Мёртвые не кусаются

Я зашел в первый попавшийся трактир. Мне не терпелось ознакомиться с дневником, а для этого мне нужен был стол и освещение. К тому же, я считал, что после моих злоключений в «Подзорной Трубе» мне не помешала бы добрая пинта эля. Расположившись за небольшим столиком в углу, я заказал эль у толстой краснощёкой трактирщицы. Хозяйка неодобрительно фыркнула, вглядываясь в меня, но вскоре принесла мне тёмного ароматного эля, правда, только два джилла: — Тебе и этого многовато, парень. Как только она удалилась, я достал из-под рубашки тетрадь в кожаном переплете. Уже знакомым мне мелким твёрдым почерком на первой странице дневника значилось: Дж. Флинт. Ниже была выписана цитата, похожая на библейскую: «Одна власть сама по себе не зиждет общего блага, не довольно для того и одного бесприкословного повиновения: надобно сердца пленить и дать людям восчувствовать собственную пользу в том, в чем нужны их труд и искусство». На следующей странице текст был зашифрован, как и на всех последующих. Продолжая листать тетрадь, я нашел ещё много книжных цитат. Были и страницы, где капитан Флинт, видимо, разминал перо, рисуя причудливые загогулины, иногда чертей или якоря; было даже несколько страниц, где посреди текста он нарисовал весьма забавные карикатуры. Наконец, мне попались страницы, где Флинт писал без шифра: «О событиях, что привели к бунту на „Морже” и его последствиях, Февраль 1747 г.» Флинт писал неожиданно ярко и витиевато. Ныне дневника у меня больше нет, потому и о начале капитанства Флинта я пишу по памяти, своим слогом. Мы держали курс на Са́о-Луи́з, где должны были пополнить запасы перед тем, как продолжить наш путь в сторону Ямайки. Но когда остров уже виднелся на горизонте, капитан вдруг приказал сменить курс на север, не останавливаясь на бразильском берегу. Стояла адская жара, глаза болели от солнца, а ожоги на спинах матросов походили на следы звериных когтей. У меня же бинт из-за пота оставлял на боках ссадины, которые вскрывались каждый раз, когда я поднимал руки. Ещё из-за моего недуга в глазах у меня темнело, и я чуть не падал в обморок. Сильвер был тем, за чьё плечо можно было ухватиться, чтоб не рухнуть с высоты реи. Воду матросам выдавали раз в день, каждому не больше кружки. Наши глотки высохли, языки онемели так, что походили на насквозь просоленные морем подошвы старых сапог. Поздно ночью вторых суток жажды помощник капитана свистал всех на палубу, и тогда нам сообщили, что один из матросов пытался взломать трюм, где хранились запасы воды, и был пойман с поличным. Это был Сильвер. Его руки были связаны, на нём не было рубахи. Помощник капитана громким чистым голосом начал свою речь про подлое преступление нашего товарища, который «во время тяжкого испытания для всех нас, хотел лишить последней капли воды собрата». Сильвер смотрел мне в глаза и даже попытался что-то выговорить, но из его пересохшего горла не вышло ни звука. Двое из матросов по команде помощника капитана привязали руки Сильвера к перекладине. Подошёл боцман, в его руке была плеть. Я видел, как мой друг согнулся от боли. Боцман вскрикивал при каждом ударе, Сильвер едва слышно хрипел и широко открывал рот, словно задыхался. Когда его наконец отвязали, он остался лежать на палубе. Его спина была в крови. — Плотники — за мной, к трюму, — объявил боцман и удалился. Я помог Сильверу встать и дойти до кубрика Вскоре туда вернулись и остальные. Сильвера окружили, кто-то схватил его за воротник, ударил в челюсть, и, как по сигналу, на него набросились все. Я залез на пустую бочку в углу и крикнул, что было силы. Мой визгливый голос перевесил хриплый гул толпы, и они обернулись. — Разве Сильвер — тот, кто не дал нам запастись водой на суше? Сильвер загнал нас в штиль? Сильвер всего лишь украл то, что и без того принадлежит ему, мне, и вам всем, у Беннетта и его дружков! Мы — не бесправные корабельные крысы. Мы — буканьеры, джентльмены удачи, нас защищает Кодекс. Беннетт не имеет права морить нас жаждой из-за того, что где-то там по Ямайке гуляют богатые испанцы. Капитан-то и воды пьёт вдоволь, и на солнце драить палубу ему не приходится. Так не стоило ему забывать, что мы тоже люди из крови и плоти! А Джон Сильвер, тот Джон Сильвер, которого капитан приговорил к пытке, а вы назвали предателем и избили, Сильвер вчера отдал свою порцию воды мне, сегодня — старику Джеку. А сколько вас тех, за кого он сделал самую тяжёлую работу? Думаете, он, Сильвер, украл бы воду только для себя одного, зная, что товарищ умирает от жажды? Или что реши он втихаря пробраться в трюм, не смог бы сделать это незаметно? А те, кого Беннетт заставил сторожить воду от нас, пустили бы его? Они сказали, что Сильвер пытался взломать дверь, так нет. Он её не только взломал — он её к чертям разнёс, заходи, пей кто хочешь! Или на что боцману плотники за пару часов до рассвета? Впервые в жизни я почувствовал, что моим словам внимают. Я был окрылён их принятием. Меня не смущал ни звук моего голоса, который я всю жизнь ненавидел и ненавижу по сей день, ни то, что я сочинял свою речь на ходу, без малейшего представления о том, к чему меня она ведёт. — Я, Джеймс Флинт, предлагаю бунт против капитана Беннетта и намерен его возглавить. Сильвер смотрел на меня в недоумении. Признаться, я и сам удивился собственным словам. Матросы отозвались радостными возгласами, и я дал им знак притихнуть. Теперь нас объединял заговор. Меня беспокоило, не услышали ли нас, ведь говорил я громко. Действовать надо было быстро, если мы хотели застать Беннетта врасплох. Я приказал им под командованием Сильвера захватить оружейный склад. Сам тем временем отправился в каюту капитана. По дороге, в темноте прохода, мне попался боцман. — А, это ты, Флинт… Капитан вызывает? Не бойся, парень, против тебя никто и слова бы не сказал дурного, ты отличный моряк, да и твой друг-громила тоже, ты же не держишь зла, правда? Я вспомнил плеть в его руках. — Эй, парень, ты чего так на меня уставился? Вспомнил, как капли крови Сильвера упали на палубу, вспомнил его немой крик. — Ты чего, Флинт? Он попятился. Я выхватил кортик, бросился на него и перерезал ему горло. Тем временем из оружейного склада слышались звуки сражения. Я боялся, что Сильвер слишком ослаб и не сможет биться против тех, кто остался верен командованию Беннетта. Я даже не знал, сколько их. Оставалось только довериться другу и судьбе, ведь у меня было своё задание. Я постучался к капитану. — Джеймс Флинт, сэр. Мистер Хиггинс велел передать Вам документы. — А, Джеймс Флинт, заходи, заходи. Чего же нашему боцману надо в такой-то час? Хотя, да, припоминаю, я же сам ему говорил, что… Голос его замер. Я стоял перед ним в дверном проёме, весь в чужой крови и с тесаком в руке. — Что это значит, Флинт? — Бунт, сэр. Прошу пройти на палубу, команда ждёт. — Да, да… пожалуй, пойдём… — еле слышно пробормотал Беннетт. Через мгновение он выхватил кинжал и мы сцепились в схватке. Беннетт был силён и проворен. Не будь я бывшим кавалеристом, он бы меня заколол в два удара, как кролика. Наши клинки сходились, — удар! два! три! — и он снова отбрасывал меня назад как волной, и вот опять мы, как разъярённые псы, бродили по кругу, выжидая миг, чтобы вновь броситься друг на друга. Беннетт был выше меня, и добрая половина его нападений сильно придавливала меня вниз так, что ещё немного — и я бы рухнул назад. Из такого положения было трудно вовремя увернуться и отпрыгнуть на безопасное расстояние до следующего удара. Тут, отступая, мне удалось оказаться позади стола. Я было хотел опрокинуть его на противника ногой, но стол оказался тяжёлым и не поддался. За долю секунды я запрыгнул на него и сверху обрушился на врага. Тот накренил свой клинок в оборонительную позицию. Силы моего прыжка хватило: кинжал выскочил из его руки и отлетел в другой конец каюты. Я схватил Беннетта со спины за плечо и поднес лезвие к его горлу. — Чья кровь? — Боцмана, — усмехнулся я и вытер клинок о его шею. — А теперь, сэр, позвольте проводить Вас. Беннетт и те, кто остался ему верен, были повешены, а я, Джеймс Флинт, избран капитаном «Моржа». Удача была на моей стороне, и уже к полудню повеял долгожданный ветер. Я приказал держать курс назад, к северо-восточному побережью Бразилии. Спрятав снова дневник за пазуху, я долго ещё сидел с пустой кружкой в руках, представляя себя одичавшим от жажды буканьером. На страницах дневника жил ещё молодой, двуногий Джон Сильвер, верный товарищ и благородный моряк, такой, каким я его уже не застал. Флинт же… Флинт болел и почти терял сознание, ему натирали бока какие-то бинты, он был отличным моряком, но привык молчать, раз уж его не слышат. Только наблюдая страдания друга, Флинт заговорил как капитан, и… Были в его деяниях и доблесть и благородство, но звериная жажда крови и ликующая жестокость бросали на его подвиг свою сатанинскую тень.