… пустое сердце бьется ровно.
— Михаил Лермонтов.
— Мисс Грейнджер? Гермиона быстро обернулась, но спустя несколько секунд пожалела об этом — Лорд Волан-де-Морт вновь стоял перед ней. Его алые глаза светились, искрились чем-то одновременно опасным и игривым, словно он знал что-то, чего не знала она, и забавлялся этим. Лицо бледнее обычного, губы бесцветные и выглядели так, будто у него и вовсе их не было. Он поднял палочку, — но не на нее — и провел по древку длинным ногтем. Нет, когтем. Как у животного. Волан-де-Морт сделал пару шагов вперед, а потом и вовсе начал медленно кружить вокруг нее, ухмыляясь тому, как она не могла пошевелиться. Длинный подол черной мантии следовал за высокой фигурой и в какой-то момент Гермионе показалось, что под ним находилось что-то живое. Зеленая крупная — и чертовски ядовитая — змея выползла из под мантии Лорда Волан-де-Морта и подползла к ней. Рот Гермионы открылся в немом, полном ужаса крике — голос словно украли. Горло саднило, глаза защипало от подступивших слез. — Ну-ну, не пугай ее, Нагайна. Покорная змея зашипела что-то своему хозяину и примостилась рядом, когда он встал напротив совершенно каменной Гермионы. В голове всплыло блеклое воспоминание о василиске и его красных-красных глазах, способных сотворить нечто ужасное с человеком. Она уже каменела раньше. И это снова практически случилось. Волан-де-Морт рассматривал ее с каким-то упоением, азартом и никак не мог наглядеться ею. Ей захотелось в него плюнуть. Он внезапно ухмыльнулся, словно прочитав ее мысль и желание. — Нет, милая, это было бы некультурно. Гермиона прислушалась к его шипящему и параллельно обычному, аристократическому голосу, присмотрелась к его внешности, фигуре, и от осознания ей стало трудно дышать. Он был не только Волан-де-Мортом с безобразным, похожим на змею лицом. Он был еще и обаятельным Томом Реддлом, чьи мальчишеские черты в нем тускло, но все же присутствовали. Теперь он будет приходить к ней во снах иначе. По-иному. Ненависть расплылась в ее пылающей груди темным и отвратительным пятном, намеревающимся заполнить ее всю. Гермиона медленно растянула потрескавшиеся губы в усмешке, внезапно позабыв о страхе. Волан-де-Морт наклонил голову набок и приподнял бровь в легком недоумении. — Когда-нибудь… я сомкну пальцы на твоей шее. И поверь, я буду так наслаждаться твоими мучениями, что тебе придется меня умолять. Она сказала это тихо, хрипло и сдавленно, но с высокомерным блеском во взгляде. Он же, откинув голову назад, громоподобно рассмеялся, явно довольный ее словами. — О, я буду этого ждать.***
Шотландия, 1953 год, 10 сентября Влажный лесной воздух глубоко проникал в легкие, и Гермиона с большим удовольствием вдыхала его, позволяя себе окунаться в легкую прохладу. Приятный запах природы — травы, свежести и земли — вгонял ее в полудрему, заставлял прикрывать веки. Старый плед, на котором она лежала, однако, не был мягким, и только из-за этой причины она все еще не дремала. Синее дневное небо без единого облака едва было видно из-за кроны густых деревьев. Когда Гермиона внимательнее вглядывалась, то иногда замечала маленьких птиц и рыжих белок. Был почти полдень. Дети в Хогвартсе наверняка сейчас учились, спокойно болтали и развлекались со своими друзьями на уроках. Гермиона редко отвлекалась на занятиях, предпочитая сосредоточенность и серьезность на них. Ей нравилось взаимодействовать, контактировать с профессорами — особенно с МакГонагалл — и получать новую информацию. Некоторые сокурсники считали ее подлизой. И они были такими идиотами. Разве это плохо — налаживать контакты с важными людьми, которые могли бы в будущем помочь или заявить о тебе влиятельным волшебникам? Некоторые сокурсники думали не головой. И где теперь они… Гермиона Грейнджер часто думала об одной вещи: могла бы она попасть на Слизерин с такими приоритетами? Гарри рассказывал ей, что распределяющая шляпа предлагала ему змеиный факультет. Факультет великого Салазара Слизерина. Закинув руки за голову, она тяжело вздохнула. Гермиона чертовски скучала по размеренным дням в Хогвартсе, по школьной учебе, по друзьям… лица которых совершенно не помнила. В ее сознании они остались лишь силуэтами, фигурами с размазанными, мутными лицами. И она считала это полным покоем. Да, Гермиона сохранила в памяти некоторые детали их внешности: шрам на лбу Гарри; ярко-рыжие волосы Джинни; причудливые серьги Луны в виде слив-цеппелинов; солнечные веснушки на щеках Рона… но этого было недостаточно. Но лицо Волан-де-Морта она никогда не забывала. По какой-то неясной для нее причине он появлялся в ее снах почти каждый раз. Возможно, она слишком сильно, слишком горячо зациклена на нем. Возможно, ей нравилось его присутствие в ее грезах — они сразу становились такими яркими, живыми, безрассудными. И все заканчивались убийством — не только ее убийством. Иногда он позволял ей себя прикончить. И, просыпаясь, Гермиона ликовала. Краем уха она услышала тихий хруст листьев и веток, и, немного приподняв голову, увидела около себя песочного оттенка лиса. Животное, не издав и звука, забралось на плед и устроилось у ее бока. Достав руку из-под головы, Гермиона осторожно запустила пальцы в мягкую шерсть. Стало тепло. — Я опять думала о них, — напряженно прошептала она, рассматривая над собой верхушки красно-желтых деревьев. — Черт, осень всегда заставляет меня думать о доме. Вспоминая родителей, Гермиона больше не плакала — уже как несколько лет, — но злилась. Сильно. Гнев резким пожаром возникал в ее разуме, застилал пеленой зрение и долго не исчезал только от одной мысли: были ли они живы или нет? Или их еще давно убили, точно животных, выпили из них все живое… Гермиона рывком поднялась на ноги и, нервно кусая губы, отошла немного вперед. Как же ей хотелось избавиться от этих пугающих мыслей, от чудовищных картин в своей голове, где безжизненные родители с пустыми остекленевшими глазами лежали под алым морем крови, крови, крови. Маленькие, но абсолютно безнадежные раны; тошнотворная медная вонь; и снова кро… — Твою мать! — рявкнула она. Тяжело. Как же тяжело не вспоминать свою семью, свой дом, который остался там, в аду, среди монстров, мечтающих их поглотить. Она надеялась, что перед смертью они не мучились так, как мучились ее дорогие друзья. — Гермиона. Она сглотнула подступивший к горлу ком и обернулась, сцепив дрожащие от злости руки за спиной. Надела маску невозмутимости. — Они… убийства опять начались, — напряженно проговорил Тео, сидя на пледе и тяжело смотря на нее исподлобья. — Ты уверен? — прерывисто спросила Гермиона, быстрыми шагами подойдя к нему. Сердце застучало пуще прежнего. — Да, — кивнул он и отвел глаза в сторону, — я слишком хорошо все слышал. Они снова начались в Колдовстворце, теперь — в Дурмстранге. Еще несколько трупов нашли в доках Лондона. — Мерлин, это… — Очень усложняет все, — закончил за нее Нотт и запустил пальцы в беспорядочные кудри, растрепав их еще сильнее. Гермиона подсела к нему. Горькая улыбка появилась на ее лице, когда она негромко произнесла: — Похоже, эти кровопийцы и тут доставят нам проблемы, а? — Однако они нам и нужны, верно, Гермиона? — на его губах быстро мелькнула ухмылка, оставившая после лишь призрак ехидства. — Я… мне кажется, ждать больше нет смысла, Тео, — она поджала губы, не желая смотреть на него — на родные светло-карие глаза, изредка искрящиеся лукавством; на вихревые, постоянно растрепанные волосы; на шрамы, больно напоминающие ей о многом. О настоящем. Ей не хотелось с ним расставаться. Но теперь у каждого была своя обязанность, своя миссия. — Мы и так потратили два года впустую, — сухо, с тугим комком в горле добавила Гермиона. Он молчал. А ей было больно это произносить, ведь эти два года они потратили, черт возьми, не впустую и прятались вовсе не от вампиров и Пожирателей Смерти, а от необходимости разлуки, одиночества. Ей было страшно. Возможно, ему тоже. Но это — неизбежно. — Завтра я отправлюсь в Лютный переулок, — сказала она, чтобы хоть что-то сказать и заполнить между ними тишину, иногда прерываемую щебетанием птиц. В ответ — молчание. Гермиона, все же не выдержав и взглянув на него, громко выпалила: — Скажи что-нибудь! — Я сегодня видел отца. Гермиона замерла. Он сказал это так непривычно холодно и бесстрастно, что она, нахмурившись, все же неприятно поежилась. Теодор, заметив ее встревоженное лицо с хмурыми бровями, ссутулился и протяжно вздохнул. Взял только что упавший с дерева карминовый листочек, стиснул и честно сказал: — Не специально, Гермиона. Ты же знаешь, я всегда избегаю любой встречи с Пожирателями. Просто… мы оказались в одном и том же месте в одно и то же время. — Как ты себя чувствуешь? — внезапно спросила она, окинув беглым взглядом его напряженную и чертовски уставшую фигуру. — Ну, знаешь, я никогда не думал, что, оказывается, мой отец — еще тот старик. Гермиона издала смешок и покачала головой, отмечая, как натянуто улыбался Тео, пытаясь скрыть подавленность и тоску от неожиданной встречи с собственным отцом. Отцом, который в настоящем уже давно был мертв. Она знала, что у него с родителем были натянутые отношения, построенные на лжи, насилии и принуждении вступить в ряды Пожирателей Смерти. О матери он почти никогда не упоминал: говорил только то, что она была невероятно красивой и утонченной женщиной, по-настоящему его любившей. Гермиона взяла его горячую руку в свою и мягко переплела пальцы, отчего знакомое тепло разлилось по всему телу. В ответ он лишь крепко сжал ее ладонь. И в этом их жесте пряталась не только поддержка, но и все сдержанные слова, действия, затаенная боль, ставшая единой. Она знала — это они так делились переживаниями, душевными терзаниями. Молча. Делясь друг с другом теплом. Просидели они так несколько минут — и могли бы больше — перед тем, как Теодор приглушенно произнес: — Мне пора идти, Гермиона. Нет. Пожалуйста, не уходи. Она слабо кивнула и, проведя большим пальцем по его коже, отстранилась. Встала. Знакомый холод вновь окутал ее — так беспощадно и уже привычно. Тео печально улыбнулся. Несколько секунд — и перед ней снова находился лис с коричневой мордочкой, на которой красовался шрам. — Береги себя. Он моргнул и исчез за ближайшими рыжими кустами. Гермиона рукавом свитера вытерла накопившиеся в уголках глаз слезы и прерывисто выдохнула, сдерживая рыдания. Она не должна плакать. Не должна. Они поступили так, как задумывали с самого начала… но почему ей было настолько тяжело?***
Англия, 1953 год, 11 сентября Гермиона смотрела в грязное мутное зеркало и едва сдерживала себя от желания разбить его к чертям собачьим. Отражение в нем словно насмехалось над ней, показывая зубы и широко ухмыляясь. Она разглядывала свое обнаженное, усыпанное веснушками и шрамами тело, и поджимала губы, дотрагиваясь до выпирающих ребер. Аппетит так и не вернулся. Сегодня она вообще что-нибудь ела? Гермиона не помнила. Тусклый взгляд упал на тонкую шею. На изредка пульсирующий болью шрам в виде двух небольших дырочек от острых клыков. Мурашки предательски поползли по коже. Когда-нибудь… когда-нибудь она навсегда забудет от кого и из-за чего он находился на ней. По крайней мере, она жалко надеялась на это. Натянув на себя жутко неудобное белье, Гермиона взглянула на лежавшее на кровати платье, в котором неделю назад посетила Лютный переулок. Ну уж нет, сегодня она отдаст предпочтение брюкам и черной рубашке с длинным воротником. И перчаткам. Отправляться в Лютный переулок к сумеркам — плохая затея, да, но о последствиях — если они будут — она подумает позже. Перед сном.***
Гермиона, особо не задумываясь, прошла мимо «Горбин и Бэркес» и стоящих около него волшебников в темных мантиях. Перед тем, как зайти в «Лавку Коффина» она бросила беглый взгляд в их сторону и слегка нахмурилась, заметив, что от них кто-то отдалился. Их было четверо. А сейчас — трое. Толкнув тяжелую дверь, она сглотнула и постаралась не думать о таком странном совпадении. Все-таки надо было бросить на себя пару дезиллюминационных чар. В лавке было пусто и так тихо, что Гермиона на несколько секунд даже подумала, что тут вполне безопасно. Несмотря на подозрительную тишину, она прошла вглубь — туда, где стояли стеллажи с толстыми фолиантами, большие банки с костями и стойки с кинжалами. Сравнив с вечно пыльной и заставленной всем, чем только можно, лавкой Горбина, она смогла спокойно и в полную грудь вдохнуть — настолько здесь было чисто и просторно. Но все же она чувствовала, что за ней следили. Знала. Взяв случайную книгу с безымянной обложкой, Гермиона открыла первую страницу, заголовок которой гласил: «Манипуляции мертвой плотью и их особенности». Интересно. Но для нее — это уже неактуально. Поставила обратно и взяла соседнюю, которая, однако, уже была с названием: «Власть. Проклятия для не-мертвых 18 в. Вольдемара Корта». Она хмыкнула, но сунула книгу под мышку. Ожиданий на нее никаких не было, но почитать ради интереса было бы полезно. Следующая книга была тоже с названием. И Гермиона поперхнулась воздухом, прочитав его: «Контроль собственных костей и плоти после смерти». — Это… это бред, — прошептала она, начав бездумно листать идеально-белые страницы. Разве это возможно? Гермиона прочитала много книг, статей, сборников, но о таком прежде не слышала. Да, существовало большое количество заклинаний, связанных с телом человека, которые могли исцелить, поправить здоровье, даже вправить кости, черт возьми! Но… — Интересными книгами зачитываетесь, мисс Грейнджер. Гермиона вздрогнула, фолиант из под мышки выскользнул и почти упал, как внезапно завис в воздухе и оказался в руках Тома Реддла. Это гребанное издевательство, посланное всеми дьяволами преисподней.