Мёртвые не кусаются

И вот шифр менялся. Как только мне показалось, что я смог нанести Флинту победоносный удар, хитрый морской бродяга увернулся и отразил его, с силой выбросив меня вновь в неведенье. Записи следующего дня длились на несколько страниц, и вот он я, уже предвкушающий рассказ о бешеной гонке фрегата и брига, разбился вдребезги о коварство шифровальщика. Флинт бросил на первые страницы приманку, выдразнил мою самонадеянность и снова бросил ни с чем. В новом шифре было не за что зацепиться, а соответствие букв, ради которого я ломал голову на первых двух страницах, стало бесполезно. Не сразу, не за день и не за два смог я прочесть пятый отрывок. Решение шифра я, с позволения уважаемого читателя, подробно расписывать не стану. Упомяну лишь, что на первых двух страницах я не заметил его простой закономерности, а лишь воспользовался редким милосердием капитана Флинта, который, сжалившись над несчастным разгадчиком, записал слово «Морж» в кавычках и с заглавной. Закономерность эта немного менялась в пятом отрывке, и к тому же капитан, нарушив одну из моих аксиом, решил расставить пробелы между словами в изменённом порядке и, кроме точек, не стал утруждать себя пунткуацией. Теперь в моих руках наконец была вся история погони: 2 Мая 1757 Ни шестнадцатого, ни семнадцатого, ни двадцатого апреля роскоши подробно вести, а тем более шифровать дневник у меня не было. «Немезида» — «Немезидой» зовётся фрегат, который так славно нас потрепал — всё дальше загоняла нас в рифы, а туман даже не думал развеиваться. Хорошо, что брюхо нашего брига достаточно крепко, а скорость с попутным еле дотягивала до одного узла, так что серьёзных пробоин у нас не случилось. Я приказал спустить с бушприта длинные факелы из подручных материалов и светить на воду сквозь туман, дабы на врезаться в самые большие и острые из рифов, те, что торчали над водой. Но долго так продолжаться не могло, ведь особых плодов эта идея не принесла, и к тому же с фрегата были видны наши огни, а это окончательно губило нашу ветхую надежду удрать от них только благодаря скверной видимости. И потому я решился на новую уловку: мы спустили швертбот на воду, закрепили ему шкот на фордевинд, поместили груз на корму, дабы нос не хлебнул воды, а на стеньге зажгли огни. Наивысшая точка мачты швертбота была примерно на равном расстоянии от поверхности воды. Как и наинизшая, на которую нам удалось спустить факелы с брига. Таким образом, был шанс, что из-за тумана с фрегата швертбот примут за «Моржа». Развернувшись на полный бакштаг, мы со скоростью узла эдак в три пошли в обратную сторону, лавируя параллельно «Немезиде». Мистер Хэндс готовил пушки по правому борту. Вот фрегат виднеется в тумане, «Морж» подходит к нему с кормы и с дюжины своих двенадцатиливровых разносит их управление вдребезги. Можно было на этом и остановиться, вернуться к прежнему курсу и забыть о «Немезиде», но не мог я упустить шанс показать королевским псам, что гоняться за мной, капитаном Флинтом, небезопасно! Мы направились дальше, глубже по рифам. Вскоре из белизны тумана стали выступать берега островов, и мы без труда отыскали на одном из них тихую бухту для швартовки. Было принято решение разбить лагерь прямо на берегу. Остров, который стал нашим временным убежищем, был наибольшим из нескольких островов в центре лагуны из тех самых проклятых рифов, куда загнал нас фрегат. На юго-востоке красовался вулкан. Растительности почти не было: ни куста, ни деревца, лишь редкая трава с листьями, словно у клевера, но непривычно тусклая для британских глаз и очень твёрдая на ощупь. Цвела она мелкими желтоватыми цветами, такими же твёрдыми и неказистыми, как и остальное растение. На чёрных, гладких камнях грелись толстые, неуклюжие ящерицы. Они и составили нам первый обед. Также нашей добычей стали и многочисленные птицы, которых можно было поймать самыми незамысловатыми ловушками, а иногда и голыми руками, яйца этих птиц и прекрасные, на редкость крупные ракообразные, которыми кишело мелководье. Времени у нас было достаточно, чтобы вдоволь наесться и отоспаться, чего, признаю, мне и самому не хватало с тех пор, как мы покинули чилийские берега. Я рассчитывал, что повреждений, которые мы нанесли королевскому фрегату, было достаточно, чтобы вынудить их причалить к ближайшему берегу для ремонта. А это бы означало, что они расположатся на более маленьком острове в юге от нашего, по ту сторону вулкана. Мистер Морган по нескольку раз на день возглавлял разведку, дабы узнать, не причалили ли наши гости на соседние берега, пока не увидел, что подбитая «Немезида», как я и предполагал, утром двадцатого апреля добралась до южного острова. Ночью, оставив мистера Хэндса и дюжину вооруженных матросов на «Морже», я повёл команду в бой. На берегу южного острова по ту сторону утёса виднелись костры врага. Вероятно, воины его величества решили, что добыча, словно водяная змея, куснула их разок и уплыла в свое гнездовище. На трёх шлюпках мы беззвучно подошли к берегу и заняли позиции по всей его линии: с одной стороны море, отступать им некуда, с другой — тесаки и мушкеты морских бродяг. Целью было в первую очередь взять ценных заложников: высокопоставленных военных, боцмана, первого помощника капитана. Проще говоря, тех, чьё отсутствие хотя бы на время парализует экипаж и чьё пребывание на нашем судне станет гарантией нашей же безопасности, а то и выманит неплохой выкуп. Остальным же — никакой пощады. Лагерь экипажа «Немезиды» ничем не отличался от любого армейского перевала: аккуратный костёр, возле него — дремлющие сторожевые, поодаль палатки ещё пара потушенных костров, люди, спящие на прибрежном песке. Как только мы подобрались до расстояния мушкетного выстрела, я дал сигнал, и Сильвер выстрелил в одного из сторожевых — того, чья сонная голова спадала на грудь, а в руке покоился сигнальный рожок. Он резко выпрямился и тотчас рухнул на песок в предсмертных судорогах. Мы перестреляли всех сторожевых до того, как кто-либо из них успел зарядить оружие. В лагере поднялась суматоха. Солдаты хватались за мушкеты, мы перезаряжали, из палаток выскочили офицеры. Эндерсон и большинство наших людей остались на прежних позициях, я же со своим верным квартирмейстером и лучшими из абордажного состава вышел врукопашную. Отбивались они отчаянно. К моменту, когда Сильвер и я уже встретились с офицерскими шпагами, Эндерсон начал спускать нам подкрепление из своего отряда, и если бы не они, то без потерь бы мы не ушли. Путь мой пересёк рослый бледный мужчина в мундире лейтенанта, с глазами, что были темнее самой преисподней. Эти самые глаза впились в меня, как щипцы натуралиста в редкую муху. Он был явно сильнее меня, но бил скорее хитро, игриво, будто шпагой говорил: «А если так? Неплохо, весьма неплохо, молодой человек! А так?» Было видно, что интерес его прикован не к победе, а к наблюдению за мной. Когда к нему было прибыла подмога, он отогнал своих, чтобы продолжить со мной лично эту смертельную шахматную партию. Я и сам был ей поглощён, пока нас не прервал Сильвер — он выстрелил моему противнику в плечо и силой оттащил меня прочь. Мы захватили в заложники кого успели, погрузились в шлюпки и вскоре уже стояли на борту «Моржа», готового к отчалу. «Всё-таки, Джейми, не мужик ты, а парнишка, который ради внимания маслом по буханке размажется, — вздохнул Сильвер, когда с востока небо лишь начинало розоветь, а «Морж» уже давно вышел в открытое море. — Сам потащил нас поиграться с королевскими ищейками. Хотел показать самому Джорджу, что силёнок у тебя хватает брыкаться против власть имущих. И, врать не буду, справедливо. Но какого же чёрта ты потратил всё наше время на этого фазана без хвоста? Он с тобой играл, а ты вёлся. Нам-то без тебя туго пришлось…» «Да, Сильвер, я… Мне действительно льстило его внимание». «К чёрту в пасть этого франта, главное, что дело сделано. Наши все целы, ищеек мы неплохо приструнили, а заложников взяли аж четверых: трое важных птиц в мундирах, а четвёртый — их врач». «С врачом я бы поговорил». «Ну, если ты с ним про рыбу да ветер намерен болтать, то валяй. А вот если надумал ему рассказать кое-что…» «А если и надумал? Сильвер, то, что меня ещё ни разу тяжело не ранили — просто везение. Без доверенного медика я покойник». «А с этим медиком ты не просто покойник, а мёртвая девка… Ну, что надулся? Сам подумай, мы же его подобрали у тех, кого сам Джордж выслал по твою голову». «Не буду же я ему с порога про всю деликатность моего положения. Сначала можно про рыбу и ветер, а потом как пойдёт. Он ведь в первую очередь врач, а не ищейка. Культурный, образованный человек. Если кто из пленных нам и шепнёт пару слов о том, откуда вообще взялась эта чёртова «Немезида» и как вдруг они обо мне спохватились, то это будет именно судовой врач. А если он ещё и возьмется нас латать…» «Ну и хорошо», — Сильвер широко улыбнулся и вернулся на свой пост. Врач с фрегата оказался весьма интересным собеседником. Хоть рассказывать ему о моем недуге было бы и вправду опрометчиво, да и смелости бы мне не хватило. Но об этом в другой раз. Так вот оно что… Раскрывая шрифт слово за словом, я затаив дух, следил и за погоней, и за сражением, восхищался планом Флинта в тумане, был заворожен его поединком на острове… Я начал было понимать, почему неосознанно ставил себя на место автора дневника: общих черт у нас было хоть отбавляй. И я, и он шли напролом и потом страдали от последствий, были любопытны, предприимчивы, падки на лесть и жаждали всему миру доказать свою цену. Я, скрывать не буду, привязался к своему злому гению, стал даже, вопреки совести, в чём-то восхищаться им. А потом он, Флинт — а стоит ли вообще называть её «им» и «Флинтом»? — признался, — призналась? — что это был за «недуг» такой. То есть Сильвер нашёл в порту какую-то умалишённую женщину и сделал из неё сначала матроса, а потом и капитана — «легендарного пирата Джеймса Флинта»! Сколько же жизней унесла эта игра… И я ей верил. Мой злой гений меня предал. По дневнику будто расползлась смрадная слизь: настолько отвратительным мне казался след психической болезни, извращения, глубокого, омерзительного самообмана. Мэри Рид, если верить «Всеобщей Истории пиратов» Блэка, тоже долгое время жила в мужском платье, но этот человек писал в личном дневнике так, будто действительно возомнил себя мужчиной и был способен причинить вред себе и другим, только бы его иллюзия не рухнула. Не сила воли, не отвага, даже не его хвалёная жестокость была тем, что вело его в бой. Он, вернее она, всего лишь велась на прихоти своей погрязшей во лжи души. Уже стемнело, а я всё сидел над дневником. Желание его исследовать дальше потухло, но выбросить его через окно в водосточную канаву я не решался. В библиотеку без стука ворвался доктор Ливси. — Джим, прости, но к матери ты пока что не поедешь. Собирайся, только быстро, ты нужен в Лондоне. Чёрный Пёс… Ничего, я тебе в пути всё объясню.