшись среди знакомых ему видов погружённой в боязливое оцепенение степи, одурманенный плохим предчувствием воин позволил себе на мгновение остановиться и впервые задумался, какой будет его реакция, если ему суждено увидеть свою сестру искалеченной и изуродованной вражеских саблями, умирающей посреди леса в полном одиночестве, истекающей кровью, что заливает землю под ней вязкими водами быстро угасающей жизни. Неожиданно ему стало ещё страшнее, но некогда неистовое желание поскорее разыскать Нуркан почему-то ослабело, словно намного легче было потерять её навсегда и признать героически погибшей, чем найти её безобразный труп и потерять всякую надежду на её возвращение. Чувствуя непреодлимую тяжесть в ногах, что ощутимо затрудняла каждый нетвёрдый шаг, Бали-бей всё же заставил себя сдвинуться с места и продолжить путь, хотя сердце его погрузилось в пугающую тишину, а перед глазами всё расплывалось и мир опасно раскачивался из стороны в сторону, грозясь неизбежно рухнуть в одно страшное мгновение и уничтожить любую уверенность. Остатки былой силы покидали воина с каждым поверхностным вздохом, сделанным будто с усилием, но он продолжал упрямо шагать через неприютные дебри, что словно нарочно пытались его удержать, чтобы не дать ему стать свидетелем ужасной трагедии. Вот на глаза ему попался какой-то знакомый дуб, а за ним, как прекрасно запомнил Бали-бей, находилось то самое место, где он в последний раз виделся с сестрой, где он бросил её одну против десятка кровожадных янычар, никогда не отличавшихся милосердием по отношению к своим врагам. Замолчавшее было сердце неожиданно затрепетало у самого горла, рождая внутри быстро распространяющийся холод, а затем оно обречённо пропустило предназначенный ему удар, как только воин медленно, борясь с собственным малодушием, выглянул из-за массивного ствола исполинского дерева, откуда ему открылся ужасающий вид, в точности отражающий его самые большие опасения: посреди истоптанной поляны, залитой свежими следами жестокой борьбы, на чьих-то руках в неестественной позе лежала Нуркан, не подавая признаков жизни, и сухая трава под ней медленно темнела от обилия вязкой крови, что безмятежно и с пугающей быстротой вытекала из какой-то невидимой раны, скапливаясь в зловеще поблёскивающие в свете луны липкие лужи, распространяющие повсюду дикий смрад горячего железа. Невольно сморщившись от приступа накатившей тошноты, воин, не помня себя от ужаса, бросился к сестре и порывисто рухнул перед ней на колени, не в силах побороть непреодолимую дрожь в подгибающихся ногах. До последнего пытаясь сдержать в охваченной потрясением груди распирающие его возгласы отчаянного отрицания, он судорожно обхватил трясущимися руками её мертвенно бледное лицо, задержав пропитанный испугом взгляд на её закрытых глазах, и в слепой безысходности прощупал лихорадочными движениями её подтянутое тело, желая наткнуться на хоть какие-то признаки травмы или повреждений. Его пальцы погрязли в чём-то липком и горячем, пропитавшим изорванную одежду у неё на боку, и он в ужасе отпрянул, находя страшную рваную рану, из которой беспрепятственно сочилась кровь. Задыхаясь от безумного отчаяния, он вскинул голову, дрожа всем телом от невыносимого ужаса, и уставился на скорбно склонившегося над сестрой Волчьего Следа, который, как оказалось, бережно держал её на руках, стараясь закрыть рану куском какой-то ткани. — Она жива? — словно издалека распознал Бали-бей свой хриплый голос, страшась услышать ответ. Мёртвой хваткой он вцепился в неподвижные плечи Нуркан, словно таким образом старался удержать в ней стремительно тающую жизнь, и вонзил в потрёпанного битвой воина умоляющий взгляд, не скрывая трепещущую в нём робкую надежду. — Жива, но она без сознания, — отозвался Волчьий След, и Бали-бей сам едва не лишился чувств от непередаваемого облегчения, позволив себе испустить долгий перывистый вздох, и мгновенно вознёс жаркую благодарность Аллаху за то, что уберёг его сестру от ужасной участи. В глазах невольно защипало от скопившихся под веками слёз, и только отойдя немного от потрясения воин заметил, что впалая грудь Нуркан поверхностно колеблется от слабого дыхания, а на открытой шее ещё пульсирует жилка, подтверждая бьющуюся в ней энергию жизни. Боясь спугнуть это хрупкое счастье, он с замиранием сердца склонился над раненой девушкой, наслаждаясь волнами исходящего от неё тепла, и впервые почувствовал едва ощутимое шевеление скромной радости где-то глубоко внутри, по-прежнему опасаясь проявлять какие-либо светлые эмоции раньше времени. — Мы пытались противостоять им, но их было слишком много, мы держались, сколько могли. Эирин ранили, и я едва смог защитить её, но всё обошлось. Я хотел отнести её в безопасное место, но в лагерь мы вернутся не можем, поэтому я решил дождаться вас. — Ты всё сделал правильно, — похвалил друга Бали-бей и встряхнулся, стараясь на время отогнать мысли о Нуркан, чтобы сосредоточиться на том, как оказать необходимую помощь. Страх и отчаяние до сих пор мешали ему здраво оценивать ситуации, поэтому он решительно переключил всё своё внимание на её рану, прекрасно понимая, что его паническое состояние никому не принесёт пользы и не спасёт его сестру от потери крови. Резким движением выпрямившись, он задержал на Волчьем Следе уверенный взгляд, надеясь, что эхо сквозившего в нём ужаса несколько приутихло, возвращая его разуму прежнюю сдержанную властность. — Я знаю одно безопасное место, где мы можем спрятаться. Помогите мне! Едва эти слова слетели с его губ, как Волчьий След всё понял с полуслова и решительно встал на ноги, с лёгкостью поднимая безвольно расслабленное тело Нуркан на своих сильных руках, придерживая её под плечи и колени. Голова девушки бесконтрольно запрокинулась назад, так что спутанные пряди распущенных волос упали вниз, но при этом на обманчиво безмятежном лице не отразилось ни одной эмоции, что могла бы выдать её внутреннее состояние. На земле, где она лежала, осталось бесформенное пятно запёкшейся крови, и Бали-бей с трудом заставил себя оторвать взгляд от этого неприятного зрелища, чтобы не дать опьяняющему страху вновь завладеть его сознанием и подчинить ненасытной тревоге. Наградив Волчьего Следа признательным взглядом, воин развернулся к оцепеневшей чуть в стороне Раките, чьи расширенные от неподдельного ужаса глаза метались между ним и раненой Нуркан, словно никак не могли решить, кто из них достоин большего сочувствия. Какой-то далёкой частью своего существа Бали-бей искренне пожалел, что первая встреча целительницы с его сестрой состоялась вот так, однако меньше всего на свете ему сейчас хотелось заботиться о чужих впечатлениях, поскольку жизнь воинственной девушки висела на волоске. Кое-как успокоив вопросительно смотрящую на него возлюбленную, явно ожидающую от него объяснений, воин кивком подозвал её к себе, уводя за собой в сторону леса. Совка пристроился сзади, замыкая процессию, Волчьий След пропустил Бали-бея вперёд, предоставляя ему право показывать дорогу, и он целеустремлённо двинулся в знакомом направлении к своему убежищу, приобнимая Ракиту за талию и не отпуская её от себя. Сердце глухо колотилось в груди, подгоняя его ускорить шаг, однако затеплившаяся в груди робкая надежда вселяла ему новую решимость, а все мысли и молитвы были обращены к Нуркан, словно таким образом он мог исцелить её страшную рану или, по крайней мере, хоть как-то показать ей свою близость, представляя, что сестра слышит его молчаливые мольбы и обещает, что будет сильной ради него. Беспощадное время, казалось, незримо утекало сквозь его пальцы, отбирая бесценные мгновения чужой жизни, расступающийся перед ним лес выглядел бесконечным, а чуть слышное дыхание сестры будто становилось всё тише с каждым шагом, что вынуждало его в отчаянии набирать темп, следуя за слабо маячавшим сквозь ветви сосен ореолом бледного лунного сияния, такого равнодушного и странно далёкого, что даже не верилось, что ещё совсем недавно его убаюкивающий потусторонний свет предвещал ему долгожданное счастье. «— Я хочу остаться с тобой. Позволь мне провести ночь здесь, пожалуйста. — Ты уверена? Я не хочу тебя притеснять. — Мне всё равно. Просто будь рядом».***
Конец весны 1516 года, Топкапы — Ты всерьёз решил убить всё своё свободное время на эту скукоту? Даже вышивать и то интереснее, чем это! Возмущённо сложив руки на груди в выражении делового пренебрежения, Нуркан всеми силами старалась не прыснуть от распирающего её безобидного смеха, наблюдая, как расположившийся прямо в траве под старым деревом Бали с преувеличенно серьёзным лицом старательно делает вид, что ничто в целом мире отныне не может завладеть его вниманием, кроме тяжелейшей потрёпанной книги с пожелтевшими от времени страницами, что лежала в раскрытом виде в его скрещённых ногах и отчаянно надеялась быть в кратчайшие сроки прочитанной от корки до корки. То, с каким вызывающим усердием старший брат пытается выглядеть увлечённым и сосредоточенным, вызывало в беспечной девушке лишь новый приступ дразнящей насмешки, поскольку она уже давно привыкла считать, что скорее увидит своего отца на троне, чем всегда гордый и независимый воин добровольно уткнётся в занудный текст какого-нибудь толстенного тома, да ещё и станет после этого утверждать, будто действовал исключительно по собственному желанию. В то время, как она уже была готова согнуться пополам в приступе заразительного веселья, Бали всё сильнее хмурил свои густые чёрные брови, всем своим видом демонстрируя, что столь бесцеремонное поведение начинает порядком раздражать его, однако заведённая Нуркан не могла остановиться, честно прилагая немало усилий, чтобы проявить хоть каплю сочувствия к несчастному братишке, чьё неприкосновенное самолюбие, наверное, ещё никогда не терпело столько унижения. Хоть она и не отказывала себе в удовольствии немного поподтрунивать над юным воином, в глубине души она прекрасно понимала его состояние, как никто другой зная, что намного сильнее в нём было безумное желание прямо сейчас сорваться с места и на всей скорости броситься бежать по непроходимым лабиринтам легендарного дворцового сада, чьи извилистые тропинки, скрытые в дремучих рощах, и неразгаданные тайны, прячущиеся в девственном бутоне каждого ароматного цветка, привлекали и манили его гораздо больше, чем какая-то старая книга. Если бы кто-нибудь дал её неугомонному брату волю, он бы с радостью потерялся в этом самом саду, только бы иметь возможность беспрепятственно изучать все его потаённые уголки, но на этот раз нашлась сила, которая сумела чуть ли не с лёгкостью подчинить себе вспыльчивый нрав молодого воина, что уже заставляло Нуркан подозревать неладное. — Отец наказал меня, Нура, — устало закатил глаза Бали, лишь на мгновение отрывая скучающий взгляд от текста, чтобы наградить сестру уничтожающим взором, от которого ей стало ещё смешнее. — Теперь я с места не сдвинусь, пока не выучу хотя бы пару строк из Корана, иначе мне несдобровать. Если такое случится, я буду винить во всём тебя, так и знай, и тогда тебе уже будет не до смеха. — Извини, — как можно более правдоподобно изобразила раскаяние Нуркан, виновато улыбнувшись. По-настоящему летнее солнце нещадно припекало её спину, покрытую тонкой тканью белой рубашки, поэтому она старалась держаться в пределах спасительной тени, что раскинулась под длинными ветвями дерева, оберегая её от перегрева гуляющими из стороны в сторону потоками ласкового ветерка. — Ты так говоришь, как будто тебя наказали из-за меня. Но ты сам виноват, не надо было лезть не в своё дело, особенно под носом у отца! — Ты не понимаешь, — с досадой отмахнулся Бали, окончательно позабыв о книге. — Жизнь воина длится тысячу дней, однако шанс показать себя ему выпадает лишь однажды. Отец сам мне так сказал. Неужели ты думаешь, что я мог вот так просто упустить возможность побывать на настоящем совете? — Ты не побывал на нём, а нагло подслушал собрание исподтишка, — язвительно усмехнулась Нуркан, и этими словами попала в самую точку: на её глазах брат болезненно поморщился, стиснув зубы, и почему-то вдруг помрачнел, устремляя пропитанный злостью взгляд в землю. Однако на этом девушка не остановилась, решив, что лучше сейчас как следует задеть этого упрямца за живое, чтобы он наконец вынес урок из этих неприятностей. — Если ты хочешь, чтобы когда-нибудь тебя в самом деле пустили на совет, ты должен подавать пример своим поведением, а не нарушать правила всюду, где они были установлены задолго до твоего рождения. И вообще, зачем постоянно нарушать правила? — Хороший вопрос, — в тон ей отозвался Бали, с незнакомой прежде ненавистью воззрившись на Нуркан, так что той неизвестно, по какой причине, стало страшно. — Зачем нарушать правила и думать, что ты особенная, когда на самом деле ты такая же как все и ничем не лучше? Зачем нарушать традиции и заведённые порядки, когда можно просто выйти замуж за богатого пашу и прожить всю свою скучную жизнь среди роскоши и признания, бесполезно тратя время на всякие развлечения? Если ты на самом деле так думаешь, то ты никогда не станешь воином, потому что воин имеет силу воли, а у тебя даже собственного мнения нет. Этого Нуркан уже не могла вынести и, задыхаясь от душившей её непримиримой обиды, молча сорвалась с места, почти бегом бросившись в сторону дворцового сада, так пленительно маячевшего на горизонте. Совершенно не разбирая дороги от застилающих взгляд жгучих слёз, она бесцельно углублялась в самые дебри цветущих лабиринтов, не остановившись и ни разу не обернувшись, хотя ей казалось, что откуда-то сзади до неё доносится вопросительный крик обескураженного Бали. Ей было всё равно, куда бежать, лишь бы оказаться подальше от этого мрачного дворца, жестокого брата и его пугающего взгляда, лишь бы остаться в одиночестве и незаметно излить своё горе молчаливым деревьям и царственным цветам, которые уж точно не станут её ни в чём упрекать. Беззвучные всхлипы до боли сдавили ей грудь, мешая вздохнуть, и оттого дыхание довольно быстро сбилось, надсадными хрипами вырываясь из лёгких, ноги налились тяжёлой усталостью, требуя отдыха, однако совершенно обезумевшая от отчаяния девушка упрямо неслась вперёд, нисколько не заботясь о том, чтобы запомнить дорогу. Мелькающие мимо неё великолепные виды, дарящие неземное умиротворение, уже не способны были тронуть её окаменевшее сердце, ни ублажающие нежности греющего солнца, ни игривые шалости проказливого ветра более не доставляли ей удовольствия, и ничто не приносило радости и не вселяло исцеления от душевной раны, что только ширилась и начинала сильнее кровоточить, царапая глотку нестерпимой горечью. Глаза разъедало от сдерживаемой злости, гнев и ненависть переполняли её, а сильнее всего уязвлённое существо девушки подгоняло отвратное чувство нависшей над ней несправедливости и скорбное осознание того, что даже тот, кому она так беззаветно доверяла и кто всегда её поддерживал, оказался подлым предателем и разбил ей сердце, отказавшись от неё. «Я стану воином, вот увидишь, Бали! Вы все ещё увидите!» Ослеплённая обидой и яростью Нуркан не сразу сообразила, что яркие лучи солнца проникают сквозь плотно скопившиеся вокруг неё тени всё реже и реже, под покровом окутавшего её неприютного мрака становится холоднее, а все привычные звуки жизни или чьего-либо присутствия словно вдруг разом исчезли, погрузив бдительный слух девушки в подозрительную тишину. Там, куда она забрела, не было слышно даже обычного пения прилетевших из леса птиц, лишь ветви выстроенных вдоль дороги деревьев с угрожающим скрипом раскачивались на ветру, нависая над маленькой фигуркой заплутавшей воительницы подобно жутким лапам какого-то когтистого хищника. Тут только неугомонная Нуркан окончательно протрезвела и остановилась, в запоздалой панике осознав, что понятия не имеет, куда её занесло, а самое главное, из какой стороны она сюда прибежала. Вокруг неё столпились совершенно одинаковые клёны, будто насмехаясь над ней, а конца этой длинной аллеи даже близко не было видно, как бы она не пыталась высматреть впереди хоть какие-то отличия. К горлу подкатил тошнотворный страх, от которого во рту мгновенно пересохло, а разгорячённое бегом тело атаковала непреодолимая дрожь нарастающей тревоги, так что дыхание затруднилось и затуманенное растерянностью сознание погрузилось в опасное головокружение. Безуспешно стараясь подавить невольный всплеск бесконтрольного испуга, Нуркан судорожно огляделась, рассчитывая заметить какого-нибудь случайного прохожего, но рядом как назло не было ни души, будто весь мир сплотился против неё и действовал заодно. Когда в уголках глаз уже начали собираться постыдные слёзы взволнованного замешательства, она не выдержала и во всю силу голосовых связок, на какую только была способна, закричала, нисколько не стесняясь сквозившей в чуть дрожащей интонации отчаянной мольбы: — Эй! Есть здесь кто-нибудь? Я заблудилась, помогите! В тот же миг сбоку от неё бесшумно пронёсся какой-то странный неуловимый вихрь, и Нуркан испуганно вскрикнула, дёрнувшись, и в страхе заозиралась, инстинктивно обнимая себя за плечи в попытке защититься от невидимой угрозы. Встревоженно отступая ближе к деревьям, чтобы прикрыть незащищённую спину, девушка вскинула перед собой затравленный взгляд, и оказалось, что тот, кого она так позорно испугалась, сам испугался её ничуть не меньше, видимо, не ожидая такой реакции на своё появление. Из-под густых соболиных бровей на неё смотрели снисходительно удивлённые глаза изумительного лазурного оттенка, строгие черты мужественного лица выражали в гармонии с чуть обескураженным взглядом непорочную эмоцию искреннего замешательства, которая в сочетании с плавными и покровительственными движениями, какими он пытался привести её в чувство, смотрелась крайне притягательно. Словно повинуясь какой-то высшей силе, исходящей от его крепко слаженной осанистой фигуры, Нуркан резко прекратила свои метания и теперь совершенно беззастенчиво принялась разглядывать статного незнакомца, чей обворожительный облик неосознанно вселял ей умиротворение и действовал невероятно успокаивающе на взбудораженные инстинкты. Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза, словно соревнуясь в количестве поселившегося там потрясения, и девушка дерзко воспользовалась предоставленным случаем, чтобы во всех подробностях изучить простую и ничем не примечательную персону представшего перед ней человека, пытаясь угадать, с кем ей не посчастливилось столкнуться в таком глухом месте да ещё и при столь глупых обстоятельствах. К её немалому удивлению, выдержанная в серых тонах одежда незнакомца выглядела простовато, но при этом не была лишена какого-то скрытого очарования, из-за чего определить по наряду его принадлежность к какому-либо свету в обществе было весьма затруднительно. Для обычного жителя города, приглашённого во дворец по какому-нибудь важному случаю, он выглядел слишком опрятно и изысканно, но для знатного паши или бея ему не доставало определённой роскоши, поэтому Нуркан опасалась делать неверные выводы, решив, что это далеко не самое необходимое. И всё же, всем своим завораживающим видом он источал необычайное доверие, так что девушка не стала больше поднимать крик и пытаться сбежать, внезапно поймав себя на мысли, что рядом с ним вообще не хочется паниковать и испытывать какой-либо страх. — Не бойся, — примирительно пророкотал незнакомец глубоким приятным голосом, от которого вдоль позвоночника Нуркан пробежала непроизвольная дрожь. — Я могу вывести тебя отсюда. Слышал, ты заблудилась? — Ты знаешь дорогу? — мгновенно оживилась маленькая госпожа, напрочь позабыв о своём недавнем испуге, и теперь с непрекрытой надеждой уставилась на него. — Знаю, — почти ласково улыбнулся он, чуть наклоняя голову. Затем развернулся в другую сторону и призывно сверкнул своими восхитительными глазами, словно приказывая держаться рядом. — Следуй за мной, нам сюда. Не помня себя от радости и облегчения, Нуркан сорвалась с места и вприпрыжку побежала вслед за своим безымянным спасителем, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать или не рассмеяться от неповторимого спокойствия, что обуяло убаюкивающей слабостью каждую мышцу её напряжённого тела, словно подговаривая её наконец расслабиться и насладиться долгожданным отдыхом. Избавленное от тревоги и напрасных переживаний существо будто парило в невесомости, настолько легко и непринуждённо девушке теперь давался каждый шаг, и поддёрнутый освежающей прохладой воздух вдруг показался ей необычайно вкусным и ароматным, несущим какую-то особенную частичку чего-то нежного и волшебного, свойственно именно этому великолепному месту, где лабиринты деревьев и цветов похожи на лабиринты загадочных мыслей и бродить по ним не менее интересно, чем искать ответы внутри самого себя. Подивившись, что нечто подобное само собой лезет в голову под впечатлением неподдельного счастья, Нуркан беззаботно следовала за широкой спиной незнакомца, втайне любуясь точёнными рельефами проступающих на ней мышц, и наконец позволила себе вдоволь насмотреться на окружающий её божественный пейзаж, когда они вскоре выбрались из зловещей тени кленовой аллеи на более открытое пространство, где вовсю заливало солнце. Яркий свет больно ударил девушку по глазам, уже привыкшим к темноте, однако это не помешало ей беззаветно восхищаться представшим ей величием неповторимых садов, от ослепительной чистоты которых ей всё отчётливее казалось, что она попала в настоящий рай. Её молчаливый сопровождающий, видимо, тоже заметил, какое впечатление произвели на неё декоративные господские растения, поскольку то и дело насмешливо бросал на неё самодовольные взгляды, будто не раз становился свидетелем такого оживлённого восторга. — Как ты здесь оказалась? — впервые за долгое время нарушил непринуждённое молчание незнакомец, обернувшись и с долей безобидного лукавства разглядывая незадачливую девушку. — Даже я при большом желании не смог забрести в такую глушь! — Не помню, — честно призналась Нуркан, поняв, что он не преследует цели её высмеять. — Я просто убегала и не заметила, как очутилась в незнакомой местности. Слава Аллаху, рядом оказался ты! — Ты убегала? — послышался изумлённый голос. — От кого? — Я с братом поссорилась, — нехотя выдавила из себя девушка после непродолжительного молчания, тут же почувствовав привычный укол досады от нахлынувших воспоминаний. — Он сказал мне, что я никогда не смогу стать воинов, и я разозлилась и убежала. Никто из них не хочет со мной считаться! Даже родители видят во мне будущую госпожу, но я не хочу ей быть! Я хочу приносить пользу своему государству, а не сидеть целыми днями на тахте, утопая в дорогих шелках! Вот если бы о моих желаниях узнали повелитель или шехзаде, они бы меня поняли и поддержали! На самом деле Нуркан не собиралась говорить больше, чем этому незнакомцу положено было знать, но сама не заметила, как жгучая обида с головой захлестнула её, обмывая свежие раны горьким ядом испепеляющей ярости, и слова сами собой хлынули из её груди, воплощая все её переживания и эмоции во всех красках и подробностях. Слишком увлечённая предоставленным ей шансом хоть с кем-то поделиться своей болью, девушка упустила тот момент, когда обычные жалобы превратились в настоящее откровение, однако по какой-то причине рядом с ним её это нисколько не смутило, а наоборот, предельное внимание терпеливого собеседника вынуждало её говорить всё больше и больше, пока вся накопившаяся печаль и лютая непримиримость не оказались на свободе, достигнув чужого понимания. Незаметно ей стало легче, как если бы тяжёлые оковы, так долго удерживающие Нуркан в плену её собственных разочарований, вдруг ослабли свою цепкую хватку и снова позволили ей беспрепятственно дышать. Опомнившись, девушка прекратила свой рассказ и насторожилась, ожидая от покорного слушателя уточняющие вопросы, однако тот сохранял поразительную невозмутимость, как будто ничего, из того, что прозвучало в его присутствии, не являлось чем-то странным или неприемлемым. Подобная чуткость со стороны незнакомца тронула Нуркан чуть ли не до слёз, и тёплые воды глубокой благодарности разлились в её груди, так что на душе мгновенно стало светло и спокойно, а все недавние страдания вдруг показались ей пустыми и ничего не стоящими. В самом деле, как она могла расстроиться из-за такой мелочи, когда существует тот, кто может одним своим присутствием избавить её от любых невзгод? — Я уверен, твой брат не хотел сделать тебе больно, — рассудил он, заглядывая в лицо Нуркан своими вразумительными мудрыми глазами. — Вероятно, у него были веские причины, чтобы так досадить тебе. — Мы оба наговорили друг другу лишнего, — смущённо пробормотала девушка, застигнутая врасплох его удивительной проницательностью, и отчего-то неуютно поёжилась. — Я тоже была неправа и не скрываю этого. — Раз вы оба это поняли, значит, совсем скоро между вами снова воцарится мир, — легко и уверенно подвёл итог обладатель природной наблюдательности, с таким несгибаемым убеждением произнеся это вслух, что у Нуркан даже сложилось впечатление, будто это уже произошло. — Главное, не отталкиваете друг друга и постарайтесь не держать зла. Поддержка родных — это самое ценное, что у нас есть, поэтому береги её. Не успела Нуркан и слова сказать в ответ, как он уже отвернулся, устремив странно задумчивый взгляд прямо перед собой, и как ни в чём не бывало продолжил путь, с безупречной грацией и изяществом выдерживая строгую царственную осанку и взвешивая каждый свой непоколебимый шаг, так что у девушки мгновенно закралось призрачное подозрение, что в широких жестах и элегантных движениях незнакомца кроется какая-то особенная, присущая лишь ему одному властная манера, за которой хочется наблюдать вечность, но в то же время иногда одолевает желание стыдливо опустить глаза, словно в этом невинном любовании содержится неучтивый подтекст. Вот и Нуркан, поймав себя на этой мысли, поспешно отвела до неприличия жадный взор от своего провожатого и мысленно отругала себя за грубость, надеясь, что её возмутительная наглость смогла укрыться от его вездесущего внимания. Однако долго ей страдать не пришлось, поскольку совсем скоро впереди показались милые сердцу стены великолепного дворца, и Нуркан неосознанно ускорила темп, догадавшись, что они уже почти достигли цели. Это понимание продолжило возрастать, набирая силу по мере того, как они приближались к границе сада, а затем прочно укоренилось в сознании девушки, когда они, повинуясь неведому, но общему для них сигналу, одновременно остановились, замерев бок о бок, и несколько мгновений умиротворённо молчали, прислушиваясь каждый к своим мыслям и чувствам. Несмотря на безумную радость и облегчение от того, что всё закончилось, Нуркан неожиданно для самой себя испытала горький прилив трепетной тоски, внезапно осознав, что совсем не хочет прощаться с этим немногословным, но лёгким в общении незнакомцем, к которому за столь короткое время она успела тесно привязаться, что саму её удивляло. — Я до сих пор не знаю твоего имени, — как бы невзначай намекнула Нуркан, рассчитывая склонить его к добровольному признанию, однако и на этот раз она явно недооценила неподрожаемую проницательность его натуры. — А вдруг это наша последняя встреча? — полунасмешливо поддел её он, мастерски уходя от прямого ответа. — Если я однажды увижу тебя из далека, мне хотя бы будет известно, как тебя позвать, — попыталась выкрутиться девушка, но снова он оказался хитрее неё. Забавно наклонив голову набок, он лукаво прищурился и многозначительно сверкнул глазами, и её сердце почему-то безудержно подпрыгнуло от промелькнувшей в нём сочувственной нежности. — Существуют вещи, которым лучше всегда оставаться тайными, — был его загадочный ответ. Сразу несколько порывов одновременно овладели взбудораженным существом Нуркан, подстрекая её выпалить слова благодарности, прокричать какую-нибудь остроумную шутку ему вдогонку, наивно понадеяться на новую встречу, пока совершенно внезапно ей не стало ясно, что всё это она собирается сделать лишь для того, чтобы удержать его, не дать ему так быстро уйти, встретиться ещё хоть раз с многогранным глазами, услышать бархатный голос, почувствовать на себе ласковые искры от устремлённого на неё проникновенного взгляда да и просто, чтобы быть с ним рядом, хотя она даже не знала, зачем ей нужно. Как и не знала, почему при мысли об их скором расставании её грудь начинает неприятно саднить, а сердце с таким рвением просится прочь из груди, словно хочет прижаться к нему и остаться с ним навсегда, уйти вместе с ним, чтобы не обрекать её на мучения. Всего лишь за долю секунды, показавшуюся девушке целой вечностью, она успела подумать совершенно обо всех противоречивых исходах их последнего разговора, однако, как оказалось, безымянный спасителей милосердно избавил её от необходимости размышлять об этом: когда она перевела на него смешанный взгляд, то увидела перед собой лишь его широкую мощную спину, постепенно удаляющуюся в сторону дворца. Лишившись на миг дара речи, она с силой зажмурилась, переживая всплеск тоскливого огорчения, и бросилась было вслед за ним, но, когда она открыла глаза, уже собираясь окликнуть его, в замешательстве обнаружила, что стоит на границе дворцового сада совсем одна, а он уже бесследно исчез, так и не дождавшись от неё слов прощания.