Мёртвые не кусаются

Доктор Ливси, как только «Испаньола» завершила своё плаванье, отправился из бристольского порта прямиком в Лондон, где у него после наших долгих странствий набралось немало неотложных дел. Я был так увлечён дневником, что даже не удивился, когда доктор прибыл обратно в Бристоль всего через сутки, и, признаюсь, не так уж и обрадовался. Сейчас больше всего на свете мне хотелось уединиться. Сквайр, доктор, прислуга — все люди стали казаться мне нелепым отвлечением от того, чему, без сомнений, суждено было стать делом всей моей жизни. — Но всё же, Трелони, его можно понять. Пережить всё, что пережил он — это же почти как войну пройти! Дайте ему время вернуться к себе истинному. — Ливси, я, как и Вы, холостяк и разговаривал по душам с детьми последний раз, наверное, когда и сам был ребёнком. И Джиму я не отец. Единственное, что меня интересует, это чтобы юный Хокинс не рехнулся от собственного геройства, а ведь, говорите что хотите, поведение его после возвращения в Англию… Доктор прервал его: — О, Джим, здравствуй! Рад тебя видеть, приятель. Сквайр замолчал, как будто бы их разговора до моего появления и не было. Я вяло поздоровался с доктором. Слова Трелони задели меня, но пришлось притвориться, что я ничего не слышал. К еде я приступил без аппетита. После нашего возвращения Трелони, который и так с особым трепетом относился к изысканной пище, стал мучить своего повара абсолютно непостижимыми заказами. Сквобы на вертеле с медовой заправкой, говядина с китайскими печёными сливами, форель в белом соусе, множество самых причудливых закусок, роскошные десерты… Если в другие времена всё это вызвало бы у меня восторг или хотя бы любопытство, то теперь от этого пошлого изобилия, от самой еды, от сквайра я испытывал лишь отвращение. Ел я медленно и молча, а доктор и Трелони болтали без умолку на, как мне казалось, абсолютно пустяковые темы: палата лордов, урожай в губернии — какая разница! Я осознавал, что они стали прежними или, вернее, остались такими, какими я их знал всю жизнь в «Адмирале Бенбоу». Странствие ничуть не изменило их. Не знаю, каких перемен ждал я, что именно заставляло меня видеть в них затхлых рутинёров, но как могли они поглощать эту извращённую говядину и мило разговаривать как ни в чём ни бывало? Разве мы вместе не пережили смерти друзей, не пролили и сами кровь врагов? Неужели не было ни лихорадки, ни форта, ни бессонных ночей на карауле, страха, взведённых курков, пушечных ядер?.. Я помню, как бедному Харнтеру Мэрри сломал рёбра и череп, а Джойсу — Хэндс прострелил голову. Теперь, пока их оплакивают жёны, у Трелони уже новый слуга. И я, Джеймс Ф. Хокинс, собственными руками лишил жизни человека. Выпалил Израэлю Хэндсу в лицо сразу из двух мушкетов. Мне стало тошно. — Так выходит, что и сынок его тоже хорош. — Мелкая рыбёшка портовой контрабанды, ничего примечательного. Каждый трактирщик в их местности промышляет подобным, иначе не выживешь. Если он, конечно, не врёт и действительно к преступлениям отца не причастен. Но вот Чёрный Пёс… Его действительно в Аду черти заждались. Я вступил в разговор с наигранной отстраненностью: — Так их арестовали? Мне было снова жаль мулата и стыдно за нарушенное обещание перед его отцом. Теперь мне было жаль даже Чёрного Пса. — Да, сегодня же утром, благодаря тебе. Чёрного Пса уже опознали многие, и это притом, что абсолютно никто не знает его настоящего имени. — Сын Сильвера назвал его «дядей Робертом», — безучастно сказал я. — Пусть будет хоть Робертом, хоть Жан-Клодом. Главное, что с петлёй на шее. Мне вспомнилось, как Сильвер описывал казнь через повешение. Ты никогда не видел повешенного на корабле? Вздернутого на нок-рее своими же товарищами? «Своими же товарищами на нок-рее был повешен капитан Беннетт…» — подумал я, вспомнив рассказ Флинта. Наверное, это именно он в памяти Сильвера «с чёрным мешком на лице, долго дёргался и визжал от удушья». Он и те члены команды, что остались ему верны. Ни есть, ни просто оставаться за столом я больше не мог, а потому пробормотал: «Прошу меня простить» — и выбежал из обеденного зала. Я вернулся в библиотеку. Шифра или, вернее, поражения перед шифром и перед капитаном Флинтом я теперь не боялся. Наоборот, мне хотелось укрыться от мира в страницах дневника, нырнуть с головой в свои догадки и, быть может, добраться до души и разума мёртвого пирата. Я решил ограничиться текстом первых двух страниц и лишь теми гипотезами, согласно которым текст написан по-английски, каждая буква имеет значение и заменена на другую, а порядок их в слове не меняется. На первых двух страницах было четыре коротких пометки: Абгтузоваёдё Съзря ёцфхсм хцпгр. Рзкгжсоёс жс хсёс, нгн схдлол тсожзря, ъгфсесм целжзо ежгознз хипрсз твхрс, тузжтсосйлхзоярс, тгуцфг хуишпгъхсесёс фцжрг. Твхрс тсвелосфя л лкъзкос хгн дюфхус, ъхс угффхсврлз стузжзолхя рз цжгосфя. Авгтузоваёдё Прйэк квйклал нэеявьиоь. Орбкл — экаиёжозёж снваэп — я нэооплькёё лп кэо кв юливв хвопё йёищ. Млиэаэы, ъпл иыбё злнлиь кэзлкву-пл яшхиё мл кэхё брхё. Аггтузоваёдё Фрсег хцпгр, фрсег ф нсупю рз елжгхя рсфг. Елжлпс, в флоярс схносрлофв сх нцуфг. Лкпзузрлв тснгкюегбх, ъхс «Псуй» цёсжло е ецонгрлъзфнсз нсоящс л пю нгйжюм плё улфнцзп туснсосхя зпц дубшс рг улчгш, зфол жс ахсёс ргф рз тзузузйцх нсусозефнлз тфю. Адгтузоваёдё Лжип е чсужзуелрж ефозтцб. Чузёгх хвйзозз ргызёс дулёг, рс, нгйзхяфв, фсезуызррс рз дслхфв тустгшгхянлозп улчю. Срл ргёсрвбх ргф нуцхюп дгныхгёсп. Мне было на сей раз не так сложно догадаться, что каждый отрывок имеет в своём начале короткую строчку и каждый раз в ней меняется только вторая буква: Абгтузоваёдё, Авгтузоваёдё, Аггтузоваёдё и Адгтузоваёдё. Это, без сомнений, были даты одного месяца и одного года, которые шли одна за другой: А — это 1, Б — это 2 и так далее. 12гтузов1757, 13гтузов1757, 14 и 15. В «гтузов» шесть букв. Это месяц, а, стало быть, это значит «января», апреля» или «ноября». Пришло время пробовать заменять буквы в начальном тексте. Тут я вовремя обратил внимание на слово в скобках из четырёх букв с первой заглавной в третьем отрывке и предположил, что «Псуй» — это «Морж». Таким образом, получилось, что «Р» в шрифте заменяется на «У», а это значит, что наш месяц **Р*** — апрель. Теперь из «Моржа» у меня были буквы П = М, С = О, У = Р, Й = Ж, а от «апреля» — Г = А, Т = П, З = Е, О = Л, В = Я. Таким образом, если заменить известные буквы в зашифрованном тексте, то получится: О*Е** ****О* **МА*. *Е*А*ОЛ*О *О *О*О, *А* О***Л* ПОЛ*Е**, *А*О*О* ****ЕЛ **АЛЕ*Е **М*ОЕ ПЯ**О, ПРЕ*ПОЛОЖ**ЕЛ**О, ПАР**А *Р**МА**О*О*О ****А. ПЯ**О ПОЯ**СО** * ***Е*ЛО *А* ****РО, **О РА***ОЯ**Е ОПРЕ*ЕЛ*** *Е **АЛО**. И, ура, здесь мне попалось новое слово — предположительно. Это значило, что Ж = Д, Л = И, Х = Т, Я = Ь, Р = Н. Заменив и их, выходит: О*ЕНЬ ***ТО* Т*МАН. НЕ*АДОЛ*О ДО ТО*О, *А* ОТ**ЛИ ПОЛДЕНЬ, *А*О*О* ***ДЕЛ *ДАЛЕ*Е Т*МНОЕ ПЯТНО, ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО, ПАР**А ТР**МА**О*О*О **ДНА. ПЯТНО ПОЯ*ИО*Ь И И**Е*ЛО ТА* ***ТРО, *ТО РА**ТОЯН*Е ОПРЕДЕЛИТЬ НЕ *ДАЛО*Ь. И теперь уже путь ясен: ХЦПГР = «ТУМАН», а Ц = У. О*ЕНЬ ***ТО* ТУМАН. НЕ*АДОЛ*О ДО ТО*О, *А* ОТ*ИЛИ ПОЛДЕНЬ, *А*О*О* У*ИДЕЛ *ДАЛЕ*Е Т*МНОЕ ПЯТНО, ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО, ПАРУ*А ТР**МА**О*О*О *УДНА. ПЯТНО ПОЯ*ИО*Ь И И**Е*ЛО ТА* ***ТРО, *ТО РА**ТОЯН*Е ОПРЕДЕЛИТЬ НЕ УДАЛО*Ь. Ровно так же, как и со словами «незадолго» (К = З, Ё = Г), «того», «как» (К = Н) «увидел» (Е = В), «тёмное» (Ж = Ё), «паруса» (Ф = С), «судна». И в итоге вышла полная расшифровка первого отрывка: Очень густой туман. Незадолго до того, как отбили полдень, часовой увидел вдалеке тёмное пятно, предположительно, паруса трёхмачтового судна. Пятно появилось и исчезло так быстро, что расстояние определить не удалось. Мне не хватало лишь Ф, Ц, Ш, Щ, Э и Ю, но все они легко нашлись во втором отрывке: Туман немного развеялся. Судно — английский фрегат — в расстоянии от нас не более шести миль. Полагаю, это люди короля наконец-то вышли по наши души. Расшифровать третий и четвёртый отрывки было проще простого, хоть от столь долгой и кропотливой работы я под конец сильно устал и стал попадаться на ошибках невнимательности. В итоге получилось: «Снова туман, снова с кормы не видать носа. Видимо, я сильно отклонился от курса. Измерения показывают, что «Морж» угодил в вулканическое кольцо и мы каждый миг рискуем проколоть ему брюхо на рифах, если до этого нас не перережут королевские псы». «Идём в фордервинд вслепую. Фрегат тяжелее нашего брига, но, кажется, совершенно не боится пропахать килем рифы. Они нагоняют нас крутым бакштагом». Целый день я исписывал бесконечные листы бумаги, сбивался в замене букв, начинал снова; снова сбивался, порой отчаивался, но не было для меня большей радости, чем та, что наполняла моё сердце, как только на листе буква за буквой открывалось мне новое слово. Итак, за Флинтом гнался английский фрегат. В тумане, среди рифов…