«Не так важно, как тебя ударили, — важно, как ты встал и ответил». Андрей Константинов «Вор» (Барон)
Увесистая многослойная тьма со всех сторон облепила подвижное стройное тело, мгновенно впиталась в сплошь чёрную одежду, приглушая в её разнообразных оттенках даже малейшую разницу, и самоуправно повисла перед привыкшим к стоячему полумраку взором бестрепетной пеленой теннистого тумана, словно призывая нетерпеливое существо остановиться и как следует проникнуться беспомощным ощущением полной отстранённости от внешнего мира, от которого его теперь отделяла ветхий, местами изорванный полог старой ткани, надёжно прикрывающий полукруглый вход в тоннель от любопытных глаз. Если снаружи вдоль стен хотя бы плясали живые огоньки редких лампад, но здесь, под густым покровом давящего безмолвия и беспросветной темноты, отсутствовало всякое освещение, неизгонимые тени забились в каждый угол, уютно обосновавшись среди голых стен и какой-то поломанной груды разного хлама, так что застигнутое врасплох подобными неудобствами зрение Бали-бея даже при большом желании не сумело бы распознать шевеление пальцев вытянутой руки, не говоря уже о том, чтобы разглядеть во всех подробностях скопившийся повсюду беспорядок. Именно поэтому оказавшийся внутри незнакомого помещения воин обескураженно замер в ступоре, боясь напороться во мраке на какое-то препятствие, и несколько мгновений ему потребовалось на то, чтобы сфокусировать блуждающий взгляд на утопающих в незримой пустоте окружающих предметах, чьи контуры совершенно терялись и накладывались друг на друга, ещё больше сбивая его с толку. Чувствуя себя до низости уязвимым и открытым для подлого нападения со спины, Бали-бей уже инстинктивно подобрался, стягивая мышцы под рёбрами в тугой узел стального напряжения, и настороженно огляделся по сторонам, то ли выискивая незримого врага, то ли желая убедиться, что поражающая своим умением мастерски воздействовать на сознание своей жертвы хищница не перевоплотилась из лукавой кошки в настоящую дракониху и не замыслила таким подлым способом застать его врасплох. Затылком он ощущал невидимое давление её пристального взгляда, задняя поверхность шеи покрывалась каким-то странно приятным холодком, как только воспоминание об этих вспыльчивых кофейных глазах само собой всплывало в его опьянённом сознании, грудь терзало необъяснимое стремление увидеть перед собой гладко оттенённые черты загорелого лица, но в то же время в противовес этому желанию на дне оседало стойкое сопротивление всем признакам столь явной заинтересованности, которой он так упрямо пытался найти жалкие оправдания. Совершенно не к месту впечатлительного воина охватило трепетное предвкушение, как если бы он готовился к самой важной и судьбоносной встрече в своей жизни, совсем недавно мучающая его растерянность сменилась неотступной решимостью, затянутый дурманом алкоголя взгляд будто бы прояснился, и вот он уже видел перед собой уютно обставленный уголок одинокого обывателя, ревностно прощупывал острым взором то, что совсем недавно показалось ему беспорядком, а теперь постепенно приобретало какие-то иные образы, представая перед ним неким подобием чужого жилища. Многое, из того, что ему так и не удалось разглядеть под покровом таинственного полумрака, его щедро напоенная вином фантазия додумала самостоятельно, прибегая к самым искусным уловкам встрепенувшегося воображения, но даже это отнюдь не представлялось оторопевшему воину самым главным и требующим его пристального внимания. Пусть зоркие глаза его постепенно привыкали к темноте, плавно вливаясь в бесконечный поток неуловимых теней, его самого куда больше беспокоил предстоящий разговор с учтивой и подозрительно благосклонно настроенной обладательницей столь своеобразной резиденции, чьё неотступное присутствие за весьма короткое время едва не свело его с ума. Каждое её слово, словно глоток ледяной воды, освежало и встряхивало сознание какими-то новыми, поразительными открытиями, соблазнительное движение пухлых губ, привыкших выдавать одну лишь дежурную улыбку, точно противоядие высасывало из его крови смертельную отраву алкоголя, удивительным образом проясняло разум и открывало второе дыхание. Где же она, его путеводная звезда, что так скоро, через одно только касание тонких гибких пальцев, внушила ему столько надежды? Где та, чьё имя пророчит нелёгкую судьбу тому, кто найдёт в себе смелость пойти ей навстречу? Будто прочитав безошибочно мысли своего несколько обескураженного гостя, самоуправная хозяйка небольшой уютной комнаты, выглядевшей ещё более просто и эстетично благодаря отсутствию в её убранстве вызывающих излишеств, не заставила себя долго ждать и совсем скоро соткалась из темноты за спиной Бали-бея, бесшумно и грациозно, словно кошка, появляясь перед его застывшим взглядом. Ощутивший предательский всплеск невольного испуга воин не сразу понял, что с момента их первой встречи что-то в изысканных повадках незнакомки необратимо переменилось: безупречно выверенные жесты преобрели несвойственную им прежде стальную строгость, в манерах сквозила почти бесцеремонная властность, и даже огранённые, точно кофейные зёрна, глаза смотрели острее и более сурово, тысячами холодных лезвий вонзаясь в его податливое тело. Прежде, чем он сообразил, что только что безнаказанно позволил дерзкой особе прощупать его взглядом с ног до головы, невозмутимая девушка уже отвернулась, полностью удовлетворённая своей маленькой игрой, и с самым независимым видом прошла к дальней стене своего убежища, где удобно расположился невысокий стол, явно предназначенный для бесед на двоих. При этом она будто догадывалась, что всколыхнула внутри Бали-бея целую бурю самых противоречивых чувств от едкой досады до невольного уважения, и почти в открытую упивалась этой грязной победой, чем не могла не возмутить гордое существо оскорблённого воина, впервые за долгое время вновь столкнувшегося с притворством. Всё былое воодушивление вдруг куда-то испарилось, оставив после себя лишь едкое пепелище разлагающейся надежды, однако внешне закалённый долгими странствиями Бали-бей сохранил присущую ему невозмутимость, и только внезапно усилившееся между ними напряжение слишком уж откровенно оголяло это необъяснимое отторжение. Целый рой щекотливых вопросов и предположений мрачной тучей распластался в мыслях неприятно удивлённого воина, однако никакие разумные доводы как назло не лезли ему в голову. В тёмную, отныне скрашенную по прихоти хозяйки тусклым светом единственной свечи комнату Тэхлике вошла словно другим человеком: ни следа той обаятельной улыбки, ни намёка на дружелюбие и понимание, будто всё это было коварной игрой пьяного воображения. Вот она, скрытая опасность; вот те самые женские чары, способные свести с ума даже прославленного османского солдата. Наблюдая за тем, с каким вызывающе дерзким видом девушка устраивается в углу комнаты за столом, нарочно отодвигая стул так, чтобы сидеть лицом к нему, и с какой демонстративной предвзятостью она окидывает его сверху вниз критическим взглядом, словно предложенный на рынке ржавый меч, недостойный выставленной за него цены, Бали-бей впервые всерьёз усомнился в успехе своего безупречного плана и уже даже пожалел о том, что затеял этот разговор. Что может эта отчаянная искательница преключений знать о чести и поломанной судьбе? И с чего он вообще взял, что она может ему чем-то помочь? Но отступать было поздно: в глазах Тэхлике он ясно прочёл решимость, смешанную с долей расчётливого интереса, а значит, теперь она сделает всё, чтобы извлечь из его положения какую-то выгоду. — Малкочоглу Бали-бей, — задумчиво, как бы нараспев протянула девушка, заложив ногу на ногу, и хищно провела языком по алым губам, точно звук чужого имени оставил у неё приятное послевкусие. — Я много слышала о Вас. Говорят, что Вы один из самых смелых воинов османской армии, воин с сердцем льва и глазами волка. Враги судачат о Вашей неусыпной бдительности, а друзья на все лады прославляют Ваше благородное имя. — В последнее время обо мне распространяют далеко не лестные слухи, — тонко подметил Бали-бей и чуть наклонил голову, признавая, что неожиданная осведомлённость пиратки произвела на него приятное впечатление. — Но Ваша просвещённость поражает. — Всё из-за той истории с дочерью крымского хана, верно? — нисколько не стесняясь своей прямолинейности, смело заявила Тэхлике, словно не услышав его последней фразы. — Вас обвинили в греховной связи с крымской принцессой и отправили в изгнание, в последний момент заменив смертную казнь на ссылку. Сам Аллах уберёг Вас от сабли палача. — Откуда Вам всё это известно? — подозрительно сощурился Бали-бей, не ощутив никакого всплеска эмоций в ответ на пробудившиеся воспоминания. Явно удовлетворённая произведённым на воина впечатлением Тэхлике будто нарочно промолчала, как бы желая подольше испытать чужое терпение, и ответом насторожившимуся Бали-бею послужил многозначительный блеск её спрятанных во тьме глаз, в непроглядной черноте которых опасно приютился огненный блик пылающей поблизости свечи. Если бы не постоянное тяжкое предчувствие подвоха, бей охотно бы залюбовался экзотической игрой света и тени на поверхности её очей, но слишком живо одурманенное непозволительной слабостью воображение рисовало картины того, как заметившая его беспечность пиратка набрасывается на него с обнажённым кинжалом и одним движением перерезает ему горло. Словно в каком-то сказочном сне Тэхлике без всяких усилий встала на ноги, лишь слегка потревожив ровное пламя потоками воздуха, и сделала один задумчивый шаг вперёд, придерживаясь кончиками длинных пальцев за край столешницы. Во всех подробностях рассмотревший это движение Бали-бей остался совершенно спокоен и точно так же не двинулся с места, когда девушка шагнула снова, удерживая на губах непринуждённую светскую улыбку. — Я повидала много стран, — таким тоном, будто говорила очевидные вещи, начала Тэхлике, явно почувствовав в своих руках гибкие поводья власти над растерявшимся Бали-беем, — и слышала немало любопытных историй. Ваша не стала исключением. Это простое совпадение, нелепая случайность, но зато теперь я вижу Вас вживую, хотя прежде слышала лишь Ваше необычное имя. И кто бы мог подумать, что могучий и независимый предводитель османских воинов проделает такой путь, чтобы попросить о помощи меня, простую смертную? — Алонсо Вам всё рассказал, не так ли? — догадался Бали-бей, но голос его прозвучал намного холоднее и безразличнее, чем прежде. — В таком случае, Вам необходимо знать, что я пришёл сюда не умолять вас о помощи, словно нищий бродяга. Я пришёл с деловым предложением. — Вот это уже любопытно, — расплылась в медовой улыбке Тэхлике и невесомо подплыла к Бали-бею почти вплотную на своих стройных ногах, отстукивая мерную дробь высокими каблуками. Воин старался не смотреть на соблазнительное движение её бёдер, туго обтянутых практичными чёрными штанами. — И что же мне может предложить изгнанный из своей страны воин, за чью голову полагается щедрое вознаграждение? Неужели нечто более ценное, чем выгода, вырученная за Ваш труп? Что-то мне подсказывает, что турецкий султан предложит за Вас намного больше. — Вы думаете, я лгу? — прямо спросил Бали-бей, подыгрывая наглой особе вкрадчивым голосом. Та, казалось, нисколько не смутилась столь прямым заявлением, и в который раз воин мысленно восхитился её невозмутимостью, что не могло не вызывать к ней определённого уважения. Бесстрашная, резкая и безрассудная, она до боли в груди напомнила ему Нуркан, и в какой-то момент едкая горечь скорби на языке стала до того невыносимой, что Бали-бей испугался, как бы она не отразилась на его лице. Сейчас не время думать о прошлом и горевать о тех, кого уже не вернуть, а момент для решающего выбора уже наступил. Вот только удастся ли ему уговорить эту строптивую девицу? Нельзя было не признать, что в её словах тоже кроется доля правды, однако принадлежали ли ей эти мысли на самом деле? Неужели она действительно настолько жаждит обогатиться, что выберет самый лёгкий путь к достижению этой цели? Или самое главное скрывается намного глубже? Мучимый этими вопросами воин с трудом подавил неуместную панику, что шевельнулась где-то внутри обжигающим ледяным хлыстом, и тут, словно в подтверждение его мыслей, притягательные уста пиратки превратились в выразительный оскал. — Я думаю, что Вы слишком самоуверенны, — усмехнулась Тэхлике, и Бали-бей невольно повторил за ней, так часто ему приходилось слышать о себе подобные заявления. — Что Вы можете мне дать, не имея за своей спиной никаких покровителей? Единственный, кто мог бы хоть чем-то Вас обеспечить, сейчас далеко, да и тот желает Вашей смерти. Если только у Вас нет козыря в рукаве как у заправского бандита. — К счастью, есть, — умело парировал воин и с удовольствием заметил, как в кофейно-чёрных глазах пиратки прошмыгнуло долгожданное удивление. Он не лгал, но и не говорил чистую правду: в памяти прочно засел туманный образ покинутого им много лет назад поместья, его родного дома, ныне заброшенного, но по-прежнему располагающего несметными богатствами. Наверняка отец успел оставить сыну какое-то наследство, которое нисколько не интересовало молодого бея в прошлом, но теперь могло спасти ему жизнь. — Если Вы и Ваши доблестные моряки станете моими союзниками, поклянётесь мне в верности и согласитесь идти бок о бок со мной даже на смерть, я обещаю Вам, хатун, Вы получете такую награду, которая с лихвой покроет все Ваши расходы на путешествие до Стамбула. — Вы говорите о материальных расходах, Малкочоглу, — с неуловимой горечью сморщилась Тэхлике, оказавшись настолько близко, что ничем не перебиваемый аромат её свежего невинного тела захлестнул его новой волной будоражущей страсти. Вот бы дотронуться... — А как же мои товарищи, друзья, которых я потеряю? Зачем им рисковать своими жизнями ради Вашей цели? — Затем, что султан Сулейман и вас лишил родного дома, — напомнил Бали-бей и попал в самую цель: что-то в непреклонном взоре Тэхлике всё же надломилось и распалось на острые лучи невосполнимой скорби, едва охватывая вскрытое дно ожесточённой ненависти. — А я могу помочь вам вернуть былое уважение и признание, то, что принадлежит вам по праву. Всё это случилось из-за меня, так позвольте мне загладить свою вину. Вы не пожалеете об этом, клянусь Вам. В таинственных глазах напротив зыбкой молнией стрельнуло умело скрытое сомнение, слишком похожее на очередное шевеление живого огня, однако заметившая за собой эти перемены Тэхлике не позволила воину рассмотреть больше и непринуждённо, словно в каком-то танце, двинулась в обход застывшего перед ней гостя, описывая возле него первый оценивающий круг. Следующая за ней по пятам тонкая струйка тёплого воздуха ненавязчиво касалась тела Бали-бея сквозь одежду, обдавая его разрядами чужого недоверия, в ноздри воровато проникал едва уловимый аромат чего-то сладкого и тягучего, вытесняя ядовитый дух пряного вина, по щеке легко скользнул кончик пышного пера, свисающего с объемной пиратской шляпы, и пополз дальше, приласкав чувствительную кожу возле уха щекотливым покалыванием. Огромных усилий ему стоило не измениться в лице несмотря на раздражающее ощущение чьего-то непрошенного вторжения, на теле не трогнул ни единый мускул, точно воин превратился в безразличную ко всему каменную статую. Спиной он почувствовал, как узкое женское плечо задело его сзади, словно девушка стремилась змеёй обвиться вокруг него, но и тут бывалый бей не предал свою выдержку, оставшись стоять гордо и прямо под обследующим взглядом бесцеремонной Тэхлике. Её жадный, почти вызывающий взор непрерывно блуждал по его невозмутимой позе, словно жаждая пробиться к каким-то изъянам, и неожиданно для самого себя наблюдающий за ней краем глаза воин впервые заметил, насколько стройной и изящной она выглядит по сравнению с ним и как невелика разница в их росте. — Хм, — задумчиво протянула Тэхлике, прекратив наконец кружить возле Бали-бея и снова оказавшись перед ним. — Звучит заманчиво, даже очень. Но почему я должна Вам верить? Сдаётся мне, если я выдам Вас в руки правосудия, повелитель и так удостоит меня высшей награды. И никому не придётся умирать, кроме Вас. Но Вы и должны были умереть много лет назад, просто по какой-то случайности Вам удавалось избегать петли палача все эти годы. Ради справедливости Вы давно уже должны гнить в земле. — Вы правы, — пугающе спокойно произнёс Бали-бей, твёрдо выдержав испытующий взгляд пиратки. — Я избегал смерти много раз, но, уверяю Вас, это далеко не случайность. Это судьба, знак свыше. Аллах дал мне возможность всё исправить, но без Вашей помощи я не смогу. Прошу Вас, мне нужна Ваша поддержка. Это мой единственный шанс. «— Думаешь, я не была такой как ты? Поверь, это волнительное предвкушение мне очень хорошо знакомо. Столько всего неизведанного и нового, и всё хочется попробовать, испытать, несмотря на риск. Хочется показать себя. — Снова будешь меня отговаривать? — Я хочу сказать тебе лишь одно. Что бы ни случилось, никогда не совершай того, что могло бы опорочить твою честь. Всегда поступай так, чтобы отец мог гордиться тобой». — Так и быть, — наконец уступила Тэхлике, но из глаз её не исчезла былая настороженность, будто за каждым словом воина скрывалась мрачная тайна. — Я подумаю над Вашими предложением, Малкочоглу, и солдатам Вас пока выдавать не стану. Но мне нужно время, чтобы обсудить это с товарищами и принять окончательное решение. — Благодарю Вас, — склонил голову Бали-бей, машинально приложив ладонь к сердцу в знак глубокой признательности. — С Вашего позволения я на время останусь здесь. — Разумеется, — кивнула пиратка, с некоторым удивлением проследив за его лёгким поклоном. — Вам будет предоставлено отдельное жильё, а также еда и новая одежда. Вы мой гость, поэтому я размещу Вас лучшим образом. Если что-то понадобится, только скажите. — Вы очень добры, хатун, — снова поклонился воин, едва сдерживая бурлящее внутри безумное ликование. На лицо сама собой просилась торжествующая улыбка, но привыкший всегда и везде соответствовать своему образу бей вовремя подавил её, как никогда обрадовавшись скопившимуся вокруг тенистому полумраку. — Да вознаградит Вас Аллах. Я никогда этого не забуду. Последнюю фразу Тэхлике едва ли дослушала до конца: когда Бали-бей выпрямился, поднимая голову, его взгляд выхватил лишь кончики разноцветных перьев, мелькнувших в чёрном проёме, да услышал оживлённую дробь каблуков, почти сразу же смешавшуюся с шумом множества голосов и пьяным смехом посетителей. Оставившая у него двойственное впечатление девушка ушла, даже не попращавшись, и внезапно воин испытал странную пустоту внутри, будто с её уходом он утратил свою последнюю надежду. Достигли ли его слова глубин её бесстрашного сердца или так и остались для неё пустым звуком? Сдержит ли она своё обещание или прямо сейчас пойдёт докладывать османским воинам о его местонахождении, чтобы получить долгожданную награду? Но даже эта ужасная мысль не смогла заставить обуянного какими-то опасными чарами Бали-бея сдвинуться с места, из головы всё никак не шёл влекущий образ загадочной пиратки, а тело, истосковавшееся по чужой близости, впервые неистово и жалобно заныло, наливая мышцы тяжким недомоганием, требуя женской ласки и ни с чем не сравнимого тепла нежных объятий. Ещё никогда он не ощущал столь острую потребность в исцеляющих поцелуях и расслабляющих прикосновениях, и теперь, увидев прекрасную свободолюбивую лань, которая до сих пор никому не принадлежала, он стал заложником почти безумного желания присвоить её себе, следуя зову неких первобытных инстинктов. Несмотря на то что она держала в своих руках его жизнь, несмотря на то что его дальнейшая судьба теперь зависела от неё, он готов был снова и снова гнуть шею, чтобы смотреть ей в глаза. В ней крылось его спасение, и она же могла привести его к смерти, однако столь неутешительное сочетание почему-то пробудило в нём необузданный интерес. Какой выбор сделает Тэхлике и будет ли он правильным? Чью сторону займёт эта своенравная особа? И станет ли она его союзницей или в последний момент предаст, желая спасти жизни своих товарищей? Похоже, ответ ему только предстоит узнать.***
Весна 1520 года, Топкапы Огромный, отливающий расплавленным золотом шар белёсого солнца величественно завис над объятым мнимой тишиной миром, почти касаясь его воображаемых границ своим раскалённым боком, и щедро поливал застывшие в немом благоговении высокие башни и многовековые укрепления древнего дворца непорочными водами чистого небесного сияния, будто старался испепелить до тла скопившуюся в его чертогах скупую ночную тьму. Несмотря на то что ранний рассвет уже медленно перетекал в полдень, всё вокруг как-то строго и сердито утопало в серости и совсем не ранило глаз обилием красок и пёстрых вкраплений живых цветов, ибо цвести пока что было просто нечему: снег только-только сошёл с берегов неотразимого Стамбула и ещё не успела свыкнуться со своей властью боязливая весна, так что самые юные побеги едва начинали проклёвываться сквозь мёрзлую землю. Из-за отсутствия каких-либо признаков зарождающейся жизни поражающий каждого соглядатая своей изысканной красотой и по истине райскими ароматами сад казался опустевшим и заброшенным, тоскливо оцепеневшим в неведомой печали, от которой сердце в груди тревожно щемилось, выискивая причины столь правдоподобной удручённости. Бесцветное бледное небо с тонкой проседью солнечного света угрожающе нависло над раскидистыми деревьями, и только неприметное дрожание самых верхних ветвей в такт непринуждённому ветру напоминало о том, что это живая природа, а не нарисованная талантливым художником реалистичная картина. Расчерченный ветиеватыми изгибами тропинок и каменистых дорожек сад не мог похвастаться большим количеством посетителей: на данный момент его бескрайние владения неприютно пустовали, если не считать единственную, невозмутимо плывущую вдоль декоративных кустарников тёмную фигуру, что отчётливо выделялась на фоне хмурого пейзажа, но при этом старалась двигаться осторожно и сдержанно, точно из опасения потревожить чуткий сон истинного хозяина этой обители своими громкими шагами. Гладкая галька вкрадчиво шелестела под ногами целеустремлённо шагающего Бали-бея, сливаясь с томным ропотом ненавязчивого ветерка, но после бархатного и почти неслышного шороха травы в здешних лесах даже этот звук казался ему непозволительно резким, нарушающим какую-то священную идиллию, и оттого он неосознанно пытался заглушить шум собственной ходьбы, словно рядом находился тот, кто мог бы его за это наказать. С тех пор, как непроходимые дебри лесной чащи закончились, уступив место неповторимым красотам дворцового сада, молодой воин ни разу не посмел остановиться и как следует проникнуться царящими под пологом усыпляющей тени тишиной и нагнетающим спокойствием и всё мчался и мчался, наугад выбирая дорогу, чувствуя себя чужим и неизвестно почему ощущая болезненное давление каждого камня, из которого много веков назад был воздвигнут великолепный Топкапы. Кто-то будто давил сильной рукой ему на шею, заставляя гнуть голову к земле и горбить осанистые плечи, в груди сделалось тесно, так что струи свежего воздуха с трудом проникали в сжатые лёгкие, невидимые цепи сковали его по рукам и ногам, и казалось, будто тело подчиняется чужому разуму, отказываясь быть гибким и проворным как прежде. Неведомое ему напряжение, больше похожее на инстинктивное предчувствие скрытой опасности, пропитало каждую его мышцу, искореняя любой намёк на усталость, и зародилось где-то в глубине непреодолимое желание сбежать, от чего и от кого, он не знал, но с каждым мгновением, проведённым в заточении среди безжизненных стен, оно всё возрастало, словно со всех сторон его стиснули чьи-то крепкие когти, не давая вырваться на свободу. Ничто вокруг не привлекало его внимания, и, наверное, обуянный необъяснимыми стенаниями воин так и продолжил бы рваться навстречу непостижимому простору, если бы не наткнулся острым взглядом на одиноко съёжившийся вдалеке силуэт, чётко вырисовывшийся на фоне тусклого неба рядом с тёмными очертаниями стройной осины. Искренне удивлённый наличием в столь неприметном месте ещё одного посетителя Бали-бей впервые остановился, замерев прямо посреди дороги, и внимательно присмотрелся, желая убедиться, что ему не показалось. В самом деле, на открытом пространстве под ветвистой кроной высокого дерева, одиноко растущего на вершине небольшого холма, неприметно расположилась прямо на голой земле хрупкая женская фигурка: ветер игриво трепал длинные волосы, открывая вид на худые узкие плечи, склонённая над каким-то кропотливым занятием спина была обтянута атласной тканью чёрного дорожного платья, а вокруг как по задумке лежала небрежными складками тяжёлая юбка, не давая во всех подробностях разглядеть её случайную позу. Как только пристальный взор воина мельком зацепился за знакомые с детства детали чужого невесомого образа, на ум сразу пришло нужное имя, в памяти всколыхнулись обрывки из прошлого, и вот уже ведомый некой потусторонней силой Бали-бей, не отдавая себе отчёт, направлялся прямо к ней, намеренно не выдавая своё присутствие и оставаясь вне поля её зрения. Но, кажется, если бы даже он не смягчил шуршащую походку, она бы всё равно ничего не заметила: уж слишком сильно её занимала тонкая усердная работа, над которой она низко склонилась, отгородившись от внешнего мира. Не дрогнула она и тогда, когда Бали-бей бесшумно замер чётко за её спиной, обследуя выпирающие рёбра бесцеремонным взглядом, так что воин не преминул воспользоваться случаем и впервые за долгое время окинул мать свежим взором, словно таким образом пытаясь определить, насколько она изменилась за прошедшее время. К его потаённому сожалению, годы не пощадили когда-то сильную и прекрасную госпожу Солнца: длинные волосы, растрёпанные нещадным ветром, потускнели и окрасились первым серебром ранней проседи, кости угрожающе выпирали под прозрачной кожей, так что на открытых участках тела чётко просвечивались орнаменты синих вен, и вся она выглядела как-то жалко и беспомощно рядом с величественным деревом, из-за чего неосознанно хотелось заслонить её от излишне дерзких солнечных лучей, усеявших землю вокруг неё бесформенными блеклыми пятнами. Худые ловкие руки с изумительной точностью выводили на шершавой поверхности пергамента изящные чёрные линии и, хоть слегка дрожали, поразительно реалистично передавали то, что пытались изобразить: видневшиеся вдалеке силуэты главного дворца со всеми его балконами и террасами, белоснежными балюстрадами и массивными колоннами, решётчатыми окнами и куполообразными крышами. Словно заворожённый, Бали-бей ревностно следил за движением чужих пальцев, слабо сжимающих обрубок уголька, и сам не заметил, как бездумно залюбовался ими и теми плавными фигурами, что одна за другой волшебным образом появлялись на листке. Впервые ему приходилось наблюдать за кем-то настолько расслабленным и умиротворённым, полностью растворившимся в своём художестве, так что на мгновение его посетила внезапная мысль уйти прочь, чтобы не нарушать хрупкий покой матери, но что-то всё-таки удержало его рядом, не позволило оторваться, словно сердце предчувствовало нечто важное, омрачённое неведомой тяжестью. Уже много лет он не стоял подле неё вот так, близко и непринуждённо, и впервые не трещало между ними напряжение, не было громких слов и угнетения затаённой обиды, но, может, это лишь оттого, что они не видели друг друга. — Шехзаде очень доволен тобой, я слышала, — прозвучал неожиданно в звенящей тишине преспокойный и такой естественный среди природной гармонии голос Айнишах Султан, однако Бали-бей не пошевелился, точно заранее предугадал, в какой именно момент его присутствие наконец раскроется. — Всюду берёт тебя с собой и на охоте сопровождать позволил. — Ты всё знаешь? — резче, чем хотелось, выдал Бали-бей, мгновенно смекнув, что не просто так матушка завела этот разговор. Разумеется, слухи о том, что молодой бей спас шехзаде от смертоносной стрелы предателя, а затем собственноручно казнил подлеца по его приказу, дошли до неё в первую очередь, ибо больше всего на свете она интересовалась делами сына и желала знать о каждом его шаге. — И что ты скажешь? Обвинишь меня в жестокости? — Нет, — ничуть не смутившись его жёстким тоном, произнесла госпожа, не поднимая головы и продолжая отточенными движениями добавлять новые детали на свой рисунок. Пальцы её дрожали уже сильнее, но при этом линии оставались такими же гибкими, что не могло не восхитить поражённого воина. — Ты поступил правильно. Всегда будь таким же решительным и бесстрашным и защищай шехзаде от любых угроз. — Рядом со мной шехзаде всегда будет в безопасности, — твёрдо поклялся Бали-бей, скорее обращаясь к самому себе, однако от него не укрылось, как при этих словах рука Айнишах с придыханием повисла в воздухе. Они замолчали, и в возобновившейся песне редкой тишины отчётливо слышалось шуршание угля по рельефной бумаге, безупречно сочетающееся с убаюкивающим говором ветра. Забыв обо всём, Бали-бей позволил снизошедшему на него неземному спокойствию унести его далеко за пределы реальности и в какой-то момент обнаружил, что все его мысли бесследно растворились в тумане незнакомой безмятежности, былое напряжение покинуло тренированное тело, бесстыдно обнажив ноющую боль в измождённых мышцах; он уже не помнил, куда и зачем держал свой путь, от чего хотел сбежать и что его так сильно тяготило. И было ли это чувство вообще? Разве не правда, что на самом деле он убегал уже много лет — от боли, от терзаний совести, от ненависти к самому себе и этому несправедливому миру? Внезапно воин как никогда остро и неотвратимо ощутил собственную беспомощность перед роком судьбы и, чтобы отвлечься от столь неприятных размышлений, что без спроса лезли в голову, он снова обратил изучающий взгляд на набросок Айнишах, воспользовавшись её увлечённостью. Линии как будто стали чётче и увереннее, достоверно воплощая развернувшийся перед глазами пейзаж, но неусыпное внимание Бали-бея привлекло совсем не это: из-под кремого оттенка пергамента, распростёртого на кожаной папке, робко выглядывал потёртый край другого рисунка, словно нарочно возбуждая его приспнувшее любопытство. Не в силах совладать с этим призрачным желанием, он потянулся рукой через плечо матери, сомкнув пальцы на ветхом листке, и без особых усилий вытащил его на свет, не встретив сопротивления со стороны обескураженной госпожи. С самым невозмутимым видом он поднёс рисунок ближе к себе, с отстранённым выражением вглядываясь в уже распознанные им черты знакомого строгого лица, и новый вздох застрял у него в горле вместе с невольным восхищением, когда с поверхности пергамента прямо ему в душу уставились бездонные угольные глаза отца, такие живые и настоящие, что казалось, он вот-вот моргнёт и скажет что-то резкое своим ледяным голосом. От краткого всплеска противоречивых эмоций у Бали-бея вдоль хребта пробежали мурашки, однако он совладал с собой, напомнив себе, что это всего лишь рисунок. Поразительно точный и реалистичный, сделанный трепетной и аккуратной рукой, стремящейся дотошно отобразить каждую деталь. Словно почувствовав изменения в его состоянии, Айнишах оцепенела, забыв про незаконченный набросок, и устремила объятый потусторонней тоской уставший взгляд вдаль, придавшись каким-то скорбным воспоминаниям. — Я не смогла удержаться, — глухо проронила она, не двигаясь, и Бали-бей чуть не поморщился от нескрываемой боли, что пронзала её голос тихими звенящими нотами. — Порой я просыпаюсь по ночам и ловлю себя на мысли, что совершенно его не помню. И тогда меня охватывает страх, что я забываю его лицо... — Не забываешь, — уверенно возразил воин, заворожённо вглядываясь в нацеленные на него очи покойного бея. — Это его точный портрет. — С каждым годом ты всё больше на него похож, — с намёком на улыбку шепнула она. — И внешне, и внутренне. Ты такой же бесстрашный и решительный, так же свято следуешь своему долгу, хотя ещё так молод. — Мой отец был безжалостным и жестоким, — холодно напомнил Бали-бей, ощутив привычную вспышку ярости: он терпеть не мог, когда кто-то сравнивал его с отцом. — А я ни за что не поддамся тщеславию и не забуду о справедливости. Я не буду угнетать слабых и доказывать за счёт них свою силу. Пальцы сами собой сильнее сомкнулись на краю листа, и Бали-бей поспешил вернуть творение хозяйке, пока праведный гнев не затуманил светлый разум. Он ожидал, что Айнишах сразу же спрячет портрет, не желая злить сына, однако госпожа помедлила, с какой-то особой бережностью притянув к себе рисунок, и так долго и проникновенно вглядывалась в него, что маленькие выпуклые бусины слёз заблестели на её ресницах. Не позволив ни единой капле горя скатиться по её щеке, она суетливо засунула портрет в толстую папку, надёжно прикрыв его другими листами, пробежалась пальцами по ровно срезанным краям, словно пытаясь что-то найти, и наконец, с досадой смаргивая солёную влагу, вытащила откуда-то из середины стопки другой набросок, незаконченный, пестреющий бледными двоящимися линиями. Всего несколько мгновений Бали-бею потребовалось на то, чтобы оцепить расположенные на листе объекты броским взглядом, и тут же в его голове родилось изумляющее осознание того, что представший перед ним пейзаж точь-в-точь копирует окрестности дворцового сада, которые он созерцал в эту самую секунду: те же высотные башни недосягаемого дворца, те же распушённые кроны ныне облетевших деревьев, но среди них наиболее чётко выделялся стройный силуэт... той самой осины, что возвышалась над ним сейчас, раскинув к небу свои остроконечные ветви. Только там она выглядела совсем ещё молодой, невзрачной и неприметной, отчего с трудом удавалось поверить, что это и есть та самая красавица, скрывающая его от присмиревшего солнца. Словно угадав его мысли, Айнишах безмятежно улыбнулась и с какой-то потаённой истомой взглянула на картину, не переставая ласкать пожелтевший от времени пергамент подушечкам пальцев. — Для меня это дерево имеет особое значение, — тихо проговорила госпожа, чуть повернувшись к Бали-бею, чтобы он смог подробнее рассмотреть пейзаж. — Здесь я впервые встретила твоего отца. Сильного и храброго воина. Великолепного. — Вы любили друг друга? — против воли вырвалось у Бали-бея то, что копилось на сердце годами и вот наконец нашло возможность быть высказанным. Он понятия не имел, зачем ему это знать, но почему-то отчаянно хотел услышать ответ. Хотел понять, что же связывало этих двух людей столько лет: любовь или обыкновенное чувство долга? — Если и любили, то определённо не знали, как показать друг другу эти чувства, — расплывчато отозвалась Айнишах надтреснутым голосом, однако воин точно был уверен: она не лукавила. — Я шесть лет не могла заставить себя лечь с ним в одну постель. А потом появился ты... И мы пытались сохранить нашу семью ради вас. Но мы так и не смогли научиться любить. — Вы не смогли, а мы страдали из-за этого, — с внезапной обидой бросил Бали-бей, поморщившись от едкой горечи, и тут же устыдился своих слов. Разве госпожа виновата, что не смогла выдержать эти испытания? Разве она не делала всё возможное, чтобы защитить своих детей? — Откуда нам теперь знать, что такое любовь в кругу семьи? Мы видели один лишь страх, одну лишь жестокость. — Прости... — послышался вымученный шёпот, но Бали-бей уже отвернулся, и для него этот звук был не более, чем шорох ветра в окрестностях сада. Огрубевшая от длительного контакта с саблей ладонь почтительно коснулась шершавой поверхности зрелого дерева, и кроткие импульсы какой-то неведомой энергии скользнули от пальцев к самому плечу, прогревая каждую мышцу и оседая в плоти неведомой лёгкостью. На мгновение он закрыл глаза, прислушиваясь к обволакивающему его голосу прошлого, и представил двух молодых людей, бесстрашных и беззаботных, увлечённых поиском своего счастья, таких разных, но одновременно таких похожих. Их горящие жаждой жизни глаза, преисполненные правды открытые сердца, где только-только проклюнулось порочное семя сомнений, их стремление изменить уготованную им участь вопреки воле старшего поколения. А если бы это действительно была любовь? Смогла бы она победить чужие предрассудки или обрекла бы влюблённых на вечные страдания? И могла ли она вообще зародиться там, где всё держится на страхе и власти, где царит хладнокровная жестокость, а статус и богатство решают всё? Не в силах найти ответ, Бали-бей обернулся, вонзив взгляд в спину неподвижной Айнишах, которая как раз согнулась в приступе удушающего кашля, и с неожиданным сочувствием осознал, насколько сильной и могущественной госпожой она могла бы стать рядом с любимым мужчиной, но с самого начала её женская гордость была срублена на корню, унижена и растоптона, и прекрасный огненный цветок завял и усох, едва успев распуститься во всей своей красе. Её жизнь была похожа на рабство, но именно своей свободой она заплатила за будущее своих детей. Словно почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Айнишах приосанилась, намереваясь обернуться, но воин быстро отвернулся, не желая встречаться глазами с матерью. Низкие вибрации накопившейся в ней скорби грозили сбить его с ног, так что молодой бей, не в силах более выносить эти мучения, порывисто сорвался с места и исчез в полуденной тени так же бесшумно, как и появился. Если бы сломленная горестями прошлого госпожа осмелилась посмотреть ему вслед, она бы увидела то же, что могла наблюдать несколько лет назад — крепкую ровную спину молодого воин, удаляющуюся в сторону дворца стройной чёрной тенью.