С несправедливостью либо сотрудничают, либо сражаются. Альбер Камю.
Слабый тусклый свет от томящегося в маслянистых лампадах живого огня и янтарные всполохи трепещущих от неосторожного касания ветра свечей едва ли разгоняли скопившуюся в затхлом помещении тесную тьму, их рассеянные блики с неуловимой скоростью прыгали по шершавым каменным стенам, стараясь придать всеобщей серости хоть какой-то яркий оттенок, однако спускающиеся откуда-то с потолка густые тени с хозяйской важностью разбредались по ограниченному пространству, увесистым каскадом давящего полумрака накрывая каждый его неприметный уголок, и оттого всякое понятие о личных границах и неприкосновенной свободе мгновенно стиралось с памяти под впечатлением сжимающихся вокруг низких стен, что вынуждало лёгкие отчаянно пульсировать от желания поскорее вобрать в себя упоительный свежий воздух. Истончившиеся струи ночной прохлады, хоть и с трудом, но всё же порой просачивались сквозь плотную толпу неповоротливых людских тел, с дразнящей ненавязчивостью достигая чуткого обоняния, но устоявшийся в пределах захолустного заведения мерзкий смрад нечистот настолько прочно пропитал собой отравленный алкогольной горечью кислород, что при каждом невольном вздохе глотку разъедало от осторого запаха старого человеческого пота, глаза слезились от неприятной рези пьяного дурмана, грудь сковывало тисками глубинного отвращения от удушлиой мешанины самых разнообразных ядрёных ароматов, так что кожа под несколькими слоями маскирующей одежды покрывалась нетерпеливой испариной. Грузные, облачённые в одинаково нищенские лохмотья изрядно подвыпившие мужики толпились у входа, перекрывая доступ отрезвляющему ночному ветерку, разношёрстными группками осадили все столы в забитом до отказа заведении, и, судя по тому, что заплутавшие в мрачном квартале зеваки продолжали наводнять собой обитель запретной услады, хозяин кабака сегодня крупно озолотится: желающих утонуть в сладостных водах греховного искушения было слишком много, как и тех, кто жаждил придаться неземному наслаждению в объятиях прекрасных гурий или просто насытить себя местной выпивкой до потери пульса. И любого из этих отчаянных бродяг к заветному порогу толкали разные отягчающие мысли, неразрешимые проблемы, невыносимая тоска или же обыкновенная скука, они покорно слушались внутреннего голоса своей приспнувшей гордыни и шли на поводу у безвольной человеческой натуры, но в данный момент никто не мог обвинить их в нелицеприятных пороках, ибо стремящиеся сохранить свою личность в тайне посетители сделали всё, чтобы остаться незамеченными: жалкого источника света едва ли хватало на то, чтобы развеять туманную черноту перед глазами, неброские наряды помогали затеряться в толпе, а особенно предусмотрительные гости всегда носили при себе лишний кошель золота, чтобы было чем откупиться от ненужных свидетелей. Ленивая серая масса медленно перетекала из одного угла заведения в другой, два противоположных потока то и дело сталкивались между собой, и из-за этого возникали бессмысленные ссоры на пустом месте и даже пьяные драки, в которых сильные нападали на слабых, излишне смелые носители возмуждающего алкоголя в крови кидались на более трезвых посетителей, и тогда раздавалось дребезжание битого стекла и раздробленного дерева, хруст сломанных носов и надсадные яростные вздохи, щекотливая сладость пролитого спирта смешивалась с металлической гущей свежей крови, пока не находился какой-нибудь миротворец, призывающий взбунтовавшихся мятежников к спокойствию. И несмотря на все эти низкие свары гулянье продолжалось, народ всё прибывал, скрадывая свободное пространство и глоток уличной свежести, от обилия серых, тёмный и чернильных тонов не спасали даже скромно развешенные вдоль стен лампады, и вскоре сплошное море людских тел превратилось в туманный омут шумного веселья, угнетающего гула множества грубых голосов и тонкого эха живой музыки, призванной поддерживать в бесприютном помещении тягучую атмосферу убаюкивающей страсти. Если когда-то здесь и существовали танцовщицы, служащие для гостей хорошим развлечением, то сейчас все они были полностью разобраны более ранними посетителями, так что остальным приходилось тешиться лишь горьким вином да бесцельной болтовнёй со старыми приятелями. Терпкая сладость защекотала ноздри, упоительной волной мутных воспоминаний о прошлом всколыхнулась в груди тягостная духота, одервеневшие без движения мышцы, вынужденные долгое время пребывать в одном положении, налились свинцовой тяжестью, из последних сил борясь с непрошеным вожделением, и прежде такой приятный, неповторимый и до боли изысканный привкус крепкого вина на губах сделался невыносимым, кровь, ещё даже не впитавшая в себя запретное пойло, уже бурлила в жилах безудержным азартом, огненным жаром бросалась в голову, пульсировала в висках и едва не вскипала от давно забытой страсти, почти лишая остатков хвалёного самообладания искушённое порочным влечением существо Бали-бея. Томительный жар забрался ему под одежду, облипив чувствительную кожу под чёрной рубашкой соленоватой липкостью, ограничивающие обзор края широкого капюшона чуть колыхались от слабых потоков ночного ветра, дотрагиваясь до поросшего редкой щетиной подбородка, в глазах рябило от постоянного мельтишения множества скрытых в тени лиц, и только тянуло спасительной остужающей прохладой от высившейся вплотную к позвоночнику каменной стены, благодаря чему удавалось сохранить ясный рассудок, не поддающийся рьяным уговорам страждущего сердца, иссушённого долгой дорогой и бесконечными скитаниями. Сколько прошло времени с тех пор, как гонимый стремлением скрыться от смерти воин покинул своё прежнее пристанище, — год или два — он не запомнил, но за эти дни земля снова успела покрыться белоснежным пухом застывших льдинок, полностью скрыться под пёстрым ковром опавших листьев, подёрнуться лёгкими ворсинками бархатной травы, вот и теперь за бесстыдно распахнутой у всех на виду парадной дверью набирали силу головокружительные ароматы ранней весны, однако Бали-бей уже успел позабыть их утончённую пряность: слишком долго он находился в этом Аллахом забытом месте, вдыхая запретные благовония чужих грехов, слишком долго лицезрел перед собой затхлый полумрак, скупо разбавленный редкими свечами, слишком долго таился в тени, никем не узнанный и совершенно незамеченный, вынужденный прятать ото всех свои многогранные тёмные глаза. Однако даже впустую потраченное время бесплодных ожиданий не могло заставить его признать поражение и повернуть назад, он готов был простоять вот так хоть до восхода солнца, стойко выдерживая неуместные порывы непреодолимого искушения, ибо на этот раз нужда оказалась сильнее страсти: где-то здесь, среди пропащих пьяниц и грязных бродяг, скрывалось его спасение, на поиски которого он потратил чуть больше года, где-то здесь обитала его единственная надежда, бессмертную тягу к которой он ощущал так же ясно, как в свой последний день на берегу Сейма, точно это было только вчера. Время прошло, и вот он снова привык к неприкосновенному одиночеству, требующему от него прежде всего полагаться на самого себя, а те незыблемые чувства, несколько приглушённые течением вечности, до сих пор с прежней силой терзали его сердце, увесистым грузом накапливались на дне изувеченной души, пробуждали порой приспнувшую боль, однако совсем скоро познавший тяготы и прелести независимой жизни воин научился не отвечать на незримые притязания остервеневшей совести и шёл только вперёд, не оглядываясь на прошлое. И вот судьба привела его сюда, в ничем не примечательный городок на берегу Каспийского моря, откуда он хотел начать новый путь, и всё вокруг было до горестной истомы ему знакомо, словно возродилось из глубин его памяти в первозданном виде, и с такой силой захлестнули его смутные наваждения взбудораженного сознания, что странно неспокойное сердце отчего-то лихо кувыркалось по гладким рёбрам, словно пыталось ему что-то сказать. Глядя со стороны на бродячие потасовки многочисленных посетителей, сражённый необъяснимой тайной тоской Бали-бей вспоминал далёкую пору собственной беспечной юности, когда он так часто и опрометчиво предавался запретным развлечениям, так много раз искал спасения в преступном глотке одурманивающего вина, что бардель успел стать его вторым домом, соблазнительные красавицы заменили ему подруг и сестёр, и он уже не мог представить себе спокойный счастливый вечер без бокала расслабляющего алкоголя и томных нежностей искусных танцовщиц. Так он пытался отградиться от реальности, забыть на несколько мгновений о тяжести ответственности и постоянном присутствии смерти, изгнать из головы все мрачные мысли о будущем и сожаления о прошлом, старался найти выход из лабиринта собственных тернистых сомнений и в конце концов просто остаться в одиночестве вдали от насущных проблем и постоянных наставлений, а потом... Потом он неожиданно привык получать удовольствие столь вызывающим и противоестественным способом, непредсказуемый нрав неопытного юнца оказался падок на страстные утехи, и вскоре подобного рода времяпрепровождение сделалось чем-то обыденным и необходимым, даже приятным. Думая об этих прожитых днях беззаботной молодости, воин с трудом подавлял снисходительную улыбку, а заодно и щекотливое желание хоть на мгновение окунуться в прошлое, однако на этот раз он пришёл сюда не ради веселья — перед ним стояла куда более ответственная задача, от выполнения которой напрямую зависела его дальнейшая судьба, поэтому поддавшийся было непрошеным отвлечённым мыслям Бали-бей с досадой смаргнул пелену выцветших воспоминаний и вернулся к своим наблюдениям, продолжая буравить однотонную толпу выискивающим взглядом. «— Что бы ни случилось, мы не оставим тебя одного. На нас ты всегда можешь положиться. Даже если ты не станешь беем этой провинции, ты навсегда останешься нашим другом. — Спасибо, друзья. То, что вы здесь со мной, много значит для меня. Я уверен, вместе мы сможем добиться очень многого, как бы не сложилась наша жизнь дальше». Совершенно одинаковые серые лица медленно проплывали перед зорким зрением, сливаясь в сплошное марево бесформенных теней, и окончательно потерявший счёт времени воин уже было отчаялся отыскать среди них почти стёртые из памяти черты нужного ему человека, но как раз в тот момент, когда он уже был готов сдаться и бросить эту затею, где-то внутри заполненного заведения мелькнул узкий просвет, и предельно сосредоточенный взор Бали-бея смог выхватить недалеко от дальней стены пустое пространство, которое при более детальном рассмотрении оказалось занято низким круглым столом и чинно расположившимся за ним, к немалу удивлению, всего одним человеком, прозябавшим вечер в компании глиняного кувшина и полного винного бокала. Снующие из угла в угол гости на мгновение снова закрыли встрепенувшимуся воину обзор, вынудив его вытянуть шею, и стоило столпотворению немного рассосаться, как перед опешившем от своей удачи Бали-беем в плотном кольце мягкой полутьмы предстала коренастая широкоплечая фигура зрелого мужчины, чьё довольно привлекательное суровое лицо, оттенённое какими-то мрачными раздумьями, неподвижно застыло в складках угловатых морщин, так что запавшие в череп узкие глаза, похожие на две смородиновые ягоды, казались ещё чернее и выразительнее, приправленные опасным блеском неприкосновенного беспамятства. Глубоко погрязший в собственных ленивых мыслях обладатель складно скроенного силуэта и не знал, что только что стал объектом чужих жадных наблюдений, и словно нарочно позволял прояснившимуся взгляду с дотошным вниманием прощупать все видные достоинства своего натренированного стана, даже не подозревая, что именно эта его непринуждённая поза, свидетельствующая о лёгкой беспечности, сыграла на руку очарованному воину, решившиму в полной мере воспользоваться предоставленным ему редким шансом. В любой другой ситуации он бы поостерёгся вот так откровенно и бесцеремонно разглядывать чужие мужественные черты, сохранившие присущую им строгую остроту, но сейчас он просто не мог отказать себе в удовольствии ещё раз проскользить мягким взором по высоким скулам, рельефным губам и спуститься ниже, к пленительно проглядывающей сквозь бесстыдно распахнутый ворот свободной рубашки длинной крепкой шее и туго обтянутой бронзовой кожей расправленной груди, чья гладкая поверхность лоснилась от запёкшейся на ней испарины и беззастенчиво являла на всеобщее обозрение старые уродливые шрамы. Видимо, минувшие годы не пощадили внешность диковатого на первый взгляд чудака с огрубевшими ладонями и длинными, небрежно разбросанными по плечам, чёрными волосами: в его лохматую густую бороду уже прокралась нещадная седина, почти полностью вытеснив её природный тёмный оттенок, на висках, прикрытых широкими краями алой заношенной бонданы, также струились серебристые нити, окрашивая спутанные между собой пряди в молочную белизну, на сильных запястьях и мощных оголённых предплечьях отчётливо проступали голубоватые линии вен и натянутые жилы, оплетая сильные мышцы замысловатыми тонкими узорами, и даже некогда ясные вспыльчивые глаза, которые всегда умещали в себе невиданное сочетание суровости и лукавства, теперь подёрнулись каким-то мутным налётом, чьё матовое напыление Бали-бей изначально принял за неверно падающий свет ближайших лампад. Охваченное приступом неподдельной радости воодушивлённое сердце вдруг тоскливо сжалось, сломленное необъяснимым недомоганием, глубоко поражённое видом подточенного возрастом старого друга существо воина яростно воспротивилось столь резким переменам, и на смену неудержимому восторгу и великому облегчению внезапно пришло горькое осознание тленности жизни, отчего внутри сделалось как-то тягостно и невыносимо, даже угнетающий шум и беспричинный смех чужих голосов неприятно давили на слух, будто раздавались все разом у него в голове. Несколько огорчённый своим открытием Бали-бей неожиданно поймал себя на мысли, что начинает всерьёз сомневаться в успехе своих намерений, но остался на месте и продолжил ненасытно наблюдать за странным типом в беспорядочной одежде, который в это время порывисто приложился влажными губами в гладкому краю бокала и залпом осушил его, даже не поморщившись от обжигающего вкуса терпкого алкоголя. В расслабленной манере проведя кончиком языка по мокрым клыкам, он вальяжно отклонился назад, приподнимая подбородок, и пытливо прошёлся по пьяным лицам людей вокруг себя оценивающим взглядом, чуть стянув на переносице густые плешивые брови. Вовремя перехватить чужой блуждающий взор Бали-бею помешала выросшая на дороге спина какого-то грузного бродяги, так что он с досадой выругался и вильнул в сторону, нетерпеливо покидая облюбованное место возле стены и прокладывая себе путь сквозь непроходимую толпу к своей новой цели. Ловко лавируя между чужих спин и острых плечей, он широким шагом преодолел расстояние до заветного стола, и как раз тогда, когда последняя помеха на его пути исчезла в неизвестном направлении, воин оказался вплотную к низкой столешнице и едва успел остановиться, чтобы не налететь на неё всем весом. Привлечённый тенью постороннего движения дикарь проявил чудеса поразительной для его состояния бдительности, мгновенно приосанившись при появлении в поле зрения дерзкого незнакомца, и в тот же миг его лицо накрыло мрачное облако суровой подозрительности, стоило его придирчивому, несколько плутоватому взгляду нарочито медленно скользнуть сверху вниз по облачённому в чёрную дорожную накидку Бали-бею, источая всё больше какого-то брезгливого недовольства. Теперь, когда эти бездонные сочные глаза оказались в такой досягаемой близости, исподлобья взирая на прямо стоящего воина через стол, он лишний раз убедился в своей правоте и точно пленённый представшим перед ним несовершенным образом долгое время не шевелился, не сумев устоять перед искушением пробежаться мимолётным взглядом по воскрешённым в памяти чертам снова и получая небывалое наслаждение оттого, что кое-какие детали в этом самоуправном облике всё-таки остались неизмены. Застигнутый врасплох столь откровенным поведением какого-то разбойника посетитель даже встать не смог от подобной наглости, словно прирос к месту, и только растерянно изучал его округлёнными очами, не пытаясь скрыть одолевшего его изумления, из-за чего безобидный лукавый смех вкрадчиво заклокотал в груди позабавленного такой реакцией Бали-бея, вынудив ничего не понимающего чудака ещё больше смешаться. Казалось, ещё немного, и он сорвётся с места, напружинив покатые плечи, однако воин предусмотрительно не оставил ему такой возможности и прежде, чем тот успел хоть что-то предпринять, одним движением стянул с головы широкий капюшон, являя его наблюдательным глазам своё истинное лицо, и тут-то чужой неприступный взгляд как по волшебству озарила вспышка долгожданного узнавания, плотно сомкнутые губы раздвинулись в радостной ухмылке, обнажая кривые зубы, миг — и вот уже двое старых товарищей сошлись в тёплых дружеских объятиях, похлопывая друг друга по спине и заливаясь счастливым смехом, совсем не похожим на грубый хохот пьяных мужиков. Чувствуя на уровне лопаток безболезненные толчки мозолистой ладони, вдыхая тучный запах пота и алкоголя, пропитавший чужую одежду, и ощущая ритмичную игру поджарых мышц под своими пальцами, Бали-бей не находил слов, чтобы выразить всё охватившее его отрадное предвкушение, в упоении вслушиваясь в ликующий трепет своего взволнованного сердца и уносясь за пределы реальности на крыльях незабываемого восторга. Зато, когда давний друг наконец заговорил, удостоив его неповторимым звучанием своего приятного густого голоса, вдоль позвоночника воина и вовсе спустились мурашки наслаждения; оказывается, он действительно успел забыть всю глубину насыщенной окраски этого раскатистого тона и теперь был готов слушать его целую вечность, лишь бы хоть на миг избавиться от постоянного одиночества. — Просто не верится, — с искренней улыбкой рассмеялся старый знакомый, и низкие рокотливые вибрации поднялись откуда-то из его широкой груди, согревающей дрожью отдаваясь в рёбра Бали-бея, отчего он лишь шире улыбнулся в ответ, на мгновение закрыв глаза, и намеренно продлил долгие объятия, довольствуясь кратковременным ощущением полной безопасности. — Бали-бей... Ты будто с того света вернулся, не иначе! О Всевышний, я ведь считал, что ты погиб! Мы все оплакивали тебя в тот день, а ты, оказывается, цел и невредим, да ещё в добром здравии! — Алонсо, — с особым чувством протянул мелодичное имя воин, отстраняясь, и со всей открытостью заглянул в чужие посветлевшие глаза, дружески сжимая мощные плечи. — Бравый морской волк, мой союзник. Я ведь тоже считал, что ты сгинул в том бою вместе со своими отважными матросами. А потом я узнал, что ты жив, и решил разыскать тебя. — Ну и дела! — удивлённо сощурился бывалый моряк, однако по плёнчатой поверхности его добродушного взгляда так и прыгали юркие рыбки озорства, смешанного с жадным любопытством. — Ты немедленно должен мне обо всём рассказать! Садись, не стесняйся. Эй, вы, принесите ещё кувшин! — Нелёгкие времена настали, а, друг? — полушутя усмехнулся Бали-бей, обменявшись с Алонсо понимающими взорами. — Теперь я не успокоюсь, пока не узнаю, как ты дошёл до жизни такой. Грубая на ощупь, но удивительно бережная ладонь безболезненно хлопнула его по плечу, выражая безграничное доверие своего обладателя, и словно по какому-то сигналу двое старых друзей устроились за низким столом напротив друг друга, терпеливо дожидаясь, когда кропотливый слуга позаботится о новом госте и его товарище, обеспечив их свеженаполненным кувшином, чистым бокалом и соблазнительными закусками, от одного вида которых пустой желудок Бали-бея скрутило болезненным спазмом. Но больше всего его привлекал ни с чем не сравнимый аромат пряного вина, воровато прокравшийся ему в ноздри, опьяняющие пары запретного пойла беспрепятственно проникли в его разум, оплетая неразборчивые мысли мягкими путами божественного наслаждения, и ведомый пробудившейся в нём неистовой жаждой воин в одно мгновение наполнил стакан до краёв, почти за один глоток уничтожив его содержимое. Преступный вздох удовольствия сорвался с его влажных губ, когда освежающая жидкость обжигающими струями просачилась в его глотку, омывая голосовые связки, под рёбрами мгновенно разлился исступлённый жар, расползаясь по всему телу ублажающими импульсами приятного расслабления, взбудораженная крепкой порцией алкоголя кровь брызнула в голову, распространяя где-то в груди горячее тепло, и безмерно удовлетворённый своим пошатнувшимся состоянием бей немедленно наполнил бокал ещё раз, чувствуя, как сжигает его изнутри дикое желание вкушать обезоруживающий напиток снова и снова, пока память не избавится от неотвратимых воспоминаний и станет совершенно белой и непорочной, словно чистый лист пергамента. С долей снисходительного понимания наблюдающий за ним Алонсо с менее яростным рвением пригубил свою порцию вина, уже достаточно насытившись местной выпивкой, и теперь лениво попивал из своего стакана исключительно за компанию, благосклонно позволяя изнурённому долгой дорогой страннику утолить голод и жажду. Когда силы уже начали понемногу возвращаться к Бали-бею, а в размягчённых мышцах раскалённым свинцом осела томная тяжесть, он снова повернулся к другу, обратив на него несколько блудный взгляд, и непринуждённо улыбнулся, встретив в его сверкающих глазах неподдельное любопытство. — Ну рассказывай, герреро, — подтрунивающим тоном изрёк самодовольный моряк, оценивающе прищурившись, и опёрся одной ладонью на своё бедро поверх шёлковых шароваров, наклоняясь ближе к нему. — Каким ветром тебя сюда занесло? Где ты проподал столько лет? — Это долгая история, — безмятежно отозвался воин, выразительно полыхнув эбонитовыми глазами, и доверительно понизил голос, стараясь сберечь сокровенную информацию втайне от посторонних ушей. — После того крушения я очнулся на берегу Крыма, одна девушка нашла меня, выходила, ну а потом я пустился в долгие странствия, которые привели меня на русские земли. Там я и прожил почти год и, надо признать, не знал нужды и печали. — Раз так, что же случилось? — непонимающе нахмурился Алонсо, увлечённо слушая рассказ товарища. — Если тебе было так хорошо в тех краях, остался бы там, в безопасности. — Так-то оно так, — не стал спорить Бали-бей и не сумел подавить невольный приступ холодной ярости, даже до конца не понимая, чем вызвана такая странная реакция. — Вот только повелителю стало известно, что я выжил, и он нашёл меня. Даже пытался убить. Однако я спасся и в который раз избежал смерти от рук его воинов. Им так и не удалось меня поймать — я сбежал, покинул те места навсегда, и вот теперь я здесь. Какой-то тяжкий невидимый груз свалился с плечей остепенившегося Бали-бея, словно с этими словами из его души вышла накопленная за столько лет невыносимая боль, старые раны вскрылись, снова принимаясь кровоточить, однако эти приглушённые терзания больше не могли причинить ему пытки хуже и ужаснее, чем он пережил тогда, много лет назад, похоронив на чужой земле всех своих родных. Вот уже долгое время ему удавалось жить с этой болью в вынужденном союзе, приходилось мириться с собственной ничтожностью вопреки коварным козням злого рока, и всё же не существовало в мире таких речей и жестов, способных исцелить его недюжинные страдания, избавить его от кошмаров по ночам и внушить давно позабытое беспричинное счастье. Теперь он навеки вечные стал пленником своих же стенаний, добровольно отдал сердце на растерзание совести, но даже эта смелая жертва оказалась напрасной: ничто не могло вернуть ему покойных тётю и сестру, ничто не могло вернуть того Бали-бея из прошлого. Словно почувствовав неуловимые изменения в состоянии товарища, сражённый очаровательным смущением моряк неловко коснулся его стройного предплечья узловатыми пальцами, неизвестно от чего пытаясь отвлечь, и глубоко тронутый его неловкой заботой бей выдавил некое подобие успокаивающей улыбки, не желая расстраивать взволнованного добряка. — Ты родился под счастливой звездой, друг мой, — с преувеличенной радостью усмехнулся Алонсо, ободряюще хлопнув его по плечу. — Ни буря, ни вражеская сабля, ни клинок палача не смогли сломить твой своободный дух. Тебе всё ни по чём! Вот что значит, быть любимым рабом Всевышнего! — Смерть по-прежнему преследует меня, — мрачно остудил его пыл Бали-бей и настороженно покосился по сторонам, словно что-то проверяя. — Повелитель не остановится, я знаю. Он жаждит моей смерти и непременно найдёт меня даже под землёй. Мне никогда не избавиться от его всевидящего ока. — Ты всё ещё зовёшь его повелителем, — то ли удивляясь, то ли осуждая, проговорил моряк, окинув друга пристальным взглядом. — Я бы никогда не смог подчиняться тому, кто хочет меня убить. — Да что мы всё обо мне! — внезапно выпалил всерьёз встревоженный словами Алонсо воин, желая как можно скорее перевести разговор на другую тему, чтобы только не касаться щепительных подробностей их с повелителем напряжённых отношений. Ему и без того становилось неуютно от одного только упоминания об этом могущественном человеке, поэтому он поспешил избежать неугодных расспросов, внутренне уповая на то, что его поведение не покажется чуткому моряку слишком подозрительным. — Расскажи лучше, как повернулась твоя жизнь. Куда тебя забросила судьба? Коротко хмыкнув, моряк обратил на Бали-бея таинственный взгляд, выдержав неопределённую улыбку, но повременил с ответом, словно сомневался, стоит ли открывать другу из прошлого подлинную историю своей дальнейшей жизни, и столь явные колебания с его стороны неприятно задели гордое существо уязвлённого воина, считавшего, что между ними не может быть никаких недомолвок, тем более, после того, как он сделал первый шаг к взаимному откровению. Неужели свободолюбивый морской волк не доверяет ему и видит в нём какую-то угрозу? Или же он просто стыдиться поведать о своём прошлом, боясь оттолкнуть новообретённого товарища? В поисках ответа Бали-бей ловко перехватил ускользающий взор моряка, сковывая его стальными нитями терпеливого ожидания, и без напора уставился в его освещённые робким рыжеватым светом глаза, стараясь прочесть в них тщательно скрываемую истину, однако не смог подавить непрошеный всплеск тихого удивления, когда наткнулся на непрекрытую тоску, застенчиво ютившуюся на дне его непроницаемого взгляда, и почему-то его сразило внезапно осознание, что это обречённое выражение покорности и смирения слишком хорошо ему знакомо: так смотрят те несчастные, чью судьбу определили за них, оставив их без прошлого и будущего. Точно так же смотрел и он, впервые услышав приговор о своём изгнании. — У судьбы на меня особые планы, — тихо усмехнувшись, проронил Алонсо, загадочно сверкнув глазами. — Мы чудом выжили в той страшной атаке, нас подобрал проплывающий мимо корабль, и его команда о нас позаботилась, можно сказать, поставила нас на ноги. Без потерь, конечно, тоже не обошлось. Много моих храбрецов сложили головы в том бою, однако я не жалею о том, что решил помочь тебе тогда. Правда, султан был разгневан моей вольностью и объявил нас врагами империи. Так что мы теперь с тобой в одной лодке, герреро. Я такой же изгнанник, как ты, вынужденный прятаться в какой-то дыре от правосудия. — Мне жаль, что с вами так обошлись, — искренне посочувствовал Бали-бей, на что Алонсо лишь пожал плечами. — Что было, то прошло, — отрывисто отмахнулся он и неожиданно с новым рвением вскинул на воина пытливый взгляд, вытягивая к нему кадыкастую шею. — Мне гораздо интереснее узнать, что ты здесь делаешь. Зачем искал меня? — Мне нужна твоя помощь, — заговорщически понизив голос, прошептал Бали-бей, опираясь руками на стол и подаваясь к моряку в ответ. — Я хочу вернуться домой и убедить повелителя в своей преданности, чтобы он вновь позволил мне служить при нём верой и правдой как раньше. В этом вся моя жизнь, не могу я смириться с тем, что моё имя опорочено клеймом предательства. Я намерен вернуть утраченное доверие государя и восстановить справедливость по отношению ко всем, кто пострадал от моих ошибок. Единственное, пожалуй, чего никак не мог предвидеть предусмотрительный Бали-бей из состоявшегося разговора, так это реакции бывалого моряка на озвученное им предложение, которая на деле оказалась совсем не такой, какой он ожидал: вместо того, чтобы восхититься грандиозными планами друга или задуматься над его словами, Алонсо в приступе откровенного ужаса выкатил глаза, так что в уголках показались розоватые паутинки потрескавшихся сосудов, и в упор вонзил в него искажённый паническим страхом взгляд, отчего мощный разряд бесконтрольного замешательства атаковал согнутый позвоночник воина, вынудив на мгновение позабыть об отдыхе. Даже щедрая порция выпитого алкоголя не смогла заглушить в заторможенном разуме Бали-бея всплеск неукротимой растерянности, он в безмолвном напряжении наблюдал за стремительными переменами на морщинистом лице старого друга и никак не мог понять, какое выражение преобладает в нём больше всего, — затянувшиеся противоречия или встревоженный испуг. Так или иначе, он уже заранее знал, что непременно последует за этим красноречивым взглядом и внутренне уже приготовился отстаивать своё мнение, однако решил не препятствовать не на шутку взволнованному моряку прямо высказать свои опасения, понадеявшись, что в самом противном случае ему ещё удасться переубедить упрямого матроса, даже если тот будет твёрдо стоять на своём. Столько времени он потратил на поиски этого храброго бойца, прошёл немалое расстояние, только чтобы увидеться с ним и произнести эту фразу, столько жертв он принёс во имя этой цели, так что теперь было бы преступлением опустить руки и сдаться на полпути, не приложив все усилия к достижению результата. — Ты в своём уме, герреро?! — изумлённо отпрянув, воскликнул потрясённый Алонсо, обескураженно моргая. — Тебе жить надоело, или ты возомнил себя бессмертным?! Да Сулейман тебя и слушать не станет, даже не позволит границу пересечь — убьёт тут же, и дело с концом! Не тебе тягаться с ним, друг, брось ты эту затею. Тебе с ним не справиться! — Одному — нет, — спокойно согласился Бали-бей, твёрдо выдержав пропитанный ужасом взор моряка. — За этим я и пришёл к тебе, капитан. Мне нужны союзники, и чем больше рядом со мной будет тех, кто меня поддерживает, тем меньше шансов у повелителя мне навредить. Я тебе доверяю, твои люди преданные и отважные, к тому же, они тоже страдают в изгнании. Вместе мы убедим повелителя пересмотреть своё решение. Ему придётся меня выслушать, и каждый получит то, что по праву принадлежит ему, а главное — свободу. — Ох, не знаю, бей, — с сомнением пробормотал Алонсо, сокрушённо покачав головой, и мрачная тень нехорошего предчувствия вороньим крылом оттенила его зрелое лицо, придавая ему какой-то воинственной суровости. — Бедой всё это обернётся, чую, на скользкий путь ты ступаешь. Вернуться домой, конечно, всем хочется, и мои матросы были бы рады покончить с этим унижением, однако я очень сомневаюсь в милосердии государя. Почему ты так уверен, что он пойдёт тебе навстречу? — Я уже всё решил, капитан, — коротко бросил непреклонный воин и в подтверждение своих слов решительно вздёрнул подбородок, расчётливо прищурившись. — Я собираюсь положить конец несправедливости и бесконечным страданиям. Я не сдамся, дойду до своей цели даже под угрозой смерти. В конце концов, что мне терять? Дело в том, что без тебя я не смогу. Пожалуйста, Алонсо, уговори своих людей. Помоги мне. Это мой единственный шанс всё исправить. Мрачная тень лихорадочных раздумий снизошла поверх взвинченного взгляда бравого моряка, его рука неосознанным движением потянулась к наполовину пустому бокалу, обхватывая его грубыми пальцами, и вскоре Алонсо уже сидел перед терпеливым Бали-беем с запрокинутой головой, в несколько шумных глотков утоляя жажду. Показавшаяся из-под густой бороды жилистая шея невольно приковала к себе бесцеремонный взгляд невозмутимого воина, пристально наблюдающего за своим другом, её выдающиеся мышцы ритмично сокращались, пока он опустошал стакан, так что у бея появилась редкая возможность во всех деталях изучить витиеватый рельеф синеватых вен под медной кожей, чей удивительный рисунок прежде был надёжно скрыт от посторонних глаз. Со стуком поставив бокал на место и вернув голову в прежнее положение, Алонсо ещё какое-то время не двигался, охваченный стальным оцепенением, и его утопающий в вязких водах непобедимой тьмы взор оставался непроницаемым и отрешённым, ясно указывая на то, что его всё ещё гложет мнительное беспокойство, осадив его всклокоченные мысли суеверными опасениями. Совершенно невозможно было понять, какое решение он примет исходя из своих внутренних доводов, и напряжённо отслеживающий малейшее дёрганье глубоких морщин на его лице Бали-бей едва заставил себя остаться на месте и набраться выдержки, хотя неусидчивые импульсы призрачного раздражения уже начинали неприятно покалывать его кожу, впиваясь в стройное тело острыми шипами зудящей нервозности. — Я бы с радостью помог, — после мучительного молчания наконец произнёс Алонсо без особого энтузиазма, однако, кроме явной неуверенности, было в его сомнительном взгляде что-то ещё, что мешало ему говорить открыто и раскрепощённо, словно некое обязательство удерживало его на коротком поводке, не давая полноправно принимать столь серьёзные решения. — Да только не меня ты должен просить о помощи, герреро. — Как это, не тебя? — хмуро переспросил Бали-бей, чувствуя, как в груди заворочалась леденящая душу тревога. — Разве ты не капитан своей команды? — Больше нет, к сожалению, — печально сгорбив плечи, тихо отозвался моряк, и непонятная боль протиснулась в застигнутое врасплох сердце воина, из-за чего он окончательно растерялся и только требовательно сузил глаза, ожидая объяснений. — Вот уже несколько месяцев, как я занимаю положение обычного рядового мартоса. Стар я стал для всего этого, да и зрение у меня уже не то, что раньше. Скоро совсем ослепну, но что поделать? Годы никого не щадят. — Но если ты больше не капитан, — с расстановкой заговорил Бали-бей, маленькими шажками подкрадываясь к заветной истине, — то кто же тогда? Вместо ответа Алонсо лишь воззрился в обескураженное лицо воина многозначительным взглядом, словно пытаясь ему на что-то намекнуть, но прежде, чем все тонкости этих знаков успели достигнуть опьянённого сознания бея, повернул лобастую голову к дальней стене, где во тьме виднелись обшарпанные пыльные шторы из грубой ткани, прикрывающие какой-то вход, и призывно взмахнул рукой двум замершим по бокам от неведомого проёма слугам, которые мгновенно подчинились и одновременно раздвинули в стороны рваные края тяжёлого полога, являя вид на чернеющий непроглядной пустотой коридор в форме полукруглой арки, откуда так и веяло угрозой и каким-то потусторонним холодом. По-прежнему ничего не понимающий Бали-бей со смесью настороженности и замешательства всмотрелся в неприютный мрак продавленного прямо в стене теннистого тоннеля, до рези в глазах напрягая безупречное зрение, и вдруг разобрал в утробе первозданной темноты какое-то смелое движение, что непременно было бы воспринято им за игру сморённого алкоголем разума, если бы вслед за этим неопознанным наваждением из-под завесы сплошного сумрака не вынырнул бесшумно и грациозно высокий фигуристый силуэт гордой женщины, умеющей держаться с видом полновластной хозяйки и явно способной одной своей независимой и даже несколько дерзкой манерой покорить любое не искушённое соблазнительными угрозами сердце. Твёрдо поставленный лёгкий шаг, точёные сдержанные жесты, надменно приподнятый подбородок и королевская осанка в статных плечах — всё в ней от пылающего тайной опасностью пронзительного взора до изящной целеустремлённой походки так и кричало о её высоком статусе и непререкаемом авторитете, каким она неосомненно пользовалась в кругу своих подчинённых, и глубоко потрясённый столь бесстрашным поведением бесподобной незнакомки Бали-бей так и застыл, словно громом поражённый, не в силах оторвать заворожённого взгляда от её пленительных вольных изгибов, от рельефной линии пышных завлекающих губ, самоуправно изогнутых наподобие алчного оскала, и от пылающих возбуждающим коварством бронзовых глаз, острых и притягательных, как сам её экзотический образ. Насыщенного кофейного оттенка матовая кожа гладко и начищенно блестела в стыдливом свете настенных лампад, высокие румяные скулы идеально гармонировали с хитрым разрезом кошачьих очей, будто всегда полуприкрытые веки степенно трепетали в окантовке длинных пушистых ресниц, припорошенных щепоткой сурьмы, безупречно ровные тёмные брови, округлённые дугообразным серпом, были заинтересованно вздёрнуты в выражении взыскательного любопытства, словно утончённая обладательница аккуратного носа и нежного подбородка немедленно возжелала лицезреть перед собой бесцеремонного грубияна, посмевшего нарушить её неприкосновенный покой. Чувствуя себя до низости безвольным и очарованным контрастной внешностью непокорной красавицы, Бали-бей с долей ненасытного внимания скользнул вожделенным взглядом по тонкой гибкой шее, как по задумке обрамлённой густой копной завитых чёрных волос, мужественно развёрнутым узким плечам, наполовину скрытым ниспадающими длинными прядями, и особенно долго и страстно задержался на бесстыдно обнажённой широким декольте белой блузы пышной груди, что придавало её преступно обворожительному облику какой-то порочной дичинки, некой беззастенчивой откровенности, но при этом оставляло все эти сокровенные богатства в недосягаемой близости. Стройный подтянутый стан вызывающей особы скрывала от жадных взглядов шёлковая рубашка, подпоясанная на уровне точёной талии блестящим кожаным кушаком, аппетитные выпуклости бёдер и привлекательную тонкость длинных ног подчёркивали обтягивающие чёрные штаны, плавно переходящие на голени в высокие походные сапоги, на складно посаженной голове красовалась широкая треугольная шляпа цвета воровоного крыла, окантованная по краям золотой нитью и увенчанная парой цветных остроконнчных перьев каких-то причудливых птиц; от её чуть загнутых полов на лицо неповторимой незнакомки падала зловещая тень. Завершал столь необычный и роскошный образ наброшенный поверх блузки в свободном виде тёмно-синий камзол со стоячим воротником, отделанный богатой вышивкой и целым рядом выпуклых металлических пуговиц, приталенный и несколько грузный для изящного телосложения девушки, длиной он доходил ей до середины бедра, а широкие манжеты на рукавах полностью скрывали её запястья, оставляя на виду лишь тонкую гибкую ладонь с худыми пальцами, и где-то сбоку виднелась торчащая из-за пояса драгоценная рукоять короткого кинжала, умело спрятанного под полами верхнего одеяния. Стремительно преодолев расстояние до столика, сохраняющая поразительное хладнокровие, тонко граничащее с высокомерной наглостью, статная незнакомка остановилась в самоуверенной позе рядом с Алонсо, коротко встряхнув непослушными кудрями, и прямо вперила в сидящего напротив Бали-бея веский взгляд, словно порицая его за бессознательное любование, и сражённый этим явным намёком воин предательски вздрогнул, непонимающе покосившись на друга. — Знакомься, это моя дорогая сестра, — с широкой ласковой улыбкой проворковал внезапно смягчившийся моряк, нежно целуя тыльную сторону её ладони, и на глазах у оторопевшего воина они обменялись одинаково любящими взглядами, после чего девушка снова воззрилась на бея, но на этот раз с куда более располагающей любезностью. — Её зовут Тэхлике¹. Как ты уже понял, она капитан моего судна. Тэхлике, это Малкочоглу Бали-бей, легендарный воин Османской империи, прежде состоявший на службе у самого султана. — Честь познакомиться с Вами, — вежливо склонила голову дерзкая морячка с весьма говорящим именем Тэхлике, и томные изысканные переливы её стального и одновременно упоительно мягкого голоса терпкими водами наслаждения и божественной услады разлились в раскрепощённом сознании ублажённого воина, словно очередная порция одурманивающего вина. — Я наслышана о Вашей отваге и о Вашем исключительном мужестве, бей. О Ваших подвигах ходит много молвы. — Я тоже рад, — заторможенно выдавил всё ещё не пришедший в себя Бали-бей и тут же мысленно отругал себя за подобную несобранность, внезапно разозлившись на собственное безволие. — Признаться, я удивлён встретить в роли капитана такую красивую и уверенную в себе девушку, да ещё и столь искусно владеющую нашим языком. Очаровательно улыбнувшись, так что во мраке ослепительно сверкнули ровные белоснежные зубы, Тэхлике безмолвно прикрыла веки, выражая учтивую признательность, и неожиданно протянула воину свою гладкую загорелую руку, не сводя с него благосклонного взгляда. Несколько смутившись от столь смелого жеста со стороны бестрепетной девушки, Бали-бей немного помедлил, словно сомневаясь в уместности своих дальнейших действий, но спустя мгновение всё же бережно и ненавязчивого, пробуя на ощупь обманчивую хрупкость чужой тёплой ладони, прикоснулся к её бархатной коже и тут же почувствовал на удивление крепкое рукопожатие, покровительственно призывающее воина ответить на него взаимностью. Остерегаясь проявлять излишнюю настойчивость, он легко и почти невесомо качнул женственную руку в своей, украдкой опуская невольный взгляд на облегающие рельеф его ладони тонкие пальцы, и только тогда заметил, что каждый из них оканчивается длинным ровным ноготком квадратной формы, ухоженным и довольно-таки острым, словно заточенные когти дикой кошки, и почему-то эта незаурядная деталь до того поразила Бали-бея, что он не сразу опомнился, придержав чужую руку чуть дольше дозволенного. Когда его кожу наконец обожгло желанной прохладой, он позволил себе немного расслабиться, однако даже это не сразу избавило его от ощущения повисшей в воздухе неловкости, что так и потрескивала грозовыми молниями между ним и загадочной Тэхлике. — Бали-бею нужна твоя помощь, капитан, — как ни в чём не бывало обратился Алонсо к сестре, чуть кивнув ей на воина. — Если ты не откажешь ему в милости и выслушаешь его прошение, я буду тебе очень признателен. Разумеется, последнее слово остаётся за тобой. — Что ж, посмотрим, — расплылась в дежурной улыбке Тэхлике, оценивающе блеснув горящими расплавленной бронзой глазами, а затем плавно взмахнула грациозной рукой, наугад указывая в сторону зияющего проёма, откуда совсем недавно появилась. — Идёмте со мной, бей. Мне не терпится выслушать Ваше предложение.***
Весна 1520 года, окрестности Стамбула Ослепительные пятна размытых утончённым зноем солнечных лучей плясали на бархатной поверхности робко распустившихся листьев, насыщая каждую прозрачную прожилку незаменимой энергией, терялись в напыщенных кронах ощетинившихся деревьев, чьи окрепшие после морозов ветви гибко раскачивались по прихоти неугомонного ветра, игриво прыгали золотистыми бликами в шёлковой траве, так и благоухающей невинной юностью, и беззастенчиво пригревали раскрепощёнными ласками истосковавшуюся почву, забираясь глубоко в её самые сокровенные чертоги пронизывающими нитями пробуждающего тепла. Выталкиваемые из-под земли настойчивым вторжением отрезвляющей силы молодые ростки только что проклюнувшихся растений с застенчивым смущением выбирались на поверхность, не торопясь разгибать свои хрупкие скрюченные стебельки, однако чем сильнее припекало не по-весеннему раззадоренное светило, тем больше недюжинной смелости появлялось в маленьких телах новорождённых цветов, тем увереннее они тянулись своим крохотным станом к источнику питательного огня, тем быстрее заканчивалась пора их скоротечного детства, после которой ничем не примечательные ростки внезапно превращались в великолепной красоты грациозные бутоны, завораживающие всех вокруг сладкими нотками своих изысканных ароматов. Смешиваясь с природной свежестью оттаявшего леса, безупречно дополняя одухотворённую пряность горьковатой зелени и вливаясь в незыблемые потоки расслабляющего безмолвия, они кружили голову упоительным дурманом, внушали в и без того беспричинно взволнованное сердце необъяснимый восторг, вселяли в безоблачные души приятное умиротворение и отравляли мысли безвредным ядом тайных желаний, что так и уговаривали безмятежное существо как можно дольше остаться в этом загадочном и спокойном месте, где царили уютная атмосфера и отрадное одиночество. Простирающаяся насколько хватало глаз, бескрайняя чаща обступивших лесные богатства древесных стволов создавала приятную прохладную тень, не позволяя едкому пламени янтарного солнечного ока нанести жестокий урон слабым светолюбивым растениям, вкрадчивое шуршание, что время от времени бесконтрольно прокатывалось по верхушкам пышных крон подобно трепетной дрожи, надёжно заглушало посторонние звуки чужого сдержанного дыхания, пёстрая рябь, повисшая в воздухе благодаря ядрёным оттенкам бурого и салатового, служила идеальным укрытием для притаившегося в засаде хищника, и вся неприкосновенно чистая и ублажающая обитель утренней тишины и сонной безопасности откликалась какой-то особенной радостью в приспнувшей памяти, пробуждала всё новые и новые образы из далёкого прошлого, так что временами восприимчивое сердце оказывалось в плену светлой тоски, однако совсем скоро будоражущий азарт вытеснял непрошеные поползновения тягостной истомы, возвращая ясному разуму прежнее сосредоточенное хладнокровие. Притягательный краешек изумительно лазурного неба, не тронутого даже редким пушком белоснежных облаков, задорно подмигивал с высоты сквозь густо переплетённые ветвистые рога исполинских деревьев, застыв подобно цветному стеклу поверх таинственного мира, совершенно непредсказуемо и своевольно проявляли себя незримые среди непроходимых дебрей дикие звери, давая о себе знать боязливым клокотанием, тихим свистом и протяжными стонами, и тягучими водами единой слаженной гармонии растекалась эта неповторимая музыка по всем просторам Стамбульских лесов, так что откуда-то издалека доносилось проникновенное эхо неиссякаемой жизни, подогревая в крови ненасытное удовлетворение. Ни одна неверная травинка не всколыхнулась под взвешенным, безупречно выверенным шагом опытного охотника, ни единого излишне громкого шума не последовало от его лёгкой крадучейся походки, что до последнего оставляла в неведении чужое опасное присутствие, искусно владеющий своим гибким поджарым телом и преисполненным расчётливой решимости состоянием Бали-бей тихо и незаметно подступал к своей беспечной жертве всё ближе и ближе, не сводя с неё хищного взгляда, и уже машинально готовил изящно изогнутый лук и смертоносную стрелу для грядущего выстрела, доведённым до автоматизма движением принимая нужную охотничую стойку. Гладкие рёбра сами собой стянулись вместе привычным напряжением, удерживая под грудью тугой узел подобранных мышц, стройный стан плотно прильнул к ровному позвоночнику, выпрямляя поджарое тело в одну звенящую струну, гладкий подбородок взлетел вверх, так что искушённые мужественной красотой серьёзного лица солнечные лучи стыдливо приласкали украшенные аккуратной полоской тонких чёрных усов сжатые губы, гладкую линию выразительного носа и сощурённые тёмные глаза, наполовину скрытые тенью от головного убора, крепкие изящные пальцы сомкнулись на отпалированном корпусе лука, одновременно с этим натягивая упругую жёсткую тетиву. Подконтрольное стальной выдержке дыхание безропотно застыло, замедляя движение широкой коренастой груди под тканью практичного чёрного одеяния, безукоризненно продумавший каждое своё действие воин направил заострённый наконечник стрелы чуть в сторону от своей первоначальной мишени, учитывая скошенное направление ветра, и тут же безошибочно отыскал среди нежной листвы её, молодую длинноногую лань, совершенно теряющуюся среди листвы благодаря своей покровительственной окраске, с блестящими бусинками маленьких глаз, грациозной подвижной шеей, узкой выразительной мордой и стройными медными боками, отливающими осенней рыжинкой в мягком золотистом свете. Лишённая возможности почуять опасность, она даже не подозревала, что угодила прямо в лапы безжалостного зверя, продолжая неосознанно завлекать его своей невинной доверчивостью, и ощутивший безграничную власть над этим слабым беззащитным существом Бали-бей коротко переглянулся со своими верными спутниками, такими же тёмными бесшумными тенями, рассыпавшимися по лесу в поисках добычи. Уловив его молчаливый сигнал, они все как один замерли на своих местах, не смея испортить своему бею успешную охоту, и припали к земле, затаившись и приковав к неосторожной лани выжидающие взгляды. Пронизывающее поползновение ледяного озноба, стекающего вниз между собранных лопаток подобно холодным дождевым каплям, вынудило увлечённого своей жертвой воина невольно приосаниться, совершенствуя и без того безупречную позу, и застигнушее его вслед за этим трепетное волнение отчётливо подсказало ему, что где-то за спиной примостился ещё один невозмутимый наблюдатель, чей броский оценивающий взгляд вцепился в него мёртвой хваткой, словно преследовал цель испытать на прочность его хвалёное самообладание. Одержимый неусидчивой мыслью о том, что теперь-то ему точно нужно показать себя во всём своём великолепии, сражённый естественным страхом допустить даже малейшую оплошность Бали-бей в последний раз убедился в точности своего прицела и прежде, чем воздух успел содрогнуться от свиста его молниеносной стрелы, одним движением умертвил грациозную лань, так что она грузно повалилась в кусты на подкошенных ногах и бездыханно застыла, истекая кровью из аккуратной раны на шее. Все вокруг тут же расслабились, награждая меткого стрелка восхищёнными взглядами, и не успел опьянённый азартом славной охоты Бали-бей опомниться, как со всех сторон его окружили знакомые позврослевшие лица его старых друзей, на плечи посыпался град чужих ладоней, стремящихся выразить ему неподдельное одобрение, замелькали белозубые улыбки, светящиеся глаза, его оглушили раскатистый смех и гул множества мужских голосов, наперебой поздравляющих его с хорошей добычей. — Молодцом, бей, так держать! — послышалось сбоку весёлое восклицание неугомонного Айкута, всё такого же вспыльчивого и общительного, но оттого не менее преданного и благородного. — Отличный выстрел, дружище! — подхватил глубокий голос Онура, раздавшийся откуда-то за спиной. — Сразу видно, прирождённый охотник! — плавно влился во всеобщее течение рокотливый тон рассудительного Серхата, которому немедленно вторил заливистый густой смех жизнерадостного Эрдогана, голубоглазого коренастого красавца, что дольше всех держал крепкую ладонь на плече своего лидера, не испытывая ни капли должного смущения за эту вольность. — Ты нас всех поразил, — прозвучала в самую последнюю очередь скупая похвала сдержанного Тугрула, единственного, кто сохранил при себе присущее ему статное достоинство, однако и в его бездонных глазах робко плясали озорные искорки, выдавая его нескрываемое торжество. Глубоко тронутый неподдельной радостью лучших друзей Бали-бей хотел было выразить им свою признательность, но неожиданно весь его позвоночник вновь прошибло знакомой дрожью, отчего он парализованно замер и обернулся навстречу самым прекрасным в мире проницательным глазам, которые сейчас мягко светились потаённой гордостью, такой, что его сердце возбуждённо подпрыгнуло, охваченное неземным счастьем, в груди затеплился упоительный жар, и губы сами собой нарисовали на серьёзном лице лёгкую полуулыбку, когда из-за спин почтительно расступившихся товарищей показался крепкий высокий силуэт шехзаде, чей согревающий взгляд источал покровительственное удовлетворение и будто гладил воина по плечам каждым своим выражением, внушая ему небывалое наслаждение. Когда представитель правящей Династии приблизился, властно приподнимая голову, Бали-бей учтиво поклонился и ответил наследнику открытым располагающим взором, в который раз ощутив прилив беспричинной нежности при мысли, что ему выпала честь сопровождать сына самого султана на охоте, да ещё накануне важного похода, куда он совсем скоро должен был отправиться бок о бок с ним. Изнемогающий от волнительного предвкушения воин уже не находил себе места от восторженного трепета, что поднимал внутри него целую волну благоговейного ликования, его ладони чесались от желания наконец соприкоснуться с резным эфесом настоящей боевой сабли, лёгкие захлёбывались от жажды вкусить неповторимые запахи славной битвы, и все его товарищи полностью разделяли его предчувствия и заметно нервничали перед столь важным событием, так что охота в компании верных друзей была лучшим способом отвлечься в минуты невыносимого ожидания. Вот и теперь они исследовали окрестности Стамбульского леса, петляя знакомыми поросшими тропами, время близилось к полудню, убеждая юных охотников, что скоро вся дичь попрячется от зноя и в охоте не будет никого смысла, но неудержимые молодые воины и не думали возвращаться, опьянённые незабываемым азартом, пока не наткнулись на отбившуюся от стада лань, ставшую жертвой проворного Бали-бея. — Вот это выстрел, Яхъяпашазаде, — с оттенком какой-то отцовской гордости пророкотал Сулейман, крепко сжимая сильные плечи возмужавшего воина, уже почти сравнявшегося с ним в росте. — Ты весь в отца, он тоже был превосходным стрелком. — Благодарю Вас, шехзаде, — искренне улыбнулся Бали-бей, с долей смущения отводя взгляд. — Для нас большая честь стараться для Вас и Вашей семьи. — Думаю, на сегодня хватит, — одобрительно кивнул шехзаде, обведя обступивших бея охотников довольным взглядом. — Вы все отлично себя показали. Мы можем с чистой совестью вернуться во дворец. Обратная дорога показалась Бали-бею слишком быстрой и мимолётной, не успел он опомниться, как вдалеке показались чернеющие силуэты городских построек, приманивая к себе задержавшихся путников, возглавляемая шехзаде процессия вывернула на знакомую тропу, протоптанную множеством копыт и примятую колёсами тысячи повозок, что должна была вывести их на открытое пространство, а затем и к порогу дворца. Лениво выползающее на самую верхушку небесного склона солнце неуверенно переминалось в зените, нещадно припекая широкие спины уставших, но довольных охотников, взбитая покладистыми жеребцами пыль забивалась в ноздри, оседала на кожаной одежде, натруженные мышцы ныли от долгого пребывания в седле, нагруженные дичью лошади передвигались медленнее, чем могли бы на легке, но молодые бойцы никуда не торопились и по истине наслаждались беспечной прогулкой по лесу, придерживаясь единого неспешного темпа. Разомлевший от щедрых ласк солнечных лучей Бали-бей держался чётко за шехзаде, не смея выступать вперёд даже на полшага, и с присущей ему дотошностью окидывал владения внимательным взглядом, в малейшем шорохе подозревая неприятеля и судорожно напрягаясь при каждом взмахе крыла пёстрой птицы, что словно нарочно дразнила его своим игривым настроением. Ступающий впереди Сулейман верхом на мускулистом гнедом жеребце, казалось, не замечал ничего вокруг, продолжая направлять коня вдоль тропы непринуждённой рысью, и при этом умудрялся сохранять безукоризненно статную осанку с гордо развёрнутыми плечами и вытянутым позвоночником, что не могло не притягивать к себе восхищённый взор украдкой наблюдающего за ним воина, не сумевшего устоять перед искушением ещё раз изучить величественную фигуру шехзаде во всех подробностях. К несчастью, совсем скоро он поплатился за столь откровенное любование: уха его ненавязчиво коснулся тонкий противный свист, рассекающий относительную тишину отвратительным дребезжанием, и прежде, чем он успел понять происхождение этого неестественного звука, в уголке зрения прошмыгнуло какое-то неуловимое движение, сильная рука сама собой потянулась к сабле, за долю секунды обнажая верное оружие, и действующий вперёд собственного разума Бали-бей резко метнулся в сторону, без промедлений вставая перед застигнутым врасплох шехзаде, и в последний момент одним точным ударом клинка по стальному наконечнику выбил смертоносную стрелу из строя, так что она треснула пополам и отлетела на землю, затерявшись где-то в траве, обзевреженная и так и не вкусившая священной крови спасённого наследника. Все тут же пришли в движение, засуетились, обступая разъярённого чужой дерзостью шехзаде плотным кольцом, чтобы иметь возможность загородить его от стрел своими телами, как один обнажили мечи, испепеляя окрестности чащи неистовыми взглядами, и очнувшийся после непонятного транса Бали-бей только потом осознал, что даже у такой поразительно бесшумной и незаметной атаки должен быть свой источник и, пока они его не обезвредят, всем, включая наследника, угрожает смертельная опасность. Встретившись с обуянным праведным гневом взглядом Сулеймана, воин мгновенно ощутил, как восстаёт в нём небывалая решимость, как кровь вскипает и ускоряет свой темп во власти свирепой ярости, искореняя в нём предательскую растерянность, как на смену сомнениям приходит ни с чем не сравнимое стремление противостоять невидимой угрозе даже ценой собственной жизни, и впервые мысль о смерти нисколько не страшила одержимого самоотверженной смелостью Бали-бея, а наоборот придавала ему силы, так что самое верное и правильное решение пришло ему на ум само собой, наливая мышцы безудержной энергией. — Не дайте им уйти! — во весь опор голосовых связок вскричал Бали-бей своим воинам, метнув неистовый взгляд в сторону чащи, и трое из его товарищей, кажется, Онур, Айкут и Серхат, молниеносно сорвались со своих мест, с ловкостью настоящих хищников петляя между зарослей и покосившихся стволов, и скоро затерялись тёмными пятнами среди рябой листвы, бросившись исполнять приказ своего командира. — Схватите этого предателя и приведите его сюда! Пронзительные звуки безжалостной битвы оглушили Бали-бея, пригвоздив его к земле, заливистый звон множества орудий и громкие воинственные крики его воинов расталкивали вокруг себя тяжёлое эхо, взмывая куда-то ввысь вместе с порывами весеннего ветра, то тут, то там мелькали неуловимые тени, проскальзывало изворотливое движение и призывно стонала начищенная сталь, однако застывшие подле шехзаде охотники даже не дёрнулись, окружив его подобно каменной гряде, и каждое вытянутое в напряжении тело внутренне дрожало и готовилось кинуться на неприятеля в любую секунду, подобравшись для ответной атаки. Коротко оценив обстановку косо брошенным в сторону наследника взглядом, Бали-бей непроницаемо уставился в глубь чащи, жаждая выхватить среди причудливой игры солнечного света знакомые поджарые фигуры, однако весь исход развернувшегося там сражения до последнего оставался ему не известен, из-за чего его тщательно подавляемая тревога только усиливалась и схваченное шипастым обручем отдалённого страха сердце отчаянно пульсировало, ударяясь о рёбра болезненной дрожью. Когда сносить эту пытку стало уже совсем невыносимо, небеса наконец сжалились и ниспослали лучшую награду за непреклонное терпение воина: спустя несколько томительно долгих мгновений невнятный шум свирепой схватки затих, сменившись торопливым шуршанием множества шагов, и выступивший вперёд в ожидании нападения Бали-бей не сумел сдержать тихий вздох облегчения, распознав среди объявившихся на поляне воинов своих друзей с решительными взглядами, перекошенными от ярости лицами, но целых и невредимых. Охватившее его ликование было столь велико, что он не сразу заметил, как Онур и Серхат грубыми рывками выводят на центр поляны незнакомого ему зрелого человека крупного телосложения, облачённого в неброский наряд обычного бродяги, но при этом довольно ухоженного, с застывшим в непокорных чертах выражением дерзкого высокомерия, какое привыкли проявлять состоящие на высокой службе сановники перед лицом справедливого правосудия в надежде, что любой проступок сойдёт им с рук в угоду их исключительному положению. Мечущиеся в панике, глубоко посаженные глаза предателя горели неподдельным испугом, с головой выдавая обуявший его бесконтрольный страх, а стоило провинившимуся слуге предстать перед самим шехзаде, властно взирающим на него сверху вниз с толикой предвзятого отвращения, как вся его недюжинная смелость тут же улетучилась, уступив место слащавой покорности и приниженному раболепству, совсем недавно покусившийся на священную жизнь единственного наследника убийца вдруг оробел и жалко съёжился под испепеляющим взором Сулеймана, не смея взглянуть на члена господской семьи, и его всего затрясло от дикого страха, так что он даже позабыл о том, что хотел сопротивляться. Двое превосходящих его по силе воинов бесцеремонно протащили несчастного по пыльной дороге, не обращая внимания на его отчаянные мольбы о помиловании, и без тени жалости бросили его на колени перед гордо восседающим на коне Сулейманом, для острастки толкнув его в широкую спину и тем самым вынуждая ещё ниже припасть к земле. — Он стрелял, шехзаде, — коротко, чётко и твёрдо доложил Серхат, устремив на наследника пылающий ненавистью взгляд. — Если желаете, мы немедленно допросим его, чтобы узнать, кому он служит. — Я его знаю, — мрачно отозвался Сулейман, и его пропитанный смертельным холодом стальной голос сковывающим оцепенением прокрался в жилы Бали-бея, словно ледяное дыхание лютой зимы. — Он один из моих советников в Манисе. — Сжальтесь, шехзаде! — внезапно простонал провинившийся советник тонким голоском, опасливо выпрямляясь, и со слезами на глазах вскинул на наследника откровенно умоляющий взгляд, крупно дрожа всем телом. — Пощадите, умоляю! Я всё для Вас сделаю, всё, что попросите!.. — Молчать, нечестивец! — грубо рявкнул на него рассвирепевший Онур и замахнулся, опрокидывая предателя на землю мощным ударом ладони. Его крепкие плечи угрожающе напряглись, натренированные мышцы зловещими волнами заходили под тканью одежды, казалось, ещё немного, и он своими руками растерзает присмиревшего изменника, не посмотрев на то, что находится в присутствии самого наследника. — Да как ты посмел обращаться к шехзаде?! Моли Аллаха, чтобы он принял твою грешную душу, ибо не избежать тебе сурового наказания за своё предательство! Растянувшийся в пыли советник что-то затравленно проскулил в ответ, обречённо роняя голову, и больше в самом деле не посмел сказать ни слова, видимо, уже осознав всю тяжесть своего преступления и неизбежность справедливого наказания. Без намёка на раскаяние наблюдающий за ним Бали-бей презрительно поморщился, смеряя жалкое подобие преданного слуги беспощадным взглядом, и в немом ожидании обернулся на шехзаде, чьё благородное прекрасное лицо боязливо оттенили тяжёлые раздумья, указывая на то, что наследник погрузился в серьёзные размышления и сейчас его лучше не отвлекать, чтобы позволить будущему падишаху принять решение касательно судьбы изменника самостоятельно. Ненавязчиво и тайно любуясь величественной стастью отягощённого мрачными мыслями Сулеймана, воин наконец позволил себе на мгновение расслабиться, и теперь только ноющее недомогание в каждой мышце нещадно напоминало о пережитом напряжении, учащённое дыхание выравнялось, снова выстраивая последовательную цепь размеренных вздохов, однако кратковременный отдых молодого бея продлился недолго: пронзительный взгляд шехзаде снова с безошибочной точностью отыскал его среди других, побудив приосаниться в ожидании приказа, и одним своим красноречивым блеском выдал ему скрытые намерения своего непреклонного обладателя, уже сейчас безупречно владеющего всеми нужными достоинствами истинного правителя. — Ты знаешь, что делать, Малкочоглу, — суровым тоном отчеканил Сулейман, дождавшись, когда наделённый особыми полномочиями воин ловко спрыгнет на землю и ответит ему отрывистым кивком. — Предателям не место рядом со мной, этому нужно положить конец. В то время, как остальные воины непонимающе переглядывались, Бали-бей почтительно склонил голову перед шехзаде, выражая беспрекословное подчинение его воле, и молча стянул с плеча свой лук, умелым движением пальцем высвобождая тонкую жёсткую тетиву на нём, так что пребывающая в постоянном натяжении нить безвольно повисла в его ладони, лишившись своего законного места. Провожаемый несколькими напряжёнными взглядами, он размеренным шагом приблизился к советнику сзади, коротко кивнув отступившим Онуру и Серхату, смерил его напоследок пренебрежительным взором, перебирая в ладони тетиву, и затем склонился над ним, рывком вздёргивая его на колени за подородок и запрокидывая ему голову. Снизу на него с непрекрытой мольбой уставились округлённые от страха глаза несчастного, сражённого леденящим ужасом, чужое плечо в его цепкой хватке безудержно дрожало, из-за чего сбивающие с толку вибрации отдавались ему в руку, однако лишённый жалости и пощады воин остался решительно равнодушен к этим немым призывам о помощи и с тем же хладнокровным бесстрастием окольцевал жилистую шею предателя упругой тетивой, с силой затягивая её удушающей петлёй. Советник дёрнулся, разинув рот в попытке сделать новый вздох, его расширенные от ужаса глаза выкатились из орбит, под тонкой кожей отчётливо проступили передавленные вены и сухожилия, покрытое испариной лицо побагровело, трясущиеся губы посинели от нехватки кислорода, и несчастный забился в предсмертных судорогах, захлёбываясь надсадными стонами, пока совсем не затих и не обмяк всем грузным телом, безвольно роняя голову. Только тогда затаивший дыхание Бали-бей медленно ослабил натяжение, отстраняя тетиву от чужой шеи, на которой не осталось ни единого следа, и позволил бездыханному советнику рухнуть на дорогу, устремляя в небо совершенно безумный неподвижный взгляд, так и застывший во власти плескавшегося в нём неподдельного испуга. Эта смерть была мучительной, но чистой, и всё равно пребывающий в странном беспамятстве воин чувствовал внутри непосильную тяжесть, словно что-то увесистое прижимало его к земле, но стоило ему перевести горящий незыблемой преданностью взор на своего шехзаде, как неприятное ощущение томительной ноши мгновенно рассеялось, освобождая юное сердце, и он в знак неиссякаемой верности склонился перед наследником, чей оценивающий взгляд беспардонно скользил по его учтивой позе, всё больше проникаясь покровительственным одобрением. Убедившись, что Сулейман остался полностью доволен исполнением своего приказа, Бали-бей распрямился и тут же обнаружил, что шехзаде уже спешился и теперь направлялся прямо к нему, удерживая между ними доверительную взаимосвязь и ни на миг не прерывая зрительного контакта. — Твоя преданность достойна высших похвал, — с лёгкой улыбкой пробасил Сулеймана, останавливаясь почти вплотную к отважному воину и опуская тёплую ладонь ему на плечо. Как две капли воды похожие на чистое лазурное небо над их головами глаза наследника светились нескрываемой благодарностью, проникая в самое сердце растроганного Бали-бея, и ещё источали какое-то вкрадчивое сокровенное сияние, так глубоко запавшее ему в душу, что на миг у него даже перехватило дыхание. — Трудно найти таких бесстрашных и решительных воинов, которые ничуть не заботятся о собственной выгоде и всецело посвящают себя благополучию государства. — Это мой долг, — задержавшись в глубоком поклоне, ответил Бали-бей, стараясь не потревожить чужую руку на своём плече, и со всей открытостью, на какую только был способен, погрузил бескорыстно верный взгляд в необъятного величия очи Сулеймана, чьи неповторимые загадочные чертоги он был готов изучать снова и снова в поисках той беззаветной истины, что когда-то сделала его рабом этого пристального взора, наградив преданного слугу наследника безграничным счастьем. — Я готов до конца своих дней служить Вам верой и правдой так же, как и мои предки. И я докажу Вам это, шехзаде. Клянусь.